Куклы и кукловоды

      Лифти проснулся в категорически отвратительном настроении. Стояло прекрасное утро, но еноту было глубоко плевать на успокаивающие пение птичек, на ласковые лучи утреннего солнца, радостно пробравшиеся к нему в комнату. У них с братом были проблемы. Серьезные. Они постоянно препирались и спорили друг с другом, не зная, что делать при, как Шифти выразился, «мокрухе». Но ладно бы были одни только ежедневные споры и потасовки. Нет, эти мелочи как-то сразу померкли, когда труп Дылды начал стремительно разлагаться. Из-за вони близнецам пришлось засунуть гниющее тело в мешок и спустить в подвал. И из-за этого появились мухи. Эти пищащие твари оперативно прилетели на запах смерти, болезненной стаей оккупировали подвальное помещение. Там их были просто тысячи, а их голодное жужжание не давало енотам уснуть до поздней ночи; этому так же помогал трупный запах, просачивающийся сквозь щели в стенах. Такой мерзкий приторный аромат, еле ощутимый, но от этого не менее тошнотворный. Лифти уже сходил с ума от всего этого.       Пытаясь отвлечься от дурных мыслей, енот рывком встал со смятой постели и направился на кухню. Шифти должен был еще дрыхнуть — он закоренелая сова. Поэтому с утра енот без шляпы мог побыть наедине со своими мыслями, поесть в одиночестве и попытаться выдать еще какой-нибудь вариант насчет Каддлза... Стоп. Каддлз. Вот он-то и был настоящей проблемой; он, а не мертвый Лампи. Лапочка был свидетелем непредумышленного убийства, и все из-за его дурацкого подросткового любопытства. Лифти никак не мог перестать думать о том, куда его теперь девать.       Лифти продолжил думать о кролике и во время приготовления завтрака, и во время его последующего уничтожения. Лихорадочные варианты отметались так же быстро, как еда падала в желудок Ворюги.       Наспех сварганенная яичница с беконом чуть приподняла зеленому настроение, но мрачные раздумья продолжили неотвратимо преследовать его, тужась пробить насквозь провонявшую клептоманией черепную коробку. Можно сказать, что у них это вышло: Лифти впервые за свою жизнь не думал с утра о деньгах и не разрабатывал план ограбления. Все его думы были только о свидетеле. Честно признаться, его так вымотали ночные споры с братом, почти в ста процентов случаев перерастающие в драку, что он уже склонялся к варианту, которому сам же отчаянно противился — убийство. Вроде бы и решение всех проблем, да вот только...       Ворюга не хотел убивать. Категорически. Да, он был вором. Да, он был мошенником. Да, он был грабителем. Но он не был убийцей. Лампи был мертв только лишь по несчастливому стечению обстоятельств и недогадливости Лифти, которому никто не сказал, что клофелин надо насыпать в разные напитки. Клофелин... Вспомнив про это несчастное снотворное, енот не на шутку разозлился.       А злоба его была направлена на брата. Случайный убийца только сейчас понял, что если бы Шифти, знавший, что его близнец никогда подобным не занимался, рассказал ему все тонкости, то сейчас не было бы ни загнивающего Дылды в подвале, ни связанного Каддлза в комнате для швабр. И не было бы душевных терзаний и бессонных ночей в размышлениях о судьбе кролика. Немного поразмышляв, Лифти понял еще и то, что за время двух дней из драк и препирательств можно было награбить тысячи три как минимум. От этих выводов его захлестнул гнев. Он был готов начать драку с родственником прямо сейчас.       Поэтому Шифти выбрал крайне неудачное время, чтобы проснуться и доплестись до кухни. Енот в шляпе ничуть не удивился, заметив на кухне брата; тот всегда просыпался раньше него. Хитрюга вальяжно зашел на кухню и, не обращая внимания на второго близнеца, стал копаться в холодильнике, водя полосатым хвостом из стороны в сторону. Он был полностью расслаблен. И подобная расслабленность стоила ему пропущенного удара между лопатками.       — Долбанулся, придурок!? ― сбивчиво вскричал Шифти, падая мордой в бутерброд, ― Ты че вытворяешь!?       Ворюга ничего не ответил. Заместо этого он провел новую атаку в спину. Однако Хитрюга феноменально быстро скоординировался и змеей увернулся от яростного удара по позвоночнику, отпрыгнул от холодильника и натужно зашипел от клокочущей злобы. Грудь близнеца в шляпе быстро и высоко поднималась-опускалась, изумрудные зрачки горели недобрым огнем. Шифти растер по лицу остатки хлеба, майонеза и колбасы, а затем бросился в атаку, выпуская острые когти сантиметров двух в длину, рыча и пытаясь складывать озлобленное шипение в ругательства.       Лифти тоже зашипел и издал рык, быстро дергаясь влево и тем самым избегая удара когтей. Енот моментально выпустил собственные когти и тоже нанес удар, только метил не в голову, как Шифти, а в солнечное сплетение. Но и старший близнец смог уклонится от удара, спружинив назад. Усы его заметно дернулись, после чего он хриплым от гнева голоса, вздувая мышцы под всклоченной зеленой шкурой, зарычал:       — Ах ты мразь, на родного брата со спины набросился! Бессовестная тварь, у тебя месячные что ли начались, за просто так на меня кидаться!? Я тебе в одно место салфеток-то на вставляю, если сам не успокоишься!       — Это у меня-то месячные?! ― взорвался Лифти, ― На себя посмотри, утырок! У нас тут, ёп твою мать, труп и гребаный свидетель, а ты только и делаешь, что спишь, жрешь и отметаешь все мои варианты! Сам нихера еще не предложил. Ой, посмотрите на меня, я Шифти и пытаюсь все свалить на своего брата, хотя сам понимаю, что не может зверь без всяких разъяснений и с первого раза все как надо с клофелином сделать!       — Заткнись, психованный! ― проорал в шляпе, беспокойно оглянувшись, - На твои крики сейчас все соседи сбегутся и тогда нам точно из всего этого дерьма не вылезти. Успокойся, мать твою!       Лифти осекся. Ему словно наковальню на голову уронили. До него как-то слишком поздно дошло, что его нервные крики, выплеснувшиеся из-за напряжения последних дней, могли и вправду быть подслушаны случайным прохожим. А если об этом узнает Сплендид, то он их до конца жизни за решетку засадит. Вор прекрасно осознавал, что после совершенного ими убийства герой не будет сюсюкаться с преступниками, вновь отпуская их в надежде на наличие у них хоть капли совести, а наконец-таки выполнит свою работу и нарядит близнецов-клептоманов в тюремные робы. А в тюрьму Лифти ой как не хотелось. Он невероятно глубоко вдохнул, превратив светло-зеленую грудь в раздувшуюся бочку, и попытался успокоится.       — Ладно, не будем об этом, ― свистяще выпустив из легких весь кислород, пробурчал Ворюга, втягивая когти обратно, ― Еще не хватало переубивать друг друга к чертям.       — Наконец-то опомнился, ― грубо бросил Шифти и тоже убрал когти, ― Давай-ка лучше не драться, как последние придурки, а думать, что нам с Каддлзом делать. Я сегодня его проведал и по-моему надо не только туалет ему дать, но еще и воды. Он не пил и не ел с момента, как мы его похитили; так и сдохнуть недалеко. А мы вроде пытаемся что-то придумать, чтобы он жив остался.       — Ну, насчет воды и еды я не знаю, а вот насчет его жизни у меня ноль идей, ― уже совсем успокоившись, признался Лифти.       Младший енот замолчал. А после в задумчивости потер лоб и отошел к столу, плюхнувшись на один из стоящих рядом стульев. Вообще-то, вор был не совсем честен: одна идейка у него таки была. Да только такая, что он не решался ее озвучить.       Повисло молчание. Шифти пошел в ванную и умылся, вернувшись с мокрой, свалявшейся в обсоски шерстью на щеках и бакенбардах. Хитрюга потряс головой, как собака, смахивая с себя жидкость, и плюхнулся на табуретку рядом с братом, облокотившись на стол и заглянув Лифти в глаза. Поразмышляв, клептоман в шляпе устало вздохнул и серьезным тоном заговорил, не отрывая взора от зрачков Ворюги:       — Из-за этого желтого придурка мы ругаемся и деремся раз в десять больше обычного. Мы отложили четыре ограбления и профукали кучу денег, думая над его судьбой. Нам надо уже решать с ним. Он нашу жизнь ломает.       — Да знаю я, ― удрученно огрызнулся младший близнец, безнадежно закрывая лицо лапой, ― Но не могу я, не могу его кокнуть! Мы с ним, в конце-то концов, столько лет в одном городе прожили. У меня в голове мысль об его убийстве не складывается, хоть самого убивай!       — А мысль о тюрьме у тебя складывается? Хочешь из-за этого тупого кролика рассматривать небо в клеточку остаток своей жизни? Хочешь? Я вот нет. Поэтому мы сегодня же все с ним решаем, пока еще не стало поздно. Да и к тому же, чего нам стоит прикончить его? Лампи мы отправили на тот свет, хоть и случайно, так почему же мы из-за Кадллза два дня-то сремся?       — Потому что Каддлз, ― тон Лифти сменился на глубоко-задумчивый, меланхоличный, ― не заслужил этого. Дылда был жадным, тупым и несносным, постоянно травмировал нас из-за своего непроходимого идиотизма. Конечно, я не оправдываю его смерть, но он все равно был не лучшим представителем своего вида. Если подумать, он это даже заслужил. Да и кому, собственно говоря, этот лось сдался? У него из друзей был один только Рассел, ну и Мим изредка находил с ним общий язык. Девушки у него не было, родителей тоже. Жил он на каком-то отшибе, в гости редко к кому ходил. Короче, асоциальная личность. Но Каддлз... Он же его полная противоположность! Общительный, завел себе бабу, дружит со всеми подряд. Вечно на каких-то праздниках, играет на гитаре и катается на скейте, каждый день ходит в гости если не к Тузи, то к Гигглз или еще к кому. Он добрый и отзывчивый; я даже помню, как он после того, как мы его в очередной раз обворовали, дал последнюю купюру Молу, которого опять выперли с работы из-за слепоты. Правда, мы потом и Мола ограбили, вновь украв деньги Каддлза, но суть-то не в этом. Суть в том, что в этом мире он еще кому-то нужен, его любят и ждут. Поэтому нельзя с ним просто так взять и разделаться! Ну нельзя, понимаешь?!       — Вот это ты завернул, ― присвистнул Шифти, немного опешив от рассуждений своего брата. Он и не думал, что Лифти способен к глубокому анализу. Но даже такая чувственная речь не смогла разубедить упертого Хитрюгу в собственном, давно принятом решении. Вздохнув, старший енот встал из-за стола и стальным голосом произнес: ― Но эти твои доводы ничего не меняют. Он свидетель. Он не должен остаться в живых, как бы нам этого ни хотелось. Я, как и ты, не хочу новых трупов, но у меня просто нет вариантов, как заставить его забыть все увиденное в музыкальном магазине и при этом сохранить ему жизнь. Так что придется его... ― Шифти замолчал и провел пальцем по горлу.       — Вообще-то, у меня есть еще один вариант... ― енот без шляпы вконец отчаялся переубедить брата и, глубоко вдохнув, скороговоркой выпалил свою последнюю, самую невероятную идею, способную сохранить Лапочке жизнь: ― Можно продать его в сексуальное рабство. Мы получим кучу денег, а его увезут далеко-далеко и не вернут. Он выживет, но перестанет быть для нас угрозой.       У Шифти глаза превратились в тарелочки. Нижняя челюсть старшего в онемении отвисла, а уши, усы и собранная в треугольнички шерсть на щеках опустились. От удивления с него даже начала съезжать шляпа, но старший взял себя в руки и остановил головной убор, схватив гангстерскую шляпу за поля. Старший близнец уж точно не ожидал от брата такого предложения. Ему даже худо стало. Хитрюга часто-часто задышал и прислонился к стене, схватившись за сердце и попытавшись переварить экстравагантную идею младшенького. Он захотел было что-то сказать по поводу идеи брата, но из сдавленной шоком глотки вырвались лишь одинокие невнятные буквы и шипящий свист.       Лифти, видя реакцию брата, неслабо покраснел. Енот в шляпе все никак не мог набрать в легкие воздуха, от слов Ворюги оторопев настолько, что забыл как дышать. Младший близнец забеспокоился. Он торопливо встал со стула и подошел к ящику с посудой, вытянул оттуда стакан. Убить брата своими идеями, причем в абсолютно буквальном смысле — последнее, чего сейчас хотел Лифти. Он нервно наполнил стакан водой и протянул Шифти.       Дрожащая ладонь старшего тут же обхватила стекло и резко дернулась вверх, опрокидывая спасительную жидкость в рот Хитрюги. Лицо Шифти медленно позеленело, теряя красный оттенок удушья. Енот осушил стакан менее чем за секунду, своим темпом питья разлив добрую половину воды на свою тяжко вздымающуюся грудь, но не обратив на это никакого внимания. Затем вор со шляпой прокашлялся, отставил пустой стакан в сторону и тихо (от шока и боли в горле) заговорил. Лифти обреченно взглянул на своего брата, по его недавней реакции понимая, что последний шанс для Каддлза только что улетучился.       — Ты это... ― Близнец в шляпе все никак не мог сконцентрироваться, хрипло запинаясь на каждом слове, ― Не пойдет твой... вариант. Никуда мы Каддлза продавать не будем. Кому его продашь? И... больше подобного не рассказывай, я тебя очень прошу. По-моему, меня сейчас чуть инфаркт не хватил...       На этих словах Шифти громко сглотнул и замолчал, восстанавливая дыхание. Вскоре он таки отдышался и, явно намереваясь поставить точку в затянувшемся диалоге, заговорил уже не сбивчивым голосом:       — Сегодня же избавляемся от кролика. У тебя от него крыша поехала, да и мне он все мозги проел. Надо прекращать споры и грохать его, пока ты тут идей похлеще не навыдумывал, а то у меня и от одной едва приступ не случился. ― Хитрюга слегка почесал голову, вытер пот со лба и продолжил: ― План таков: ждем ночи и запихиваем Каддлза с лосем в грузовик, потом едем в «Веселый переулок», а там уже на месте все решим. Дылду можно закопать где-нибудь в чаще леса, с Кадом та же фигня.       На этих словах Шифти закончил. Лифти, дослушав планы брата, понуро опустил голову. Он хотел, нет, он всеми фибрами души желал спасти кролику жизнь, но у него не было ни одного стоящего предложения, способного навсегда стереть из памяти кролика сцену убийства и при этом оставить его в живых. Все упиралось только в смерть. Вздохнув, енот без шляпы лишь обессиленно спросил близнеца, готов ли тот и вправду пойти на осознанное убийство.       — Выбора нет, ― тоном, не допускающим сомнений, ответил Шифти, ― Сегодня ночью мы, часам к одиннадцати, везем его в «Веселый переулок» и там убиваем. И больше никаких пререканий насчет его судьбы.       Старший енот развернулся и вышел с кухни, направляясь к себе в комнату. Младший остался на месте. От безысходности Лифти стукнул по столу, заставив его жалобно проскрипеть, и мутным взглядом посмотрел в кругленькое окно. На секунду ему показалось, что за стеклом стоит среднего роста незнакомец в черном плаще с капюшоном, надвинутым на все лицо, и неестественно широко улыбается, а глаза-пуговки его горят жутким золотым пламенем. Ворюга, ощутив пробежавшие по коже мурашки, нервно моргнул. Силуэт тут же пропал.       — Что за наваждение... ― озадаченно пробурчал Лифти и развернулся прочь от окна.

***

      Близнецы-клептоманы начали подъезжать к лесу точно в намеченное Шифти время. На улице глубокая ночь. Россыпь звезд на черном небесном полотне и тонкий месяц, напоминающий обгрызенный кусок бело-желтого сыра, озаряют недалекий город. В их свете огромные деревья-дома выглядят фантасмагорическими великанами, грозно сверлящими мглу ночи полыхающими желтоватым светом окнами. Ночной ветер шуршит кронами деревьев, переворачивает листья, пригибает травинки. В поле стрекочут насекомые, из леса слышатся крики загадочных зверей. Идиллия... Если бы не труп и связанный подросток в машине енотов.       Грузовичок братьев выехал к самой опушке и плавно затормозил, прошуршав резиной по высокой траве. Вообще-то, подобный стиль вождения был у Шифти (обычно он водил) не в почете; енот любил разогнаться побыстрее да остановится порезче, так, чтобы на земле дымящиеся черные следы остались. Но не сегодня. Дело, которое задумали близнецы, было темным и обязанным внимания к себе не привлекать ― ни визуально, ни звуками. Потому старший енот, скрепя сердце, непривычно легким движением нажал на тормоз, едва сдержав позыв всем весом надавить на педаль.       Фургон остановился. В этот же момент его двери в унисон распахнулись, и наружу выскочили два хвостатых силуэта, из-за темно-зеленого окраса великолепно сливающиеся с ночным лесом. Они беспокойно обошли машину и повертелись на месте, осматривая пространство на триста шестьдесят градусов вокруг. Ночные пришельцы заметно нервничали — это было заметно по их распушенным хвостам, бешено дергавшимся из стороны в сторону. Тут один из них заговорил:       — Все, дальше я машину не поведу. Мне в деревьях застревать совершенно не хочется, так что придется тащить их пешком.       — И как далеко мы собираемся их тащить? ― ответил второй из силуэтов более высоким голосом, - Они, между прочим, не невесомые, а времени у нас в обрез.       — Не знаю... Тут, по идее, где-то рядом должно быть озеро - о нем мало кому известно. Можно закопать их около него; у воды почва мягкая и мы провозимся минимальное количество времени.       — Ладно, договорились. Хватай тогда Лампи, а я поведу длинноухого.       — Это с чего это? ― возмутился Шифти (ладно, чего тут скрывать), ― Нет уж, это я веду кролика, а ты взваливай на себя лося. Ты младше, так что должен выполнять что потяжелее, а я уже старый - мне физические нагрузки противопоказаны.       — Ну нихрена ты выдаешь! ― гневно зашипел младший, ― С какого это бодуна я вдруг записался в разносчики откинувших копыта Дылд? Нет уж, ты старше, а значит сильнее, а значит несешь его ты!       — Не ори, придурок, нас весь Хэппи-Форест услышит! ― шикнул Хитрюга, яростно замахав сжатыми в кулаки лапами, ― Спорить еще опять не хватало! Давай, чтобы не сраться, в камень-ножницы-бумагу: кто проиграл, тот и несет сохатого.       — Да не вопрос!       И еноты трижды стукнули кулаками о ладонь, доверившись воле случая. Случай решил принять сторону Шифти, выбросившего «ножницы» против «бумаги» Лифти. Проигравший близнец злобно топнул ногой и проскрипел зубами, однако пререкаться не полез и, бурча себе под нос что-то нехорошее о брате, открыл багажник, подмечая наличие в нем виновников ночных поездок.       И первым он подметил Каддлза, слабо задергавшегося от скрипа металлических дверей. Лапочка лежал в углу объемного багажного отсека, связанный по рукам и ногам, заткнутый кляпом во рту. Его глаза были завязаны плотной тканью. За время, пока подросток "гостил" у братьев, он сильно изменился. Жизнерадостные, вечно поднятые кроличьи уши опустились вниз, серебристые усы безжизненно обмякли, а с щек слезла извечная розовая пудра. Солнечная шерсть посерела, полиняла и выпала во многих местах, являя взору болезненно-молочную кожу. Розовый носик был абсолютно сух - верный признак нездоровья. Можно было подумать, что из тела выкачали жизнь, изнутри выскоблив мясо и высосав кровь: от прежнего радостного парня остался лишь худой трепещущий комок. И комок этот не переставая дрожал.       Впрочем, дрожь его была неудивительна; рядом с кроликом валялся крупный черный пакет, скрывающий под собой воняющее и испускающее трупный яд тело. Погибший от передозировки клофелина Лампи. Запах его мертвого организма был настолько отвратителен и силен, что кролика непременно вытошнило бы, если б Лифти и Шифти удосужились покормить его хоть раз за время двухдневного заключения.       Ворюга, жалостливо дергая усами, никак не мог заставить себя не глядеть на худого и бледного кролика, трясущегося в ожидании своей судьбы. Все существо вора противилось убийству. Ну не мог он, в отличие от своего брата, пойти на преднамеренное, хладно спланированное убийство. Лифти было настолько плохо от созерцания беспомощного Лапочки, что он готов был прямо сейчас идти грабить первый национальный банк, истыканный турелями и охраной с автоматами, лишь бы не видеть этого бедного подростка. Душа младшенького разрывалась, расщеплялась, распадалась.       Однако душевных мучений его, Шифти, проживший с братом двадцать восемь лет, не чувствовал и не понимал. Хитрюга, бросив брату, что ему надоело ждать, бесцеремонно оттолкнул его от багажника и собственноручно вытащил Каддлза наружу, с силой бросил его на землю, заставив кролика прокатится пару метров и глухо простонать в кляп. Вор со шляпой подошел к Лапочке и рывком поднял его на ноги, схватив обездвиженного мученика за невероятно чувствительные усы, чуть не вырвав их с корнем. От такого садизма пленный натужно промычал, а из под ткани на глазах выкатилась пара мелких горячих капелек. Лифти, смотревший на это, не выдержал и, чуть не хрипя от жалости, сказал:       — Шиф, прошу, будь с ним повежливее. Как-никак, его последний день в этом мире. Раз уж мы не дали ему последнего желания, то пусть он хоть страдает поменьше.       — Как хочу, так и поступаю с ним, ― злобно огрызнулся енот, ― Эта мразь за два дня меня так извела, что я уже не только его, а всех остальных прикончить готов. Подумать только, два сраных дня мы орали друг на друга только из-за его имбецильного любопытства! Хватит с меня. Сказать честно, я сейчас так зол, что попадись мне какой-нибудь доверчивый Тузи, я его обманом заведу в дом, привяжу к стулу и разрежу в лохмотья его смазливую бобриную рожу. Может, посмотрю в его аметистовые глаза, решу, что у меня давно никого не было, и изнасилую. А потом ограблю и выкину истекать кровью на улицу. И мне будет абсолютно плевать!       Лифти в ужасе отшатнулся и, ошарашенно прикрыв рот лапой, как-то странно взглянул на своего брата. Взглянул, как на Лапочку. Жалостливо. Но Шифти не заметил беспокойства родственника; он злобно рыкнул и потащил еле брыкающегося Каддлза в глубь леса, нещадно пиная кролика по измотанному телу. Младший енот едва заметно покачал головой, отставил от лица руку и грустно вздохнул. Затем он, так ничего и не сказав, пролез в багажник и, морщась от гнилостной вони, схватил блестящий черный мешок за выступающий кончик, выволакивая его наружу. Пакет был тяжел - при жизни Лампи любил закусить.       Ворюга бухнул мешок на землю и медленно, разгоняя кровь по мышцам, обливаясь потом и вздувая вены на шее, руках и ногах, потащил труп Дылды вслед за Шифти. Его зеленый лоб покрыли мелкие соленые капельки. Но Лифти, собравшись с духом, взбодрился и продолжил волочить мешок к озеру, не обращая внимания на горящие ткани. Черный пакет был настолько увесист, что оставлял после себя заметную промятую полосу в танцующей под ритм прохладного ветерка высокой траве.       Вокруг енота стрекотали ночные насекомые, пролетали редкие мотыльки и бабочки, перед носом Лифти один раз прожужжал светлячок. Ветер слегка усилился, шевеля усы вора, острые уши и расфуфырившуюся в треугольнички шерсть бакенбард. Луна мягким белым светом освещала ему путь, серебря кончики сочной травы. Все вокруг было волшебным, невероятно успокаивающим. Погружающим в дрему, рассеивающим внимание. Таким натуральным, таким безопасным...       Если бы впечатление не испортили золотые глаза, на краткий миг сверкнувшие меж высоких деревьев.

***

      Прошло полчаса. Лифти, в три ручья обливаясь потом, все же дотащил пакет до озера. Его брат за это же время успел допинать Лапочку до места и туго-натуго привязать его к одному из деревьев, сбегать до машины, забрать лопаты и вернуться обратно. Он уже начал копать яму и, заметив подошедшего близнеца, в грубой форме посоветовал сделать ему тоже самое.       Младший тут же ринулся раскапывать землю. Но не из-за приказов своего брата, а из-за страха. В пути Ворюге показалось, что за ним кто-то не мигая следил, и это ему ой как не понравилось. Лифти, щедро подстегнутый липкой тревогой, наплевал на усталость, мечтая выбраться из этого странного места как можно скорее, и замахал лопатой с максимальной скоростью, разбрызгивая вокруг комки рыхлой почвы; некоторые из них отлетали так далеко, что попадали в серебрящееся лунным светом озеро, выбивая хлюпающие капли. При каждом новом всплеске древние дубы, обступившие енотов со всех сторон, понуро дергали ветками, осуждающе перешептываясь на своем древесном языке. Некоторые из этих толстых деревьев росли прямо из воды и, в неясном отражении молочного света, блещущем с водной глади, казались обливающимися троллями. Вокруг них кружились светлячки и ночные стрекозы, садясь на морщинистую кору.       Но близнец без шляпы не обращал внимания на всю эту красоту. Он остервенело разбрасывал землю, насквозь прожигая мышцы и нервы клокочущей молочной кислотой. Напряжение от столь бурной активности не убывало, напротив, с каждой минутой Лифти все больше ощущал, что приближается что-то страшное.       Енот в очередной раз взмахнул лопатой... и тут же обессилено пошатнулся, сделал шаг назад, в течение секунды потеряв равновесие. Ворюга перегнул палку; его организм не был приспособлен к такой изматывающей деятельности. Пот солеными водопадами скатывался с зеленого лба, руки дрожали от напряжения. Лифти немного тошнило. Но тут Шифти, на секунду оторвавшись от своей ямы, заметил состояние брата и сжалился над ним, сказав, что сам все доделает. В свою очередь младший близнец немного опешил от такого сочувствия, однако быстро осознал степень своего утомления и, скрепя сердце, буркнул согласие, воткнул лопату в землю и плюхнулся на траву.       Взгляд Лифти плавно заскользил по берегу. Изумрудные зрачки обогнули заросли деревьев и довольно неожиданно уперлись в крупный плоский камень, слегка склоняющийся над водой. На нем что-то блеснуло. Енот слегка удивился и прищурился, сразу убедившись, что на оконечности скалы и правда сияет какой-то металл. Лифти, по своей природе обожавший все блестящее, не смог удержаться и встал на дрожащие ноги, затем спешно обогнул озеро по направлению к камню. Подойдя к нему, младший отошел от озера, зашел немного вглубь леса и обнаружил, что темная скала торчит прямо из земли, образуя короткий и не резкий, удобный для подъема склон. Ворюга, показывая чудеса метаболизма, за пару секунд взбежал по нему вверх и остановился, затем склонился над блестящим предметом. Им оказалось обыкновенное ведро, лежащее на боку. Рядом с ним почему-то валялись стухшие останки рыбы, испускающие мерзкое зловоние смерти.       Только почуяв этот запах, Лифти передернулся и резко отшатнулся от странной находки, зажимая нос. Ему уже с лихвой хватило этой трупной вони за полчаса «общения» с запиханным в мешок, но все равно гниющим телом. Ворюге стало настолько отвратительно, что он даже не захотел рассуждать, откуда здесь взялось ведро и стухшая рыба, а ведь обычно младший был донельзя любопытен и выяснял все, что только можно. Единственное, что ему хотелось, причем резко и прямо сейчас - уйти отсюда.       Сглотнув неприятный ком, енот отдернул взгляд от стухшей рыбы и, все еще зажимая нос, подошел к краю скалы, а затем на пятой точке начал съезжать вниз, использовав большой и пушистый хвост в качестве санок. Так он катался с братом в детстве. Во время спуска по его телу не переставая бегали мурашки, мышцы напряглись, а пульс и дыхание участились. Это место с каждой минутой становилось для младшего вора все более угнетающим. Еноту не хотелось задерживаться здесь ни на одну лишнюю секунду.       Потому, только приземлившись на землю, Лифти не стал искать, чем бы поживиться, а бегом направился прямо к брату, дергано отвернувшись от серого камня и стараясь смотреть только на родственника. Шелестели дубы, плескалась вода, переговаривались ночные звери, стрекотали насекомые, над озером лениво кружились мотыльки и зелено-желтые светлячки. А Ворюга, смотря на эту идиллию, едва не упал в обморок от страха.       В это время Шифти, заметив торопливое приближение трясущегося близнеца, ненадолго остановил работу, вытер пот со лба и крикнул, уже не боясь, что его услышат:       — Первая яма готова, так что тащи сюда пакет с лосем. Пора наконец заканчивать это все и драпать отсюда, пока никто ничего не заметил. Сейчас разберемся с Каддлзом, а потом закопаем их обоих и наконец-то закончим это имбецильное светопреставление, стоившее нам кучи упущенных ограблений и афер.       — Хорошо, давай уже кончать и валить отсюда, ― Ворюга подбежал к брату и начал тормозить, скользя лапами по сыроватой траве. Затем, запыхавшись, пробормотал: ― только сделай это побыстрее.       С этими словами Лифти окончательно прекратил движение, встал рядом с Шифти и отдышался, а затем, истерично оглянувшись, развернулся к Лапочке, привязанному толстыми веревками к ближайшему дубу. Кролик, слышавший слова обоих близнецов (уши-то ему не заткнули) затравленно вздрогнул и промычал в кляп, сделав попытку вырваться из пут. Те слабо натянулись, но хватки не ослабили.       Хитрюга задумчиво поглядел на стягивающие тщедушное тельце веревки. Енот в шляпе недолго пошарил взглядом по путам, а после, что-то для себя решив, залез в карман и вытащил оттуда еще одну веревку, в отличие от тех, которыми был обмотан Каддлз, бывшую очень тонкой, похожей на леску. Затем Шифти схватил леску за оба конца и намотал их на ладони, распрямив блеснувшую в лунном свете стальную нитку. Лифти же, увидев странный предмет меж лапами брата, озадаченно нахмурился и демонстративно пожал плечами, мол, объясни мне, что ты собрался с этим делать. Обладатель шляпы, видя такую реакцию, слегка закатил глаза, а после сказал:       — Эта леска нужна, чтобы убить его. Не избивать же нам его лопатами по голове, пока у него мозг из ушей не потечет. Поступим более гуманно и задушим его.       Хитрюга замолчал, обошел дерево и накинул стальную нить на шею кролика. Младший енот шумно сглотнул и отвернулся, уже сто раз пожалев, что спросил о назначении лески. Старший же енот, скрывшись за довольно толстым деревом, напряженно кивнул самому себе, громко выдохнул и завалился назад, упершись ногами в корни дерева, а руки заводя за спину. Леска, обернутая вокруг лап, тут же натянулась и вонзилась Лапочке в шею.       Каддлз начал брыкаться, словно бешеный конь. Он вырывался и выкручивался как только мог, лихорадочно дергая свободными участками конечностей, натягивая обвившие его тело безразличные веревки, заливая хрипящее лицо слезами вперемешку с носовым секретом и редкими капельками слюны. Из глотки вырывалось мычание на пределе громкости. Лапочка бился затылком о ветхую кору дерева, разбрызгивая морщинистые ошметки в отчаянной попытке спасти шею. Его сильно поредевшая за время пленения в каморке челка заходила ходуном, вторя безумным движениям головы и тела; из нее прямо во время тремора вылетали клочки беловато-желтых волос. На полинялой желтой шее медленно проступило красное ожерелье; леска прорезала плоть.

***

      Это все продлилось минуту. Затем кролик начал медленно угасать. Сначала остановились худые ноги, затем руки перестали стараться разорвать путы, после челка заболталась меньше... А спустя пару мгновений и голова кролика безжизненно опустилась, уткнувшись подбородком в шею. Мычание, хрипы и надрывный плач стихли, задушенное тело обмякло в веревках. Все кончено. Шифти убрал окровавленную леску и вышел из-за дерева, крикнув брату, что можно смотреть.       Младший енот развернулся. Дрожь била его не меньше, чем только что Каддлза. Его жалостливому зеленому взору предстало бездыханное недвижимое тело, полностью обвисшее и удерживаемое от падения лишь толстыми веревками. По шее без сомнений мертвого Лапочки скатывались виноградные лозы из крови, доползая до низа живота и теряясь в сером холодном мехе. Лифти, увидев эту картину, сглотнул, подавив тошноту, затем сжал лапы в кулаки и надломленным голосом сказал:       — Д-давай закопаем его поскорее. Это м-место действует м-мне на нервы. Черт... мы все-таки сделали это. Убили з-зверя. По-моему, я больше никогда не смогу нормально в лесу гулять...       — Зато сможешь гулять в любом другом месте, ― успокаивающе ответил Шифти, принимаясь распутывать узлы на обхвативших труп Каддлза веревках, ― А если бы мы оставили свидетеля, то ты уже нигде, кроме тюремного двора, не погулял бы.       — Знаю-знаю, — все так же беспокойно промямлил Лифти, нервно ломая пальцы и переминаясь с ноги на ногу, — но все равно на душе п-паршиво. Блин, можешь не верить мне, но это место просто угнетает. Очень сильно. Как-будто здесь все провоняло смертью. И не кролика или Лампи, а какой-то более застарелой, отдающей, не поверишь, но гнилой рыбой. Я, если честно, сам еще не разобрался. Но одно могу сказать точно: надо в-валить отсюда, пока не поздно.       — Что-то у тебя весь день сегодня какие-то непонятные идеи и предчувствия, ― обеспокоенно пропыхтел енот в шляпе, взваливая на себя освобожденное от пут тело, ― надо будет тебе температуру померять. Вот скажи мне, чего ты так беспокоишься из-за этого леса? Ничего здесь не случалось и никто, кроме Каддлза, здесь не умирал. Или ты боишься, что кролик восстанет из мертвых и будет мстить? Давай-ка завязывай с этим, здесь никого кроме нас нет. И точк...       Но Хитрюга не успел закончить. Совсем рядом с енотами прошуршали листья и блеснули две золотые точки, вклинившись в темную щель меж двух деревьев. Братья отчетливо увидели этот неестественно яркий свет, безмолвно вывернувший их наизнанку, не оставляющий никаких сомнений в том, что это не галлюцинация. Нутро Лифти похолодело и скрутилось, а мышцы сковал паралич. Эти глаза, именно эти чертовы дьявольские зрачки преследовали его целый день! Младший ужаснулся и, не в силах двинуться с места, перевел глаза и увидел Шифти, тоже остолбеневшего, словно кролик перед удавом. Отчаявшийся и доведенный сохранившейся еще с утра тревогой Ворюга, пнув каждую клеточку тела, стиснул онемевшие зубы и заставил ногу мучительно неспешно приподняться над землей. Ему казалось, что еще чуть-чуть и он сбросит невидимые оковы гипнотизирующих глаз...       Но его слезным надеждам не суждено было сбыться. В мгновение ока горящие золотые пуговки ринулись к братьям. Черный силуэт с крупной головой молниеносно оказался рядом с ними и всадил в шеи обоих что-то тонкое и острое. Лифти сразу почувствовал непреодолимое желание спать. Енот опустил ногу, разжал зубы и покачнулся, чувствуя, как замедляется его дыхание, а затем безвольно упал мордой вниз, куклой без ниточек распластав обессиленные руки. С раскрытого в онемении рта протянулась тонкая нить слюны. Звуки ночного леса стихли. Перед остекленевшими изумрудными глазами опустилась тьма.