Весенние забавы в Ривенделле

Глорфиндель в нерешительности топтался у двери спальни Эрестора. Доблестный гондолинский воитель, в былые времена не убоявшийся балрога с огненным бичом и самой смерти, теперь порядком трусил, не зная, что взбредет в голову его «чувствительному» возлюбленному. Потолкав запертую дверь, Глорфиндель робко позвал: — Эрик… Эй, Эрик, ты там живой?.. В следующий же миг вместо ответа что-то тяжелое ударилось о дверь с противоположной стороны и разбилось с громким звоном. — Вазами кидается — значит, живой, — определил Глорфиндель с улыбкой облегчения. Его красивое лицо, прежде встревоженное, прояснилось. — Уф-ф-ф, отлегло от сердца. Ну, Больг, — Глорфиндель положил руку на крепкое орочье плечо, — Эрика проведали — теперь можно и кабанчика проведать. Вон, как с кухни вкусно потянуло. На летней кухне, располагавшейся среди буйной зелени и фонтанов под навесом в саду, суетились хоббиты — снимали с вертела поджаристого, блестящего от сока, источающего аппетитный аромат кабанчика. Когда Глорфиндель и Больг, стащив с ног мягкие сапоги, вошли под навес (Элронд настаивал на том, чтобы никто не заходил на его кухню в обуви), хоббиты уже уложили кабанчика с яблоком во рту на большущее блюдо и украшали его зеленью. Кабанчик весело ухмылялся Глорфинделю и Больгу. — У, какой славный, — сказал Глорфиндель, потирая руки. — А рожа-то у него какая довольная — прямо как у тебя, Больг! — Глорфиндель от души расхохотался собственной грубоватой шутке. Больг шутку не понял, но из вежливости тоже осклабился, отчего стал еще больше похож на кабанчика. — Молодцы, ребятки, потрудились на славу, — похвалил хоббитов Глорфиндель. — Вот что… Сбегайте-ка вы к речке — а то владыка надавал уйму поручений, а у меня всё из головы вылетело. Ты, Больг, не помнишь? — Больг, заслышав свое имя, вопросительно взглянул на Глорфинделя и поскреб в затылке. — Вот видите, и Больг не помнит, хотя и помоложе меня будет, — сказал Глорфиндель. — Так что вы уж, ребятки, сгоняйте к владыке и сами узнайте, чего он там хотел. А мы с Больгом пока тут посидим, отдышимся, отдохнем с дороги. По правде сказать, Глорфинделя занимал не столько отдых, сколько кабанчик, чья ухмыляющаяся морда будто бы подмигивала ему и говорила: «А слабо меня целиком съесть?» Да и Больгу не терпелось отведать кабаньего мясца. Спровадив хоббитов, Глорфиндель уселся на длинную лавку у стола и указал Больгу на место рядом с собой. — Ну-ка, братец Больг, попробуем, хорошо ли прожарился наш кабанчик, — сказал Глорфиндель, доставая охотничий нож. — Паршиво будет, если мы притащим владыке и остальным недожаренное мясо. Он отрезал себе и Больгу по большому ломтю, и некоторое время они молчали, сосредоточенно «дегустируя» кабанчика. — По мне так отлично прожарилось, — наконец заявил Глорфиндель, утирая измазанные жиром губы. — А тебе как, Больг? — Кабанчик. Вкусно, — ответил Больг. Он расправился со своим куском намного раньше Глорфинделя и теперь с вожделением смотрел на оставшееся мясо. Глорфиндель тоже разлакомился. — А, была-не была, — махнул он рукой. — Давай еще по одному! В конце-то концов, кому еще понадобится наш кабанчик? Элронд и без того настряпал уйму закусок. К тому же, Элладан с Элрохиром — они больше по фруктам да ягодам, им лишь бы какой-нибудь ягодный куст оборвать да сад обворовать, а Трандуилион так вообще одни только… как их там… канапе да тартинки поклюет — и сыт. Недаром владыка его «воробушком» кличет. Об Эрике я уж не говорю — он о мясе и не думает, ему пирожные подавай. А что с них толку, с пирожных-то этих? Так только, на один зуб — проглотил и не заметил. Разве ими живот набьешь? От пирожных, сдается мне, только желчь закипает — это я по моему Эрику подметил, — заключил Глорфиндель. Он расстегнул ремень штанов, чтобы было сподручнее объедаться, и незаметно для самого себя отрезал от кабанчика ломоть за ломтем. — Вот то ли дело мы с тобой, братец! — Глорфиндель похлопал Больга по крепкому колену. — Что еще нужно настоящему мужчине, как не поесть здоровой пищи до отвала? Я и воинам своим гондолинским всегда говорил: «Ешьте как следует, парни, — а то откуда силе взяться?» Ежели поешь как полагается, то и в дозоре всю ночь простоять — не труд, и врагов бить — одна потеха… Верно я говорю, Больг? Больг ухмыльнулся с полным ртом, не прекращая чавкать, и тоже вежливо похлопал Глорфинделя по колену — Больг решил, что это, должно быть, такой эльфийский обычай. — Дядя Глори хороший, — сказал он, наконец прожевав. Подражая Глорфинделю, Больг расстегнул ремень и рассупонил завязки на штанах, отчего взгляду Глорфинделя открылась часть (и притом весьма значительная) Больгова достоинства. Больг, не обращая никакого внимания на свою «частичную обнаженность», продолжал поглощать огромные куски кабанчика, а у Глорфинделя слова застряли в горле — до того он изумился. — Ну, брат, отрастил ты себе… дубину, — протянул Глорфиндель, когда к нему вернулся дар речи. — Ух и здоровая! А всё потому, что ешь как следует, — судя по всему, Глорфиндель решил и этот факт подтянуть под свою теорию о здоровом питании. — Ясное дело! Разве от клубничек да от пирожных нормальный мужской хрен вырастет? Хрен тебе вырастет! — Глорфиндель захохотал — до того забавным показался ему собственный каламбур. — Вон у Эрика моего — не член, а так, смех один. Фитюлька какая-то. То ли дело ты, Больг! Во какой тяжеленный! — и Глорфиндель, в подтверждение своих слов, взвесил член Больга в руке. Больг по простоте душевной подумал, что и это, вероятно, тоже какой-то очередной эльфийский обычай (которых, как считал Больг, у эльфов было слишком много — все и не упомнишь). Он сунул недоеденный кусок мяса в зубы (чтобы освободить руки) и с готовностью взялся за член Глорфинделя — конечно, уступающий размерами орочьему члену, но всё же весьма внушительный. Глорфиндель рассмеялся. — Ты чего это, братец? Никак подрочить захотелось? Вот, видишь, как мясо-то на пользу идет — сразу кровь разгоняет во все концы, — Глорфиндель хохотнул. — А что, давай, я не против, — он доел свой кусок мяса и, благодушно посмеиваясь, обхватил член Больга. — И правда, кто еще выручит в нужде, как не добрый приятель? — назидательно продолжал Глорфиндель. — Вот и мы в Гондолине, бывало, помогали друг другу, когда коротали время в дозоре, — он принялся размеренно двигать рукой на члене Больга. — А что делать, если собрату по оружию приспичило? Не покидать же ему, в самом деле, свой пост, чтобы потрахаться где-нибудь в сторонке! Нам, дозорным, надо быть начеку, не отводить глаз от границы… Так что справлялись, как могли: обхватываешь член товарища — и знай себе дрочишь, а сам в то же время не зеваешь, вокруг поглядываешь — не крадется ли враг, — Глорфиндель скользил по члену Больга жирной от сочного мяса рукой. Больг шумно пыхал носом, по-прежнему держа во рту здоровенный кусок мяса — выплюнуть было жалко, а доесть никак не получалось. — Иные, может, скажут, что негоже в дозоре развратничать, — разглагольствовал Глорфиндель. — Вот и Эктелион всё сердился на меня за это… А я так считаю: если твои воины сплоченные, если каждый из них готов на всё ради собрата по оружию — чего ж еще надо? И не разврат это вовсе, а суровая необходимость, — тут Больг, так и не выпустив куска мяса изо рта, стал кончать, обильно заливая руку Глорфинделя густой спермой. Глорфиндель изумился. — Ничего себе! Как много-то! Видать, давно тебе хотелось, а, дружище? У моего Эрика и за месяц столько не наберется… — Ах, значит, вам и сперма моя нехороша?! — раздался за спиной Глорфинделя голос Эрестора. Глорфиндель так и подскочил от неожиданности. Штаны с него упали, и Эрестор увидел Глорфинделя во всей красе — то есть, в расстегнутой на груди сорочке и с торчащим как кол членом. — Тхурингвэтиль тебя возьми, Эрик! Почему ты всегда появляешься так неожиданно?! — выдохнул Глорфиндель. — Это я появляюсь неожиданно?! Нет-нет, любезный Глорфиндель, это вы развлекаетесь в самых неожиданных местах! — парировал Эрестор. Глаза у него так и сверкали праведным гневом. — Вместо того, чтобы попросить у меня прощения за утреннее… происшествие, вы поспешили предаться разврату с первым встречным! — Да какой же это первый встречный, Эрик, — это ж наш Больг, — попытался оправдаться наивный Глорфиндель, чем вверг Эрестора в еще большую ярость. — Вы… Вы, сударь… Вы — бессердечный неотесанный мужлан, вот вы кто! — выкрикнул Эрестор. — Вместо того, чтобы утешать меня, вы бросили меня здесь одного и отправились на пикник без меня! — Так ты же сам не захотел, Эрик, — Глорфиндель искренне не понимал, отчего Эрестор на него злится. — Я же тебя уговаривал, и владыка тоже, а ты не захотел, сказал: «Развлекайтесь без меня!» Ну, раз так, я и пошел… Ты же сам сказал — развлекайтесь, я точно помню. — Толстокожая скотина! — взвизгнул Эрестор. — Вы думаете только о еде и… о совокуплении! Глорфиндель растерянно приподнял светлые брови. — Ну что ты, Эрик, вот об этом совукульпе… совокопле… в общем, я точно никогда не думал — я даже не знаю, что это за штука такая, — пробормотал он. — …А потом, вернувшись сюда, вы не только не постарались загладить свою вину, — продолжал накручивать себя Эрестор, не слушая Глорфинделя, — а напротив — сразу же бросились изменять мне! Да еще с кем, с неотесанным орком! — взгляд Эрестора упал на объеденного кабанчика. — И с кабанчиком! — зачем-то добавил он обвиняющим тоном. Глорфиндель развел руками. — Не пойму я, отчего ты так разъярился, Эрик, — сказал он. — Ну, подрочили с приятелем друг другу — что за беда? Это же так, забава, — а тебя я люблю… — Ах, забава?! Забава?! Наверное, для вас и то, что было между нами, — тоже просто забава?! — вскинулся Эрестор — и бросился на Глорфинделя с кулачками. — Ненавижу! Ненавижу вас, ненавижу! — кричал он, остервенело колотя Глорфинделя по широкой груди. При виде того, как этот странный припадочный эльф (как Больг называл про себя Эрестора) дерется с дядей Глори, Больг не на шутку заволновался. Неужели этот глупый эльф не понимает, что дядя Глори может запросто свернуть ему шею, как куренку? Каким же надо быть глупцом, чтобы полезть в драку с противником, который во много раз сильнее тебя! Больг почувствовал, что должен вмешаться. Нельзя допустить смертоубийство в таком прекрасном месте, как Ривенделл! А то, когда дядя Глори свернет глупому эльфу шею, бедный добрый дядя Элли точно очень расстроится. Конечно, Больг считал Элронда (впрочем, как и всех остальных эльфов, кроме Глорфинделя и Трандуила) довольно-таки бестолковым существом. Но зато дядя Элли умел готовить столько всяких вкусных штук — а значит, не был совсем уж бесполезным. Поэтому Больг не хотел, чтобы тот печалился по пустякам. — Дядя Глори хороший, — начал уговаривать Больг, пытаясь разнять Глорфинделя и Эрестора. — Дядя Глори, идем! — Больг потянул Глорфинделя за руку, пытаясь отцепить его от приставучего эльфа — но Эрестор, к огорчению Больга, никак не желал отцепляться. — Мужлан! Грубиян! Развратник! — вопил он, влепляя Глорфинделю пощечины — невысокому Эрестору всякий раз приходилось подпрыгивать, чтобы дотянуться до Глорфинделева лица. — Похотливый! кобель! Больга это очень расстраивало. Он не понимал, что именно выкрикивает Эрестор, но догадывался, что наглый мелкорослый эльф без зазрения совести обзывает уважаемого всеми дядю Глори. — Дядя Глори, идем, — снова позвал Больг. Он хотел сказать Глорфинделю, что тому не следует принимать близко к сердцу оскорбления этого взбесившегося эльфа, — но, увы, Больг не знал, как это сказать по-эльфийски. Поэтому он прогудел просто: — Плюнь! — и сделал еще одну попытку оттащить Глорфинделя от Эрестора. Но Глорфиндель отчего-то воспротивился. — Иди уже, Больг, — простонал он (Эрестор как раз выдернул у него прядь волос). — Это наше с Эриком дело… Иди, Больг… Иди к Элронду. Больг с огорчением покачал большой головой. Он понял, что смертоубийства не миновать и ничем здесь не поможешь. Повернувшись, Больг побрел прочь. Задумчиво выковыривая застрявшие в зубах кусочки мяса, он размышлял о том, какой же все-таки бестолковый народ эти эльфы. А Глорфиндель тем временем схватил Эрестора в охапку и легко, почти без усилия, повалил на стол. — Ну, хватит тебе, Эрик, — урезонивал он разбушевавшегося возлюбленного. — Ты же только ручки об меня отобьешь. Вон, гляди, уже покраснели. Если ты хотел, чтобы я не шел на пикник, а с тобой остался, то так бы и сказал. Зачем же дверь перед носом захлопывать? Ну, полно серчать, давай мириться, — укладывая Эрестора на стол, Глорфиндель случайно прижался еще не опавшим членом к его ягодицам и вдруг почувствовал, насколько сильно любит своего злюку. Он так и сказал: — Я ж люблю тебя, хоть ты и злюка! Неужто не ясно? Но Эрестор, распалившись, никак не мог успокоиться. Он бился в объятиях Глорфинделя, ругал его «мужланом» и отчаянно брыкался. В конце концов, пару раз чувствительно получив по голой ноге острым каблучком, Глорфиндель потерял терпение. — Да что ж ты за зараза такая, Эрик! — выпалил он в сердцах. Подхватив с пола свой ремень, он сноровисто связал Эрестору руки, как, бывало, связывал в прежние времена пленных орков. — Я к тебе со всей душой… А ты… — приговаривал Глорфиндель, стаскивая с Эрестора штаны. — А, что с тобой разговаривать! Любишь ты меня помучить — ну, так теперь мой черед настал. Резко выдернув узкий плетеный ремешок из штанов Эрестора, Глорфиндель сложил ремешок пополам и с размаху хлестнул Эрестора по обнаженным ягодицам. Эрестор, не ожидавший такого поворота событий, вскрикнул и даже прервал поток обвинений. На его ягодицах вздулась тонкая алая полоска. Глорфиндель, вспомнив, как порол провинившихся воинов, снова хлестнул Эрестора — а потом снова, и снова, и снова, всхлипывая: — Люблю я тебя, люблю, змеюка ты этакая!.. Эрестор подозрительно затих. Он ахал, постанывал и вздрагивал, когда Глорфиндель опускал ремешок на его зад, но отчего-то больше не возмущался. Эта необычная перемена насторожила Глорфинделя. Он замер, занеся руку с ремешком, и, моргая от навернувшихся слез, с удивлением посмотрел на ягодицы Эрестора, покрасневшие от ударов. Глорфиндель, ужаснувшись, выронил ремешок. — Всеблагие Валар, — выдохнул он, рухнув на колени. — Что я наделал? Эрик, Эрик, любушка моя, прости… И что на меня нашло… Как же я мог так… с тобой… — Глорфиндель, не зная, чем загладить свою вину, прижался лицом к заду Эрестора. Покрывая поцелуями его ягодицы, он бормотал: — Такого больше не повторится, клянусь, я никогда больше… Не понимаю, что со мной было… — Глорфиндель вдруг почувствовал, как тонкокостное тело Эрестора затрепетало и напряглось, а потом обмякло. — О, прости меня, Эрик! — воскликнул Глорфиндель. — Эрик… Почему ты не отвечаешь? Эрик! Вконец перепугавшись, Глорфиндель перевернул Эрестора на спину, склонился над ним… и не поверил своим глазам. Эрестор лежал, прерывисто дыша, на губах его блуждала удовлетворенная улыбка, а член был мокрым от спермы. — Глорфиндель, ты чудо, — проворковал Эрестор. — Как ты узнал, что мне нравятся такие наслаждения? — приподняв голову, он подарил оторопевшему Глорфинделю долгий страстный поцелуй. Глорфиндель схватился за сердце. — Ну ты и язва, Эрик, — охнул он. — Я-то думал, что ненароком зашиб тебя, уже сам следом помирать было собрался — вся жизнь перед глазами пролетела… А ты, значит, наслаждаешься, кровопийца?! — и Глорфиндель, выхватив у кабанчика яблоко, с размаху сунул это яблоко Эрестору в зубы.