Тандем

Писатель Ты смотришь на меня и смеешься. Конечно, смешно наблюдать за моим страхом. Я - хорошая игрушка, да? Интересная? Как же меня тошнит от всего этого. Как ты играешь моими чувствами... Зачем тебе все это? - Вот это я и называю - поиграться. Пока не наскучило, мне позволено жить. Знаешь, у меня ведь даже нет никакой страховки на случай, если тебе надоест. Всяких этих записок в секретной ячейке, сообщений для полиции, если не выйду на связь в назначенное время... Ничего, что могло бы тебя разоблачить. Да никто б и не поверил, что городской святой и городское чудовище - один человек, верно? Я даже не могу написать записку, когда хочу тебя видеть. И только выход очередного романа дает надежду, что ты еще раз придешь... Убийца - Верно-верно... иногда я думаю, когда же я настоящий. Когда спасаю человеческие жизни? Или когда отнимаю их? А может, и тогда и тогда?.. Слегка перевожу дух. Как же тяжело думать, когда ты вот так, как сейчас, сидишь совсем рядом со мной... - А ты наивный, писатель. Неужели ты думаешь, что я могу убить единственного человека, который знает правду? С кем же я тогда буду общаться? Кому смогу рассказать все свои тайны... все свои страшные секреты? Я аккуратно складываю очистки в вазу. Беру новое яблоко и протягиваю тебе. Очищенное оставляю. Сладкое, наверное... Но сейчас я хочу вовсе не яблока. Писатель - Ну... Тюремному психиатру? Поддавшись порыву, я наконец подхожу к недоприрученному оборотню совсем вплотную, вынимаю яблоко из его руки и притягиваю его голову к себе на плечо. Вообще-то, такие нежности у нас не заведены, так что ты ненадолго застываешь с отведенным в сторону ножом. Пустячок, а приятно... - Может, тот смех и сделал из тебя чудовище, но он то же самое сделал и со мной. Убийца У меня сбивается дыхание. Мой... друг так близко. Неужели?.. - Ну... какое из тебя чудовище? С такими... чистыми глазами... Ты больше похож на ангела. Моя голова лежит на твоем плече, как прикованная. Я не смею пошевелиться. Нож выпадает из моей руки. У меня нет сил его держать. Писатель Провожу кончиками пальцев по шее и взъерошиваю короткие волосы на затылке. Такие густые, черные... Я впервые прикасаюсь к ним. Какие же они приятные на ощупь... И почему я раньше не мог так сделать? - Уж кому, как не тебе, знать, какие демоны глядят из этих глаз... Из глубины памяти хлещет широкая алая струя, пятнающая стену дома и дикое, странное, растерянное лицо, которому уродливый на первый взгляд шрам придает непривычную гармонию. Она заливает страницы моей первой книги - и мою собственную душу. - Ты настоящий, когда причиняешь боль. Себе или другим, исцеляя или убивая, так или иначе. Убийца - Может быть, ты и прав... Я говорю медленно, чтобы было не так заметно, насколько приятны мне твои прикосновения. О, я готов мурлыкать от счастья!.. - Может быть, это мой способ молитвы. Или способ избавиться от собственной боли... от тоски... одиночества... печали... Мой голос затухает, как прогоревшее дерево в твоем камине. Раздается треск лопнувшей от жара древесины, и мы оба синхронно вздрагиваем. Писатель Я приглушенно смеюсь в твою макушку, продолжая пробираться пальцами сквозь волосы и против всех твоих стараний ощущаю зарождающуюся в твоей груди вибрацию - точно так же ты урчишь, когда впервые хватаешь новую книгу... - Как, помогает? Наверное, так твои половинки питают друг друга - одна другую жестокостью, а та ее - добротой... Хотя, говорят, милосердие хирурга - жестокая вещь. Наверное, жестоко резать другого, чтобы в результате он стал здоровее и лучше. Но это правильная жестокость. И если существует другая жизнь... что ж, умереть от твоей руки - не самый худший из вариантов. Но я в это не верю. И поэтому мне так страшно... Но почему же мне так сладко прикасаться к тебе?.. Убийца Я пытаюсь не шевелиться, но мои руки как будто сами, без участия моей воли, обнимают тебя. - Иногда помогает... иногда нет... Когда мне совсем плохо, я режу самого себя. А когда и это не помогает... прихожу к тебе. Стою под твоими окнами, смотрю на твои вечеринки. Иногда удается увидеть тебя. Но лучше, когда ты дома один. Тогда я могу открыть твое окно и войти. Как же приятно, когда ты зарываешься пальцами в мои волосы. Я почти готов признаться тебе... Сказать тебе... Даже если в этом нет смысла. Но это мгновение тогда закончится - раз и навсегда. И самое приятное ощущение в моей жизни сменится прежней тоской. Нет... Не могу. Не скажу. Писатель - Глупый кот ты у меня. А когда не помогает изображать Ромео, что делаешь? Берешь нож и идешь резать других, воображая, что это я? Ты поэтому вчера ворвался? Беру тебя за подбородок и вглядываюсь в лицо. Нет, едва ли, особой тоски или боли вчера не было заметно... Зачем ты делаешь вид влюбленного мальчишки? Еще одна игра?.. Как же прекрасно и гармонично твое лицо. Идеальная форма головы, правильный, аристократически-римский нос, чуточку пухлые губы с изящными кончиками, большие темно-карие глаза с длинными загнутыми ресницами... И шрам - он тебя не портит, вовсе нет. Хотел бы я знать, через что ты прошел, чтобы получить его. Но ты ведь не скажешь. Это одна из тех тайн, которые ты не доверишь никому - даже мне. Убийца - Вчера... я хотел рассказать тебе, кого мне посчастливилось встретить. Но тебя, похоже, больше волновали темные кудри этой красотки... Я смотрю на тебя, смотрю в твои глаза, смотрю в голубые омуты, в черную бездну зрачков... Всего на секунду приблизиться, прикоснуться, поцеловать... И быть отвергнутым? Ну уж нет. Писатель - Скажем, у нее и помимо кудрей есть чем поинтересоваться... - вообще-то я уже плохо помню, чем она меня зацепила. Я бы не променял мгновения с тобой на самый жаркий вечер, проведенный рядом с ней. С каждой из них. - И кому же, расскажи скорее, посчастливилось встретить тебя? Убийца - Это долгая история. Но ты ведь любишь долгие истории, верно? Я вспоминаю те часы, что мы провели у этого камина. Как я рассказывал тебе о своих жертвах. О жизни и привычках каждой из них. Я всегда старался выбирать их так, чтобы у них не было ничего общего. Чтобы они были разными - и чтобы ты, погруженный в свои романы, мог через них - через меня - узнать настоящую жизнь. О да. Ты любишь долгие истории... Писатель От такого вступления у меня в предвкушении азартно загораются глаза, но я сдерживаю свое любопытство. - Так, погоди-ка. Исчезнув в полумраке дома, вскоре возвращаюсь с подносом. Особых церемоний гостеприимства мы никогда не разводили, но чай в таких беседах - почти традиция. Сгрузив его прямо на ковер, плюхаюсь рядом и наконец-то позволяю себе стать ребенком, жаждущим сказки. - Ну?! Убийца Я смотрю на твое предвкушение и усмехаюсь. Не знаешь ты, о чем я хочу рассказать... О чем я никогда не рассказывал раньше. Но теперь - теперь настало время. - Мои родители умерли от лихорадки, когда мне было тринадцать лет. Они были врачами, и он, и она. Лечили других... И вот - заразились сами. А я остался один. В детском доме было не слишком-то весело. Мне часто устраивали "темную" - за то, что был умнее, что воспитатели любили меня... за то, что был красавчиком. О да, я им был - пока меня не наградили этим шрамом. Но сейчас не об этом. Когда мне исполнилось восемнадцать, меня выпустили из детского дома. Сказали "ну что ж, дальше живи сам". Денег у меня не было. На работу устроиться не удалось. А я так мечтал выучиться на врача... Тогда я связался с компанией бывших детдомовцев, которые занимались разным криминалом - воровали, грабили, торговали травкой. Меня загребли за первое же дело. Да, я не очень подходил для криминала. Я ведь был мальчиком-паинькой, а не хулиганом... Я попал в тюрьму. Ты не знаешь, какие там порядки. И хорошо, что не знаешь. Как я говорил, я был красавчиком. Милая мордашка в тюрьме сослужила мне плохую службу. - Я вздыхаю, не в силах говорить об этом... а потом с силой выдыхаю: - Меня изнасиловали. Они наслаждались моей болью - а еще больше моим унижением. И смеялись. Они смеялись надо мной. Когда я просил их не трогать меня. Когда умолял. Когда плакал от боли. Но больше всего - когда я начал получать удовольствие. Они называли меня "сладкой девочкой". И смеялись. Как гром. Как я их ненавидел. И сейчас ненавижу. Больше всего на свете. Вчера я встретил одного из них на улице. Ты уже догадываешься, как я с ним поступил... Я беру с пола свой нож, выкидываю лезвие и рассматриваю его. На нем осталось небольшое темное пятнышко. Я счищаю его ногтем. Ты ошарашенно молчишь. Писатель Я молчу, забыв на ковре чашку. Сколько ещё потайных дверей в душе моего компаньона? И сколько из них так и останутся для меня запертыми? Никто этого не знает, но я знаю точно одно: чем больше я из них открою, тем лучше. Я так хочу узнать тебя. - Продолжай. Расскажи, что ты сделал. Убийца - Я его убил, - пожимаю плечами: уж это-то, наверное, очевидно. - Тебе интересно, как именно я это сделал?.. Ты киваешь и слегка прикрываешь глаза в предвкушении нового развлечения. Ты так любишь развлекаться... всевозможными способами. И я знаю, что общение со мной - лишь очередное развлечение для тебя. И все же не могу от этого отказаться. Ведь для меня все иначе. - Я встретил его на улице. Он потолстел и облысел за эти годы, и все же я сразу узнал его. И он тоже меня узнал - скорее всего, по чистой стороне лица... Сразу заулыбался, дружелюбно поздоровался. Он как будто забыл, какую боль причинил мне. Его улыбка была мне омерзительна. И все же я фальшиво улыбнулся в ответ. Мы сидели в баре, пили эль и обсуждали, как у каждого из нас сложилась жизнь. Он стал продавцом подержанных автомобилей и совершенно завязал с криминалом... По крайней мере, так он мне сказал. Я не очень слушал. Больше смотрел на него. Пытался обнаружить в нем прежние замашки. Я их увидел. Чем больше он пил, тем больше интереса ко мне проявлял. В конце концов он пригласил меня к себе домой - видимо, мой шрам не мешал ему хотеть меня. Я согласился. Едва мы вошли в дом, как он тут же начал меня лапать. Я скинул с себя его руки. Тогда он сказал, что я выделываюсь, цену себе набиваю... Я рассмеялся и ответил, что ему нечем заплатить. Видимо, что-то в моих глазах его напугало - он слегка протрезвел и отшатнулся от меня... Я вспорол его от горла до паха. Как свинью. Он и визжал, как свинья. Хорошо, что его дом стоял на отшибе - никто не слышал этого крика. И напоследок я прошептал ему на ухо: ну и кто из нас теперь "девочка"? Этот хриплый шепот был последним, что он слышал в жизни. Потом я развесил его кишки на его же люстре. Это было красиво - как новогодние гирлянды, только из мяса... До сих пор в ноздрях стоит этот омерзительный запах - запах его дерьма, крови и смерти. Он был мерзким всю свою жизнь и не перестал быть таким, когда умер. Перед уходом я нашел в гараже бензин, облил стены и поджег дом. Меня слегка трясет от заново переживаемых впечатлений. Сердечный ритм снова сбивается. Однажды эта тахикардия убьет меня. Даже не знаю, что лучше - умереть и попасть в ад... Или жить в нем каждый день, снова и снова. Но здесь по крайней мере есть ты... мой светлый ангел.