madness'n'reasons

Из дневника Люка Хеммингса. 04.02. Сегодня я рассказал врачу о Майкле. Кажется, ему понравилась затея с заведением друга для меня. Сколько я помню себя, у меня никогда не было продолжительной дружбы, так что Майкл — большой шанс для меня. Так сказал доктор, а сам я просто надеюсь, что не надоем этому парню с голубыми волосами. Мама, кажется, не очень довольна тем, что я подружился именно с ним, потому что, по ее мнению, в школе есть ребята поприличнее, чем он. Но доктор смог убедить ее в том, что люди на самом деле совсем не такие, какими кажутся на первый взгляд, так что Майклу надо дать шанс. Мама тогда только вздохнула и сказала, что придумает что-нибудь, чтобы помочь мне. Сегодня в центр пришел Калум. Он был не особо разговорчивым в группе, и, кажется, чем-то озадаченным и встревоженным. Кажется, такой же взгляд бывает у меня, когда я начинаю думать о том, что происходит в моей голове. Я пытался спросить у него, в чем дело, но он только отмахивался и бубнил что-то про то, что все стали слишком приставучими. С ним что-то происходит? Доктор Купер сказал, чтобы я старался не задумываться о страшных вещах, так что мне приходится занимать себя чем-нибудь. Теперь я постоянно думаю о Майкле.

***

Когда я пришел домой, мама была дома одна. Она сидела на диване в гостиной, сложив ноги по-турецки и склонив голову над книгой. Я улыбнулся ей, и она отвлеклась, посмотрев на меня то ли с грустью, то ли с тревогой. Мама молча подвинулась на подушках, освобождая для меня место, и я опустился рядом с ней. За всю мою жизнь я не чувствовал такой напряженной атмосферы между мной и ней, словно каждый из нас имел свои недомолвки, которые так и рвались наружу, а мы отчего-то продолжали сдерживать их в себе. Словно мы бы не поняли друг друга. Словно мы были недостаточно знакомы. — Расскажи мне о школе, Майки, — вдруг сказала мама, поправляя мои спутанные ветром волосы, — тебя устраивает расписание? Может, мне сходить к директору и поговорить? — Нет, все нормально, — я вздрогнул, напрягшись, отчего даже моя спина выпрямилась, и мне пришлось сглотнуть, — расписание хорошее, мне все почти по силам. Только я пока что на физкультуру не хожу, она на поле, а у меня, ты же знаешь, аллергия… — Майкл, ты учишься в этой школе всего пару дней, а уже намеренно пропускаешь уроки? — мама многозначительно приподняла брови, чуть отклоняясь от меня, — я огорчена. Когда следующий урок? — Завтра, кажется, — промямлил я, опуская голову, чтобы мама подумала, что мне хотя бы немножко стыдно, — ты что, хочешь, чтобы я весь ходил в сыпи и чесался? — Я хочу, чтобы ты был здоровым ребенком. Давай так, — она развернулась ко мне всем телом, опираясь на руки и спуская одну ногу на пол, — ты будешь ходить на физкультуру один раз в неделю, а я поговорю с твоим директором, чтобы на тебя не кричали, ладно? — Ты так сильно хочешь, чтобы я занимался спортом? — я с жалостливым выражением лица посмотрел на нее, и она несколько раз энергично кивнула, — эх, ладно. Только ради тебя. — Что значит, ради меня? Ты же потом будешь жаловаться мне перед своим выпускным, да, сынок? — мама вскочила на ноги, направившись в сторону кухни, — «мам, почему я не влезаю в свой костюм? Я что, жирный? Мам, скажи мне, что это гены, а то я покончу с собой!» — И совсем не похоже, — крикнул я, закатывая глаза, а она громко рассмеялась своей же шутке. Только вот передо мной все еще стоял этот напряженный взгляд ее глаз. Я провел весь день у себя в спальне. Джек, как оказалось, совсем не переживал из-за меня, потому что он знал, что я поддержу его, но ругать меня для него — святое. На сей раз матерился я, только совсем тихо и не так яростно, иначе меня услышала бы мама, а при ней я обычно не выражаюсь подобными словечками. Джек немного рассказал мне про Спенсера, его парня, и я даже не смог сдержать умиленной улыбки при виде этих счастливых карих глаз моего друга. Он правда был безумно рад, что познакомился с этим своим «баскетболистом с сильными руками, которые дарят самые лучшие объятия», и… наверное, я немножко ревновал. Я знал, что все изменится, стоит мне или ему найти себе других друзей, или даже вторую половинку, и я совсем не хотел, чтобы Джек отдалялся от меня сильнее. Он и так в тысячах километрах от меня, куда еще дальше? Когда я спустился ужинать, на часах было уже семь вечера. Обычно в это время мы все вместе сидим за столом или все вместе сидим в разных комнатах, уплетая пиццу, заказанную мной на дом. Сегодня все было не так: были только я и мама. На мой логично заданный вопрос она ответила, что отец сегодня задержится на работе, только вот меня это очень сильно напрягло. Мать не поднимала на меня свой взгляд, тупо уставившись в тарелку со спагетти, а я не отрывал от нее глаз, но в то же время боялся. Боялся увидеть то, что увидел сегодня после школы, и что еще долго не выходило из моей головы. Что-то было не так, но мне бы все равно никто ничего не сказал. В ту ночь мне снился странный и до мурашек кошмарный сон. Калум Худ был серийным маньяком, убившим своего лучшего друга и охотившимся за мной. Я нашел Ирвина в своем шкафчике, и он заляпал своей кровью все внутри, за что я невероятно на него разозлился в тот момент. Это было очень странно — чувствовать ярость по отношению к мертвому телу, пусть даже и того человека, которого я очень не любил. Однако я замешкался, и Калум подошел ко мне совсем близко. Его темные глаза были выпучены, густые черные волосы слиплись от крови, по полу он тащил за собой тяжеленную шпагу, отливавшую вишневым цветом при тусклом свете ламп. А на полу перед моими ногами лежал мертвый Люк… и я чувствовал, что мне необходимо спрятать его. Спрятать от Калума, спрятать от всего мира, чтобы его тело, такое необыкновенно спокойное и умиротворенное, никто не трогал. Но я остался стоять на месте, опустив руки и глядя на обезумевшего Худа, остановившегося в луже крови Эштона, и смотрящего куда-то сквозь меня. Обернувшись, я увидел только Лиз Хеммингс и ее глаза. Вернее, печальные глаза моей матери. Проснувшись в холодном поту, я тут же вскочил на ноги и убежал в ванную. Мои волосы нереально спутались, под глазами красовались синяки, а щеки были мокрыми от соленых слез. Я быстро принял освежающий и бодрящий душ, от которого мне стало легче, но разве что совсем чуть-чуть. Было еще совсем рано, так что я просто собрал свой рюкзак и пошел вниз, на кухню. К моему удивлению, там сидела мама, помешивая ложкой медовые хлопья в миске. Она посмотрела на меня сонными глазами, после чего кое-как улыбнулась мне, и у меня появилось ощущение, что она не спала всю чертову ночь. На мой вопрос она ответила, что просто зачиталась, задремала на диване, а проснулась, когда было уже пять утра, и с того момента она не ложилась. Еще она сказала, что папа ушел сегодня на работу еще рано утром. Не удивительно, что я не поверил. Позавтракав, я убежал в школу. Я никогда в жизни не хотел так сильно покинуть собственный дом, чтобы пойти в здание ада, но сегодня это произошло, ведь, блять, все бывает впервые, и это впервые мне совсем не нравилось. Мне не нравилась наигранная безучастность матери, не нравилось, что отец, по ее словам, допоздна сидит на работе, а потом едет туда же с первыми лучами солнца. Мне не нравилась фальшь, которой разило от каждого предмета в каждой комнате. И я боялся. Боялся стать таким же. Я оставлял маму одну там, в этой кухне, пропахшей ее любимым кофе и жареным сыром, оставлял, чтобы она подумала, потому что ей это нужно. Так же, как мне нужно было бежать. В школе никого не было в такой ранний час, так что я просто пошел к кабинету литературы. Он оказался закрыт, так что я уселся на холодный плиточный пол, достал телефон и наушники, включил музыку и закрыл глаза, погружаясь в собственный мир, далекий от лжи, лицемерия и моей школы. Музыка буквально разрывала перепонки, заставляя меня испытывать всю гамму ощущений, словно я только что ввел себе дозу запрещенного вещества, и я даже не задумывался о том, насколько громко играла песня. А когда задумался, было уже поздно: кто-то постучал меня по плечу, отвлекая от такого жизненно важного дела. Это оказался… Люк? Он сидел на корточках передо мной, положив холодную ладошку на мое плечо, на его бледном лице сияла широкая улыбка. Я улыбнулся в ответ, вытаскивая наушники, потому что, черт возьми, я хорошо влиял на этого паренька. — Что ты так рано делаешь в школе? — спросил я, подтягивая ноги к груди, чтобы Хеммингс мог сесть ближе. Мальчик пошатнулся, убрав свою руку с моей и лишившись опоры, а затем шлепнулся на зад, тихо ойкнув. — Я прихожу сюда вместе с мамой. Так здорово смотреть, как школа наполняется учениками, — Люк вздрогнул, несколько раз часто моргнув, и я впервые заметил, что он заикается. Несильно, почти незаметно, но застревая на некоторых словах. — Ты выглядишь не таким нервным сегодня, — я похлопал его по плечу, отчего его глаза нереально расширились, и он обеспокоено сглотнул. — Врач сказал, что динамика положительная. Это значит, я становлюсь спокойнее. Но только чуть-чуть, — Люк хихикнул, смущенно опуская голову, а я поразился его открытости. Он, как раскрытая книга. Мне остается только листать страницы, — кстати, что ты такое слушаешь? — Это… это my chemical romance, ты их знаешь? — я немного смутился, не каждый день люди интересуются моим музыкальным вкусом, но, на самом деле, я удивился, когда Люк несколько раз кивнул. Мне казалось, ему не желательно слушать музыку, раз даже гром его так сильно пугает, — я думал, тебе нельзя… — Музыка входит в список вещей, которые мне не противопоказаны. Но там не очень много пунктов, — Хеммо пожал плечами и уселся сбоку от меня, потянувшись к одному из наушников, — можно? Я утвердительно кивнул, наблюдая, как мелко трясущиеся пальцы парня хватают провод и тянут его, как он спокойно закрывает глаза, расслабляясь, даже чуть наваливаясь на меня. Мне почему-то невыносимо нравилось наблюдать за ним. Он не был похож на других детей в школе, его эмоции всегда показывались на лице, будь то отчаянный страх или необъятное счастье. На его лбу, в уголках глаз и вокруг рта уже появились едва заметные мимические морщинки, настолько подвижным было его лицо. Но по-настоящему красивым оно становилось, когда он расслаблялся, закрывал глаза и начинал дышать так тихо и спокойно, словно вот-вот заснет. Его веки, такие неестественно-синеватые, покрытые ветвистой сеточкой сосудов, слегка подрагивали, реснички трепетали, и я был так близко, что, кажется, мог посчитать их. Его рот был приоткрыт, отчего покрытые легким румянцем щечки казались еще пухлее. Он был таким нормальным в этот момент, что мне стало слишком волнительно. Настолько волнительно, что даже ладони вспотели. Не задумываясь, я опустил руку на голову Люка, отчего тот вздрогнул, на секунду приоткрыв глаза, после чего вновь расслабился, слегка улыбнувшись мне. Дверь в кабинет вдруг распахнулась, выпуская оттуда холодный воздух и освещая полутемный коридор. Мы поднялись и зашли внутрь, на мгновение задержавшись взглядом на худощавой фигуре «вечно молодой» учительницы литературы, пытающейся залезть на стул в своей нереально узкой юбке, придерживая рукой ярко-желтую лейку. «Помоги ей, Майки» — шепнул Хеммингс, и я дернулся от неожиданности. Взглянув на его лицо, выражавшее сожаление, на его крепко вцепившиеся в мою руку пальцы, я вздохнул и неуверенно поплелся в сторону женщины. — Д..давайте, я помогу, — я протянул ей руку, и, к собственному смущению, увидел взгляд ее изумленных карих глаз. Неужели, ей никто не помогал? Или она не ожидала увидеть меня? — Ох, спасибо, Майкл, — она мягко улыбнулась, отчего по ее лицу расползлись мелкие, почти невидимые морщинки. Кажется, ее звали мисс Уинстон. Я забрал из ее рук лейку, встал на стул и стал осторожно поливать растения, — не лей много, а то они сгниют. — Осторожнее, — ко мне подбежал Люк и придержал спинку стула, чтобы я не упал. На его лице сияло выражение благодарности, словно я только что помог ему, а не учительнице, — ты все-таки не такой мудак, каким хочешь казаться. — Не говори ерунды, — я спрыгнул на пол, нахмурившись, а Люк отшатнулся назад, натягивая рукава до кончиков пальцев. Я не понял, чего конкретно он испугался: моей суровости, или того, что я так резко спрыгнул, —, но я понял кое-что другое. Хемиингс теперь заботится обо мне, как и я о нем. Урок литературы прошел в полном спокойствии, к моему личному удивлению. Я лишь несколько раз поймал на себе взгляд Кики, и мисс Уинстон постоянно останавливалась возле моей парты во время прогулки по классу. Я, кстати, вдруг начал слушать ее. Она рассуждала о характеристиках персонажей «Портрета Дориана Грея», которого я и не читал никогда, но мне вдруг стало любопытно. Школа может прививать любовь к прекрасному? Пожалуй, это было ее четвертым плюсом для меня. Такими темпами я смогу полюбить это место, и переведу его из разряда «ад» если уж не в «рай», так хотя бы во «второй дом». В прочем, это ощущение длилось недолго. Следующим уроком планировалась математика, а этот предмет, увы, отбивал у меня не только желание учиться, но и жить вообще. Лиз Хеммингс сидела на своем привычном месте за учительским столом, где я еще в эту среду пытался успокоить испуганного Люка. Она, как обычно, не смотрела на детей в классе, у нее было жутко сосредоточенное лицо, она рассматривала какие-то большие белоснежные листы, которые были так непохожи на школьные. Мне оставалось только догадываться, что же такое на них напечатано, и что так напрягает мисс Хеммингс. — Майкл, — она вдруг негромко позвала меня, и я подошел к ее столу, мельком взглянув на листы. На них был изображен какой-то график, резко скачущий и не внушающий доверия, — мне не нравятся твои успехи. Я хочу, чтобы ты занимался дополнительно. — Оу, — я вздрогнул, пару раз моргнув, но тут ее лицо смягчилось, — и где я могу позаниматься? — Будешь ходить ко мне на дом два раза в неделю. Можешь начать сегодня. Буду ждать тебя в шесть вечера, Люк покажет тебе дорогу сегодня, — она запнулась, взглянув на меня, — ты ведь не против погулять с ним, пока меня нет дома? Мне… страшновато оставлять его одного, а тебя он, вроде как, не боится. Не против? Я вспомнил о том, что дома у меня сидит мама, окутанная собственной ложью, от которой меня воротит. Вспомнил о спокойном выражении лица Люка, о моем положительном действии на него. И даже подумал о том, что мне действительно нужно подтянуть математику. — Хорошо. Я не против, спасибо, мисс Хеммингс.