***
Момои оборвала телефоны Кисе и Аомине. Она оставила им по триста сообщений на голосовой почте, но до сих пор не получила ответа, так что она прямо сейчас, отпросившись с работы на пару часов, неистово колотила кулаками и пинками несчастную дверь квартиры Дайки. Открыл ей помятый Аомине, ему потребовалось несколько секунд, чтобы сфокусировать на ней свой сонный и всё еще хмельной взгляд. — Сацуки, — прохрипел он, морщась от собственного голоса. — Фу, — выдохнула Момои, учуяв резкий запах перегара и сигарет из квартиры. — Что вы устроили? — Праздновали преждевременную кончину отца, — с насмешкой произнес Аомине. — У тебя же послезавтра игра, — напомнила Момои, проскальзывая в квартиру мимо ссутулившегося Аомине. — Где Кисе? Дайки лишь кивнул в сторону гостиной, о чем тут же пожалел — неосторожное движение болью запульсировало в висках, а к горлу подступила тошнота. Лучше бы он сдох вчера. Кисе спал на полу, на чертовом ковре с густым ворсом, и жалобно скулил во сне. Сацуки, сжалившись, передумала будить его. — Я в порядке, — заверил ее Аомине, прочитав немой вопрос в обеспокоенных глазах, но снова сморщился от дикой головной боли. — Буду в порядке. Момои ничего не ответила, только быстрым шагом сократила расстояние между ними и обняла Дайки. Ей нужно было сделать это еще вчера, но только Аомине не позволил бы. Дайки пошатнулся и впервые возненавидел сладкий аромат духов Сацуки, который врезался ему в нос, вызвав очередной приступ тошноты и головокружения. Но он заталкивает рвотный позыв себе в глотку и проглатывает его, морщась от горечи, и обнимает Сацуки в ответ. Он знает, что Момои тоже сильно переживает, случившееся также сильно давит на нее, хоть она и старается скрыть свою печаль за беспокойством за Аомине, Дайки все равно замечает, как напряжены ее плечи. Ей тоже нужна поддержка. Ненавязчивая, незаметная, чтобы она продолжала думать, что Аомине ничего не знает. — Мне пора, — произносит Сацуки, отстраняясь. — Вы двое точно будете в порядке или мне нужно будет проконтролировать? Аомине ухмыляется, но на этот раз осторожно, чтобы боль в очередной раз не прострелила его голову. — Я позвоню тебе вечером, — обещает он, и Сацуки принимает его ответ легким кивком. Аомине закрывает дверь за подругой и падает на диван в отчаянном желании умереть, чем переживать агонию от интоксикации алкоголем и этой жизнью. На полу заворочался Кисе, который с тихим скулежом оторвался от пола и присел, хватаясь руками за голову. — Я больше не буду пить, — кряхтит Кисе, собирая непослушные конечности, и с трудом поднимается на ноги. Аомине выдавливает из себя сдавленный смешок, но даже в таком плачевном состоянии он способен плеваться скептицизмом. Кисе его ненавидит. Кисе уходит в ванную и запирается там почти на два часа, и черт знает, что он там делал, но через два часа он выходит из ванной свежий, полный жизни и сил. Аомине открывает голову от подушки и удивленно вскидывает брови при виде бодрого друга, который совсем недавно барахтался и скулил прямо на этом ковре. — Кто ты и что ты сделал с Кисе? — гремит Аомине, хмурясь. В ответ Рёта смеется. По-настоящему смеется, черт побери, и Дайки его ненавидит. Он хватается за подушку и швыряет его в Рёту, одна та не пролетает и метра. — Блять, — кряхтит Аомине и обессиленно опускается на подушку. Рёта бросает на Аомине жалостливый взгляд и ставит рядом с ним стакан с водой. — Я схожу за продуктами и за болеутоляющими, — полушепотом говорит Кисе, сидя на корточках у лица Аомине. Дайки согласно мычит в подушку, услышав об обезболивающих. Ему нужен аспирин. Целый день Аомине страдает от похмелья, пока Кисе источает свежесть и бодрость, за что Дайки его тихо ненавидит. Пили они одинаково, но расплачивается он один. Ну, как-то несправедливо получается. Ближе к вечеру Рёта против воли заталкивает слабо сопротивляющегося Дайки в ванну и поливает его еле теплой водой из душа, после садит его за стол и ставит перед ним чашку зеленого чая и какой-то бульон с плавающими в нем овощами, но Аомине молит о таблетке аспирина. — Никакого аспирина на голодный желудок, — с важным видом произносит Рёта. — У тебя в желудке и без того всё не слава богу. — А ты какого хуя такой бодрый? Аж бесишь. — Просто кто-то не умеет пить, — смеется Кисе, и вот это нихуя себе предъява.***
Кагами утром вместо университета идет к дому Алекс, чтобы поговорить с Химуро, но Тацуя съехал и снял небольшую студию где-то недалеко от центра. Адрес она не знает, но дает номер телефона Тацуи, смерив при этом Кагами очень недобрым взглядом. Химуро теперь живет в десяти станциях метро от дома Алекс и в двадцати минутах езды от дома Кагами. Это оказывается небольшая квартира на третьем этаже пятиэтажного дома. Рука Кагами дрожит, когда он стучит в дверь, из-за чего стук кажется слабым и нерешительным. — Тайга, — выдыхает Химуро пораженно. — Нужно поговорить, — серьезно произносит Кагами, на что Химуро согласно кивает. — Ты прав, — говорит он, — нам нужно поговорить. Тацуя проходит внутрь, и Кагами молча следует за ним в небольшую гостиную, где стоит миниатюрный диван, старенький комод с пустой вазой и деревянный столик у окна. И в этой крохотной комнате Кагами чувствует себя слишком тесно, зажато, ему кажется, будто здесь недостаточно кислорода, чтобы им с Химуро можно было оставаться спокойными. Он сглатывает, когда Тацуя останавливается и резко поворачивается к нему лицом. Кагами так и остается в дверях гостиной, отчего-то не осмеливаясь сделать еще шаг. — Ты сказал ему? — прямо спрашивает Тацуя, врезаясь в Тайгу серьезным взглядом, от чего Кагами почувствовал неприятный холод на спине. Он не смог выдавить из себя честный ответ, поэтому лишь отрицательно мотнул головой, опустив глаза в пол. Кагами чувствовал себя паршиво. Он уже десять раз успел засомневаться в правильности своего решения прийти сюда. — Ясно, — сухо произносит Тацуя, скрестив руки на груди. Ему тоже неуютно, и этим неосознанным жестом он пытается защитить себя, потому что в последнее время ему все чаще кажется, что совсем чуть-чуть и он рассыпется на мелкие-мелкие осколки, превратится в стеклянную пыль. — О чем ты хотел поговорить? «О нас», — хочет сказать Кагами, но слова застревают в горле, зажатые стыдом и чувством поражения. Не отпускает ощущение, будто он неизбежно проигрывает самую важную партию в жизни, как будто для него нет и шанса на победу, а каждый его шаг делает проигрыш еще ближе, поэтому Кагами раз за разом пропускает ход. — Ты попросил меня остаться, — снова начинает Химуро, и Кагами, наконец, поднимает на него глаза. — Зачем? — Я не знаю, — выдыхает Тайга упавшим голосом, выдержав короткую паузу. Он смотрит на Химуро такими потерянными глазами, что напоминает запуганного котенка, и это не совсем то, что привык видеть Тацуя, что он запомнил в Тайге. В этом Тайге нет привычной уверенности, нет твердости во взгляде, стерлась с лица решительность, а голос звучит тихо и совсем не похож на голос Тайги. Кагами выглядит как в тот самый день, когда они сыграли ту роковую партию в баскетбол. — Я не знаю, — повторяет Тайга. — Я думаю, я боялся снова позволить тебе уйти. — Почему? — спрашивает Химуро и удивляется тому, как спокойно звучит его голос, хотя внутри всё трясется. Кагами не отвечает, просто смотрит на него этим невыносимым взглядом, который Химуро никак не может прочитать. — Ты любишь меня? — задает свой главный вопрос Тацуя, запоздало понимая, что не хочет знать ответ, потому что не выдержит, если услышит жестокое «Нет». — Люблю, — отвечает Кагами, и Химуро кажется, будто его пронзило стрелой и ударило током. Честность Кагами всегда была такой, как электрошок — всегда поражала до мозга костей. — Но и Куроко я тоже люблю. — И сейчас ты пришел сюда, чтобы сказать мне, что выбираешь его? — нападает Химуро, чувствуя себя обманутым. Лучше бы Кагами вчера сказал ему уехать вместо того, чтобы попросить остаться, и сейчас всё не сводилось бы к этому бессмысленному разговору. — Нет, — поспешно заверяет Тайга и, чуть помолчав, добавляет: — Я запутался. Я обещал Куроко. Я дал ему обещание. Я люблю его, он по-своему дорог мне, и я не могу с ним так поступить, но и не могу отказаться от тебя... почему-то. — Потому что ты всё еще любишь меня, — подсказывает Тацуя и не верит, что действительно сказал это, и в следующую секунду он смотрит на Тайгу так, словно видит его впервые. — Да, — отвечает Кагами, снова поражая Химуро током. — Люблю. Несмотря ни на что люблю и снова хочу сделать выбор в пользу тебя, хотя однажды ты выбрал не меня. Я смог пережить это, я даже смог простить тебя, но только отпустить тебя я так и не смог. И забыть не смог. И разлюбить тоже, как бы сильно я ни старался. Кагами говорит все это, и глаза Химуро расширяются. Он смотрит на него стеклянными глазами, его глаза пропитались чем-то незнакомым — это не ужас, но что-то очень похожее, это... поражение. Химуро выглядит пораженно. И это разрушает Кагами изнутри. Всё еще глядя на Тайгу, Химуро медленно приближается к нему. Он протягивает пальцы, мягкие, длинные, изящные, и не ломая зрительный контакт, осторожно проводит холодными пальцами по губам Кагами. Химуро смотрит на него отчаянно-благоговейным взглядом, и Тайга даже не может сделать гребаный вдох — его губы горят от холодного прикосновения пальцев. Блять, и это слишком. Слишком для них обоих. — Я знал, что никогда тебя не заслуживал, — надломлено шепчет Химуро, черты его лица выглядят хрупко, словно сделаны из фарфора. Если честно, прямо сейчас кажется, что весь Химуро сделан из фарфора, из хрупкой керамики с маленькими, почти незаметными трещинами на гладкой поверхности — одно неосторожное движение или слово, и Тацуя сломается. Химуро произносит слова, которые, возможно, носил в себе все эти годы, и Тайга чувствует, как он рушится изнутри. Он осторожно накрывает руку Химуро своей, аккуратно оборачивает пальцы вокруг холодных ладоней Химуро и прижимает их к своей груди. — Больше никогда не смей так думать.***
Тайга проводит в квартире Химуро весь день. Они сидят в крохотной гостиной и упорно игнорируют внешний мир, и даже когда за окном темнеет, они не включают свет, чтобы не разрушить хрупкий, но такой важный и даже возможно интимный момент. Они даже говорят приглушенными голосами, чтобы сохранить магию особого момента. — Я надеялся забрать тебя обратно в Нью-Йорк, — признается Химуро и усмехается, — потому что мне казалось, что раз мы там были счастливы, то нам именно туда и нужно вернуться. Кагами молчит и неотрывно смотрит на Химуро тем самым взглядом, ради которого Тацуя готов был сложить весь мир к ногам Тайги. — Так глупо, — продолжает Химуро, — но я верил, что если ты вернешься туда, то сразу всё вспомнишь. — Мне не нужно возвращаться в Нью-Йорк ради этого, — отвечает Тайга, подняв взгляд на Тацую, который озаряется улыбкой из серии «Я знаю что ты собираешься сейчас сказать». — Я никогда не забывал, — заканчивает Тайга, и Химуро издает тихий смешок и кивает будто самому себе. И словно в подтверждение своих слов Кагами осторожно притягивает Химуро к себе и целует его. Целует точно так же, как тогда, когда они были вместе, когда они буквально дышали друг другом и считали, что у них есть всё, потому что, кроме всепоглощающей любви, им не нужно было ничего.***
Кагами уходит от Химуро, чтобы чуть позже снова к нему вернуться, он чувствует легкость и спокойствие ровно до тех пор, пока не выходит из подъезда на улицу. Резкий порыв ветра, подобно пощечине, ударяет ему в лицо, отрезвляя, напоминая Кагами о нарушенном слове, которое он когда-то дал Куроко. Тайга долго бродит по улице, стыдливо прячет глаза от прохожих, как будто им известно о его проступке,как будто им есть до него дело. Кагами возвращается домой, когда на улице становится совсем темно и холодно, а вместо толпы людей у него остались пустые улицы. Кагами неспешно шагает под тусклым светом уличных фонарей, игнорируя холодные порывы ветра, и старается ни о чем не думать и тихо негодует, что человек не может отключить свои чувства, чтобы не испытывать эту бешеную агонию вины и отвращения. На автопилоте Тайга добирается до квартиры. Он намеренно медленно открывает дверь своим ключом и пытается успокоить себя за те жалкие минуты, которые он тратит, чтобы снять ветровку и кроссовки, но так и не находит сил пройти в комнату, где горит свет и где, наверняка, Куроко сидит над учебниками. Так что Кагами запирается в ванной, ополаскивает лицо холодной водой и репетирует перед зеркалом привычное выражение собственного лица и печально усмехается, понимая, насколько абсурдно он сейчас себя ведет. Кагами закрывает кран и направляется в комнату, где горит свет и где подозрительно тихо — не слышно нашептывания Тецу, когда он учит новый материал, не слышно шороха страниц. Кагами тихо, почти на цыпочках, заходит в зал и видит Куроко, заснувшего в неудобной позе на диване. Открытая книга лежит у него на животе, растянутая футболка съехала с одного плеча, очки сползли на кончик носа. И глядя на такого Тецу, Кагами сомневается, что найдет достаточно сил, чтобы сказать ему правду, и тем самым причинить ему боль. Он подходит к дивану, аккуратно забирает книгу из расслабленных рук Тецуя, осторожно стягивает с его лица очки и горько улыбается, когда Тецуя морщит нос и издает какой-то смешной звук во сне. Тайга накрывает Куроко покрывалом, которое тот, по-видимому, скинул на пол, и смотрит на умиротворенного Тецу, не отрываясь несколько минут, и чувствует, как вина бурлит в нем, перерастает в ураган и набирает обороты, ломает изнутри ребра, обжигает кислотой все внутренности и порождает в Кагами отвращение к самому себе. Он наклоняется, осторожно, стараясь не разбудить, убирает челку со лба Куроко и легонько, извиняясь, целует его в лоб. Куроко шумно вдыхает воздух и просыпается, глядя на Кагами сонным, расфокусированным взглядом. — Где ты был? — сквозь дремоту хрипит Куроко, неловко выпутываясь из покрывала и потирая сонные глаза. — Я приготовлю постель, — игнорирует вопрос Тайга. — Ты устал. Куроко согласно кивает и, сам того не подозревая, позволяет Тайге себя обмануть.***
Куроко просыпается в кровати один, и прежде чем он успевает огорчиться, он слышит возню на кухне. Лениво потянувшись, Тецуя неохотно вылезает из-под одеяла и босыми ногами шлепает до кухни, где Тайга увлеченно жарит яичницу и при этом успевает что-то делать в телефоне. — Во сколько ты вернулся? — хмурится Куроко, усаживаясь за стол. Кагами резко обернулся, застигнутый врасплох внезапным появлением Тецуи. — Мы же разговаривали вчера, — ушел от ответа Тайга. — Ты разве не помнишь? Куроко удивленно захлопал глазами. — Правда? — он задумался, прокручивая в голове прошлый вечер, но так и не вспомнил, когда они успели поговорить с Кагами. — Не помню, — в конце концов, сдается он. — Неудивительно, — отвечает Кагами, — ты вчера был жутко уставший, так что мы почти сразу пошли спать. — Ясно, — вздыхает Куроко, зевнув. — Похоже, пришло время пересмотреть свой график. — Да, наверное, — отвлеченно произнес Кагами скорее из вежливости, и в этот миг Куроко заметил, что что-то изменилось, хотя на первый взгляд всё было по-прежнему. Возможно, ему и в самом деле пора разгрузить себя. Завтракали молча под звон приборов о тарелки. Впрочем, очень скоро Кагами разделался со своей порцией и стремительно покинул квартиру, бросив напоследок, что очень сильно опаздывает, а тренер не терпит опозданий, но откуда же Куроко было знать, что Тайгу временно отстранили от тренировок.***
Дни превращаются в сплошное решение проблем, которые до этого Куроко старался игнорировать. Ему необходимо разобраться с курсовой, сдать проклятый зачет по профильной истории, который он никак не может заставить себя выучить, а преподаватель уже не питает абсолютно никаких надежд в отношении Куроко, еще нужно написать заявление об уходе из волонтерского отряда, что Тецуя также не может заставить себя сделать, потому что ему безумно нравится быть частью этого, но, к сожалению, в сутках всего двадцать четыре часа, а он не обладает способностью находиться в двух местах одновременно. Да и мама уже стала беспокоиться из-за вечно усталого вида сына и его долгов по учебе, которых раньше Куроко никогда не допускал. Тецуя обещает матери и себе, что со всем разберется и очень скоро, так что поводов для беспокойства нет. И он сдерживает слово — уходит из отряда и, благодаря появившемуся времени, старательно занимается профильной историей, запоминая все даты и имена, и в конечном итоге сдает зачет на отлично, вернув расположение строгого преподавателя. А после успешной сдачи сессии Куроко вдыхает полной грудью свободу и со спокойной душой уходит на летние каникулы. В кафе он берет дополнительные смены и совсем не замечает, что с Кагами они стали проводить меньше времени вместе, стали меньше разговаривать и писать друг другу смс. Он безоговорочно верит Тайге, когда тот говорит ему, что уезжает на несколько дней на соревнования (пару раз он действительно говорит правду) или что команда отправляется в тренировочный лагерь. Но на самом деле Кагами сбегает к Химуро. Тайга возвращается к прошлому, чтобы построить будущее. И лишь однажды у Куроко промелькнуло подозрение, что кое-что изменилось. Тогда был холодный ветреный день. Куроко возвращался домой, закупив по дороге продукты и пакет любимых мармеладных мишек, но когда он открыл холодильник, то вдруг обнаружил, что продукты, которые он покупал в прошлый раз стоят нетронутыми и уже начали портиться, хотя раньше еды им хватало максимум на три-четыре дня, потому что Кагами всегда готовил много, да и ел он тоже много. Раскладывая продукты, Куроко вдруг понял, что очень давно они с Кагами не готовили вместе и стали реже ужинать вдвоем, словно они просто соседи по квартире и не более. Сердце тихо заныло в груди. Куроко почувствовал себя виноватым — он слишком много работал, приходил домой позже обычного и практически всегда уставший и почти сразу заваливался спать, а Кагами, должно быть, чувствовал обиду, но почему-то никогда её не выказывал. Нужно будет с ним поговорить, извиниться. Может, даже следовало бы взять на работе отгул и съездить с Кагами на горячие источники, к примеру.***
— Останешься? — с надеждой в голосе спросил Химуро. — Не могу, — тихо отвечал Кагами. Он не любил, когда Химуро задавал подобные вопросы, потому что из-за них он чувствовал себя настоящим дерьмом. Химуро разочарованно выдохнул. — Когда ты скажешь ему? — Когда придет время, — уклончиво отвечал Кагами, застегивая джинсы. — Нужно было сказать ему с самого начала, — упрекает Тацуя, пристально глядя на напряженного Тайгу. — И сейчас не пришлось бы врать и скрываться. — Всё, я пошел, — резко бросил Тайга, вдруг разозлившись из-за слов Химуро. Он прекрасно понимал, что давно уже следовало бы рассказать Тецуе правду, но каждый раз возвращаясь домой и видя Тецу в нелепой домашней одежде или спящим, такого уязвимого и беззащитного, он никак не решался на честность, не решался сделать Тецуе больно, хотя и понимал, что всего лишь оттягивает неизбежный конец.