Весенние забавы в Ривенделле

На берег реки опустились мягкие весенние сумерки. К вечеру поднялся ветер, шумели абрикосовые деревца и камыши, трепетала высокая трава. По небу плыли облака. Пахло зеленью и водой, цветами и пряными ароматами Элрондовой стряпни. Низко пролетая над землей, носились птицы. Эльфы и хоббиты, собравшись у клетчатого покрывала, пили шиповниковый чай со сладкими творожными пирогами и джемом. Вечернее умиротворение царило среди них. Глорфиндель и Эрестор праздновали свое примирение, сидя в сторонке с бутылью молодого вина и подносом, полным разнообразных пирожных. Больг мечтательно ухмылялся, обнимаясь с горшочками с мазью — один горшочек Больг опустошил по дороге, но осталось еще целых три. Элладан и Элрохир, так и не успевшие подремать в гамаках, позевывали и клевали носом. Элронд суетился вокруг покрывала, то подкладывая Эрестору еще пирожных, то отрезая для Леголаса кусочек пирога — там, где побольше начинки, то накладывая близнецам взбитых сливок. Один только Линдир не уплетал за обе щеки — во-первых, он всё еще доводил до совершенства свою новую песню, а во-вторых, наелся неспелых абрикосов в рощице. Элронд поглядывал на него с опаской: что, если менестрель вздумает петь о том, что случилось между ними в абрикосовой рощице? Элронда бросало в дрожь при мысли, как Линдир назовет его достоинство на этот раз — уж не сочным ли абрикосом? Элронд нервничал — и оттого суетился еще больше. — Послушайте! — произнес Линдир, прилаживаясь играть на лютне, — и Элронд понял, что час его пробил. — Я сочинил новую песню — о безудержной любовной страсти под сенью абрикосов! Элладан и Элрохир с испугом посмотрели друг на друга и на юного хоббита — они решили, что неугомонный менестрель собрался петь про их гамачные забавы. — О, нет! — воскликнули они в один голос. — Линдир, мы же еще едим! — Верно, верно, мальчики, — поспешно сказал Элронд. Он поставил перед Линдиром блюдо с кусочком пирога со сливками, надеясь отвлечь менестреля от песни. — Мы заняты трапезой и не сможем… э… по достоинству оценить творение любезного Линдира. Глорфиндель поддержал Элронда: — Твоя правда, владыка! Тоска берет от Линдирова вытья. Знавал я как-то одного менестреля, Феанорова сына, — так он тоже от безделья был горазд выть да стенать; но зато какой был рубака! Такому справному воину и бренчание на арфе можно простить. А ты, Линдир, ему не чета — вон, ни кожи, ни рожи, ни стати, и ни разу, небось, меча в руках не держал. Линдир вспыхнул. — Как это низко — сравнивать меня с нолдорским певцом! Я — представитель совсем иной школы! И, позвольте заметить, выразительные возможности лютни во многом превышают возможности ручной арфы! — Линдир перевел дух. — Кроме того, я намерен спеть не плач, а гимн всепоглощающей любви, — проговорил он уже спокойнее. — Уверен, как только вы услышите первые звуки, вы ощутите всё упоение весной и молодостью. У Элронда упало сердце. Он понял, что позора не избежать, и приготовился весь следующий месяц (а то и больше — в зависимости от того, как скоро Линдир найдет себе новую жертву) сносить насмешки и подколки всего Ривенделла. Опустившись на подушечку, он закрыл лицо рукой и покорился судьбе. Линдир взял первый аккорд. Элронд слышал, как менестрель глотнул воздуха, чтобы разразиться потоком поэтичных (как казалось самому Линдиру) непристойностей… И вдруг, вместо песни, из горла Линдира вырвался стон. Элронд, недоумевая, убрал руку с лица. Линдир выронил лютню и, схватившись за живот, прокряхтел что-то о вдохновении, которое внезапно его покинуло, — а вслед за этим, согнувшись в три погибели, бросился к дальним кустам. — Вот видишь, Элладан, — хорошо, что мы не стали есть неспелые абрикосы! — громко прошептал брату Элрохир. Среди друзей повисла неловкая тишина — и в этой тишине раздался какой-то треск. Близнецы прыснули, а Больг сочувственно покачал головой, вспомнив, как и у него однажды вот так скрутило живот — весь день потом в кустах просидел. Через несколько мгновений треск повторился уже громче — и на этот раз стало ясно, что он доносится не из-за кустов, а откуда-то издалека. В следующий же миг над головами у эльфов и хоббитов (и у одного орка) оглушительно загрохотало. — Ну нет, это уже точно не Линдир! — определил Глорфиндель. Сверкнула молния. Небеса вновь громыхнули — и на берег обрушились потоки ливня. — Гроза! — завопили Элладан и Элрохир и кинулись искать укрытие. Гром раскатывался по небу. Вокруг резко потемнело, молнии освещали землю страшным фантастическим светом, речка, всколыхнутая ливнем, забурлила. Абрикосовые деревца шумели и скрипели, раскачиваясь из стороны в сторону. Схватив в охапку самое дорогое — горшочки с мазью — Больг ринулся к высоким кустам. Вслед за ним улепетнули хоббиты, смешно подпрыгивая на бегу и что-то вереща. Эрестор и Леголас тоже куда-то унеслись, спасаясь от грозы. Один только Элронд в панике заламывал руки, не зная, что делать со своими баночками и вазочками, из-за ветра раскатившимися по всему бережку. — Да как же это? Да что же это? — причитал он, в полнейшем отчаянии глядя на то, как его прекрасный пикник превращается в стихийное бедствие. — Не мешкай, владыка! — крикнул ему Глорфиндель из ближайших кустов. — Давай сюда! Окрик Глорфинделя подействовал на Элронда отрезвляюще. По-прежнему пребывая в растрепанных чувствах, Элронд все-таки послушался и юркнул под высокий куст, сразу же натолкнувшись на широкую грудь Глорфинделя. — Вот так гроза, — выдохнул Элронд, моргая от капель. Здесь, в своеобразной «пещере» из кустов, было ненамного суше: по ветвям бежали струйки воды, целые маленькие водопады обрушивались на Элронда сквозь просветы в листве — но снаружи ливень шел уже сплошной стеной, и Элронд решил, что лучше убежища ему не найти. Неосознанно он прижался к груди Глорфинделя, чувствуя жар его тела под насквозь промокшей сорочкой. И через некоторое время Элронд даже перестал дрожать от холода, словно бы напитавшись силой, переполняющей славного эльфийского воителя легендарных времен. Как зачарованный, он смотрел на могучую шею Глорфинделя, золотистую от загара, с прилипшими к коже прядями, потемневшими от влаги; на твердый подбородок, на чувственные, красиво вылепленные губы, крупный ровный нос и высокие скулы… Капельки дождя дрожали на густых широких бровях Глорфинделя, запутывались в пушистых ресницах, скатывались по щекам. Не удержавшись, Элронд подался вперед и коснулся губами подбородка Глорфинделя, останавливая струйку воды. Элронду вспомнилось, как давным-давно, в юные годы, он сам, Глорфиндель и принц Трандуил, гостивший в Ривенделле, попали в грозу и укрылись под старым вишневым деревом. Они сидели, обнявшись, переводя дыхание, — и вдруг ветер взметнул крону вишни, и лепестки, точно конфетти, полетели на юношей. К нижней губе Элронда прилип лепесток. Глорфиндель наклонился и снял лепесток своими губами… Чуть отстранившись, Элронд окинул Глорфинделя изумленным взглядом. Элронда вновь накрыли те чувства, те запахи, те ощущения, что он испытал тогда, в давно ушедшей молодости. Он смотрел на Глорфинделя — могучего, прекрасного, с сильным горячим телом под мокрой сорочкой, с волосами, тяжелыми от влаги, — и у Элронда перехватывало дыхание от сияющей красоты Глорфинделя, вновь открывшейся ему. Элронд видел, что и Глорфиндель вспомнил — вспомнил о тех счастливых праздных днях и жарких ночах, когда Элронд был еще совсем юн и неопытен, и жаждал познать новые наслаждения. Не говоря ни слова — да и гром грохотал и ливень шумел вокруг, заглушая любые звуки, — Глорфиндель и Элронд бросились друг другу в объятия. Точно безумный, Элронд покрывал лицо и шею Глорфинделя страстными поцелуями, погружал пальцы в гриву его волос, скользил ладонями по телу, комкая мокрую сорочку, — и чувствовал сильные руки Глорфинделя на своих бедрах и жар его губ на своих губах. Сам того не заметив, Элронд оказался на Глорфинделе; вместе они стянули с Глорфинделя сорочку, и теперь тот лежал под Элрондом, обнаженный, прекрасный в этой своей первобытной, какой-то природной наготе. Застонав от восхищения, Элронд склонился над ним и начал лизать и покусывать его соски — а потом, содрогаясь от нетерпения, стащил с Глорфинделя штаны и раздвинул ему ноги… Взгляду Элронда открылись крепкие сильные бедра, мошонка, поросшая золотистым курчавым волосом, и длинный и крепкий, оплетенный венами член с крупной головкой. Глорфиндель, улыбаясь, притянул Элронда к себе — так, что член Элронда коснулся его ягодиц. Элронд перестал дышать. Медленно, наслаждаясь каждым мгновением, он начал погружать свой член в анус Глорфинделя, дрожа и задыхаясь от его горячей тесноты. Молния сверкнула прямо над ними, раздался долгий, грозный раскат грома — и Элронд, не в силах больше сдерживаться, принялся вбиваться в Глорфинделя. Они стонали, кричали и ускоряли темп, словно желали угнаться за громовыми раскатами. Небеса обрушивали на них массы ливня, но Глорфиндель и Элронд, которому передался жар любовника, почти не чувствовали влаги на своих разгоряченных телах. Дождь бежал по их мокрым волосам. Глорфиндель, сжимая плечи Элронда, подавался навстречу его члену, а Элронд, уже почти обессилевший от страсти, уронил голову ему на грудь и всё быстрее и быстрее толкался в горячую тесноту. Вокруг их тел вспыхивали и разлетались мириады брызг. В какой-то момент Глорфиндель протяжно закричал и кончил себе на живот, содрогаясь и сжимая в себе член Элронда — и от этого Элронд тоже задрожал, вскрикнул, излился в Глорфинделя, с блаженством и в то же время с сожалением освобождаясь от сладостного наваждения. Тяжело дыша, они лежали, сжимая друг друга в объятиях, и ливень остужал их тела. — Послушай, владыка, — вдруг сказал Глорфиндель немного сконфуженно. — Я тут, кажется, Эриков голос слышал… Вроде как кричал… Пойду поищу его — а то мало ли, вдруг на него ветка какая упала и придавила, не дай Эру… Элронд молча кивнул — на большее у него попросту не хватило сил. Кое-как натянув мокрые, липнущие к ногам штаны, Глорфиндель вышел из их с Элрондом убежища и потрусил под ливнем к кустам неподалеку. «Ну и темень, ни балрога не видно», — бормотал Глорфиндель с досадой. Раздвинув ветки, он заглянул в кусты и вгляделся, но в темноте увидел лишь две шевелящиеся фигуры. — Эй, — позвал Глорфиндель. — Это вы, что ли, мальцы? В этот момент длинная шипастая молния разрезала небосвод, и в ярком всполохе света глазам Глорфинделя открылась воистину поразительная картина. На земле, полностью голый, сидел Больг, рядом валялись спасенные им от грозы горшочки с мазью, а верхом на Больге, вцепившись в его плечи и остервенело насаживаясь на огромный орочий член, скакал Эрестор собственной персоной. Он кричал и взвизгивал, поднимаясь и опускаясь на блестящем от смазки члене Больга, и — во всяком случае, как показалось Глорфинделю, — уже готов был кончить. — Ну, Эрик… Ну змеюка ривенделльская… — выдохнул Глорфиндель вне себя от возмущения и обиды. — Сам нос воротил от «неотесанного орка», меня всего извел — а на деле, оказывается, только и думал, как бы на Больгов хер взобраться?! Заслышав его голос, Эрестор оглянулся и посмотрел на него затуманенными удовольствием глазами — похоже, в пылу «скачки» Эрестор и не узнал своего Глорфинделя. Больг довольно порыкивал и деловито насаживал Эрестора на свой член. Эрестор встречал каждый толчок орочьего члена в своем анусе восторженным вскриком. Глорфиндель поглядел на это, сплюнул, махнул рукой и побрел прочь, раздавленный и разочарованный во всем эльфийском роде. В следующих зарослях кустов, куда ввалился Глорфиндель, Леголас забавлялся с юным хоббитом — тем самым, что еще днем отдавался Элладану и Элрохиру. Леголас стоял на четвереньках, соблазнительно выгнув спину, а хоббитенок, донельзя важный, пристроился у него между ног и торопливо сношал зеленолесского принца в зад. Глорфиндель хмуро посмотрел на круглую попку хоббита. — Всё развратничаете, — осуждающе проговорил он. В шуме ливня Леголас не услышал слов, но, оглянувшись через плечо, увидел высокую широкоплечую фигуру Глорфинделя и благожелательно крикнул ему: — Идем к нам! Хочешь? Глорфиндель отрицательно помотал головой. Он оставил Леголаса с его хоббитом и пошел дальше — вернее, куда глаза глядят. Отыскав свободный куст, Глорфиндель уселся на землю, подтянул колени к груди и уткнулся в них лицом. Нет, ну что за подлая змеюка этот Эрик! А еще его, Глорфинделя, всё время изменщиком ругает. А Элладан и Элрохир, только что покинувшие куст, в котором Глорфиндель печально размышлял о непостоянстве эльфийской натуры, крались к абрикосовой рощице, где недавно завидели чей-то силуэт. Когда эльфы и хоббиты разбежались кто куда, близнецы, как и следовало ожидать, побежали в одном направлении — и, в результате, оказались лишь вдвоем. Они подозревали, что остальные в это время наверняка уже вовсю предаются разврату — и Элладана и Элрохира снедала зависть. Поэтому, когда вспышка молнии озарила абрикосовую рощицу, и близнецы увидели там некий загадочный силуэт, они, не сговариваясь, поспешили туда. — Как думаешь, кто это? — крикнул Элладан на бегу. — Не знаю! Хорошо бы, если Больг! Или Глорфиндель! — ответил Элрохир. — Будет обидно, если там окажется Эрестор! — невесело хохотнул Элладан. — Не хотелось бы мне опять получить острым каблуком по ноге! — Мне тоже! — согласился Элрохир. Запыхавшись и промокнув до нитки, близнецы добрались, наконец, до рощицы — и увидели Линдира, который нахохлился под деревцем. Братья вопросительно посмотрели друг на друга. Конечно, связаться с Линдиром значило ославить себя на весь Ривенделл, но Элладан и Элрохир уже разлакомились… В конце концов, что такого Линдир может спеть про них, знаменитых братьев-развратников, чего другие еще не знают? Как обычно, Элладан и Элрохир без слов поняли друг друга. Предвкушая бурное наслаждение под раскаты грома и всполохи молний, близнецы подкрались к Линдиру… и через мгновение вылетели из рощицы, зажимая носы. — Моргота твоего за ногу, ну и вонища! — выкрикнул Элладан, когда они уже отбежали на порядочное расстояние. — Как мы могли забыть, что Линдир объелся неспелых абрикосов?! — отфыркиваясь, крикнул Элрохир. Ругая Линдира и его абрикосы на чем свет стоит, близнецы вернулись под свой прежний куст — и нашли там Глорфинделя. — О, дядя Глорфиндель, как ты тут оказался? — изумился Элладан. Пихнув брата локтем в бок, он сказал ему на ухо: — Вот так удача! Элрохир, колеблясь, покосился на соблазнительный обнаженный торс Глорфинделя, поблескивающий капельками и струйками дождя. — Знаешь, Элладан, я что-то расхотел трахаться, — наконец признался Элрохир. Гроза стихла — так же внезапно, как и началась. Промокшие (и несколько потрепанные) эльфы и хоббиты, стесняясь друг друга, вылезли из кустов — судя по их смущенным лицам, они все пережили необъяснимую вспышку безудержной страсти. Может быть, во всем виновата весенняя гроза? Прихрамывая, поеживаясь от вечерней прохлады и отводя друг от друга глаза, они побрели домой, думая только о том, как бы принять горячую ванну, лечь в теплую постель и хорошенько выспаться — а наутро уже позабыть о том, какой «конфуз» случился с ними на пикнике. Небо расчистилось, ветер улегся. У речки вновь запели лягушки. Вода мирно журчала, и мирно шептались камыши, а птицы снова засвистели в кронах деревьев — но уже сонно, лениво. Опьяняюще пахло дождем, влажной землей, мокрой зеленью; аромат цветов стал сильнее, будто бы пробудился от грозы. Бархатный темно-синий небосклон с искорками звезд обещал погожий день. У дверей дома процессию мокрых смущенных эльфов и хоббитов, которую замыкал Больг, встречала чья-то высокая фигура в ореоле серебристых волос. — Наконец-то вы вернулись, — произнес гость ласковым мелодичным голосом. — А то я приехал — а никого нет дома. Заждался я вас. Элронд, помнишь, осенью в Лориэне ты приглашал меня погостить? Вот я и приехал, — гость сделал шаг вперед, и свет бумажных фонариков залил его миловидное лицо. — Келеборн! — ахнул Элронд.