Декабрь, 1927 год
Окна кабинета были украшены извилистыми рисунками, нарисованными морозом. Стрелки настенных часов показывали пять вечера. Солнце давно скрылось за горизонтом, погрузив кабинет в полумрак, который разгонял свет от настольной лампы. Татьяна уже несколько часов работала за столом, с трудом сдерживая сонливость. — Ты опять не спала всю ночь? — раздался знакомый женский голос у двери. Татьяна оторвала взгляд от бумаг и посмотрела на женщину в полицейской форме, стоящую на пороге. — Сьюзен?! — воскликнула Татьяна и, выбравшись из-под горы бумаг, обняла женщину. — Как давно я тебя не видела! Где ты была? Я не слышала о тебе с тех пор, как мы работали над делом «Призрачного фотографа». — Было хорошее время. Тогда преступники держали нас в напряжении. А я на предыдущем задании получила ранение. Думала, что умру. Но врачи спасли меня. А как твои дела? Слышала, ты снова сошлась с Себом. — О, я этим совсем не горжусь, — отмахнулась Татьяна и взглянула на свой стол, заваленный отчетами. — В этот раз дело было отвратительным. И с тех пор, как мы работали вместе, он изменился. Постарел, потерял нюх. — Это же он посадил старушку-убийцу? И как тебе удалось попасть в такое странное дело? Я видела отчеты. Там было столько крови… Ты потеряла страх, судя по всему, если начала преследовать таких психов. Мне казалось, что ты кошмаришь только шарлатанов. — Может, ты хочешь кофе? — предложила Татьяна, смотря на Сьюзен. — У меня тут бардак. Неудобно держать тебя на пороге. — Не беспокойся, Танька. Я уже належалась в госпитале по самое не хочу, поэтому готова остаток жизни простоять на свои двоих. — Бедняжка, — с сочувствием сказала Татьяна, освобождая место на столе от бумаг. — Надеюсь, сейчас ты в полном порядке. Выглядишь потрясающе. Сьюзен смущенно улыбнулась и села на стул, затем стала с удивлением разглядывать рабочее место коллеги. — И за что тебя так наказали? — Мне сделали выговор. И отстранили от всех расследований на некоторое время, посадили за эти бумажки. Сказали, что я мешаю следствию, ставлю палки в колеса и угрожаю безопасности общества. Начальство сказало столько неприятного обо мне. В первые дни после этого я хотела уйти, но потом вспомнила, почему я здесь работала все годы. Они так просто не избавятся от меня. Татьяна налила кофе в чашки, добавила сливки и сахар. — Думаю, Себастьян повлиял на решение начальства, не так ли? Слышала разговоры, что он не доволен твоей работой, что ты «витаешь в облаках». — И почему я узнаю о подобном только от третьих лиц? В лицо это он мне сказать вряд ли осмелится. — Я всегда считала, что он урод. А ты его защищала. — Я пытаюсь понять, что я сделала не так. Это расследование было для меня очень важным. — Почему? — Я почти никому не рассказывала об этом. И сожалею, что не поделилась этим с тобой… — Что ты пыталась найти, расследуя эти убийства? — Восемь лет назад я потеряла своего возлюбленного. Это было до того, как я вышла замуж за Петра. — Я даже не знала, что у тебя был кто-то до Петра. — Да. Он был замечательным парнем. Младше меня на пять лет, но я очень его любила. Но когда мой отец умер, оставив нас с огромными долгами и никому не нужным именем, моя мать заставила меня расстаться с Эрваном, моей любовью. Моя мать была против наших отношений и встала между нами. Эрван был в ее глазах никем, нищим оборванцем. — Твоя мать была типичной женщиной, которая пытается заполучить чужие деньги с помощью удачного брака. Когда они становятся слишком старым, то используют для этих целей своих дочерей. — Ты абсолютно права. Она устроила мне брак с богатым сыном нефтяного магната, тот собирался выкупить разорившуюся фабрику моего отца и заодно и его известное имя. Сказала, что это единственный шанс изменить нашу нищенскую жизнь. Я понимала, что не могу предать свою мать. Ведь она сделала так много для меня. Но… Прости, — Татьяна незаметно вытерла слезы и улыбнулась скромно. — К тому времени я уже была беременна. — Ты была беременна?! — Да. От Эрвана. И я выбрала не семью и не любовь, а деньги и роскошную жизнь. И где все это? Я оказалась запертой в золотой клетке. А мой богатый принц путешествовал по всему миру. А я лишилась настоящего счастья, просто уничтожила его своими руками. — Какой кошмар… Это безумие. Твоя мать была ужасной женщиной. Как она могла так поступить с тобой? — Я не знаю… Но я делала все, что она говорила. Боялась противоречить ей, остаться без поддержки. Эрван был просто влюбленным двадцатилетним парнем, только что вернувшимся с фронта, без постоянного дохода. А я была прекрасной куклой, которую насильно выдали замуж. Теперь мне тридцать три года, я старею, а от полученных денег после брака нет никакого счастья. Только однообразная жизнь. — Ты так и не рассказала, почему решила заняться этим делом. — Когда я вышла замуж, друг Эрвана, Джордж Майлз, сообщил мне о его смерти. Ты его, наверное, знаешь. Он тоже работал здесь. Изучал ритуальные преступления. Он очень помог мне в свое время. — Да, я помню. Он намекнул нам на то, что «Призрачный фотограф» использует двойную экспозицию. На тот момент этот прием был малоизвестен. — Да. Так вот, я поехала в морг в тот же день, чтобы идентифицировать тело. Мне сказали, что Эрван умер от испанки. Но под простыней лежал совершенно другой человек. — Не может быть… — Тело подменили, я в этом уверена. Но Джордж, лучший друг Эрвана, узнал труп, хотя на столе лежал незнакомый ему человек. Мне говорили, что это просто шок, отказ принять реальность. И вот я сижу здесь, в этой конторе, пытаясь найти ответы на вопрос, почему кто-то решил заставить всех поверить в смерть Эрвана. Даже если его действительно убили, зачем подменять тело и хоронить совершенно другого человека под его именем? Я чувствую себя виноватой перед Эрваном, я уничтожила наше будущее. И если узнаю, что с ним на самом деле случилось, постараюсь искупить свою вину… — Татьяна на мгновение замолчала и принялась пить кофе. — Но я отклонилась от темы. В конце октября я получила письмо от Доктора Ломана, руководителя известной психиатрической клиники, где лечили пациентов с серьезными психическими расстройствами. Доктор Ломан был известным психологом и бывшим хирургом, спасшим множество жизней во время войны. Он помогал солдатам восстановиться после травм, как физических, так и психических. Он был впечатлен моей статьей в газете, где я предупреждала о мошенниках, вроде нашего «Призрачного фотографа», и предостерегала от попадания в их ловушки. Он написал мне письмо. В первой части он восхищался статьей и моими мыслями, а во второй рассказывал о загадочных убийствах, происходящих в его клинике. На телах находились следы укусов в области шеи. При вскрытии тел обнаружили, что у них отсутствуют легкие и часть головного мозга. Но никаких признаков хирургического вмешательства. Мы даже проверили гипотезу о мумификации, когда органы извлекают через ротовую полость. Но и здесь не было никаких следов. Органы просто исчезли. — И почему ты считаешь, что это связано с Эрваном? — Доктор Ломан утверждал в своем письме, что у него есть доказательства того, что Эрван все еще жив, и что его смерть выгодна одному человеку, причастному к этим убийствам. Поэтому я решила взяться за это дело. Появилась надежда… Через восемь лет я надеюсь найти его. Меня обманывали все эти годы, пытались убедить, что Эрван умер. — Доктор Ломан, как я слышала, был убит. Его вытолкнули их окна. — Его убили, это точно. Но сомневаюсь, что это сделала та старушка. — То есть, ты считаешь, что Анна Стрингини не виновна. — Да. Кристина сняла слепок с укусов и определила, что зубы принадлежали мужчине. Вот только нашему начальству не захотелось в этом разбираться. Признание Анны стало финальной точкой в этом громком расследовании. Я глубоко разочарована. — И что ты собираешься делать? — У тебя есть связи в районной тюрьме? — Да. Что ты задумала? — Мне нужно вытащить оттуда одного человека. Я уже просила разрешение на встречу с ним месяц назад, но мне отказали. И даже выговор сделали, так как лезу туда, куда теперь мне лезть запрещено. За мной тщательно наблюдают. Они боятся чего-то. Видимо, не хотят потерять лицо. Ведь начальство получило большие деньги за «раскрытие» этого преступления. И даже закрыли психиатрическую клинику Доктора Ломана. — Зачем им было закрывать эту клинику? — Были жалобы на издевательства над пациентами. Но это такое обыденное обвинение. Я не верю в это. Я сама была там. Условия для пациентов прекрасные. Постельное белье всегда чистое, они обеспечены свежими продуктами и лекарствами. Никто из пациентов не жаловался, все чувствовали себя отлично. Они называли это своим вторым домом, когда их опрашивали во время осмотра здания. А теперь клинику закрыли. Пациентов перевезли в другие учреждения. Кого-то даже выписали в спешке. В общем, полный бардак. — А что будет с тем зданием? — Думаю, оно будет простаивать. Его даже не стали выставлять на продажу. — Ладно, я помогу тебе вытащить этого человека. Но только обещай, что не будешь ввязываться в это одна. Я беспокоюсь о тебе. Если ты одна пойдешь куда-то, всегда найдешь неприятности. — Сьюзен, ты не представляешь, как я рада, что ты вернулась, — просияла Татьяна и сжала руку подруги. — Без тебя здесь было так тоскливо. — Я скучала по тебе. Вот и вернулась. Рада, что снова смогу вместе с тобой наказать негодяев.***
Татьяна с трудом нашла в своей сумочке ключи от квартиры. Она знала, что могла просто нажать на звонок, и Петр бы сразу же открыл дверь, но не хотела будить спящего мужа. Они до сих пор не могли наладить свои отношения после того неприятного разговора. Супруги молча выполняли свои утренние дела и уходили на работу. Петр был переведен в новый офис в городе, и теперь у них была возможность видеться каждый день. Они проводили время вместе, но все происходило в тишине. Татьяна иногда пыталась начать разговор, но Петр отвечал так сухо, что разговор сразу прекращался. Женщина все чаще задавала себе вопросы о смысле их брака. Они спали в одной кровати, но отвернувшись друг от друга. А их досуг сводился лишь к просмотру телевизора перед сном без каких-либо обсуждений увиденного. Эти действия повторялись изо дня в день. Татьяне понимала, что что-то нужно менять, а не притворяться, что все в порядке. Татьяна нашла ключ и осторожно открыла дверь. Она ожидала услышать скрип двери, но на этот раз она открылась бесшумно. Петр, видимо, смазал петли, чтобы устранить скрип. В квартире было темно, и Татьяна испытала тревогу, думая, что Петр ушел и оставил ее одну. Но, к счастью, она услышала его дыхание из гостиной. Ее муж лежал с закрытыми глазами на диване рядом с включенным телевизором. Татьяна выключила устройство, включила торшер и посмотрела на мужчину. Сейчас он казался таким худым и юным, выглядел точно так же, как в первый день их знакомства. Она любила его гладкое бледное лицо, его улыбку, карие глаза, тонкие запястья с вздутыми венами. Татьяна нашла место на диване и легла рядом с ним, прижавшись к его спине. Девушка впервые за долгое время почувствовала сильную тягу к этому телу, это чувство ее даже слегка смутило. Это были не актерские игры, которые она выполняла долгие годы, а самые настоящие эмоции, что жена может испытывать к своему мужу. Татьяна обхватила холодными руками Петра за талию и положила свой подбородок на изгиб его шеи, закрыв глаза. Она потерлась кончиком носа об его щеку, чувствуя приятный жар. — Когда ты уехал в Китай, я чуть не сошла с ума, — прошептала она. — Мне было так одиноко. Я возвращалась в квартиру и боялась тут находиться. Было ощущение, что вот-вот кто-то сюда вломится и сделает мне больно, а я даже не сумею постоять за себя. — Ты же можешь их пристрелить, — тихо усмехнулся тот. — Возможно, но ты же знаешь, что в любой момент я могу дать слабину. — Вряд ли ты на такое способна. Сколько я тебя знаю, ты никогда не была слабой. Иногда рядом с тобой я чувствую себя бесполезным, так как ты способна убрать с пути любого, кто захочет тебе помешать добраться до цели. — Может ты и прав. Татьяна почувствовала, что их губы вот-вот сольются в поцелуе, но неожиданно гостиную наполнил звук телефона, заставивший супругов отстраниться друг от друга. — Это, наверное, тебя, — с недовольством произнес Петр и скромно чмокнул жену в румяную щеку, заставив ее радостно улыбнуться. — Сьюзен обещала позвонить вечером. Наверное, это она. — Она уже вернулась? — О, так ты ее помнишь? — Да. Она когда-то мне все уши прожужжала, сказала, что ты заставляешь всех мужчин в участке ходить строем, похвалила твои навыки владения огнестрельным оружием. После этого я понял, что тебя обидеть — самое настоящее самоубийство. — Сьюзен любит преувеличить. Мой отец был замечательным охотником. Это от него у меня талант обращаться с пистолетом. Девушка подошла к телефону и сняла трубку, услышав знакомый женский голос. — Наконец-то я дозвонилась до тебя, — сказала Сьюзен с волнением. — Я уже начала волноваться, что с тобой что-то случилось. — Ты что-нибудь узнала? — Да. Я связалась с одним знакомым. Он смог найти немного информации о твоем парне с белыми волосами. Его держали в районной тюрьме около пятнадцати дней, но потом какой-то врач, имя которого мне не удалось узнать, заявил, что Ричи невменяем и его перевели в какую-то психиатрическую клинику на западе Лондона. Завтра мой знакомый обещал позвонить и сообщить точный адрес, но ему нужно просмотреть архивы. Сейчас уже поздно, поэтому я не стала его дальше беспокоить. Я уверена, что он сдержит свое слово, особенно если я обещала ему бутылку виски. Он готов на все ради выпивки. — Спасибо тебе большое. Я буду тебе должна. — Я надеюсь, что ты знаешь, что делаешь. Пока мне не совсем ясно, как мальчишка поможет тебе найти Эрвана. — Даже я сама пока не знаю. Но что-то подсказывает мне, что я двигаюсь в правильном направлении.***
Татьяна уснула на груди Петра. Мужчина ласково проводил своей рукой по ее волосам, наблюдал за ее подрагивающими во сне ресницами. Тихо дыша, Татьяна ощущала запах свежей краски, оставленный после ремонта в их спальне, и аромат чистой кожи мужа. Впервые она не чувствовала холода, будучи обнаженной. Петр накрыл ее пледом, но она быстро его сняла, ведь ей было достаточно тепла, исходившего от мужа. — Я скучал по твоему телу, каждую ночь видел его во сне, и оно было прекрасным, — с возбуждением прошептал Петр. — У тебя было много возможностей изменить мне. Я даже представляла, кто может стать твоей любовницей и заменить мое, как ты говоришь, прекрасное тело. — В моей жизни до того, как я встретил тебя, было много женщин. Но ни одна из них не сравнится с тобой. Сейчас я даже отказался от повышения, чтобы быть как можно ближе к тебе. — Зачем ты отказался? Ты так долго стремился к этому, — удивленно посмотрела она на него. — Мне было невыносимо думать, что моя жена находится в другой стране без моей поддержки, одна сражается с преступниками, рискуя жизнью… Может быть, ты оставишь эту работу? Зачем тебе все это? — Я думала об этом. Но за восемь лет я так привыкла к этому ритму жизни, что не могу представить свою жизнь без расследований. Понимаю, что это опасно, что в любой момент кто-то может попытаться убить меня, но я не могу уйти. Кто-то может погибнуть, если я не вмешаюсь. Это сложно объяснить, но быть детективом для меня равносильно работе в госпитале: я должна защищать людей, излечивать их от опасности, чтобы никто не лишал их права на счастливую жизнь. Война закончилась, но люди продолжают убивать и разрушать судьбы других. Это беспокоит меня.***
Девушка проснулась посреди ночи и взглянула на часы. Они показывали, что еще только три часа ночи. Слишком рано, чтобы вставать. Тело ощутило пронизывающий до самых костей холод. Она огляделась и заметила, что окно в гостиной было распахнуто, и зимняя пурга ворвалась внутрь. Петра рядом не оказалось, верхний свет был полностью выключен во всей квартире. Хрустальная люстра над ней закачалась от ветра, сверкая в свете уличных фонарей, и создала на стенах странные блики, напоминающие бродящих из угла в угол горбатых людей. — Петр. Ты где? Помоги мне закрыть окно, — Татьяна закричала в пустоту, надеясь услышать голос мужа, но ответа не последовало. Она встала с дивана и пошла в сторону окна, чтобы остановить проникновение холодного воздуха в помещение. Но внезапно она замерла на месте, ощутив, что ее дыхание вмиг стало затрудненным. Ее сразил тяжелый громкий кашель, Татьяна прижала ладонь к губам и заметила следы крови на ней. — Нет… Нет… — прошептала она в панике. Татьяна заметила слабое движение около входа в спальню, и из мрака выплыл мужской силуэт в военной форме времен Первой Мировой войны. Он стоял перед ней, смотря мертвыми глазами, лишенными эмоций. — Эрван… — прошептала Татьяна, вглядываясь в его высокий силуэт. Он приблизился к ней, простирая свои руки, будто желая заключить в свои объятия. Но Татьяна отступила, ее тело дрожало, сердце бешено колотилось. Она отказывалась верить в происходящее, отрицательно мотала головой. «Все это иллюзия. Тебя нет. Ты мертв. Мертв!» — Ты не сошла с ума. Я здесь, перед тобой, — ответил он с улыбкой. — Я здесь одна, и больше никого — сказала она, чувствуя, как по щекам заструились слезы. Эрван достал из-за пазухи что-то блестящее. Татьяна поняла, что в его руках оказался боевой нож, даже с расстоянии нескольких метров была возможность ощутить, насколько он острый и способен с первого удара проникнуть в плоть. Подобное оружие остановится только тогда, когда рукоятка упрется и не даст лезвию войти в тело еще глубже. Юноша взглянул на Татьяну безжизненным взглядом и поднял перед собой нож, готовясь в любой момент совершить удар. — Ты убила меня. Ты сделала это. После этих слов юноша совершил первый удар. Татьяна вскрикнула и поняла, что лезвие ножа пронзило его грудь. Но после первого удара он совершил еще один, и так продолжалось еще несколько раз, пока кровь, вырывавшаяся из пробитой груди, не забрызгала его лицо и все, что находилось рядом с ним. — Нет!!! Остановись!!! — девушка со всех ног бросилась к юноше и вцепилась железной хваткой в его руку, которая судорожно сжимала пропитанный кровью нож. Татьяна сделала попытку выбить у него оружие, но тот из последних сил пытался сделать еще один удар по своему телу, но Хапперт оказалась сильнее, и вскоре острый предмет оказался в ее руке. Юноша посмотрел на свои окровавленные руки, и его ноги подломились, после чего тот упал на пол. — Господи! Господи… — девушка бросилась к нему и стала ладонями сдерживать поток крови из его ран, но ее усилия были напрасны. — Эрван… Нет… Нет… — Ты… убила меня… Это ты… Это сделала ты… — Нет… Замолчи. Ничего не говори. — Ты убила ребенка. Как же я тебя ненавижу. Ты продала себя, как последняя шлюха. Я никого не любил так, как любил тебя. Но ты выбросила мое чувство, чтобы спасти себя и только себя. — Я люблю тебя. Я очень тебя люблю, — сквозь слезы прошептала она и прижала его тело к себе, чувствуя, как тепло стремительно покидает его. — Почему это случилось со мной? Почему я столкнулась с таким выбором? Я пыталась исправить все. Я пыталась искупить свою вину перед тобой. Но не смогла. Девушка прервалась, так как ее снова одолел сильный кашель. Отстранившись от Эрвана, она снова выплюнула сгусток крови себе на ладонь. И тут раздался стук. Кто-то закрыл окно и включил торшер, ослепив комнату теплым светом. — Боже! Татьяна! Что произошло? — голос Петра моментально вернул ее к реальности. — Сейчас… сейчас. Я вызову скорую и полицию. Подожди минуту, моя хорошая. Подожди немного, — Петр погладил жену по голове, и Татьяна заметила, что его рука покрылась кровью. Девушка посмотрела назад, где лежало тело собаки, изрезанное ножом. Рукоятка смертельного оружия торчала из груди животного. Татьяна отпрянула от трупа собаки и всхлипнула. Она хотела закричать, вырвать из себя все эмоции, но из ее горла вырвался лишь слабый хрип.***
— Спасибо, что приехал так быстро, Себ, — сказал Петр, пожимая руку Себастьяну. Полицейские заполонили гостиную и принялись изучать изуродованного тела собаки. Смрад, который исходил от трупа, вызывал тошноту. Себастьян заметил, что свежие тела обычно не пахнут таким образом. Такую вонь могут разносить только уже разлагающиеся тела, пролежавшие долгое время на солнцепеке. Но прошло слишком мало времени, чтобы начался процесс гниения. Детектив прошел в гостиную, невольно поморщившись от зловония, понимая, что долго находиться в этом помещении без свежего воздуха будет невозможно. — Откройте, пожалуйста, окна, — Себастьян обратился к молодому полицейскому и посмотрел на хозяина квартиры. — Петр, надеюсь, ты не против? Муж Татьяны лишь кивнул. Он прислонился к стене, отворачиваясь от трупа собаки, и пытался сосредоточиться на чем-то другом. — Все это так знакомо, — сказал Ларри, делая заметку в блокноте. Он посмотрел на Себастьяна, ожидая увидеть на его лице хоть какую-то реакцию, но тот казался безразличным. — Какая связь может быть между убитым азиатом и этой собакой? — детектив будто задал этот вопрос самому себе. — Собаку зарезали, причем было около десяти ударов в область груди. Посмотри, — Ларри встал на корточки рядом с трупом и указательным пальцем провел по следам ножевых ранений. — И обрати внимание на глаза. Ты не находишь, что у собаки очень странный взгляд? — Далтон заглянул в замершее глазное яблоко мертвого животного и даже слегка коснулся его, будто хотел удостовериться, что пес действительно мертв. — Он выглядит так, будто живой. Когда я увидел эти глаза, подумал, что пес еще жив. Но после таких ранений выжить невозможно. — Да, действительно странно. Кстати, Петр, где Татьяна? — Себастьян посмотрел через плечо на мужа своей напарницы, увидев в его глазах ужас. — Она сидит на чердаке. У нас в шкафу есть скрытая дверь, ведущая наверх. Там стоит пианино. Она ушла туда и сидит, не двигаясь. Я не стал ее трогать. Татьяна в шоке. Пусть успокоится. — Пойду проверю ее, — кивнул Себастьян Ларри и направился в сторону спальни. Детектив вошел в узкий проход, находившийся за задней стенкой массивного платяного шкафа. Наверх вела короткая деревянная лестница. Поднявшись, Себастьян оказался в просторном помещении с наклонным потолком, из-за которого ему пришлось нагнуться, чтобы не удариться головой о балку. Рядом с маленьким окошком, неплотно прикрытым ставнями, стояло большое пианино. Татьяна сидела на стульчике рядом с ним и молча смотрела на клавиши, пытаясь собраться с мыслями. Ее пальцы сжимали колени и не двигались с места. — Я никогда не играла на этом инструменте, но он напоминал мне человека, которого я когда-то очень любила. Эрван часто играл мне, и он делал это потрясающе. Удивительно, что его талант так никто не заметил. Он пытался научить меня, но у меня не получалось даже сыграть первые ноты. Мои пальцы были непослушными, и это было наследием от Бога. — Интересно, что ты заговорила о Боге. — Моя мать была очень религиозной, но она не окрестила меня по странной причине. Видимо, хотела, чтобы я сама выбрала, во что верить. В детстве я была настоящей верующей, хотя не носила крест. Господь был для меня почти вторым отцом, я ощущала его присутствие каждый раз, когда молилась. И когда он был рядом, я чувствовала себя защищенной. Но однажды на моих глазах автобус, полный женщин и детей, упал с моста в воду. Все погибли. Их бросали на мостовую, когда вытаскивали из воды. Я стояла и смотрела, пока не достали последнего ребенка. Это была девочка в красивом белом платье с длинными косичками. Она была похожа на спящую куклу, такая красивая. И я возненавидела Бога за то, что он отнял жизнь у невинных детей. И Господь умер для меня на многие годы, я перестала верить в его защиту, в его силу. Он казался мне эгоистичным, кровожадным. И постепенно слово Бог начало ассоциироваться у меня с чем-то лживым и неправильным. Себастьян вздохнул и посмотрел в пыльное окно, за которым виднелись падающие хлопья снега. Татьяна казалась отрешенной от этого мира, ее тело чуть покачивалось. Она была болезненно бледной, кусала губы, постоянно сжимала пальцы в кулаки. — Расскажи мне, что случилось этой ночью? Ты видела того, кто принес тело этой собаки к тебе в дом? — Я не знаю, что видела, а что нет. Кажется, что наблюдаешь что-то реальное, ощущаешь это, но потом понимаешь, что перед тобой просто иллюзия, мираж, не имеющий отношения к реальному миру. — Ты изменилась за этот месяц. — Возможно, — Татьяна с улыбкой посмотрела на него. — Я стала смотреть на вещи по-другому. Рядом со мной любимый муж, и я больше не чувствую себя одинокой в своем доме. Должно было наступить счастье. Но как только я его обрела, мои стены снова покрылись кровью. Мы только что покрасили их, но аромат смерти вновь заполнил каждую комнату. Что я сделала? Почему этот человек так поступает со мной? Чего он хочет от меня? — Мы обязательно выясним это. Сейчас тебе лучше отдохнуть. Ты пережила серьезное потрясение. Нужно прийти в себя. Я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы ты была в безопасности. — Ты снова говоришь это, но ничего не меняется. Я устала терпеливо ждать и надеяться, что моя жизнь волшебным образом наладится. За свои тридцать три года я совершила много ужасных поступков, о чем буду жалеть всю жизнь. И за все придется ответить полностью.***
Медсестра направлялась в палату, где лежал Джордж, неся ему поднос с едой. Она не торопилась, зная, что пациент практически ничего не ест и вряд ли сделает это сейчас. Обычно он съедал что-то небольшое из завтрака, а потом просто спал, не реагируя на окружающее. Палата Джорджа Майлза находилась в самом конце. Она помнила, в каком состоянии его привезли сюда полтора месяца назад. Многие считали его мертвым из-за тяжелых ожогов, но он удивительным образом пришел в себя и даже начал разговаривать. Сейчас был вечер, и в коридорах было пусто. Девушка подошла к двери палаты и осторожно вошла, толкнув дверь плечом. Но то, что она увидела внутри заставило ее выронить поднос из рук. По комнате были разбросаны окровавленные бинты, которые раньше покрывали тело пациента. Джордж лежал на мокрой простыне, обнаженный и без эмоций смотрел в потолок. На его теле не было ожогов, кожа была абсолютно здоровой. На месте облысевшего черепа была густая шевелюра. Когда Джордж заметил медсестру, он повернул голову и прожег ее безэмоциональным взглядом. — Я должна сообщить об этом, — дрожащим голосом произнесла девушка, медленно отходя назад. — Почему ты напугана? — с удивлением спросил Джордж, медленно и осторожно садясь на край мокрой кровати, будто делал это в первый раз в своей жизни. — Что это за место? — Ты в ожоговом отделении. Тебя доставили сюда с серьезными повреждениями кожи. — Правда? Странно. Я ничего не помню. Помню только, как пришел в свою комнату, где меня ждал человек, желавший со мной поговорить. Но что было потом… — Я… приведу сюда врача. Хорошо? Пожалуйста, никуда не уходи, — девушка с трудом справлялась с чувством ужаса и непонимания всего происходящего. Она, запинаясь об осколки разбившейся посуды, повернулась в сторону выхода и вышла из палаты, боясь смотреть назад и встречаться взглядом с этим молодом человеком. Тот с любопытством смотрел в ее сторону и как-то по-мальчишески улыбался, будто вокруг него происходило нечто забавное.