Патронус Тома Реддла

      Они сидели на самой вершине пирамиды, на последней ступеньке, и смотрели, как солнечный диск неспешно сползает за горизонт. Таким ярким и горячим Том его еще не видел. Небо синело, бесконечно глубокое и чистое, только по самому краю с юго-востока надвигались крупные кучевые облака, суля ночью дождь. Внизу у подножия пирамиды пестрел шатер Аолы, а дальше, насколько хватало глаз, простиралась зелень непроходимых джунглей. Они были одни в этом диком краю, совершенно одни, и от этого казалось, что все вокруг — и джунгли, и пирамида, и само небо принадлежат только им. А они — только друг другу.       Аола переоделась в свой легкий полупрозрачный наряд и разулась. Том последовал ее примеру — расстегнул рубашку, снял ботинки и с удовольствием ощущал теперь босыми ступнями тепло и энергию древнего сооружения. Под ногами, во чреве каменного саркофага, таилась какая-то сила, он это чувствовал, но не понимал, какая именно?       — А что там внутри? — спросил он.       — Пока не знаю, вскрыть не успели. Только до входа добрались, и началась война, пришлось свернуть раскопки и вернуться в Европу. Надеюсь, что скоро это безумие закончится, и мы продолжим свою работу. Это очень увлекательно, Том — открывать тайны прошлого.       — А меня возьмете?! — с жаром спросил подросток. — Я очень хочу! Буду делать все, что нужно, я быстро научусь!       Перспектива провести здесь несколько месяцев в обществе миледи показалась Тому роскошной. Делать что-то вместе: изучать, открывать… Быть рядом… Потрясающе. Она улыбнулась и легонько сжала его пальцы:       — На каникулах или когда окончите школу — пожалуйста.       — Я могу уйти из Хогвартса уже через месяц… Старшие курсы не обязательны.       Аола нахмурилась:       — А вот это выбросите из головы, юноша! Вы невероятно способны и должны выжать из этого заведения все, что сможете. Я настаиваю.       Том вздохнул. Ладно… раз уж она настаивает… Под шумок завладев ее рукой, он положил ее к себе на колени и тихонько гладил нежную кожу кончиками пальцев.       — А кто ее построил, как давно и с какой целью? Маги ведь? — ну конечно, ее строили с помощью магии. Том не мог представить себе, что такие громадные каменные блоки ворочали слабосильные, совершенно не развитые тогда технически маглы.       — Точно никто не знает — это было слишком давно. В памяти местных народов сохранились только легенды. А их колдуны тщательно берегут свою историю и секреты от чужаков и ни за что не поделятся знаниями с белым человеком. Кукулькан или Кетцалькоатль по их преданиям — бог стихий: огня, воды, воздуха и земли. Он сошел с небес и обучил людей рыболовству и земледелию, дал им письменность, календарь и свод законов. Полудикие люди могли счесть за божество кого угодно. Потом ему стали приносить человеческие жертвы. Во-он там, на том алтаре, — Аола обернулась и указала на каменный стол в глубине храма, — людям вырывали из груди сердца, а тела сбрасывали вниз.       — Бр-р-р… Надеюсь, привидений здесь нет? После такой смерти можно стать только очень скверным призраком, с отвратительным характером, вроде нашего Барона, — хмыкнул Том.       — Привидений не встречала, а жаль… они могли бы рассказать много интересного. А вот ягуар вокруг палаток бродил, пугал наших маглов — проводников и носильщиков. Но не нападал, чуял силу.       — Анимаг? — догадался Том.       — Все здешние колдуны — анимаги, такова традиция. Они не прячутся от людей, подобно нам, а занимают почетное положение в племени. И любят, конечно, всякие эффектные штучки, чтоб пугать наивных соплеменников. А ягуар как раз воплощение Кукулькана.       Аола вдруг улыбнулась, коснулась ладонью щеки Тома:       — Вам вообще моя болтовня интересна? Вам здесь нравится? А то затащила на край земли, не спрося…       Лучи заходящего солнца золотили ее кудри, кожу, янтарные глаза. Она выглядела невозможно притягательной.       — Конечно! С вами мне везде хорошо… — Том смущенно улыбнулся.       — Обожаю, когда вы улыбаетесь. У вас чудесная улыбка, — сказала девушка, ласково глядя на своего юного поклонника, и спохватилась: — Откройте же вино, давайте праздновать! Задали вы старому агрессору перцу.       Парень с сожалением выпустил ее руку и потянулся за бутылкой, лежавшей в корзинке для пикника.       — Пусть радуется, что жив остался… Он сказал про вас гадость.       — Гадость? — удивилась миледи.       — Ну… сказал, что не станет вас есть, как остальных… потому что у него давно не было женщины, — Том старательно вкручивал штопор в пробку, прикусив губу.       — Что?! Ах-ха-ха! Вот старый мерзавец! — Аола искренне развеселилась. — Пери ему подавай. Обойдется… Мы не для таких грубиянов.       Девушка лукаво подмигнула и подставила бокал под золотистое, как ее глаза, вино.       — Я никому не позволю вас обидеть, — твердо сказал Том.       — Спасибо, мой хороший… За вас и ваши успехи?       Бокалы соприкоснулись, тихо звякнув. Вино на вкус оказалось легким, с кислинкой, очень приятным. А вот губки миледи были слаще спелой земляники. От долгого поцелуя у Тома перехватило дыхание, закружилась голова. Он был на вершине мира… и чувствовал себя его властелином. Они наедине… и впереди целая ночь.       Выпив немного вина, осмотрели храм. Жертвенный камень был гладким, с желобом посередине, темным от времени и пролитой когда-то крови. Лики Пернатого Змея смотрели с колонн и статуй, украшавших алтарь. Кем же ты был, что тебе поклонялись целые народы?       Солнце почти скрылось за горизонтом, когда Аола решила, что пора спускаться. Сумерки в тропиках совсем короткие, и после заката сразу станет темно. Между деревьев, оплетенных лианами, уже залегли густые тени, просыпающиеся ночные животные пробовали голоса, порой довольно резкие и неприятные. Тома это не волновало — шатер был надежно защищен заклятием от всех непрошеных гостей. Внутри приветливо и уютно тлели огоньки ламп. Обстановка была такой же, как в прошлый раз, только стол был накрыт — свежие фрукты, любимые Аолой сладости и шербет в кувшине.       Миледи велела ему быть как дома, а сама скрылась за ширмой. Вынесла ему умыться и снова ушла. Том присел на тахту, сполоснул лицо и руки. Сладкое предчувствие и волнение вдруг разом овладели им, посылая легкую дрожь в пальцы. Здесь, на этой тахте, она обрабатывала его ушибы… а там, среди пестрых подушек и покрывал, почти случилось то самое, о чем он так мечтал… Он правда не знал, позволит ли она сегодня что-то подобное или будет держать дистанцию? Тому очень хотелось, чтобы все случилось, и одновременно он боялся этого до ужаса.       Легкий переливчатый звон оторвал его от волнительных мыслей — миледи выпорхнула из-за ширмы, вся укутанная тончайшим покрывалом.       — Я обещала вам танец… смотрите же, — произнесла она таким тоном, что от одного звука ее голоса Тома затопили волны мурашек. Незатейливая мелодия полилась сама собой неизвестно откуда, и женская фигурка качнулась ей в такт, играя с покрывалом, то открывая прекрасное лицо, то пряча. Девушка закружилась, ловко переступая босыми ногами. Золотые браслеты на ее щиколотках и запястьях запели в такт мелодии, короткая, чуть ниже колен, юбочка из полос полупрозрачной ткани разлеталась, открывая красивые бедра. Аола приблизилась, мягко как кошка, и заглянула обомлевшему поклоннику в глаза. Улыбнулась, бросила в него сладко пахнущее покрывало и стала танцевать, выделывая какие-то невероятные вещи всем своим красивым телом. Том и не подозревал, насколько оно может быть гибким и пластичным. Руки плавно двигались, округлый животик втягивался и опадал, как волны, а бедра и плечи вообще жили своей, отдельной жизнью. Пояс юбки и лиф, расшитые крошечными монетками, звенели и переливались в такт танцу.       Обалдевший подросток был просто сражен. Он, кажется, даже рот открыл от восторга. Это было так красиво, так волнующе… Ее искусно подведенные глаза улыбались, манили и дерзили одновременно. Мелодия набирала темп, девушка двигалась все быстрее, ткань взлетала, тонкая талия изгибалась, бедра дрожали… Музыка достигла кульминации, и Аола приземлилась к ногам обомлевшего потомка Мраксов, как подбитая птица, распластав по ковру изящные руки и темные кудри. Потом приподнялась, коснулась его ступни рукой и прошептала, бурно дыша:       — Тебе понравилось, мой господин?       Тут уж у Тома крышу снесло напрочь… Он промямлил что-то невнятно-восторженное в ответ, а Аола встала на колени и потребовала, чтобы он ее поцеловал. Том сполз с тахты и немедленно исполнил требуемое, сам не заметив, как быстро из господина превратился в покорного раба. Сердце бухало в груди как кузнечный молот, уши заложило… Они упали на постель, жарко лаская друг друга. Поцелуи стали глубокими, отрывистыми, страстными. Все глупые страхи испарились. В голове не осталось никаких мыслей, никаких стремлений, кроме одного — любить ее, сколько хватит сил.       Том нащупал завязки лифа, освободил безупречно красивую грудь и осыпал поцелуями и ее, и нежно вздрагивающий под его губами животик, и гладкие как шелк бедра. В этот раз он глаз не закрывал, наслаждаясь красотой любимой. К счастью, он уже немного привык к ее близости и не рисковал упасть в обморок или финишировать от одного единственного прикосновения.       Аола стянула с него рубашку и опрокинула на спину. Хочет сверху? Тем лучше… пусть, он только за. Кудри шелковым потоком стекли ему на грудь, когда девушка прикусила ему мочку уха и скользнула язычком внутрь, заставив застонать от безумно приятного ощущения. Сладкий ток пронзил тело до кончиков пальцев, а ее губы уже целовали грудь, а пальчики нащупали пуговицу на брюках, освобождая парня от остатков одежды. Том опомниться не успел, как ее язычок скользнул вниз по его животу. Когда губы коснулись его там, он охнул и вцепился пальцами в покрывало. Невозможно приятное ощущение… Если она продолжит, его надолго не хватит! Но Аола не стала злоупотреблять чудесной лаской. Она оседлала его и медленно опустилась на окаменевшие от напряжения бедра, не отрывая блестящих от возбуждения глаз от его лица. Том застонал, подаваясь навстречу, с восторгом чувствуя, как горячее тесное лоно принимает его в себя. Она прикусила губку, привыкая к этому ощущению, а потом осторожно двинулась, неторопливо, следя за его реакцией, медленно приподнимаясь и опускаясь, опершись ладонями о грудь, где от счастья и желания убивалось об ребра бедное сердце.       Если Аола волновалась, то зря. Вряд ли в мире существовало хоть что-то приятнее тех ощущений, которые она сейчас дарила. Это было лучше всей магии мира, вместе взятой! И не просто физическое удовольствие, а чувство слияния с любимой с каждым движением — вот что было настоящим чудом.       — Поцелуйте меня… пожалуйста… — взмолился Том, и она наклонилась вперед, позволив обнять себя, и дав ему чуть больше свободы. Губы сливались в поцелуе раз за разом, он ласкал ее спину, роскошные бедра, быстро уловив приятный им обоим темп, проникая с каждым толчком все глубже в обожаемое тело, прижимая ее все теснее… Легкие прерывистые вздохи переросли в нежные стоны, и это совсем свело Тома с ума. Горячая лава, кипящая в крови, текла вниз живота, требуя выхода. Он боялся, что не выдержит и кончит слишком быстро, но она, кажется, чувствовала, когда он оказывался на грани, и останавливалась, давая ему отдышаться и немного откатить волну возбуждения.       Темп нарастал… девушка больше не сдерживалась, двигаясь все быстрее. Пространство и время прекратили свое существование, она стала всем, к чему он стремился — центром, смыслом, вселенной, с которой хотелось сплавиться в одно целое. Ее стоны и запах слегка вспотевшего тела правили его отключившимся рассудком. Он уже перестал ощущать, где заканчивается он сам и начинается она — там все сладко пульсировало, наливая свинцовую тяжесть, даря невероятное блаженство.       Движения стали такими резкими и глубокими, что Том невольно зажмурился, почти оглохший, ощущающий только влажное, ставшее еще более тесным, лоно. Она спрятала личико у него на плече, даже стонать перестав. Боже, как это хорошо! Он больше не может… И тут она вскрикнула, задрожала всем телом, и он почувствовал эту сладкую пульсацию внутри нее, и тут же у него в животе словно бомба взорвалась, отдавшись цветным фейерверком под крепко зажмуренными веками, и он хрипло застонал, содрогаясь и вжимаясь в нее до упора.       На несколько секунд он словно перестал существовать вовсе, слившись со своей женщиной и со всем пространством вокруг во что-то бестелесное, свободное и безграничное. Этому ощущению не было названия в английском языке. Это было чудом.