Живи и помни

      Потрёпанная чёрно-белая фотография лежала на столе, забирая на себя всё возможное внимание. Смотровая площадка Воробьёвых гор, погожий летний день, двое парней и девушка, смотревшие в объектив. Один из парней — высокий, темноволосый, с задорной улыбкой и лукавым взглядом; второй — светловолосый, в кепке задом наперед, чуть ниже первого. Между ними — девушка в лёгком светлом платье и джинсовке явно с чужого плеча. На тонкой талии болталась поясная сумка, в которой денег столько, сколько простой советский гражданин мог всю жизнь не видеть. Девушка стояла, спрятав руки за спиной, и всем телом прижималась к тому, который в кепке, и улыбка на ее лице, обрамлённом длинными пушистыми волосами — уверенная и спокойная.       Лизавета ловит себя на мысли о том, что не узнаёт эту девушку.       Память оказалась безжалостной — прошлое не стало размытым, не растворилось в череде событий; пятый год пережитое оставалось таким же ярким и приносило страдание. Вот только теперь оно казалось каким-то словно чужим, как если бы у Лизаветы имелось несколько жизней, и вот та, запечатлённая на потрёпанном снимке — самая ненастоящая.       Медленно взгляд скользнул от чёрно-белого изображения к полупустому стакану с водой. Грудь задрожала от рваного вдоха, и пришлось прикрыть глаза, чтобы успокоиться. Палец наощупь очертил край блюдца, на котором покоилась добрая пригоршня таблеток.       Когда силы открыть глаза всё же появились, первое, что получилось разглядеть — задорная улыбка темноволосого парня. И память сразу же подкинула воспоминание.       Лиза вдруг очень чётко увидела саму себя, почти лежавшую на свежем ещё холме, рыдавшую в голос и зарывавшую пальцы в холодный песок. Свежие алые гвоздики валялись рядом, размётанные в стороны из-за рваных судорожных движений.       Когда Юрку хоронили, она была в коме; до сих пор в памяти слишком ярко всплывали лицо отца, которому выпала незавидна доля сообщить страшную весть, и могильный крест с табличкой, на которой расстояние меж двух дат — непростительно мало. Лизе казалось, что теперь она обязана жить за двоих, да вот ведь штука — даже это получалось у неё из рук вон плохо. По швам трещало всё.       Тоска по Артуру придавливала, словно бетонная плита. Он уехал, а ей осталось лишь вспоминать и ощущать невыносимую вину. За то, что дала заведомо бесплодный шанс; за то, что лгала; за то, что не сумела отблагодарить в полной мере, ведь именно Артур так вовремя протянул руку, ведь, если бы не он, кто знает, что бы с ней стало. Она отплатила ему самой ценной монетой, которая только могла существовать — самой собой. И всё равно навсегда осталась в долгу.       Навалившись виском на стену, Лиза прикрыла глаза.       Витя появился в её жизни вновь слишком внезапно, слишком неожиданно; появился, чтобы сломать привычный жизненный уклад и всё перевернуть с ног на голову. Совсем как в восемьдесят седьмом, когда всё, что их объединяло — один класс. И теперь он снова оказался слишком близко, и Лиза не страшилась вновь наломать дров, потому что понимала слишком чётко — без него её жизнь никогда не станет настоящей. Первая любовь оказалась слишком сильной.       Она оказалась единственной.       Стоило забыться хотя бы на несколько минут, и память уносила в погружённый в полумрак гостиничный номер, где в воздухе витал невыносимый жар разгорячённых тел. Именно та ночь дала Лизе окончательно понять, что в её жизни не имелось места другому мужчине. Витя забрал всё, и винить его попросту смешно.       На губы набежала слабая улыбка.       Витя очень явно чувствовал свою ответственность за случившееся; говорить на эту тему не приходилось, однако Лизавета в том не нуждалась — видела и так. И — странное, наверное, дело — вовсе его не винила. Почему, понять не могла, да и не пыталась. Простила давно, вот и весь, наверное, ответ.       Осознание рождало в душе отчаянный страх — Витя пошёл по краю. Былая страсть к фарцовке не прошла даром, и, если у Лизы получилось вырваться из заманчивого круговорота, то у него — нет. И Витя отчаянно рвался дальше, желал большего, не понимая, что дорожка давно уже стала кривой. Отчасти понять его можно — времена настали слишком тяжёлые, и за каждую копейку приходилось рваться на куски. Однако честность поступков рисковала навсегда остаться позади, и Лиза боялась, что однажды её Витя переступит незримую черту навсегда. Потому что на том пути, который он выбрал, рано или поздно всегда появляется нечто, что делит жизнь на «до» и «после», не оставляя шанса отступить. А самое страшное — Лиза понимала, но верить отчаянно не желала, — что Витя бы не отступил. Никогда. Даже если бы шанс представился.       А что она? О том и рассуждать толком не приходилось, потому что уверенность оказалась непоколебимой — она бы осталась с ним. Быть может, сумела бы устоять, не нырнуть в омут с головой вновь, потому что из-за неё уже погиб Юрка, потому что её рвение уже привело к самым страшным итогам. Но она бы не смогла оставить Витю.       Той ночью он признался ей в любви. Вновь и вновь вспоминая, как негромко и хрипло звучал его голос, Лиза чувствовала неуёмную дрожь во всём теле и понимала, что ждала этих слов всю жизнь. И сейчас уверенность зрела в душе: стоило только ему позвать её с собой — и она бы пошла. Всегда была бы если не рядом, то чуть позади, но ни за что бы не отступила.       Замыленный взгляд скользнул к фотографии. Та девочка в джинсовой куртке даже представить не могла, что с ней случится к девяносто первому году. Авария, гибель самого близкого друга, кома, шрам от трепанации, который так удачно можно найти среди пышной копны волос, если только знать, где прикасаться — всё стало обыденностью, Лизиным прошлым, настоящим и будущим. Слишком ярки отголоски, и вряд ли они когда-нибудь потускнеют. По крайней мере, врачи и результаты обследований говорили именно об этом. Глядя на снимок, Лиза вдруг впервые задумалась: смогла ли она отказаться от всего, что имела тогда, чтобы не оказаться в своей нынешней ситуации? И понимала лишь одно — смогла бы.       Лишь бы Юрка остался жив. Лишь бы отношения с Витей не закончились крахом.       Давно знакомая горечь таблеток сменилась не менее привычной прохладой воды. Поморщившись, Лиза приложила ладонь к губам и медленно вдохнула. Если бы только она не села тогда к Юрке в машину! Если бы только отказалась от его предложения — он бы один, верно, тоже никуда не поехал. Она могла сберечь сразу несколько судеб, а в итоге поддалась мимолётной слабости.       И теперь всё, что ей оставалось — как можно серьёзнее относиться к собственному здоровью, чтобы прожить подольше. Это единственное, что она могла сделать для Юрки. Именно поэтому ей никогда всерьёз не приходило в голову сделать то, чего так страшилась мама — наложить на себя руки. Слишком просто. Слишком трусливо.       А теперь ей и подавно нельзя сдаваться — потому что в её жизни вновь появился Витя. Потому что ей страшно за него, потому что он совсем рядом. Потому что он рискует оказаться на самом краю, а она могла вовремя схватить его за руку и удержать.       Тихонько выдохнув, Лиза посмотрела на тёмное ночное небо. Один-единственный вопрос застрял под горлом, и озвучить его, даже самой себе, даже шёпотом, отчего-то не хватило смелости.       Как ей уберечь Витю?