Хороший, плохой, ушастый: Последняя глава

      Солнце бодро карабкалось к зениту и припекало все сильней, словно отвергая саму мысль, что где-то еще может быть холодно, но зима не сдавалась. Короткая и почти бесснежная в этих краях, она брала своё промозглыми ветрами, то и дело налетающими на путешественников в последнем шансе взять реванш у наступающей весны.       Хигураши Кагоме поежилась, когда очередной порыв бесстыдно проник под подол её широкой юбки-брюк, но даже не бесцеремонное прикосновение бесплотных ледяных пальцев к голени заставляло её снова и снова с сожалением оглядываться назад. Кагоме понимала, что белые стены Санта-Каталины скрылись из виду много часов назад, но незаглушаемый голос совести умолял о неком знаке прощения.       — Ты все еще переживаешь за Шиппо? — невозможно подкрасться на пустой дороге, но Санго это удалось. Кагоме вздрогнула и виновато улыбнулась:       — Да. Думаю, мы поступили с ним нехорошо.       Хайдзия пожала плечами:       — В каком-то смысле — да, это было жестоко. Но в самом деле… не собиралась же ты взять с собой мальчика? Я знаю, ты к нему особенно привязалась, и он тебе, да и всем нам, здорово помог и не однажды, но тащить ребенка в подобное путешествие? — Санго покачала головой. – Допусти я мысль, что это возможно – не раздумывая взяла бы с собой Кохаку, но это опасно! – твердо сказала охотница. – Сешемару тоже не стал брать с собой девочку, с которой он постоянно возится. Слышала бы ты, как она плакала, когда он уезжал!       — Все верно, все правильно, но… то, как мы это сделали, не дает мне покоя, — пробормотала Кагоме.       — Не мы, а они, — безмятежно поправил её приблизившийся Мироку и кивнул на Облачных псов, которые ехали далеко впереди по бокам от управляемого Джакеном фургона. Лягух пытался отодвинуться как можно дальше от Инуяши, сползая по облучку в сторону Сешемару и невольно направляя мулов в направлении ёкая, прижимая того к обочине. После верный слуга суетливо выправлял движение вверенного ему гужевого транспорта, но через пару минут все повторялось. В результате фургон двигался по дороге волнами, оставляя в пыли колесами почти правильную синусоиду. Инуяша, глядя на это, злорадно ухмылялся.       Санго и Кагоме некоторое время смотрели на все эти маневры, а потом Хигураши не выдержала и заметила:       — Не могу понять, что изменилось. Кажется, они собачатся по—прежнему, но… — девушка озадаченно замолчала.       — Но словно по инерции, — подхватил её мысль Мироку. – Это нормально, — молодой человек сильно наклонился к девушке, и в ту же секунду Инуяша, словно что—то почувствовав, обернулся и ожег его злым взглядом. Хоши засмеялся и примирительно помахал Облачному псу. – Так о чем это я… А! Инерция! Я и не надеялся, что мир и благодать наступят моментально. Сомневаюсь, что они вообще наступят, — Мироку не выглядел расстроенным такой перспективой, он удовлетворенно любовался братьями. – Будем реалистами. Многие годы неприязни не перечеркнешь за пару дней. Но они уже могут находиться на расстоянии пары метров друг от друга и не устраивать смертоубийство!       — Какой-то вы излишне довольный, господин Хоши! – Санго подозрительно поджала губы.       — А есть причина для расстройства, госпожа Хайдзия? – Мироку лукаво вскинул бровь и подъехал к охотнице, словно ненароком опуская руку на заднюю луку её седла. – Солнце светит, птички поют…       — А вот меня многое беспокоит! – Санго пришпорила Кирару, вырываясь из зоны досягаемости шаловливых ручонок молодого священника. – Например, наше место назначения.       Кагоме невольно согласилась. Карта Сешемару не была такой подробной, как атлас Мироку, но даже по ней становилось понятно, что ехать им придется не день или два, а скорей несколько недель, если не месяцев, учитывая горы.       — У меня был шанс все обдумать, — Мироку продолжал улыбаться. – Почему нет? Сами подумайте. Очевидно, что наши батюшки заранее продумали схему распределения золотых пластин. Некоторые были доверены почтовой службе и попали в наши с вами руки, одна была вручена Сешемару лично, еще несколько спрятаны на относительно небольшой территории, поэтому нам и кажется, что так далеко на север пластина попасть не могла. Но предположим такой вариант развития событий: в попытке спрятать часть карты от Нараку ваш отец, госпожа Хигураши, специально поехал так далеко.       Кагоме понурилась. У Инуяши была хотя бы могила его отца, а она ничего не знала о своем.       — Может, и так, — прошептала девушка. – Папа был мастер на необычные решения, и если мы сомневаемся, то Нараку уж точно не мог подумать, что кто-то способен на такой шаг!       — Ну вот и хорошо! – приподнятое настроение Мироку, казалось, ничто не могло нарушить. Молодой человек улыбнулся девушкам одобряюще и, пришпорив Росинанта, поскакал догонять Облачных псов, вздымая клубы пыли. Кагоме закашлялась и придержала свою лошадку, не желая иметь дело с серой взвесью, повисшей в воздухе. Санго поступила так же.       — Дорога хорошая, — довольно сказал охотница. Кагоме, все еще покашливая, изумленно посмотрела на охотницу, потом огляделась.       Хигураши не особенно обращала внимание на пейзаж или, тем более, дорогу, но теперь увидела, что они едут по ровному пути, где под слоем земли чувствовалось твердое покрытие, возможно даже каменное, а обочины, хоть и заросли сорняками и кустами, явно носили следы продуманного обустройства с водостоками и местами для отдыха.       — Этот тракт был одним из самых оживленных на землях Племени, — Сешемару в наступившей тишине услышали все. – Торговые караваны, путешественники, пилигримы, стада скота заполняли его от горизонта до горизонта. Не сходя с него, можно было увидеть представителей всех человеческих рас и всех племен Они, а сейчас он пуст, — так же, как и дорога, пуст был голос ёкая. Все молчали, и только слышался стук копыт и скрип колес. ***       — Будем ночевать здесь.       Слова Сешемару вырвали Кагоме из дремы.       Они ехали целый день, только пару раз останавливаясь, чтобы дать передышку лошадям да размять ноги, и девушка устала. Седалище ныло, желудок бурчал, спина болела – больше всего хотелось со стоном лечь и не вставать часов десять, но любопытство чуть встряхнуло Хигураши, и она закрутила головой, пытаясь в наступивших сумерках разглядеть место для ночлега.       — Чей это дом? – с некоторой опаской спросила девушка у ёкая. Сешемару спешился и молча нырнул в небольшую калитку. Стукнул засов, заскрипели массивные створки, пропуская в глубь двора фургон, и только после этого лорд, отряхивая руки, ответил:       — Раньше это было постоялым двором. Сейчас он пуст, но когда-то принадлежал моей семье, — и плавным жестом указал на узор из трех красных шестиугольников с белыми цветами в середине, который выцвел и облез, но гордо украшал ворота.       — У Облачных псов есть гербы? – заинтересовался Мироку, следуя за фургоном.       Сешемару явно не был расположен к разговорам, но сквозь зубы ответил:       — Моны, не гербы. Морозник – цветок Ино-но-Тайшо. Обрамление у каждой семьи свое, — и считая тему закрытой, ушел.       Кагоме, которой помогал слезть с седла Инуяша, еще раз посмотрела на узор, вспоминая, что не раз видела его украшающим одежды Сешемару, а потом легкомысленно спросила:       — Инуяша, это и твой герб… мон?       Облачный пес резко отдернул руки так, что девушка почти упала, и зло буркнул:       — Я не Ину-но-Тайшо! – после чего тоже исчез в неизвестном направлении вместе с Казе. ***       — Опять я сказала глупость, — печально призналась Кагоме, гладя по носу свою кобылку. Она была в большой конюшне одна, и только усталое фырканье было ответом на её слова. – Надо бы тебе имя дать! – Хигураши расчесала пышную гриву лошадки, а когда та скосила на девушку умный лиловый глаз, решила: — Будешь Фиалкой!       — Кагоме, тебе помочь? – в конюшню заглянула Санго.       — Спасибо, я уже! – отозвалась Хигураши.       Хайдзия усмехнулась:       — Ну и хорошо! Пошли ужинать, а то Джакен взорвется от негодования, что заставляешь его любимого господина ждать.       — Пошли, — кивнула Кагоме. – Только руки помою. Слушай, а может, стоило ему помочь? Как-то неудобно…       — Я предложила, — Санго пошла рядом с подругой, — а он как развопился! Знаешь, как он меня назвал? «Самка человека».       — Как?! – ахнула Кагоме.       — "Человечихой" запретили пользоваться, вот лягушонок и мучается! – Санго улыбнулась немного зловеще. – Не волнуйся, ему уже объяснили, что так нас называть тоже не следует! ***       Ветер свистел между рассохшимися панелями, тщетно пытаясь ворваться в комнату, но, отогнанный заслоном из ширм и жаровен, только бессильно шевелил клочья паутины в углах. Кагоме поежилась под одеялами, но не от холода, а потому что находиться одной в незнакомой обстановке было неприятно. Прошлый раз, ночуя в похожих покоях в доме Сешемару, девушка была слишком уставшей и провалилась в сон очень быстро, не успев толком оглядеться, но сегодня заснуть все никак не удавалось. Может, дело было в том, что в поместье Сешемару чувствовался жилой дух, здесь же только тени от фонарика метались по стенам словно призраки, а звон маленького колокольчика казался плачем по былым дням. Фонарь и колокольчик повесил Джакен, на вопрос Хигураши: «Зачем?» заявивший: «Таков обычай!».       Кагоме поправила жесткую подушку и вздохнула. Несмотря на явную и нескрываемую неприязнь к людям, слуга Сешемару в поразительно короткий срок сумел придать старому постоялому двору жилой вид, отвергнув все попытки помочь ему, и если лорд Ину-но-Тайшо воспринимал заботу о своей персоне как само собой разумеющееся, то Кагоме было неловко. Они с Санго говорили, что вполне могут переночевать вместе, но Джакен оскорбился даже при намеке, что он не сумеет обеспечить всё на должном уровне. Пока путешественники ужинали, неутомимый слуга успел прибраться в комнатах. Изгнать чувство запустения до конца ему не удалось, но Кагоме признавала, что лягух постарался.       Девушка опять покрутилась. «Интересно, — вяло подумала она, – ширмы тут и были, или Джакен их с собой взял? А мне он специально поставил эти, с цаплями?» Остроклювые, длинноногие птицы, казалось, следили за Кагоме холодными глазами. Хигураши снова поежилась. Она бы предпочла, чтобы рядом была Санго, спокойная и внимательная, с которой можно было бы поболтать, обсуждая свои девичьи проблемы и секреты.       Очередной порыв ветра накинулся на фонарик, и подуспокоившиеся тени возобновили свои пляски. Внезапно Кагоме показалось, что среди них есть одна темней и плотней, чем прочие. Прижимая одеяла к испуганно забившемуся сердцу, Кагоме села на постели и негромко спросила:       — Кто здесь?       Тень шевельнулась, вытянулась, почернела. Девушка не могла отвести от неё глаз.       — Ты чего не спишь? – голос Инуяши заставил Кагоме вздрогнуть от неожиданности.       — Что ты там делаешь? – прошептала она, вставая и подбегая к раздвижной двери.       — Пхе, — сквозь плотную бумагу, заменяющую стекло в причудливом переплете створок, невозможно было точно рассмотреть, что творится на террасе, но знакомое фырканье вместе с ушастым силуэтом окончательно успокоили Кагоме. – Спи давай, дурында, не бойся, я тут, — проворчала тень.       Кагоме смущенно улыбнулась, вспоминая, как, казалось, уже вечность назад Инуяша точно так же сидел под дверями её комнаты на Гасиенде Жабы. Но… Хигураши нахмурилась… тогда было лето, и сидел Облачный пес в коридоре, а не на продуваемой зимними ветрами открытой террасе.       — Инуяша! – девушка толкнула дверь и тут же вскрикнула, когда получивший официальное приглашение холодный сквозняк ворвался в комнату. Кагоме и не думала, что тонкие стены и бумажные окна так хорошо хранят тепло.       — Вот дур-р-ра-то! Нафиг мерзнешь? – расстроился Инуяша, услышав стук зубов Кагоме, и нажал на створку, без усилий закрывая её обратно. – Спать иди давай!       — Ты тоже иди! – заупрямилась Кагоме, пытаясь выглянуть наружу. – Я в порядке. Не мерзни! – взмолилась она.       — Да я и не мерзну! — силуэт пожал плечами. – Спи! Как только заснешь, я сразу уйду! – не слишком убедительно пообещал Облачный пес.       — Тогда, — Кагоме снова попыталась выглянуть, — иди сюда! Тут тепло!       Инуяша прижал дверь с такой силой, что она заскрипела, и отчаянно замотал головой:       — Не-не-не! Мне и тут хорошо!       — Ты не хочешь меня видеть? – прошептала Кагоме.       Гулкий звук, с которым Инуяша сглотнул, был хорошо слышен.       — Я очень хочу тебя… — неразборчиво пробурчал он. Потом его силуэт еще потемнел, и Хигураши увидела, как к бумаге прижимается раскрытая ладонь. Девушка неуверенно прикоснулась к ней со своей стороны, чувствуя тепло.       — Почему все так сложно? – тяжело вздохнул Инуяша. – Помнишь, раньше мы тоже все время ругались, но было проще, а сейчас… все так запуталось.       Кагоме замерла, не отрывая кончиков пальцев от ладони. Инуяша только что сказал то, что мучило и её.       — Я не знаю. Мне немножко страшно, — призналась девушка.       — Мне… тоже, — выдавил Инуяша и быстро заговорил. – Ты только не уходи! Я что угодно сделаю! Я не буду, то есть буду, то есть… Я не хочу больше быть один! Я не могу без тебя! – выпалил он.       Кагоме слышала глубоко внутри его слов отчаяние и ужас.       — Я никогда не оставлю тебя по своей воле! – твердо сказала она.       Инуяша выдохнул и убрал руку.       — Хорошо. Иди спать, — смущенно попросил он.       — Иду, — улыбнулась Кагоме, послушно отошла от двери и забралась под одеяло.       Сон пришел к ней через несколько минут. ***       Полузакрыв глаза, Инуяша медленно шел по террасе, полностью сосредоточившись на том, чтобы сохранить запах Кагоме. Теплый аромат девушки окутывал его, но с каждым дуновением холодного ветра становился все слабей, превращаясь в воспоминание.       — Почему ты бродишь ночью?       — Ё! – появление Сешемару вырвало Инуяшу из транса. Парень дернулся, подскочил, чертыхнулся, шарахнулся и в довершении врезался в столб.       – Чтоб тебя! Сам какого хрена шарашишься?!? – тихо возмутился полукровка.       Ёкай, казалось, полностью игнорировал метания младшего брата, но на вопрос ответил, предварительно смерив Инуяшу взглядом с ног до головы, от чего тот прижал уши и оскалился.       — Новолуние. Не спится, — лорд поглубже засунул руки в рукава.       — Что?! А! Пхе, — фыркнул Инуяша. – А я и внимания уже не обращаю, — он задумчиво посмотрел на небосклон, где только звезды рассеивали мрак ночи.       — Плохо, — веско уронил Сешемару. – Это ночь памяти. Помнишь, раньше мы в такие ночи рассказывали истории? Начинали обычно с легенд, а потом переходили к страшилкам. Ты жутко их боялся.       Инуяша сумрачно смотрел на брата, не понимая, чего это ему вздумалось вспоминать подобное. Парень попробовал привычно разозлиться на надменного урода, но гнев, обычно легко вскипающий в душе, сегодня молчал. Инуяша передернулся:       — Больше не боюсь. Если бы истории о призраках были самым страшным в жизни… — он смолк, потом отвернулся, собираясь уйти, но Сешемару его остановил:       — Можно задать тебе вопрос?       Парень замер, медленно развернулся и посмотрел на Облачного лорда. Тот стоял, светлое пятно в ночи, и терпеливо ждал. Инуяша судорожно кивнул.       — Почему ты не вернулся? – видя, что смысл вопроса не дошел до полукровки, Сешемару уточнил:       — Почему ты не вернулся после того, как убежал? Я понимаю, когда матушка умерла, ты был в шоке, но потом… Даже ты должен был понимать… — Сешемару смолк и поправился. – Любому ясно, что ребенок не может выжить в бэдлэндах.       Инуяша молчал. Он по-прежнему ничего не чувствовал, только пустоту, смешанную с усталостью, и когда заговорил, его голос звучал едва не холодней, чем у ёкая:       — Зачем мне было возвращаться? Ты ясно дал понять, что я кусок дерьма, пачкающий твои белоснежные одежды, и мне нет места среди Облачных псов.       Сешемару шелохнулся. Мех его палантина взъерошился, но тут же опал.       — Ты мог бы прийти в другое Племя или к людям.       Инуяша почувствовал раздражение, но не на Сешемару, а на самого себя, на собственное равнодушие, и попытался спровоцировать ёкая:       — Ты совсем трахнутый придурок? Кто примет щенка Облачных псов, от которого отказались свои? А люди… — парень скривил рот в пародии на улыбку. – Скольких людей я видел? Пять—шесть, включая отца? Я о них знал меньше, чем о лягушках. С этими я хоть играл, когда твое величество стало слишком занятым для полукровки.       Сешемару на оскорбление даже не моргнул. Он словно пытался решить в уме сложную задачу. Инуяша решил ему помочь и прекратить этот тупой разговор.       — Не парь мозги, — махнул он. – Не вернулся и всё. Может, я сдохнуть хотел!       — Не верю, — спокойно сказал Сешемару, и вдруг Инуяша почувствовал запах мокрого леса, ощутил то отчаяние, которое чувствовал, стоя на коленях над стоячей протокой с револьвером у виска, вспомнил ужас и облегчение одновременно, когда нажал на спусковой крючок. Омут памяти затянул его, заставляя покрыться холодным потом и судорожно хватать воздух ртом. Мышцы ослабли, и Инуяша привалился к столбу, тихо надеясь, что его хотя бы не вытошнит при Сешемару.       — Почему? – не отставал ёкай.       Инуяше хотелось устроить скандал, зайтись в истерике, наорать, но сил ни на что это не было, как и желания. Все казалось каким-то ненастоящим, как в кошмаре, поэтому парень даже не удивился, услышав себя словно издалека:       — Я попал в сель… — он сглотнул и замолчал. Сешемару сказал:       — Знаю. Мы нашли твою курточку в том месте, где поток остановился, и подумали, что ты погиб. Хотя тело так и не обнаружили.       — Было бы странно, если бы обнаружили, — с усталым сарказмом заметил Инуяша. – Так вот… Меня здорово потрепало. В мозгах и так шурум-бурум был, а тут еще видно по голове прилетело чем-то. Короче… я все забыл, — в другой ситуации он бы насладился видом изумленно распахнувшихся глаз Сешемару, но сейчас ему было плевать. – Ни кто я, ни откуда, ни почему попал туда, куда попал – ничего.       — Когда ты вспомнил? – не часто ёкай позволял эмоциям появляться, но сейчас ясно было, что он шокирован.       Инуяша почесал шею. Его уже начинало пугать собственное спокойствие.       — Не знаю. Где-то… через год? Что-то всплывало и раньше, но мне тогда слегка не до воспоминаний было. Бэдлэнды не такие пустые, как кажется, так что меня быстро просветили, какая ценная у меня шкурка. Да только стоило подумать об Облачных Псах, как в голове начиналось, — парень постучал по виску: – «Нель-зя, нель-зя, нель-зя». Я и перестал думать, - он усмехнулся. - А потом… ну уже пофигу было… да и обжился я, ножом вот обзавелся, барахлом кой-каким…       — Обзавелся? Откуда? – эхом повторил Сешемару.       — От верблюда! – показал клыки Инуяша и с издевкой добавил: – Догадайся с одного раза, ты ж умный! Добрый дяденька траппер поделился! Сначала, правда, он хотел меня убить, но потом такой тихий стал… как труп… — парень непроизвольно вытер рот. — Эй, и не надо на меня так смотреть! – возмутился он. – Хотел, чтобы все по-другому случилось, надо было раньше думать! Надо было нам с мамой помочь… вот…       Взгляд у Сешемару снова заледенел:       — Я говорил уже, что то, в чем не может разобраться ребенок, подвластно разуму взрослого. Неужто думаешь ты, что я бросил вас? Это матушка прогнала меня. Ты должен помнить, какой она стала после известия о смерти твоего отца. Разум её помутился…       И тут вся безэмоциональность Инуяши лопнула в слепящем, безумном всплеске ярости. Он сам не понял, как оказался рядом с Сешемару, нанося ему сокрушительный удар в грудь. Ёкай охнул, шагнул назад, но на ногах устоял, а Инуяша уже снова заносил кулак, жалея, что брат снял свою дурацкую кирасу, и нельзя влепить в неё что есть сил, ломая пальцы и болью перебивая тоскливую мысль, что Сешемару прав. Гребаный—черт—его—дери—Сешемару—как—всегда—прав! Инуяша много лет запрещал себе обдумывать все, что случилось после смерти отца и до болезни мамы, её странное поведение, то, как она раз за разом отвергала помощь родственников и соседей, как винила старшего сына во всем, что случилось. Тогда, ребенком, Инуяша, не сомневаясь, принял сторону матери, но сейчас…       — Не тр-р-рогай маму! – прорычал он в лицо ёкаю, снова замахиваясь, но потом бессильно роняя стиснутый кулак и горько заканчивая: — А ты сам? Ладно другие, но ты!... Ты же видел, что ей плохо! Слишком своей новой вождюхинской властью был занят?! – гнев накатывал на Инуяшу волнами, понукая вцепиться в безупречное белое горло, маячащее совсем рядом. – Мы тебе только мешали, да?! Проблемы создавали?!       — Идиот! – неожиданно Сешемару взорвался. – Ты хоть понимаешь, что я тогда был младше, чем ты сейчас?!       — Йеп… — Инуяша опешил и заморгал. Для него старший брат всегда был некой абсолютной величиной, и простой подсчет прошедших лет выбил его из колеи.       — Тогда… тогда… какого черта ты полез в вожди?! Надо было просто отказаться!– нашелся Инуяша.       Сешемару уже снова придал лицу непроницаемое выражение, но не улегшиеся эмоции подсвечивали желтые глаза, выдавая бушующие за ними чувства.       — Меня готовили в преемники деда с детских лет, — ровно сказал он. – Это был мой долг и мое бремя – вот как я думал.       — А Совет куда смотрел? Была война, а они ставят Вождем мальчишку? – Инуяша поежился.       Сешемару искренне усмехнулся:       — О, Совет знал, что делает! Ты ведь знаешь, что из рода моего отца вышло три Вождя Племени?       — Ясен пень! – возмутился Инуяша. Длинный список Вождей он затвердил едва не раньше, чем научился ходить.       — Тогда ты должен помнить, что все они были… не слишком везучие, — улыбка Сешемару стала вымученной. – Совет рассудил просто: если я выкручусь – хорошо! Да здравствует Вождь! Если нет… можно будет с умным видом кивать и вздыхать: «А что можно было ожидать? Вы же помните, из какой он семьи!»       Инуяша покрутил головой. Мама с отцом всегда избегали политики, но быть Ину-но-Тайшо и не влезать во внутриплеменные разборки, это все равно, что утке не лезть в воду, и даже ребенком он неплохо ориентировался во фракциях Совета. К тому же дед по непонятным причинам очень любил таскать младшего внука с собой на собрания глав родов.       — Старые пердуны, — слабо заметил Инуяша и съехал спиной вниз по столбу, устраиваясь на террасе. Он поднял лицо к безлунному небу, давая ветру остудить все еще горящие щеки. – Странная сегодня ночь, — задумчиво сказал он.       — Да, — согласился Сешемару, тоже усаживаясь на доски настила и укрывая колени мехом. – Так что сокровище - это не только спасение для всех Облачных псов, это еще и мой последний шанс прервать проклятие семьи, — откровенно признался он.       — Слышь, — спустя какое-то время заговорил Инуяша, — а этот клад, он правда такой большой?       — Ты не слышал легенду о золоте Монтесумы? – удивился Сешемару. – Что, продолжим традицию историй в новолуние? – спросил он у Инуяши. Тот насупился и запыхтел.       — Слышал я! – огрызнулся. – Это то золото, которое собрал Кортес!       — Нет, — поправил его Сешемару. – Добыча Кортеса составляет лишь малую часть клада…       — Мне вот непонятно, — перебил его Инуяша, — как люди смогли победить? Ну ладно, были у них пушки и ружья, железное оружие и доспехи, да еще их и за посланцев богов приняли, но все равно! Меньше тысячи людей победили целую империю!       — Так рассказывают в миссии? – ёкай пристально посмотрел на брата, отчего тот смутился и дернул плечом:       — Ну-у-у… да.       — Хм, а о войске союзников, которым надоели «цветочные войны», рассказывали тебе монашки? О том, что империя была похожа на плод, выеденный изнутри червяками, имя которым - распри, некомпетентность правителей и алчность? Глупость и страх противника стали лучшим оружием людей. Монтесума сам отдал им Теночтитлан, сам задаривал подарками, грабя собственную страну. Он надеялся утолить жажду золота людей, но воистину, это было как лить воду в решето. В «Ночь печали», когда испанцы бежали из восставшего города, они смогли взять с собой лишь пятую часть золота, и та составила груз восьмидесяти носильщиков, но лишь единицы из них смогли пересечь дамбы, а ведь оставалось еще серебро и драгоценные камни. Когда через год Кортес вернулся, Куаутемок, новый правитель Теночтитлана, зная, что город обречен, решил сделать так, чтобы испанцы не получили ни крохи сокровищ. Он собрал всё ценное, что смог найти, и в последний момент сотни носильщиков в сопровождении воинов—Ягуаров ушли на север. Люди сокрушили защитников Теночтитлана, но их ждало жестокое разочарование – золота не было. Кортес пытал Куатемока, пытаясь выведать, куда пропали сокровища, но тот лишь смеялся в лицо врагу. А караван шел все дальше, при этом становясь все больше. Правители других городов в ужасе от того, что случилось с Теночтитланом, отсылали все свое золото прочь, надеясь таким образом уберечься от испанцев, и когда носильщики пересекли Реку, их было так много, что можно было стоять целый день на одном месте и смотреть, как мимо несут тяжело нагруженные корзины и тюки. Наконец жрецы выбрали место, где было решено спрятать клад, а после того, как он был скрыт, носильщики попросили воинов убить их, чтобы даже случайно люди не узнали, где лежит сокровище. Закончив свою кровавую миссию, Ягуары кинули жребий, и один из них убил своих товарищей.       — Действительно страшилка, — поежился Инуяша. – Тогда как стало известно об этой ухоронке?       — Я еще не закончил, — недовольно сказал Сешемару. – Говорят, что в конце в живых остались воин и жрец. Они и записали эту историю.       — Вот оно что. Ну да, Кагоме же сказала, что её отец нашел что-то там, где было про клад! Наверное, то самое, что записали эти двое, – сообразил Инуяша.       — Вряд ли, — Сешемару поднялся. – Язык древней империи умер вместе с ней.       — А Кагоме говорила, что её папа этот… филолог, вот! – с торжеством закончил Инуяша, тоже поднимаясь.       — Может быть, — согласился ёкай. – Пожалуй, я пойду, — он вдохнул и закашлялся: — Похоже, ты сломал мне ребро.       — Пфе! – без всякого сожаления фыркнул Инуяша. – Подумаешь! Заживет! Ты это… — он выпалил: — Не думай ничего такого! Я тебя все равно терпеть ненавижу!       Сешемару бросил:       — И я тебя.