Патронус Тома Реддла

      Дни Тома после путешествия к пирамиде были наполнены теплом, светом и бесконечным счастьем. Огорчало одно — теперь он точно знал, чего хочет, и желал Аолу с удвоенной силой, а она ни ему, ни себе подобных вещей в стенах школы позволить не могла. А жаль… потому что разгулявшаяся фантазия подростка рисовала такие варианты, при одной мысли о которых бросало в жар. Он и раньше ценил каждую минуту наедине с ней, проведенную вне школы, на вес золота, теперь же они стали просто бесценными.       Время шло, наступило лето. Приближались экзамены, а за ними и каникулы, на которые они уже строили совместные планы. Аола хотела познакомить его со своим отцом, и он уже не боялся этой встречи, как раньше. Опекало Тома государство, директриса приюта будет только рада сплавить с глаз долой странноватого воспитанника, разрешив ему погостить пару месяцев в поместье Меровингов. А еще через каких-то полгода он станет взрослым, и тогда… Весь мир будет у их ног.       Беда, как водится, пришла нежданно. Это было самое обыкновенное июньское утро, студенты завтракали, не забывая обсуждать обычные школьные дела — кто в кого влюбился, кто какую шпаргалку заготовил на предстоящие экзамены, какое платье надеть на выпускной бал. Том исподтишка строил любимой глазки, намекая на обещанную вечером прогулку. Прилетели совы, зашелестели письма, принося своим адресатам приятные и не слишком новости. Белоснежный Пайам сел на спинку ее кресла и отдал письмо прямо в руки. Аола посмотрела на конверт и вдруг нахмурилась. Тут же открыла, пробежала глазами написанное, и поднялась с места, извинившись. Том встревожился — раньше она никогда вот так не покидала столовую, не закончив трапезу. Что-то случилось? Может быть, с отцом? Она говорила, что милорд уже довольно стар. Дамблдор вышел вслед за ней, и это встревожило Тома еще больше. После всего, что случилось над Черным озером, он относился к профессору трансфигурации с настороженностью, хоть Аола и уверила его, что Дамблдор не имеет к этому никакого отношения. Может, дело касается того артефакта, который она привезла в Хогвартс?       Он еле высидел первую пару, пропустив мимо ушей все, что монотонно вещал преподаватель истории магии, и на перемене рванул к ней в кабинет. Постучал, ответа не дождался и вошел так. В комнате было пусто, наспех собранные бумаги и книги лежали в коробке, сиротливо притулившейся на краю стола. Сердце заколотилось — она что, собирает вещи?! Где она может быть?! У директора? В своей спальне? Том с трудом подавил нарастающую панику и решил заглянуть сначала в директорскую.       Впрочем, Аола отыскала его сама — прислала записку с просьбой зайти к ней в когтевранскую башню. Раньше Том никогда не бывал в ее спальне, и первое, что, к его ужасу, бросилось ему в глаза — это дорожный сундук и пара чемоданов, уже собранные. Они стояли у кровати на пушистом ковре немыми свидетельствами предстоящей разлуки. Сердце болезненно сжалось — она в самом деле уезжает!       — Томми, как хорошо, что вы так быстро пришли… — миледи взяла его за руки, заглядывая в глаза. В ее собственных было полно печали.       — Что случилось, Аола?! Почему вы уезжаете? Я могу как-то помочь вам? — Том вцепился в ее ладони так, словно рассчитывал удержать ее в Хогвартсе силой.       — Случилось кое-что, требующее моего немедленного присутствия на континенте. Я не могу сказать вам большего… простите.       — Это надолго?!       — Еще не знаю, мой хороший. Скорее да. Не хочу вас обнадеживать зря.       — Но вы ведь вернетесь?!       — Не знаю… я обязалась подменить вашего преподавателя, пока она болеет. Теперь, думаю, профессор Вилкост вернется к своим обязанностям.       Эти новости буквально оглушили Тома… Любимая уезжает насовсем. Ее место в классе займет эта развалина Вилкост. Он больше не сможет каждый день любоваться ее изящным личиком и точеной фигурой, наслаждаться ее обществом… прощайте, милые крылатые записочки, прогулки, поцелуи… да это же ужас! Как же жить без нее теперь?! Два чертовых года!       Том сам не заметил, как глаза переполнились влагой, и она, перелившись, прочертила на щеках две соленые дорожки. Он совершенно не владел собой. Том Марволо Реддл, будущий Темный Лорд, плакал второй и последний раз в своей сознательной жизни.       — Не оставляйте меня… — всхлипнул он, прижимая ее руки к груди, к бешено колотящемуся сердцу. — Я так люблю вас…       — Да что вы, дорогой мой! — она освободила одну ладонь и коснулась влажной дорожки на его щеке. — Я вас не бросаю! Даже думать так не смейте! Я буду писать… Буду навещать вас, как выдастся время. Вы только доучитесь, сдайте экзамены, и я вас заберу. Надеюсь, все проблемы я к тому моменту уже улажу.       — Правда? — сейчас Том поверил бы и самой нелепой лжи, а то, что говорила миледи, было вполне правдоподобно.       — Конечно… Вот, возьмите, в залог моего обещания, — она поспешно сняла цепочку с медальоном — это был солнцеворот, колесо вечной жизни, один из символов ее древнего рода — и надела ему на шею, — пусть он вас бережет…       Ее прекрасные янтарные глаза наполнились слезами. Том почувствовал, как нагретый ее теплом кусочек золота скользнул по форменной рубашке. Ему даже дать ей было нечего на память… Он порывисто обнял ее, глотая слезы. Она его поцеловала.       Так их и застала Глория МакГрегор, без стука войдя в спальню — целующимися. Она ахнула и замерла, не зная, то ли выйти вон и сделать вид, что ничего не заметила, то ли возмутиться. Том смутился и выпустил девушку из объятий, но тут же взял ее за руку, давая понять, что это вам не шашни какие-нибудь, а серьезные отношения, пусть и не вполне одобряемые обществом.       — Глория, подождите минутку за дверью, у нас с мистером Реддлом частный разговор, — миледи и бровью не повела, и уже открывшая было рот и готовая запричитать девица залилась краской, пробормотала: — Извините… — и шмыгнула в коридор.       — Теперь вам точно назад дороги нет… — выдохнул Том.       — Черт с ним, — отмахнулась Аола и прижалась щечкой к его груди. — Проводите меня?       Жизнь в Хогвартсе без миледи превратилась в унылое существование. Том ел, спал и ходил на занятия как сомнамбула, на автопилоте. Ну как, ел… ковырялся в еде ложкой и жадно смотрел на залетающих в окна птиц — прилетит ли Пайам? Но кречет был занят какими-то более важными сообщениями, и первое письмо от нее принесла обычная почтовая сплюшка.       Здравствуйте, мой милый мальчик.       Как Вы чувствуете себя? Все ли у Вас хорошо? Готовы ли к экзаменам? Прошу извинить меня за долгое молчание — попала в настоящий водоворот событий, и улучить свободную, а главное, тихую минутку, чтобы написать письмо, долго не удавалось. Только не волнуйтесь за меня, пожалуйста. Все хорошо. Но пока придется потерпеть… Если удастся выкроить время — обязательно навещу Вас в ближайший уик-энд. Пошлю «стрекозу» от Синего камня. Не хочу попадаться на глаза мисс МакГрегор, чтобы у Вас не было проблем. Надеюсь, она не ведет с Вами душеспасительных бесед, довольно обидно одному отдуваться за все.       Очень по Вам скучаю, по Вашему обществу, по нашим разговорам и прогулкам… Мне так Вас не хватает, Томми… Надеюсь на скорую встречу.       С любовью, Ваша Аола.       Воодушевленный обещанием скорой встречи, Том расцеловал письмо и воспрял духом. Экзамены сдал на «отлично», в чем, в общем-то, никто не сомневался. Мисс МакГрегор попыталась было завести ту самую, душеспасительную, лишь однажды, но мистер Реддл вежливо отрезал, что леди Меровинг его невеста, и после окончания школы они намерены пожениться, чем вогнал потенциальную старую деву в полный ступор. Больше она подобных тем не поднимала, и если и донесла информацию до сведения директора, отъезд Аолы свел к нулю возможность скандала в стенах школы, и на этом инцидент был исчерпан.       Когда долгожданная «стрекоза» промурлыкала, что миледи дожидается его у Синего камня, Том буквально полетел на берег, можно сказать, в шаге от вожделенной левитации. Увидев любимую, обомлел — вместо привычного красивого платья на ней была военная форма, а роскошные кудри были коротко острижены. Новая прическа ей шла, конечно, но Меровингов не зря называли длинноволосыми королями. Ни женщины, ни мужчины этого рода никогда не стриглись, считалось, что в волосах заключена их особая магическая сила. Наобнимавшись всласть, Том не преминул поделиться этими знаниями.       — Ах, боже мой, да это же бабкины сказки, — развеселилась миледи, нежно целуя его. — Не чувствую никакого ущерба своим способностям.       — Вы все-таки на фронт подались? — упрекнул Том, не понимавший ее тяги к решению вселенских магловских проблем. Разве кто-то другой, более сильный и менее очаровательный, не может заняться этим опасным делом?       — Не ругайте меня, Том, ваши упреки ранят так больно, — вздохнула она. Он не хотел ее ранить. Он просто боялся за нее.       Том рассчитывал, что любимая останется с ним на целую ночь, но, когда его ласки стали чересчур настойчивыми, она мягко отстранилась и сказала, что ей уже пора. Пообещала в следующий раз остаться на пару часов… нежно поцеловала и расправила свои волшебные крылья. Если бы он только мог знать…       И снова были письма, много насквозь пропитанных нежностью кусочков бумаги… Был выпускной бал без нее. Начались каникулы, и унылый сиротский приют встретил Тома без особой радости. Он подыскивал работу, уже не надеясь, что проведет это лето с любимой.       Потом она замолчала. Письма перестали приходить, и после двух недель гнетущей, тянущей душу тишины он впал в такую тревогу, что готов был явиться в поместье ее отца самым наглым образом, без всякого предупреждения. Образ для трансгрессии она ему оставила, на всякий случай. Трясущемуся от тревоги подростку стало казаться, что тот самый случай наступил.       Белый кречет сел на подоконник его казенной комнаты в то самое утро, когда Том всерьез стал готовиться к самостоятельному переходу.       — Пайам! — он обрадовался птице как родному человеку. А та крикнула резко, точно застонала, хлопнула крыльями и бросила на подоконник конверт с герцогской печатью. Том запрыгал от радости — наконец-то она о нем вспомнила! Схватил конверт трясущимися руками, распечатал…       Чужой почерк. Чужой незнакомый голос, глубокий и сильный, принадлежавший человеку, привыкшему повелевать другими.       Дорогой мистер Реддл…       С глубочайшей скорбью вынужден сообщить Вам, что моя единственная дочь и ваш преподаватель леди Аола Меровинг погибла неделю назад, выполняя свой долг перед человечеством по сохранению мира на земле. Прошу простить убитого горем отца за то, что не сообщил Вам эту скорбную весть раньше.       Моя дочь относилась к Вам с большой нежностью, и…       Возможно, в письме были еще какие-то важные слова… но строчки уже плыли перед глазами оглушенного страшной новостью подростка, не осознавшего пока до конца их беспощадный смысл. Аола ПОГИБЛА? Как это возможно? Разве вечная красота и молодость может сгинуть в лапах смерти?       Том встал с узкой казенной койки, на которой читал письмо. Пошатнулся. Закрыл лицо руками.       Пожарные успели вовремя. Вспыхнувшую комнату потушили. Находившийся в ней подросток даже не обгорел, лишь наглотался угарного газа. Его отправили в госпиталь святого Фоки, благотворительную больницу для бедных. По прогнозам врачей он должен был вскоре очнуться и полностью оправиться от перенесенного отравления. Но к вечеру парень принялся бредить и метаться по скрипучей панцирной койке, зовя какую-то леди. Сосед по палате, кряхтя, поковылял за медсестрой. Та поднесла градусник симпатичного юноши к глазам и ахнула — стеклянная трубочка выдала совершенно чудовищную цифру в сорок два градуса Цельсия. Она спешно раскрыла его, обтерла еще по-детски хрупкое тело спиртом и поспешила за дежурным врачом. Утомленный долгим дежурством доктор еще раз осмотрел пациента, почесал переносицу и написал в больничном листе — тиф. А что… сирота. Да и времена какие на дворе? Война. Кого сейчас удивишь тифом?