Разрешение цвести

Несмотря на тянущую боль в груди, она не могла заставить себя уйти из госпиталя, не узнав судьбу маленькой девочки. Она продолжала слушать происходящее в операционной, концентрируясь на спокойном, твердом голосе главного хирурга. Женщина казалась уверенной и решительной, позволив Каре расслабиться, зная, что девочка была в хороших руках. И она не могла уйти, не поговорив с ним. Она должна была рассказать ему, что его уход причинил ей боль, должна была сказать ему, что не имела в виду то, что сказала той ночью в баре, и уж точно не хотела, чтобы ее слова вышли такими жестокими. Она должна была объяснить ему, что ее вел страх. Что она боялась того, что он мог ей дать, и что это могло значить – будущее, которое она не могла контролировать. Все те слова, что она хотела сказать ему, пока засыпала в слезах те первые недели, пока слезы не кончились. Затем… Когда она поняла, что это не был его каприз, что он не ждал, что она пойдет за ним, чтобы умолять вернуться домой, и что он правда никогда не собирался возвращаться… Слезы закапали вновь. Она изливала свое сердце в длинных е-мэйлах, на которые не получала ответа. Он жил дальше, но она не могла, запертая в этом чистилище, где она не могла пойти дальше и не могла вернуться в прошлое. Пока все не было кончено, так или иначе. Если бы она могла наконец сказать ему правду – если бы она смогла найти в себе храбрость для этого - и он все равно бы ушел от нее, тогда она нашла бы способ принять это. Так же, как он принял ее отказ – с достоинством. Достоинством, которое она забрала у него той судьбоносной ночью в баре. То ночью, которая изменила жизни их обоих. Очевидно, его жизнь изменилась к лучшему. Она спустилась к кафетерию, чтобы купить кофе, и неожиданно нашла для себя целый клад в виде огромного выбора еды – так же, как на футкорте в молле, здесь было все от мексиканской до средиземноморской кухни. Конечно, ее тут же потянуло к азиатской кухне. - Можно пельмешки? – Спросила она у работника. Она была не настолько голодна, ее даже подташнивало, но она только что пролетела почти три тысячи миль, и ей нужно было заправиться. К тому же, голодная или нет, иногда еда успокаивала ее, и сейчас был именно такой случай. - Двойную порцию, - поправилась она. На кассе она заплатила за кофе и еду, и отправилась на поиски столика, лучше бы в тихом углу и подальше от чужих глаз. Сев, она принялась гонять пельмешки палочками по тарелке, просматривая кучу непросмотренных сообщений на телефоне. Большинство она просто проматывала, раздумывая, не ответить ли, вновь и вновь возвращаясь к полученному этим утром сообщению с заблокированного номера. Пенсильвания, Филадельфия, Рауча-стрит, 1150. Удачи. Где-то посреди ночи Брюс Уэйн пожалел ее и дал понять, где искать Мон-Эла, таким способом, которую нельзя было проследить до него. Ну да, ведь такое действие идеально вписывалось в образ Темного Рыцаря. Но Кара не собиралась смотреть в зубы дареному коню, собрала вещи и отправилась в Пенсильванию, даже не предупредив сестру. Она не хотела, что Алекс знала – чтобы никто не знал – и если ее путешествие закончится провалом, некому было говорить «Я же говорил». Она не знала, чего ждать, что будет по указанному адресу. Квартирный дом? Паб или ресторан, где он может работать, или может быть, офисное здание? Она могла бы представить тысячу сценариев, но младшая школа Фокс Чейз, перед которой она оказалась, даже близко не лежала ни к одному из этих сценариев. В недоумении, она решила обращаться с этой ситуацией так, словно она проводила расследование для статьи – и остаток дня провела, наблюдая за Фокс Чейз. Она прыгнула на крышу трехэтажного здания через улицу, откуда открывался приличный вид, и где она могла удобно провести время, сколько бы не пришлось наблюдать. Время от времени из школы выбегали дети, поиграть и избавиться от излишков энергии, но его она увидела только поздним утром. Он играл с детьми, поучаствовал в вышибалах, держа руки за спиной и прыгая на одной ноге. К ее изумлению, дети называли его «Мистером Мэттьюсом» и, судя по всему, боготворили даже землю, по которой он ходил. И, что важнее, он казался счастливым. Счастливее, чем она когда либо его видела. Она припомнила, что мистер Уэйн сказал, что Мон-Эл великолепно общался с детьми, потому что они не судили его по его прошлому. А еще Кара вспомнила, как Брюс описал ловившего преступников Валора, что он сдавал их полиции, словно «посылал их в офис директора». Теперь эти маленькие зацепки сложились в общую картину. Дыхание Кары замерло, когда она пригляделась к нему. Она и позабыла, каким он был красивым; какой красивой была его улыбка, когда его ничего не сдерживало. Когда ее не было рядом, чтобы осуждать, или кричать на него, или бросать намеки, что он никогда не перестанет быть для нее разочарованием, что он никогда не сможет перестать быть эгоистичным даксамитом или еще хуже… Что она не могла ему доверять. На нем были брюки цвета хаки и выглаженная рубашка с аккуратным галстуком. Его волосы выглядели взъерошенными, в таком беспорядке, словно над ними хорошенько поработали стилисты. Чтобы перевоплотиться в Валора, ему всего лишь нужно было пригладить их назад, и это полностью меняло форму его лица. Впервые за шесть лет сердце в ее груди ускорило бег, а лицо покраснело, словно все это время она провела в зачарованном сне, и один только взгляд на его лицо пробудил ее от этого бесконечного сна. Она могла бы просидеть там целую вечность и просто… Смотреть на него. Но она хотела большего, так что она включила свой супер-слух и прислушалась, улыбаясь и с каждой секундой укрепляясь в своем решении. Он играл с ними - как же он любил повеселиться и ни капли не скрывал этого, и они обожали его за это. Тогда, раньше, именно эта его часть так раздражала ее – эта его неспособность побыть серьезным больше пяти минут. Как она злилась, когда он отпускал свои шуточки в неподходящий момент. Теперь Кара понимала, что ее раздражение происходило из непонимания, когда как его шутки и подколы прятали за собой неуверенность и дискомфорт. Но с этими детьми ему не нужно было скрывать себя, он мог быть собой, и Кара видела, что Мон-Эл, которого она знала, был всего лишь маской. В Нэшнал-Сити он проводил свое время в попытках измениться, чтобы порадовать ее, вместо того, чтобы пытаться найти свое место в этом новом мире. Он жался к ней, видя в ней плот в безжалостном океане, хотя в реальности она была камнем, тянущим его на дно. На шведской стенке и рукоходе он побыл пиратом под предводительством нескольких детей. Когда игра была в самом разгаре, он отдал кому-то воображаемый меч и отправился на спортивную площадку. На вышибалах он подталкивал детей с лучшей координаций помогать тем, кому не так везло, и тех, у кого не получалось играть, он обязательно подбадривал. Он играл так, словно для него перемена была такой же лучшей частью дня, как и для них. Но когда на площадку вышел еще один класс, он устроил себе перерыв и отправился поболтать с другим учителем. Он назвал женщину Эрикой, и судя по их шуткам, у них были довольно близкие отношения. Она была старше его, ей было где-то под сорок, ее кожа была цвета кофе с молоком, и одной рукой она прикрывала глаза от солнца, приглядывая за своими учениками. Они болтали, словно старые друзья, пока внезапно разговор не оборвался. Мон-Эла что-то взволновало, но он, похоже, не понимал, что. А затем она услышала крик. Ее первым инстинктом было взлететь на помощь, но она не хотела наступать на пятки Валору на его собственной территории. Может быть, она не хотела и показываться ему на глаза, пока не останется иного выбора. Кара внимательно прислушивалась к происходящему в нескольких сотнях ярдов от нее. Ребенок упал с высоты и стукнулся головой при падении. Сердце Мон-Эла билось, как безумное, и она знала – она просто знала - что сейчас он сделает нечто, что станет для него значительным и судьбоносным. Она была в воздухе меньше, чем через один вдох, и приземлилась уже пару секунд спустя. Она коснулась земли в тот момент, когда он уже готов был от нее оторваться, в его руках было обмякшее тело девочки, а в его глазах – в его глазах было такое чувство, которое не могло отпустить ее и сейчас. Она не знала этого мужчину, и не знала, знала ли она его когда-нибудь вообще. За последние шесть лет у нее было много времени, чтобы спросить с себя за все ее выборы и то, как она воспринимала его, и голос внутри нее всегда напоминал, сколько раз она была неправа. Она была к нему жестока – слишком жестока - требуя, чтобы он соответствовал невозможным стандартам и так часто ставя перед ним новые и новые цели, что он не успевал достигнуть старых. Когда-то он был крон-принцем Даксама, но разрушение планеты и обстоятельства заставили его забыть о том времени и задвинуть титул в тень. Спрятать воспоминания в шкаф, словно окровавленную одежду после ранения – всегда помнить, что она там, всегда хотеть забыть о ней. Он мог бы рассказать ей обо всем в любой момент, но чего это ему бы стоило? Даже не узнав его толком, она назвала его «худшим из худших». Обливая его сарказмом, она опорочила память погибшего принца, которого знала лишь по слухам и сплетням. По правде говоря, она не знала ничего конкретного о принце Даксама, ничего, чтобы было бы не передано тысячу раз из уста в уста и не разбавлено туманом детских воспоминаний. Тогда это ее даже не волновало. То, что она знала о мужчине перед ней, для нее было неопровержимо. Глядя на него вместе с матерью девочки Кара поняла одно - этот человек был намного лучше того беженца-бармена, которым он мог бы стать под ее руководством. Очевидно, что чтобы стать героем – в костюме и без него – Мон-Элу всего лишь надо было сбежать от нее. Женщина в комнате ожидания, она ли сыграла свою роль в том, что он стал таким человеком? Может быть, это она вдохновила его так, как Кара никогда не могла? Какой дурой она была, что прилетела сюда, даже на секунду поверив, что он захочет ее увидеть! Годами она убеждала себя, что если бы она только смогла его увидеть, просто поговорить с ним, что тогда они бы оставили позади весь этот бред и смогли бы построить что-то новое, вместе. Она верила, что вместе они были бы потрясающи. Но это был не бред, ведь так? Не для него. Его бездумные слова, ее – да! – эгоизм, причинили ему столько боли, что он сбежал от нее на другой конец страны. И все эти шесть лет она думала об его решении, как о детской игре, словно все можно было отмотать назад, словно ничего не было. Кара вздрогнула, пельмешек у нее во рту приобрел вкус песка. Она механически прожевала и с трудом сглотнула, запив все таким же безвкусным кофе. Если она просто уйдет, это будет к лучшему. Ему не нужно ее видеть – он даже не хочет – и она, наконец, это поняла. Может быть, со временем, она найдет в себе силы вновь открыть свое сердце для любви, жить без страха, так, как она не могла раньше. Может быть, это может быть наследием Мон-Эла ей – наследием, которое стоит того, чтобы о нем помнить. Приняв решение, Кара вытащила телефон, открыла присланное несколько часов назад сообщение от Алекс и ответила на него. Без сомнений, сейчас ее сестра была вне себя, гадая, не засосало ли ее сестру в портал в другой мир. Надо было побыть наедине с собой. Я в порядке. Скоро вернусь. Напиши, если будет что-то важное. Целую. Едва только она нажала кнопку «Отправить» и услышала тихий свист приложения, как увидела, как на стол перед ней опускается сотовый. Ее васильково-голубые глаза распахнулись, глядя как Мон-Эл подтащил к столу стул и уселся напротив нее с кофе в руке, как будто получив приглашение. - Пельмешки в Фили тебе не по вкусу? – Спросил он, вытаскивая остывший пельмень из ее тарелки и бросая его себе в рот. Ее рот открывался и закрывался, как у рыбки, но слов оттуда не выходило. В ее легких, кажется, закончился необходимый для речи воздух. Губы пересохли от его внезапного появления, и она облизала их, надеясь, что это вернет ей дар речи. - Мон-Эл, - с трудом пискнула она. Ее голос наполнил воздух между ними напряжением, и он за ее спину, словно специально не смотря в глаза. - Не слышал этого имени шесть лет, - сказал он, сунув руку в свои художественно растрепанные волосы. – Этот парень мертв и похоронен. Меня зовут Майк, - он поправил сползшие с переносицы очки, словно ставя точку. - Майк, - повторила она, потому что ни на что другое она сейчас была не способна. Сидя перед ней, он был… таким… Ярким. Словно написанный жирными буквами, выделенными подчеркиванием для эффекта. Он всегда был таким ярким? А тогда, был ли он всего лишь тенью себя? Словно новая, пустая раскраска, в которой были лишь темные линии. Кара наконец поняла, что он смотрел на нее, рассчитывал на ее помощь в том, чтобы раскрасить свою жизнь. Каждым своим действием он искал ее одобрения, искал зацепки, как поступить, как вести себя, и единственным намеком, который она ему давала, было ее осуждение. Она пообещала ему, что он никогда не почувствует себя одиноким, и она оставила его, в тоже самое время ожидая от него каждодневного восхищения, словно она была каким-тор идолом, а не едва выпустившейся из колледжа студенткой, воображавшей, что точно знает, что делает. - Не пойми неправильно, Кара… Я рад, что ты была там, чтобы спасти Амелию, и я благодарен за это, но… Зачем ты здесь? Кара прижала к груди чашку с кофе, как будто средняя прожарка могла спасти ее от злости на его лице. Между его бровей застыли морщинки – выражение, которого она еще не видела на его лице – и это изменило мягкий серый цвет его глаз, который был ей знаком, в жесткий и непроницаемый тефлон. - Хорошо, - вздохнул он. – Я знаю, что Кларк ни за что бы не нарушил данное мне обещание. Итак… Как ты меня нашла? Уинн? Это он отследил меня для тебя? Кара помотала головой, все еще не способная сложить слова в понятную конструкцию. Если бы только у нее была минутка, чтобы собраться перед лицом его внезапной атаки. - Брюс, - осознал он. – Это был Брюс, да? - Она подумывала о том, чтобы все отрицать, но что-то в ее лице ее сдало. – Понятно, - прорычал Мон-Эл, сжимая руку в кулак, словно готовясь ударить. – У него всегда был на меня зуб. Уверен, он до слез смеется сейчас. - Это неправда, - сказала она, наконец, найдя свой голос и отчаянно мотая головой. – Он считает тебя своим хорошим другом. И… Он не кажется мне человеком, который часто смеется… Над чем… Нибудь. Майк вздрогнул, звук ее голоса, произнесший больше, чем пару невнятный звуков, огрел его, словно пыльным мешком. Он слышал ее голос на площадке, но его адреналин так зашкаливал, что он едва это заметил. Плюс, тогда это была Супергёрл, а не Кара. А сейчас перед ним была Кара: уязвимая, человечная… Бессердечная. - Знаешь что? – Сказал он, вставая на ноги и засовывая руку в карман. Он ни за что не собрался вновь попасть под ее чары – не важно, какими голубыми были ее глаза. – Я не знаю, почему ты здесь, и, честно говоря… Мне плевать. Возвращайся домой, Кара. - Я просто хотела… - Что? Оставить за собой последнее слово? И почему я не удивлен? Ладно, скажу громко и четко… Сколько их там было? Двадцать четыре е-мэйла, которые ты отправила прежде, чем сдалась? Сколько из еще будет, Кара, прежде чем ты поймешь, что мне не интересно, что ты там хочешь сказать? - Я собиралась уйти, - заявила она. Кожа Кары горела от стыда. – Я просто хотела остаться, пока судьба малышки не была бы известна. - И что ты могла бы изменить? С тех пор, как я видел тебя в последний раз, ты получила медицинскую степень? Стала нейрохирургом? – Уколол он. – И, кстати, ее зовут Амелия, - поправил он холодно. – Тебе нет нужды оставаться. Ее мать и я справимся. Он был зол на нее, и Кара это видела. Словно лев с раненой лапой, он пытался защитить себя. На кону была жизнь ребенка, ребенка, которого он очевидно любил, так что он был неспособен на спокойный разговор. Вот почему Майк не хотел видеть ее той ночью после боя с Доминаторами – потому что он боялся обнаружить, что так долго залечиваемый шрам все еще был открытой, незажившей раной. В тот момент он был уверен, что его сердце никогда не будет целым вновь. Он никогда не сможет оставить ее позади, и он был чертовски на нее зол за это. За то, что она так тщательно разбила его на куски. - Конечно, - пробормотала она, словно пытаясь успокоить пугливого зверя. – Амелия. Я вижу, что она для тебя особенная. - Она моя ученица… Я отвечаю за нее… Конечно, она для меня особенная. Все они, - он не сказал ей, что Амелия была другой, с первого момента, как он услышал ее смех и увидел ее улыбку и яркие, васильково-голубые глаза. Он не сказал ей, что Амелия была особенной, потому что так сильно напоминала ее - о ее неуловимом сиянии. Глаза Майка, которые все это время так старательно смотрели мимо нее, словно она была желтым солнцем, помимо воли метнулись к ней. Он заметил кое-что в ней… Она не горела так ярко, как в его памяти. Майк знал, что его воспоминания, столь удручающе немеркнущие, не были неверны или романтизированы, но ее свет как-то померк. Ее щеки покраснели, но не сияли. Ее глаза блестели, но в них не были искры. Он хотел спросить, что случилось, что так ее изменило? Но упрямо заткнул инстинкт, потому что видеть ее, даже после всех этих лет, было так больно. - Не возвращайся, если только тебя не позовут. Мон-Эл повернулся к ней спиной и двинулся, и каждый его шаг казался тысячью миль между ними. Если она ему позволит, он уйдет из ее жизни вновь, и теперь надежды не будет. Она стояла на распутье, понимая, что если упустит этот момент, она проведет всю свою жизнь, сожалея. Но если она им воспользуется и выскажет ему все, что было на сердце, и он все равно уйдет, то может быть тогда, однажды, она сможет жить дальше, зная, что испробовала все. Или это окончательно разобьет то, что от нее осталось. Он был так далеко от нее, между ними лежало полкафетерия, и момент ускользал сквозь пальцы. Кара нервно сцепила руки друг с другом, сделал несколько шагов, словно следуя за ним, а затем крикнула: - Я ищу твое лицо в каждой толпе! Все в кафетерии замерли, включая Мон-Эла. Болтовня в холле утихла, единственными звуками остались глухой стук приборов по тарелкам да шум из кухни. Все головы неумолимо повернулись к ней, словно на шарнирах. «Назвалась груздем…», решила она. - Каждый раз, когда я иду в бар, я все еще жду, что ты будешь там. И когда тебя там нет… Это как пуля в грудь. Каждый… Каждый раз, - она надеялась, что он поймет ее метафору, хотя на самом деле ей хотелось сказать, что не видеть его каждый день было как тонуть в криптоните. Он не повернулся к ней, но и не ушел; он просто стоял на месте, спиной к ней. Кара воспользовалась этим, чтобы сделать к нему еще несколько шагов. - То, что я сказала той ночью… Те ужасные слова… Ты должен знать, что я не имела их в виду. Ты должен знать... Потому что я не хочу, чтобы они продолжали звучать в твоей голове, если все еще звучат. Мне было страшно. Я боялась того, что чувствовала к тебе, этих запутывающих, пугающих чувств, и я позволила страху говорить за себя. Я не говорю, что это извиняет причиненную тебе боль, но… Я была маленькой глупой девочкой, притворяющейся женщиной, девочкой, которая не знала, как сказать мальчику, что он ей нравится. Больше, чем нравится, как оказалось. Майк обернулся, забыв о притихшей публике: - Но я тебе не нравился, - крикнул он в ответ. – Я не нравился тебе в этом смысле. Ты это очень четко прояснила. Я ушел, Кара… Готовый отпустить тебя, быть просто друзьями… Партнерами. Но тебе этого было недостаточно. Глаза Кары наполнились слезами. Его злой взгляд и сжатый рот… - Я знаю, - быстро закивала она. – Я знаю. Я должна была оставить все, как есть. Дать себе больше времени, чтобы разобраться с чувствами. Теперь я это знаю. - Я был недостаточно хорош для тебя. Вот что ты сказала. - Это было всего лишь оправдание, - призналась она. – Я боялась сблизиться с тобой. Позволить тебе стать ближе, - она подняла руку и прижала ее к груди. – Здесь…. Ты уже был ближе, чем кто-либо за всю мою жизнь. И мы были такими разными, и я не видела… - Я бы никогда не причинил тебе боль, Кара. Я бы умер, но не сделал этого. По ее щекам катились слезы, и она наспех смахнула их, хотя они все текли и текли. Она опустила взгляд в пол, неспособная смотреть ему в глаза даже через всю комнату. С тем же успехом его взгляд мог быть лучом теплового зрения. - Я знаю, - кивнула она пристыженно. В каком-то смысле это было очень правильно, получить эту отповедь перед всеми этими людьми, так же, как она унизила его на работе перед его посетителями. Она это заслужила, и, несмотря на стыд, она чувствовала облегчение, словно наконец сбросила с себя ужасный вес, к которому уже привыкла. - Ты любил меня. Настоящую меня, - сказала она хрипло от переполнявших ее эмоций. – Ты знал… Все мои стороны, даже плохие, и все равно любил их… Может быть, ты был первым, кто сделал это, и уж точно единственным, кто сделал последнее, - прошептала она, ее голос отчаянно сражался с комком в горле. – Не потому, что ты что-то хотел от меня, а потому, кем я была. Ты видел мои маски насквозь, и мне стыдно сказать, что я не знала, что с этим делать. - С чем? – Зло передразнил он с ядом в голосе. – Великая Кара Дэнверс не знала, что делать? Остановите печатные станки! У нас есть заголовок. Первая страница! Кара опустила голову, вдавив очки в переносицу, и сложила руки на груди: - Я это заслужила, - признала она. – Ты всегда был прав, Мо… Майк. С самой нашей первой встречи ты раскусил меня. Высокомерная и чванливая, чопорная и самодовольная, я думала, что была неприкасаема и неспособна на ошибку. И ты был единственным человеком, достаточно храбрым, чтобы сказать мне это в лицо. - Когда доходило до тебя, Кара, вся моя храбрость выходила мне боком. - Мне жаль, - сказал она, нервно прикусывая нижнюю губу. – Мне жаль, что я заставила тебя чувствовать себя, словно ты был недостаточно хорош. Мне жаль, что я не слушала тебя, когда тебе было что сказать, и это были важные вещи. За то, что не уважала твое мнение. Мне так, так жаль, что я была так поглощена собой, что не видела, как сильно ты старался измениться… Пока не стало слишком поздно. На кафетерий пала тишина, окружающие люди были словно заморожены во времени, и их глаза не отрывались от сцены перед ними. Неловкость поднялась по ее позвоночнику и устроилась в затылке, покалывая шею. Он не собирался ничего говорить, поняла она. Он просто собирался оставить ее стоять посреди ее извинения. Кара глубоко вдохнула, чувствуя дрожь в сердце, и прижала руки к груди, чтобы остановить ее. Она заставила свои ноги идти, покинуть эту созданную ею сцену. Эта сцена больше не была ее местом. Майк, замерев, смотрел, как она подходит к нему, ее слова перекатывались в его голове, словно баскетбольные мячи в багажнике его машины, когда он приближался к скоростному лимиту. Ее лицо было влажным от слез, ее плечи были слегка сгорблены, словно она пыталась прикрыть рану в груди, и видеть ее такой просто убивало его. Это убивало его, и в то же время это злило его. Она по-прежнему способна была без усилий влиять на него. После всех этих лет вдали от нее, она без всяких усилий могла вырвать сердце из его груди и разбить его на части. Встав перед ним, Кара протянула руку, словно хотела коснуться, но тут же убрала ее за спину, словно он был оголенным проводом. Какая-то больная часть его, та часть, которая не понимала, сколько боли она ему принесла, часть, которая находила Каре оправдания, потому что он любил ее, ощутила волну разочарования, глядя, как она убирает руку. - Я сказала то, зачем пришла, - объявила она, от слез ее голос был хриплым. – Теперь я уйду. Я просто хотела, чтобы ты знал, что… Я так счастлива за тебя, - она попыталась улыбнуться, несмотря на затуманенное слезами зрение, но живописно провалилась. – Счастлива, - повторила она, пытаясь его убедить. – Я счастлива, что ты нашел себя… И место, которое приняло тебя. И мне жаль, что тебе нужно было сбежать от меня, чтобы найти все это. Похоже, это я была грузом на твоей шее, - Кара прикусила губу, гадая, стоит ли продолжать, и неуверенно открыла рот вновь. – И я рада, что ты нашел того, кого можешь любить, и кто любит тебя так, как ты этого заслуживаешь, - Кара сглотнула, проглатывая львиную долю своей гордости. – Она очень милая, и я надеюсь, ее дочь быстро пойдет на поправку. Уверена, вы будете очень счастливой семьей. Удовлетворенная своей речью, она кивнула и в последний раз взглянула на его злое, прекрасное лицо. Она пожелала еще хоть раз увидеть его улыбку. Пожелала, чтобы тефлон снова стал мягким серым взглядом, которым он когда-то смотрел на нее. Но иногда надежды… Недостаточно. - Прощай, Мон-Эл, - прошептала она, так тихо, что услышать мог только он. Ее прощание прозвенело в ушах, словно похоронный звон, она расправила плечи, собирая в кулак все оставшееся у нее достоинство, и ушла. Он неподвижно стоял, пока обеденный зал вновь не наполнился голосами, люди возвращались к еде, единственным доказательством, что произошло нечто необычное, были тихие комментарии о только что увиденном. Их перешептывания заполнили его супер-слух, и он не мог думать, не мог осознать то, что только что сказала Кара. Она сказала, что была счастлива за него, что он нашел свое место в этом мире. Но груз на его шее? Разве она не знала, каким вдохновением была для него? Почему он в первую очередь влюбился в нее? Ничего из этого не изменилось только потому, что он потерпел неудачу. Он мог злиться на нее за причиненную боль, злиться на себя, за то, что так глубоко и бесповоротно полюбил ее, злиться, что она не дала ему отпустить ее, но ни на секунду за последние шесть лет он не перестал быть вдохновленным ей. Сбежал от нее? Она сказала это так, как будто он был лисом, которому пришлось отгрызть собственную лапу, лишь бы сбежать из ловушки, и это ни на йоту не было и близко к правде. Он никогда, ни на одно биение сердца, не переставал любить ее и желать всего самого лучшего. Вот почему он ушел, почему ушел и почему не вернулся; он хотел вернуть ей ее жизнь, по которой она так тосковала, жизнь, которую она вела до того, как он упал с неба и разрушил все. Конечно, часть его хотела разделить себя и боль от ее отвержения, но его решение разорвать все связи было связано с тем, чтобы вернуть ей месяцы, впустую потраченные на него. Помочь ей забыть о нем. Почему она просто не могла забыть его? Что хорошего он вообще для нее сделал? А еще она сказала, чтобы рада, что он нашел любимого человека, человека, который любил его так, как он этого заслуживал. - Подожди… Что? – сбитый с толку, переспросил Майк, просыпаясь от своего транса. Кара говорила об этой любви со слезами на лице, как будто он мог кому-то отдать принадлежавшее ей сердце. Он не мог отдать то, что больше ему не принадлежало. Кара думала, что он и Белинда были…? Должно быть, она увидела их в комнате ожидания и настроила предположений. Он всего лишь утешал расстроенную мать раненного ребенка. Ребенка, которого они оба любили. Но не больше. Майк чувствовал упрямую необходимость избавить ее красивую головку от наводнивших ее фантазий. Может быть, он просто не мог оставить последнее слово за ней, а может, потому, что не мог позволить ей поверить, что он влюблен в кого-то другого. Майк повернулся, чтобы пойти за ней, но к тому моменту как он добрался до холла, она уже исчезла, не оставив и намека, куда.