***
Кисе выглядит, как школьник, пойманный за списыванием, когда сидит перед Момои, которая после напряженного разговора с Дайки всё поняла. Поняла, что её призрачные надежды на лучшее не оправдались, что Рёта был прав, и что этот самый Рёта всё рассказал Аомине, хотя они условились выждать некоторое время. — Ты рассказал ему, — констатирует Сацуки, недовольно глядя на блондина. — Ну, извини, что не смог смотреть, как моего лучшего друга обманывают, — вспыхивает Рёта. — Мы же договаривались, что я поговорю с Тецу и... — О чём с ним можно разговаривать?! — фыркает Кисе, как будто ему неприятно одно лишь упоминание о Куроко, как будто он не Аомине изменял, а самому Рёте. — Вообще не понимаю, как он так может поступать с Аомине-чи, после всего того, что он сделал для него. Это же нож в спину, нет? — И всё-таки тебе нужно было дать шанс им самим во всём разобраться, ведь, в конце концов, их личная жизнь — это прежде всего их дело. Только их и никого больше. — Нет, не нужно было, — упрямо твердит Рёта и напоминает сейчас капризного ребёнка, из-за чего Сацуки вздыхает и опускается рядом с ним, положив голову ему на плечо, словно она в один момент потеряла все силы. — И что теперь будет? — выдыхает она. — Не знаю, — честно отвечает Кисе. — Я вообще перестал понимать его. Знаешь, когда я с ним разговаривал, он сказал мне, что знает, что Куроко бегает налево. — Сацуки поднимает взгляд на Рёту и вопросительно хмурится, на что Кисе кивает. — Но ему как будто было всё равно. — Но это же не так, — не верит Момои. — Аомине-кун ведь любит его, хоть и пытается это скрыть. Рёта пожимает плечами. — Он сказал, что Куроко ничего ему не должен. И если бы раньше Кисе услышал подобную фразу, то насторожился бы, но сейчас он слишком зол на Куроко, даже почти ненавидит его, потому что он обманул. Потому что предал. Поэтому для него лучший вариант — это тот, в котором Куроко исчезнет из их жизни и жизни Аомине, в частности. Кисе кипел от возмущения, наверное, даже больше, чем сам Дайки. Со стороны казалось, будто Аомине вообще не потерял душевного равновесия. Просто был собой, как будто ему ни холодно, ни жарко с ним Куроко или ушел к другому. Подумаешь, какой пустяк. Расстраиваться еще из-за этого. Так что сначала недоумевали Рёта с Сацуки, глядя на Дайки, который по-прежнему был остр на высказывания, вёл себя по обыкновению надменно и насмешливо, порой, даже слишком, и так же, как и всегда, уходил на некоторое время в приватные комнаты на потрахушки. «Он в норме», — думал Кисе. — «Это же Аомине Дайки, а он не станет расклеиваться из-за каких-то сорванных отношений, ведь в любом случае ему есть с кем спать». Так думал Рёта, когда смотрел на друга в клубе, но почему-то он не допускал мысли, что в характере Дайки также переживать всё в одиночку, за закрытыми дверями его квартиры. Кисе, ослепленный своей злостью и гордостью за безразличного, как ему казалось, ко всему этому дерьму друга, забыл, что Дайки всегда всё носит в себе. Его этому мастерски научила жизнь, ведь стоило ему немного дать слабину, он тут же получал удары в уязвимые, непокрытые бронёй места. Так что он научился контролировать свои эмоции и прятать свои истинные чувства от посторонних, даже если это были его друзья, которые желают ему только добра. И Аомине только на руку, когда все думают, что ему похуй на всё, что он ублюдок бессердечный и так далее. Аомине не нужны лишние размусоливания всего того, что с ним происходит. Хватит. Он этого досыта нажрался в прошлом.***
Кагами подшучивал над внезапно заскромничавшем и отчего-то поникшим Куроко, который после смены в кафе просто пришёл к нему и сказал, что с Аомине они разошлись. Тецуя выглядел так, будто он впервые в доме Кагами. Как будто это не он тут смущал соседей за стенкой громкими стонами. Он вёл себя как гость, вежливо присаживался на кресло, постоянно говорил «Спасибо» и даже попросил разрешения воспользоваться душем. — Да что с тобой? — не выдержал в конце концов Тайга. — Теперь это и твой дом. Он давно твой. С тех пор, как ты впервые пришел сюда. Так что завязывай со своими «Извини» и «Спасибо», а то бесит уже. — Извини, — рефлекторно ответил Куроко и тут же понял свою ошибку, на что Тайга только улыбнулся, протянув ему чистое полотенце. — Иди уже. Что-то заликовало в душе Тайги, когда Куроко вышел из душа и появился на кухне с взлохмаченными волосами. Сегодня Тецуя никуда не уйдет. Да и завтра тоже. Ему больше не нужно будет в спешке подрываться и нестись домой, потому что его дом теперь здесь. Кагами до сих пор не мог поверить в происходящее. Он так давно хотел, чтобы Куроко остался с ним. И до сегодняшнего вечера он думал, что ему будет достаточно, если Куроко останется всего на одну ночь, но теперь, когда Тецу возится рядом, заваривает свой любимый какао, Тайга понимает, что не отпустит его никуда и ни к кому. Тецуя просыпает какао мимо чашки, когда Кагами обнимает его со спины и сгребает в такие крепкие объятия, что сделать вдох не представляется возможным. — Кагами-кун? — теряется Куроко из-за этой нежности, к которой не привык. — Просто счастлив, что ты здесь, — так просто и открыто отвечает Кагами, и Куроко думает, чувствует ли Тайга, как бешено бьется его сердце в груди. Так и простояли минуту, наверное. Ложка дёргалась в дрожащих руках Куроко, пока Тайга губами касался кожи на шее Тецу, и это ощущалось так правильно и так хорошо, что Куроко хотел бы жить в этом моменте, исполненным нежности и любви, когда крепкие руки прижимают его к сильному телу, а горячие губы посылают по телу приятную дрожь. Но в момент нежности просачивается страсть, и эти самые сильные руки разворачивают Тецу лицом к Тайге, в томном взгляде которого поблёскивают искорки то ли счастья, то ли желания, то ли всё вместе. Кагами что-то произносит одними губами, и Тецу не успевает разобрать слов, потому что Тайга поднимает Тецу на руки и мягко опускает на стол, аккуратно смахивает влажную челку с лица Куроко и сминает его губы в поцелуе. Тайга проводит руками по бедрам Куроко, и Тецу уносит куда-то далёко за звёзды или в глубокие воды океана, волны которого окутывают его с головы до ног, и вдруг всё перестает иметь смысл. Прямо сейчас для него существуют только эта кухня, этот стол, руки Тайги на его бедрах и его губы. Всё остальное неважно. Куроко падает на простыни, а кажется, будто летит в пропасть с кипящей внизу лавой, когда Тайга покрывает поцелуями грудь, живот и внутреннюю сторону бёдер, когда кусает кожу и оставляет собственнические метки на теле Куроко. Тецуя почти задыхается в омуте порочного удовольствия, когда Тайга берёт в рот сначала головку его члена, а потом опускается ниже, расслабляет горло и вбирает всё до основания. Тецуя на грани. Кажется, что стоит коснуться его неосторожно и он рассыпется. Он стонет, не сдерживая с себя, путаясь пальцами в волосах Тайги, и чувствует себя так хорошо. Кагами наращивает темп, временами выпускает налитый кровью член изо рта, дует на головку, словно играясь с Тецу, проводит языком по всей длине и снова берёт орган в рот, подводя Тецу каждый раз к краю, но не давая сорваться вниз. — Кагами-кун, если ты не прекратишь, я сойду с ума. — Ты хочешь, чтобы я остановился? — Да, нет, не знаю, — тараторит Куроко, бьется в неистовстве, пребывает в агонии. — Чего ты хочешь? — дразнит его Тайга, упиваясь видом Куроко. Красные щеки, губа прикушена, ресницы трепещут. — Тебя, — задыхаясь, отвечает Куроко, отчаянно пытаясь вернуть контроль, если не над собой, то хотя бы над своим дыханием. Кагами не нужно просить дважды. Он мягко разводит колени Куроко в стороны, пристраивается между его ног, заводит руку за спину Тецу, отрывает его, такого податливого сейчас, от кровати, усаживает на свои бёдра, губами слегка касается влажной кожи Куроко и утыкается поцелуем в ямку над ключицами. — Такой красивый, — шепчет Тайга, проводя большим пальцем по приоткрытым губам Тецу. — И такой мой. Тецуя в ответ только прикусывает губу, и Кагами сначала осторожно, словно спрашивая разрешения, целует его, чмокает одними губами, смешивает своё дыхание с дыханием Тецу, не моргая, смотрит на него томным взглядом и теряет голову в таком же взгляде голубых глаз, запускает пальцы в растрепанные волосы и целует уже настойчиво, страстно, со всем желанием, что переполняет его прямо сейчас, со всей любовью, которую он испытывает и которую хочет отразить в глубоком поцелуе. Куроко стонет в губы Кагами, когда чувствует пальцы Тайги внутри себя. Кагами ловит каждый его стон и целует, целует, целует, так что тецуя едва ли не хнычет, когда Тайга отстраняется от него, чтобы прошептать: — Тебе нужно приподняться немного, чтобы я... — и Куроко больше не нужно ничего объяснять, он понимает и затыкает Тайгу новым поцелуем, обнимая Кагами за плечи и приподнимаясь. Куроко отстраняется, откидывает голову, открывает рот в немом стоне, когда Тайга медленно входит в него. Кагами проводит языком по открытой шее и начинает двигаться. Внутри Куроко жарко, и Кагами идет на поводу у эгоистичного желания и хочет немного продлить этот момент, поэтому движение медленное, прерывистое, как дыхание обоих. Тайга проводит ладонью по спине Куроко, опускаясь к ягодицам, сминая их в руках, и не может больше себя сдерживать, глядя на стонущего Тецу. Он прижимает его к себе, кладет голову ему плечо и делает неловкий толчок — в такой позе ведущим должен быть не он, и Куроко, словно вспомнив, упирается ладонями в плечи Тайги и начинает двигать бедрами вверх и вниз, увлекая их обоих в горячий поток наслаждения, накрывшего их с головой. — Я твой, — внезапно говорит Тецуя, когда они уже лежат, измотанные и накрытые одеялом. Рука Кагами скользит по спине, кончиками пальцев вырисовывая незамысловатые узоры. — Ты просил меня отдать всего себя тебе. Я весь твой. Моё тело твоё, моё сердце и душа теперь тоже твои. Рука Кагами замирает. Тайга переводит взгляд на Куроко, который смотрит на него своими большими яркими глазами, смотрит так открыто, по-детски наивно, искренне и честно. — Пока это всё, что я могу дать тебе, большего у меня нет. — Большего и не нужно, — говорит Тайга и тянется поцелуем к губам Тецу.***
Рядом с Кагами Куроко себя чувствует так, словно его перекинуло в прошлое. На пару лет назад. В то время, когда он ещё был наивным подростком, для которого отношения были чем-то светлым и возвышенным, когда он легко открывал своё трепетное сердце для всего нового и готов был лететь за судьбой, пусть и не верил в неё никогда. Тецу казалось, будто сейчас он попал в то время, когда ещё не вляпался в отношения с Аомине и не познал, что вообще возможно любить кого-то, не рассчитывая на верность и прочее, с чем обычно ассоциируется любовь. Но вот он, Кагами, который искренне улыбается, всегда внимательно слушает, не отмахивается, смотрит таким открытым взглядом, который целует его по возвращении домой, сгребает в объятия, о чём-то болтает перед сном и урывает любую свободную минутку, лишь бы провести время вместе. Кагами именно такой парень, какого представлял себе Тецу в своих подростковых мечтах. Он умеет быть смешным, умеет быть серьезным и дерзким, горячим и терпким, и он не фальшивит. И Куроко кажется, будто всё это неправда. Так идеально, радужно и безоблачно не может быть, и это пока единственное, что тревожит его. Но когда Кагами снова обнимает его, то все переживания крошатся под натиском сильных рук, и Куроко вспоминает, что не всегда всё должно быть с подвохом. Ведь так? Кагами пытается быть романтичным, отчаянно старается походить на героев из тех произведений классической литературы прошлых веков, которые анализирует Тецуя, и в итоге его ухаживания временами напоминают клише. Ну, знаете, все эти розы, билеты в кино на последний ряд, столики в кафе, парные кольца. Может, банально и слишком приторно, но Куроко нравится. В конце концов, кому какая разница, если эти самые клише заставляют улыбаться. Кагами не устает повторять слова любви, такие простые и честные, но Куроко каждый раз вздрагивает, как в первый. Каждый раз чувствует тепло, которое несется по венам, учащает сердцебиение и взрывается алыми красками на бледных щеках. Однажды Кагами вытянул Куроко покататься по ночному городу. Поорать на воду с моста. Сделать несколько смазанных селфи и пару сумбурных видео. И Куроко, наверное, никогда не забудет тот нелепый, но особенный момент, когда они, проголодавшись, шли к квартальчику с круглосуточным кафе. По пути им нужно было пересечь маленький мостик, перила которого увешаны замками с именами влюбленных. Куроко даже не обратил внимания. Мост да мост. Но удивился, когда Кагами неожиданно остановился и дернул его за рукав ветровки. — В чём дело? — спросил Тецу, обернувшись. — Ты заметил, как называется этот мост? — сверкнул глазами Кагами, указывая пальцем наверх. Куроко поднял глаза и, едва прочитав название, тут же прикрыл их, улыбаясь. — Это «Мост поцелуев», так что... — не договаривает Тайга, хватает Куроко за руку и притягивает к себе, невесомо касается пальцами подбородка Куроко и мягко целует его губы. И впервые за долгое время у Куроко сбилось дыхание от такого невинного поцелуя. Куроко ушёл от Аомине каких-то полгода назад, но за эти шесть месяцев Кагами дал Куроко больше, чем Аомине за два года.***
— Всё-таки это правда, — вместо приветствия говорит Акаши. — Тебя не допустили. Аомине недовольно хмыкает, но гостя всё же пропускает. В квартире душно. В столбике солнечного света танцуют пылинки. Акаши идёт в гостиную следом за Аомине, по пути озираясь по сторонам, цепляясь взглядом за открытую и наполовину пустую бутылку виски. — Какая досада для твоей команды, — театрально вздыхает Сейджуро. — Они и без меня справятся, — вяло реагирует Дайки, падая на пол между диваном и журнальным столиком. — Не принижай себя, тебе не идёт, — отвечает Акаши. — И ты зря думаешь, что у них всё хорошо. Напротив, дела у команды прескверные. — Имаёши выкрутится. — Хм, посмотрим, эту игру они чудом вытащили, а следующий противник ещё сильнее, да и остальные команды сразу воспрянули духом, когда узнали, что ты не допущен. — Что за херня, Акаши? — не выдерживает Аомине, когда Сейджуро задевает больную точку. — Ты зачем пришел? Лекции мне почитать? — Нет, — с тем же спокойствием отвечает Акаши. — Я пришел на тебя посмотреть. — И что, нравится то, что видишь? — усмехается Дайки. — Нет, — прямо отвечает Сейджуро. — Ну, тогда проваливай. — Нет, — повторяет Акаши, поднимаясь с кресла и опускаясь на пол рядом с Дайки, который сворачивает для себя «косяк». — Ты это серьёзно? — спрашивает он, кивая на самокрутку. — У тебя и так уже есть проблемы, хочешь еще? — Бля, если ты реально пришел поиграть в мамочку, то лучше проваливай, — морщится Дайки. — А ты тогда прекращай заниматься этим дерьмом и жалеть себя, — строго произносит Акаши, почти приказывает. — Жалеть себя? — переспрашивает Аомине. — С чего бы мне жалеть себя? — А это тогда что? — Акаши кивает на бутылку виски и самокрутку в руках Дайки. — Я просто приятно провожу время, — говорит Аомине, пожав плечами. — Удивлён? — вскидывает брови Дайки. — Я веду такой образ жизни уже с давних пор, и ты решил только сейчас выказать своё удивление, слегка поздновато, не находишь? Акаши ухмыляется, сверкает глазами и еще несколько секунд молча смотрит на Аомине, который сворачивает себе новую самокрутку. — Тебе сделать? — спрашивает Аомине, не выдержав пытливого взгляда Акаши. Сейджуро отрицательно мотает головой. — Мне уже пора, не буду отвлекать, — произносит Акаши привычно вежливым тоном, прежде чем покинуть квартиру Дайки.***
Этим же вечером Аомине идёт в клуб. Вливается в пьяную толпу, танцует и где-то в глубине души хочет стать таким же безликим, как все эти тела, что окружают его и двигаются в такт музыке. Помнится он как-то раз говорил: «Я делаю что хочу, трахаюсь с кем хочу и когда хочу, и, возвращаясь домой, я также делаю что хочу — возвращаюсь домой к тебе». И нахрена теперь ему возвращаться домой? К кому? Никто его там не ждёт, и комендантского часа, от которого раньше так бесился, больше нет. Теперь хоть всю ночь торчи в клубе, в барах или где он ещё обычно пропадал. Теперь ночь может быть такой длинной, как он хочет, неограниченной. Но нужна ли ему эта дрянная ночь, если он чувствует себя паршиво. А в квартиру с её равнодушными стенами возвращаться еще паршивей. Парадокс какой-то получается, и от этого парадокса Аомине хочется разом выблевать все свои органы, лишь бы не чувствовать больше ничего. Но это вряд ли возможно, так что Аомине уже в которую ночь уходит из клуба с миниатюрными голубоглазыми парнями.