Хороший, плохой, ушастый: Последняя глава

      Неказистая гасиенда притаилась в тени отвесных скал. Её беленые стены были просты, и на их фоне вдвойне прекрасным казался окружающий сад. Зелень травы радовала глаз, но некому было наслаждаться этой картиной. Внимание дрожащего от испуга Они—Тануки было приковано к стоящему на крыльце дома высокому черноволосому мужчине, чьи красноватые глаза смотрели с сочувствием и озабоченностью.        — Это были действительно Облачные псы? — Нараку, а это был он, задавал этот вопрос не в первый раз, и ответ был неизменен:        — Да, лорд Мусо! И не просто Облачные псы! Там был сам лорд Сешемару! — Тануки передернуло. — Может… может то, что мы делаем, неправильно, лорд Мусо? — робко спросил он.        Нараку широко улыбнулся. Человеческие зубы он удалил, и вновь выросшие клыки радовали своей белизной. Он сбежал по ступенькам и обнял Тануки за плечи:        — Что ты! Мы поступаем верно! Хватит нам прозябать в голоде и безвестности! Большие Племена должны делиться своим неправедно нажитым богатством с теми, кто нуждается в этом!        Завороженный его бархатным голосом и глубочайшей убежденностью в тоне, Тануки кивал, а Нараку продолжил:        — С Облачными псами я разберусь, — отзвуки истинного гнева слышались в этих словах. — А ты иди отдыхай и передай нашим братьям, что скоро я приду, и мы оплачем мертвых вместе! — слеза набухла в уголке глаза Нараку и выкатилась на щеку, и он, словно стыдясь своей слабости, закрыл лицо рукавом.        Расчувствовавшийся Тануки вскочил, поклонился и ушел, время от времени оглядываясь на лорда Мусо. ***        Когда посланец удалился, Нараку встал и, храня на лице скорбное выражение, зашел в дом. Он прошел через небогато обставленную гостиную, пересек патио и целенаправленно подошел к двери в задней стене. Открыв её, Онигумо начал спускаться вниз по вырубленным в камне ступеням. Стало понятно, что неброский домик в глубине каньона не так прост, служа всего лишь прихожей и маскировкой для лабиринта тоннелей в окружающих его горах, в которых «лорд Мусо» смог наконец расслабиться и сменить выражение лица на озабоченное.        Стремительно ворвавшись в большую комнату, он плюхнулся в обитое винным бархатом кресло, стоящее у дальней стены и весьма напоминающее трон, и огляделся. Его подручные сидели каждый в своем углу. Рэнкоцу жевал табак, надвинув шляпу на глаза. Хокудоши увлеченно копошился. Нараку слегка передернуло. Он подобрал этого альбиноса не так давно на севере, когда того собирались линчевать. Не сказать, что незаслуженно. Нараку и самому была не чужда бессмысленная жестокость, но… не настолько бессмысленная, какую проявлял этот, в сущности, еще подросток. Он был хуже Джанкоцу! Онигумо было совершенно все равно, чем там этот садист занимается, и он посмотрел в третий угол. Бьякуя, его личный садовник и пчеловод, мечтательно улыбался. Четвертый угол был пуст и Нараку нахмурился:        — Где Кагура? — отрывисто спросил он. Никто ему не ответил, и Онигумо со стоном закрыл глаза ладонью:        — Бесполезные тупицы! С кем приходится работать!        — Босс, что случилось? — без малейшего сочувствия поинтересовался Рэнкоцу.        Нараку оторвал ладонь от лица и посмотрел на стрелка.        — Зачем они едут на север? — медленно спросил он. — Мало того, что Сешемару портит мой план, так еще теперь выясняется, что его какого-то черта несет на север. Зачем?! За кладом?! Как там может быть клад?! Или они едут в Столицу? Или к северным Облачным псам? Что вообще творится? А?!? — рявкнул Нараку.        Рэнкоцу пожал плечами. У него были кой—какие соображения, например, что Облачный пес элементарно решил взять денег в долг под залог ненайденного клада у Совета Племен, но делиться с полукровкой ими он не спешил, привычно притворяясь тупым убийцей. Хокудоши и притворяться не надо было, а вырванный из своих мечтаний Бьякуя с таким недоумением заморгал своими красивыми глазищами с длиннющими ресницами, что Нараку снова со стоном спрятал лицо в ладонях.        — Бездари, бездельники, дармоеды, — скорбно охарактеризовал он своих приспешников. — Ничего поручить нельзя, все испортят!        Он бы долго еще жаловался на своих миньонов, но в комнату вихрем влетела Кагура.        — Где Канна?! — закричала она на Нараку.        — Откуда я знаю, где шляется твой выродок? — оскалился Онигумо.        — Нар—р—раку! — зарычала женщина, подступая ближе к полукровке.        — Кагур—р—ра! — не остался он в долгу, поднимаясь с кресла.        В воздухе повеяло грозой. Рэнкоцу оценивающе прищурился, Хокудоши заинтересованно крутил головой, радостно улыбаясь, один Бьякуя погрустнел.        Напряжение все росло, когда на пороге одной из дверей, ведущей во внутреннюю часть подземного лабиринта, появилась тоненькая, хрупкая девочка. Беловолосая, в белом платьице, она казалась почти бесплотной, напоминая грустного призрака. Сходство усиливало отсутствующее выражение лица, странные, очень светлые глаза, смотрящие в никуда, и зеркало, которое девочка прижимала к себе.        — Канна! — забывая о Нараку, метнулась к ней Кагура. Девочка вздрогнула, словно просыпаясь, и тихо вымолвила:        — Мама? ***       — Где ты была, дорогая! Ты же знаешь, мамочка волнуется, когда ты вот так исчезаешь! — Кагура обняла девочку.       — Я гуляла, - бесцветным, отрешенным голоском сказала девочка. — Гуляла, гуляла, с паучками играла…       — А откуда у тебя это? — Кагура попыталась взять из рук девочки зеркало, но та плотней прижала его к себе.       — Красивая грустная тетя дала мне его, — все так же безэмоционально сказала она.       — Видишь, ничего с твоим сокровищем не случилось, — сказал Нараку. Он смотрел на девочку с брезгливостью, чуть отклонившись, словно пытаясь оказаться от неё как можно дальше. — Я говорил — следи за ней. И так из—за неё полно проблем, а сама знаешь, что будет, если она выйдет наружу, — полукровка скривился.        Кагура зло сжала губы, а девочка подняла взгляд на Нараку, и её пустые глаза внезапно словно засветились.        — Чистое станет нечистым, — произнесла она, и её голос был глубоким и звучным: —       А нечистое — чистым.       Хорошее — это плохо,       А плохое — хорошо.       Жить значит умереть,       А умереть значит жить.       Сила таится в глубине       Священной горы Хакурей.        — Что за бред! — возмутился Нараку.        — О чем ты, детка? — спросила Кагура, но взгляд девочки снова стал туманным.        — Она так часто делает, — сказал Рэнкоцу.        — Так, хватит, — Нараку сжал пальцами переносицу. — Ты, — ткнул он пальцем в Кагуру, — убери её немедленно, или я за себя не отвечаю!        — Детка, иди к себе, — попросила Кагура, и девочка, послушно кивнув, ушла, растаяв в темных коридорах.        Нараку тем временем бросил в стоящую рядом с его креслом курильницу щепоть благовоний и сейчас глубоко втягивал ароматный дым.        — Кагура, — сказал он уже спокойным голосом, — я много раз просил следить за девочкой. Она в безопасности тут, под землей, пусть так и будет. Ни хочу никаких эксцессов, — он сел обратно в кресло. — Итак, ты знаешь, зачем твой муженек едет на север? — спросил он у Повелительницы ветра.        — Он не мой муж, мы развелись, — Кагура открыла веер. — Он не собирается делиться со мной своими планами.        — Он её прикончит, если снова увидит, так сказал! — довольно мерзко хихикнул Хокудоши.        Нараку раздраженно прищелкнул языком:        — Идиоты! Сплошное с вами расстройство! Итак, наши, верней мои, планы таковы… — он смолк и оглядел присутствующих. — Что, никому не интересно?!        Все промолчали. Нараку со стоном сполз на сидении пониже, пробормотал очередной нелестный эпитет и продолжил:        — Благодаря твоей др—рагоценной дочурке, я заинтересовался такими, как она, — он издевательски скалился на Кагуру, та поджала губы, но промолчала, а Хокудоши громким шепотом спросил у Рэнкоцу:        — Блаженненькими, что ль?        Стрелок не ответил. Нараку продолжил, адресуясь по-прежнему Кагуре:        — А ты знаешь, не такое это уж и редкое явление! Мне тут особенный экземпляр подобрали! Я думал тебя за ним послать, но, в связи с выходками лорда Сешемару, планы меняются! Доставка идет с севера, поэтому я сам поеду. Кагура, ты отправишься к своему мужу и разузнаешь, что он затеял.        — Он меня убьет, — тихо сказала Повелительница ветра.        Нараку досадливо поморщился:        — Не перечь! Пусти в ход свое женское обаяние, или чем ты там его в прошлый раз окрутила! Хокудоши, ты со мной, Рэнкоцу, ты в город, узнаешь новости, а Бьякуя останется на хозяйстве!        Отдав распоряжения, Нараку направился к двери, но у самого порога вдруг остановился и круто развернулся.        — Нет, так дело не пойдет! Что—то вы все больно радостные, кроме Кагуры! Переиграем! Рэнкоцу — со мной, Бьякуя в город, а Хокудоши — за домом приглядывать!        Оглядев вытянувшиеся лица своих помощников, Нараку удовлетворенно кивнул:        — Вот теперь все недовольны, а я доволен! ***        Нараку на секунду, словно в нерешительности, замер перед массивной дверью, но потом открыл её и вошел в богато убранную комнату, которую заливали светом десятки свечей. Потолок был затянут голубым шифоном, имитируя небо, а по всему помещению стояли вазы с живыми цветами. Но не вся эта роскошь влекла сюда Онигумо, а девушка, сидящая за пяльцами. Нараку залюбовался её точеным бледным профилем, склоненным над вышивкой. Взгляд мужчины скользнул по фигуре девушки, облаченной в глухое черное платье, которое казалось бы аскетичным, если бы шелк, из которого оно было сшито, не был полупрозрачным. Нараку сам выбирал этот наряд и сейчас, улавливая сквозь складки ткани ничем кроме неё не скрытые изгибы совершенного тела, он невольно облизнулся, чувствуя возбуждение.        — Ты ждала меня, милая Кикио? — промурлыкал он, подходя ближе.        — Нет, — отозвалась она спокойно, продолжая вышивать.        — Совсем—совсем? — прошептал Нараку склоняясь ниже, вдыхая аромат девушки, почти касаясь губами её нежной шеи, где цепочкой выступали позвонки, в которые так и подмывало впиться зубами.        Кикио не ответила, и Нараку почувствовал раздражение. После побега что—то в бывшей послушнице изменилось. Иногда Онигумо казалось, что её место заняла бездушная кукла.        — Что ты шьешь, милая Кикио? — мужчина провел пальцам по щеке девушки, желая убедиться, что это теплая кожа, а не холодный фарфор. — Цветы мне в подарок? — игриво спросил он. — Что за цветы? Алые, как твои губки, маки?        Иголка продолжала ровно и аккуратно класть стежок за стежком, а Кикио невозмутимо ответила:        — Тебе бы я вышила базилик и белую гвоздику*.        Нараку прищурился, но сдержался, засмеявшись:        — Какая ты стала прямолинейная! Но могу поспорить, все же немножко ты меня ждала. Хотя бы ради этого, — он отошел к столу, покрытому парчовой скатертью и взял с него бокал, в стекле которого тончайшей сетью сплелись разноцветные нити. Полюбовавшись игрой света, Нараку налил вина, потом вытащил из кармана маленькую склянку и накапал из неё в бокал, при этом краем глаза наблюдая за Кикио. Он заметил, как дрогнула, сбиваясь с ритма, игла, и девушка, воткнув её в полотно, нервно сжала руку в кулак, никак больше не выразив своего волнения.        — Ну же, возьми! — Нараку широким жестом предложил девушке бокал.        — Потом, — не глядя на него, отрезала пленница.        — Ну, потом, так потом, — согласился Онигумио. — А пока давай поболтаем, — он опустился в кресло, похожее на то, которое стояло в «зале приемов». Нараку знал, что Кикио ждет, когда он уйдет, и именно поэтому не торопился. ***        — … ты не представляешь, как сложно найти нормальных помощников, — неторопливо жаловался он. — Ничего сами не могут сделать! Даже мнения своего никогда не выскажут!        — Они тебя боятся, — ровно сказала Кикио. Она больше не вышивала, но по-прежнему сидела над пяльцами, вполоборота к Нараку, и не смотрела на него.        — А ты нет? — полюбопытствовал Онигуми.        — Мне все равно, — бесцветным голосом отозвалась девушка.        Нараку скрипнул зубами. Его раздражало это ледяное равнодушие. Он хотел пробудить в Кикио хоть отблеск чувств и знал, как это сделать.        — Слышала новость? Твой Инуяша вместе с братом и своей новой девкой, на которую променял тебя, едут на север. Все дальше от тебя, моя милая Кикио! Как думаешь, эта Кагоме горячая штучка? Уж точно не горячей тебя, милая Кикио! Но ты оказалась недостаточно хороша для Облачного пса и досталась мне! — издевательски прошипел Нараку и с огромным удовольствием уловил и сжавшиеся губы своей пленницы, и горькие складки между бровей. — Ну, не хмурься, милая Кикио, морщинки появятся! А я хочу, чтобы ты была прекрасна в тот миг, когда я оторву тебе голову!        Онигумо встал и подошел к девушке. Грубо схватив за руку, он поднял её и прижал к себе, чувствуя раздирающие его противоречивые желания — повалить эту тварь на пол и взять силой, избивая и калеча до тех пор, пока она не зайдется в крике. Всаживать в её белое тело клыки, оставляя кровавые отметины, душить, чувствуя, как трепещет угасающий пульс под пальцами… В тоже время ему хотелось просто обнять её, прижать к себе, ласкать, растопить этот ледяной панцирь, в который она оделась, заставить её отвечать на свои прикосновения, добиться её улыбки… Видение окровавленной Кикио вызывали в душе Нараку страх, а вид довольной — злость и раздражение. Не в силах понять, чего же он хочет, Онигумо стиснул лицо девушки и толкнул её к стене.        — Смотри на себя! Смотри на ту шлюху, которой ты стала из—за жалкого полукровки! — прорычал он, разрывая на ней платье до пояса, но тут же понял, что зеркала перед Кикио нет.        Мгновенная растерянность сменилась еще большим раздражением и, оттолкнув Кикио так, что она упала на пол, Нараку плюхнулся обратно в кресло.        — Зачем ты отдала Канне мой подарок? — спросил он через пару минут так, словно ничего не случилось.        — Мне стало жалко девочку, — так же спокойно ответила Кикио, поднимаясь. Она подошла к большому шкафу и достала из него платье, близнец того, что испортил Нараку. Девушка прошла за ширму и оттуда продолжила говорить:        — Я не понимаю, почему глупый предрассудок должен испортить жизнь ребенку. Уверена, что все странности Канны связаны именно с тем, что она почти ни с кем не общается, — учительский голос вкупе с мелькающим сквозь щели обнаженным телом опять вызвали в Нараку шквал противоречивых чувств и усилили и без того почти болезненное напряжение.        — Все не так просто. — При желании он мог бы увидеть Кикио полностью обнаженной в любой момент, но все же сидел и, словно мальчишка, ловил мимолетные видения её тела сквозь щелки. — Я вырос среди людей и мне плевать на предрассудки Они, но эта девочка… мне не по себе рядом с ней. Она противоестественна! Не общайся с ней!        — Почему? — Кикио переоделась и вышла, озабоченно хмурясь. Сейчас они разговаривали почти нормально, и Нараку наслаждался этим редким моментом, кратким, потому что, стоило взгляду девушки упасть на него, как он погас, эмоции ушли с её лица, и оно превратилось в ничего не выражающую маску.        — Как пожелаешь, Нараку, — безжизненно сказала она, усаживаясь за вышивку.        Нараку скрутил гнев. Еле сдерживаясь, он встал:        — Да, милая Кикио, ты права — как Я пожелаю! Я, а не ТЫ в своей тупой гордости! — он сбросил бокал со стола. Кикио тихо вскрикнула, а Нараку злорадно усмехаясь, сказал:        — Ничего, подлижешь с пола, милая Кикио! Тебе же не впервой? — и вышел. ***        Аккуратно закрыв за собой дверь, Нараку улепил в стену кулаком.        — Эта женщина! — зарычал он. — Она сводит меня с ума!        Он чувствовал, что так оно и есть. Он всегда знал, чего хочет. Всегда… кроме тех случаев, когда рядом была Кикио!        — От неё надо избавиться, — словно уговаривая себя, проговорил зловещий лорд Нараку, а про себя подумал: «Надо! Но… не сегодня» ***        Рэнкоцу сглотнул и осторожно отвел от шеи кромку острого веера.        — Эй, потише! — попросил он.        Кагура блеснула в полутьме коридора острыми клыками.        — Не подкрадывайся ко мне, человек! — прошипела она.        — Подкрадываться?! Да бог с тобой! — стрелок хмыкнул. — Это ты замечталась. Нараку довел? — понизил он голос.        Кагура сложила веер и молча пошла прочь, но мужчина не отставал.        — Знаешь, я не понимаю весь этот сыр—бор вокруг твоей дочери, — непринужденно начал он.       Повелительница ветра отрезала:        — И не поймешь, человек! Не лезь в это!        Рэнкоцу пожал плечами:        — Любому сразу видно, что ты с нашим любимым лордом только из—за Канны. А нельзя… обойтись без него? — он понизил голос до грани слышимости.        Кагура остановилась, оценивающе оглядела мужчину и прищурилась:        — Ты предлагаешь предать Онигумо? — пропела она довольно громко.        Рэнкоцу сжал зубы, но в остальном лицо его не дрогнуло.        — Я просто спросил, — ровно сказал он.        Кагура снова бросила на него взгляд, потом отвернулась, и они пошли дальше.        — Нет, — коротко ответила она спустя какое—то время. — Нараку спас нас. Среди Они Канне грозит смерть.        — Так живите с людьми! — предложил Рэнкоцу.        Кагура невесело засмеялась:        — Ты не понимаешь! На Восточном побережье хватает Они, и любой из них может причинить вред Канне! Любой, понял? Я чужая среди людей, но и среди Они жить не могу!        Рэнкоцу поскреб голый череп. Он не понял, но все попытки что—то выяснить хоть у кого—то упорно натыкались на стену молчания.        — Уезжай в Европу. Ты сможешь прожить пением, — подбросил он следующий вариант.        Кагура опять остановилась и стиснула веер в кулаке.        — Дурак! Откуда я возьму на это деньги! — сердито выпалила она. — И вообще, с чего такая забота? — она зло прищурилась. — Запал на меня?        — Дело в том, что моя ситуация похожа, — размеренно ответил мужчина. — Я чужой среди Они, но и среди людей в этой стране жить не могу. Рано или поздно меня схватят и повесят. Единственный способ выжить - это уехать в Европу. Но для этого нужны деньги.        Рэнкоцу замолчал, а потом вопросительно поднял бровь:        — Ну?        — Ты предлагаешь союз? — недоверчиво спросила Кагура. — Или это очередной хитрый план Нараку?        — План! Нараку! — хохотнул Рэнкоцу. — Иногда мне кажется, что нет у него никаких планов! Да ему просто нравится плести интриги и всех доставать!        — А если я донесу? — ехидно спросила Кагура.        — Не донесешь, — покачал головой Рэнкоцу. — Так как?        Кагура неопределенно взмахнула рукой:        — Мне и самой неплохо.        — Как хочешь. Смотри, второй раз предлагать не буду, — несколько разочарованно отозвался стрелок и, отстав на несколько шагов от женщины, скрылся в одном из боковых коридоров. ***        Комната Кагуры хоть и не была обставлена так роскошно, как клетка Кикио, но зато была уютной. Пестрые коврики и подушки укрывали пол, а покрывала — стены. Повелительница ветра захлопнула за собой дверь и улыбнулась играющей с куклой дочери:        — Вот и я!        Девочка бросила игрушку и обняла мать, уткнувшись лицом ей в живот:        — Ты так часто уезжаешь, — пожаловалась она. — Мне страшно одной.        — Тебя никто не обижал? — Кагура присела, заглядывая в лицо дочери. — Нараку или Хокудоши?        — Нет! — Канна затрясла головой. — Хокудоши я боюсь, но он ко мне не подходит, а дядя Нараку странный — то конфету даст, то прогонит!        — Странный — не то слово, — вздохнула Кагура.        — Мама, расскажи мне сказку, — попросила Канна, клубочком сворачиваясь на коленях Кагуры.       — Какую? — мягко улыбнулась женщина, перебирая тонкие, словно паутинка, волосы дочери.        Здесь, в глубине подземелья, у себя в комнате, она изменилась. Из жесткой, манерной разбивательницы мужских сердец, без зазрения совести манипулирующей окружающими, она превратилась в любящую, заботливую мать, на чьем лице были видны следы непрестанных забот и тревог.        — Про девочку, которая дружила с ветром, — попросила Канна.        — Милая, я рассказывала тебе её уже сотни раз, — вздохнула Кагура.        — Ну и что! — надула губы девочка. Сейчас она была почти неотличима от обычного ребенка. Зеркало Кикио лежало на столе, а в светлых глазах Канны была радость от того, что любимая мамочка рядом.        — Хорошо! — улыбнулась Кагура. ***       Жило—было на берегу огромного Океана Племя Морских Выдр. Жили они дружно, ловили рыбу, охотились на китов, плели циновки из тростника, весело катались по волнам на специальных досках.        Однажды разразился шторм. Даже самые старые Выдры не помнили такой сильной бури. Казалось, что море и суша поменялись местами. Выдрам оставалось только молиться и дрожать от страха.        Но вот ураган стих… Робко вышли Выдры из укрытий и увидели, что волны выбросили на берег плот, к бревнам которого была привязана маленькая девочка. Никто не мог поверить, что ребенок мог выжить в таком шторме, и Выдры посчитали это настоящим чудом!        Девочка не помнила, кто она и откуда. Выдры видели, что она Они из какого—то Собачьего племени и разослали гонцов вдоль побережья в поисках её родных. Но никто не знал эту девочку. Ни одно Племя не назвало её своей. Выдры искали её семью много лет, но так и не нашли. Некоторые из Старейшин думали, что девочку принесло ветром из—за океана.        Время шло, и девочка росла среди Выдр. Она научилась ловить рыбу, плести циновки, но особенно хорошо получалось у неё кататься на волнах. Казалось, сам Океан ласково подхватывает её доску своими ладонями и бережно несет вперед. Потом Выдры заметили, что девочка дружит не только с морем, но и ветром. Она могла попросить, и самый свирепый шквал стихал или наоборот, в полный штиль появлялся бриз. Девочку стали брать с собой на промысел рыбаки, и еще никогда уловы не были так обильны, а все лодки благополучно возвращались домой.        И тогда Cтарейшины решили, что эта девочка — дочь Океана, и назвали её Повелительницей ветра…        — Как тебя, мама? — спросила Кана.        — Да милая… как меня, — прошептала Кагура. — Может, хватит?        — Нет, рассказывай дальше! — потребовала девочка.        … Девочка росла, превратилась в девушку. Она по-прежнему каталась на волнах, ловила рыбу, плела циновки и была счастлива среди Выдр. Но они не были её Племенем. Старейшины много раз предлагали ей уйти к Псам или Волкам, но девушка каждый раз смеялась и говорила, что здесь её семья, и Старейшины сдавались, потому что она была Повелительницей ветра, и Выдры процветали…        Но Океан жесток. Он дает, он и отнимает… Девушка влюбилась. Её избранник был гибок и строен. Он нырял глубже всех и приносил девушке самые крупные жемчужины. Он уходил на рыбалку дальше всех в Племени и возвращался с самыми большими уловами. Он взлетал на доске на самые высокие волны и смеялся громче всех… Он был добрым и ласковым…        Кагура мучительно улыбнулась.        Они с девушкой принесли клятвы верности друг другу и однажды ночью бежали из Племени, уплыли на его лодке. Но Океан разгневался, и разразился шторм, не слабей того, что бушевал тогда, когда Выдры нашли девочку. Ветер перестал слушаться свою Повелительницу, а волны разбили лодку в щепки…        Выдра погиб, а девушку Океан все же пощадил, выбросив на берег, как тогда, в детстве. Когда она увидела, что её возлюбленный утонул, она долго плакала, но потом поняла, что на самом деле не одинока, и у неё есть ради кого жить… И она жила ради своего маленького сердечка и была очень—очень счастлива!       — Правда? — Канна прижалась к Кагуре.        — Правда—правда! — подтвердила женщина, улыбаясь сквозь слезы. — И мы обязательно будем счастливы, чего бы мне это не стоило! — поклялась она.