Динго и Пёс

Хочешь пытать врага — оставь его живым в своем стане. Я себя чувствую именно так.

Дни тянулись — не медленно и не быстро; они просто шли в положенном им ритме. Конец августа намекал, что скоро будет холодно и стоит начать выпрашивать у Манн.Ко теплые вещи, однако никто этим не заморачивался. BLU, в отличие от RED, жили в каменной коробке без каминов, зато с системой отопления, поэтому единственное, что их волновало — самочувствие Инженера, который за эту систему отопления и отвечал. Шпион чувствовал себя… странно. Виной тому были две вещи. Первая — его коллега-противник. После той позорной поимки он, казалось, перестал строить свои планы, но техникой выматывания больше не пользовался. Теперь это был Шпион — быстрый, опасный, невидимый, убивающий все, что ему не нравилось. Драться было нелегко, даже несмотря на командную работу и его, Синего Шпиона, умения, которые ничуть не уступали умениям коллеги-противника. Иногда француз ловил себя на мысли, что не поймай он чужого пересмешника в тот день, тот до сих пор бы ныкался по углам и не выходил из невидимости. Второе — … — Дай руку. И он послушно подал. Медик рванул Шпиона на себя, вытаскивая из-под завала, который появился благодаря бомбам-липучкам. Красный Демо явно был в курсе, что невидимый враг будет пробегать здесь, поэтому подготовил такую смесь из своих бомб, что казалось поразительным, как француз умудрился выжить. Тело ломило, рука была сломана в двух местах, ноги едва не превратились в мешанину из костей и мяса. Лечащий луч исправил все это, и француз поднялся. — Благодарю покорно, — прежде, чем успел дофыркать фразу, Медик уже унесся вдаль. Шпион поглядел ему вслед. Вот это и было непонятным. Вся Синяя команда была непонятной. Шпион вел себя как обычно — то есть хамил, фыркал и огрызался в свое удовольствие — а Синие… нет, они не терпели это, просто они… ну, Красная команда по-другому относилась к тому, что вытворял их бывший пересмешник. Днем раньше Шпион, как обычно, отпустил язвительную шутку в адрес того же Медика; немец вспыхнул, буркнул что-то на своем языке и вышел из гостиной, хлопнув дверью. Француз собирался было откинуться на спинку дивана и порадоваться своему остроумию, но внезапно словил такой подзатыльник, что едва не взвыл, а из глаз чуть не брызнули слезы. Потирая затылок, обернулся, понял, что противник другой комплекции, а на язвительные замечания реагировать не будет, и просто промолчал, поражаясь сам себе. Красный Солдат, в отличие от Синего, руки не распускал, предпочитая орать, брызгая слюной; но ведь Шпион ни разу даже не подумал послушаться его и не рыкнуть что-нибудь в ответ. Это было странным. А сегодня Медик помог французу, даже несмотря на свою обиду. Это не просто было странным, это заставляло поражаться происходящему и теряться в догадках. Шпион сам не знал, что происходит, но что-то — люди называли это «совесть» — заставило его после боя отыскать немца и, пусть и сглотнув, абсолютно спокойно произнести: «Voulez-vous m'excuser?». Медик, дождавшись перевода фразы, искоса посмотрел на Шпиона. — Herr Spion, когда вы оскорбили меня, я вспомнил Красного Шпиона, у которого был такой же острый язык, — заметил он. — Но вы искренне извинились. Это заслуживает если не похвалы, то хотя бы доверия к вам. Ich akzeptiere deine Entschuldigung. И он ушел. А вечером в дверь шпионской комнаты постучался Солдат, бухнувший что-то вроде извинения за то, что вчера едва не разбил сокоманднику голову. Шпион был в ужасе. Это отношение команды к нему и друг к другу действительно пугало; оно было абсолютно новым и непонятным. Оно заставляло подстраиваться. Становиться таким же, как они. Шпион сам не заметил, как начал совершать ошибки: перестал шипеть на Скаута, когда тот выводил его из себя, засунул куда подальше свои слишком язвительные шутки и замечания и даже иногда вслушивался в план боя, чтобы понять, как ему стоит работать сегодня. А одним прекрасным утром француз зашел на кухню, принялся греметь чашками и вдруг осознал, что три секунды назад пожелал команде доброго утра и ему ответили. Пусть и заметно удивившись, но ответили. Он тогда не придумал ничего лучше, как бухнуть себе кофе и исчезнуть, чтобы потом, в своей комнате, обдумать все и объяснить ситуацию. Синие видели в нем сокомандника и друга — вот что Шпион понял спустя некоторое время. Все, кроме чертового Динго, продолжавшего вести себя так, словно француз — пустое место, до сих пор плюющееся ядом. Пересмешник даже немного начал понимать свою — то есть Синюю, конечно Синюю — команду: со Снайпером невозможно было сработаться, он почти не шел на контакт и единственное, что делал для команды — не вмешивался, принимая участие в обсуждении боя. И Шпиона это злило. Скажи ему раньше кто-нибудь, что его будет злить, что его бывший враг не обращает на него внимания, он бы рассмеялся. Раньше, да. А сейчас он не знал, как себя вести: с одной стороны — дружелюбные BLU, с другой — нелюдимый Динго, и что из этого перевесит, Шпион пока не знал. Снайперу было не легче: он клял себя за то, что проявил слабость и решил разболтаться с Синими. Поболтал, как же, как же. Лишних неприятностей и головных болей себе нажил. Команда, узнав, что он может произносить больше пяти слов за раз, почему-то решила, что сейчас именно самое время с ним подружиться. Для стрелка «подружиться» означало «оставить в покое и не лезть», для команды, видимо, совсем иное. Снайпер вдруг резко стал всем нужен: ни одно совещание, ни одна попойка, ни одно, черт возьми, чтение долбанных сказок — теперь ничего не могло обходиться без него. Этим психам было все равно, что их стрелка сегодня несколько раз размазали по стене, что он не зашел на Респаун после боя, что он банально хочет, чтобы его не трогали; BLU поставили перед собой задачу — разговорить Динго — и с садистским удовольствием принялись выполнять ее. Снайпер пытался огрызаться — не помогало, пытался ускользнуть после боя — не получалось, пытался ходить по собственной базе с наполненной банкой в руках — помогло один раз. Всего. Один. Раз. Единственное, что радовало стрелка — Шпион, точнее, то давление со стороны, под которым он оказался. Отношение Синих к французу явно того пугало — «Добро пожаловать в мой мир, парень» — и уже не раз Снайпер заставал трикстера абсолютно растерявшимся и не понимающим, чего от него хотят. Шпион начал промахиваться, начал вести себя осторожно, и это его тоже пугало. Однако как бы он себя ни вел, Снайперу доставляло странное удовольствие относиться к пересмешнику так же, как раньше — как к наглому, охамевшему и отвратительному по характеру французу. Это заставляло просыпаться чувство самоудовлетворения; Снайпер всем своим поведением пытался показать, что он знает, что эта показушная вежливость — глупое прикрытие, и внутри Шпион остался таким же Красным трикстером и псом. Самым отвратительным был момент, когда этот стукнутый башкой об стены, мать его, Скаут решил, что эти отношения между лазутчиком и стрелком нуждаются в том, чтобы их пообсуждали. Вскоре вся база — тихо, громко, скрываясь, не скрываясь, но вся — говорила о том, что «между Динго и лягушатником явно что-то есть». Шпион огрызался и тоже уходил в себя, когда речь заходила об этом, а Снайпер молил всех австралийских богов, чтобы это прекратилось, и раздумывал, что, если бы он не притащил тогда французского пса на базу, ничего такого не было бы. Однажды стрелок зашел в гостиную, а команда, сидящая там, резко замолчала. Догадаться, о чем разговаривали до этого, — большого ума не надо. И тогда Снайпер взорвался: — Вам больше поговорить не о чем?! — Да брось, друг — Инженер пожал плечами. — Перебесятся, и прекратятся эти разговорчики про твои шуры-муры со Шпионом. — Да вы уже неделю беситесь, и я что-то не заметил, чтобы прекращали. — Брось, чувак, — Скаут закинул ногу на ногу. — Расслабься, не обращай внимания. Или ваще спиши все на дебильную шутку. Это ж весело! Снайпер внезапно улыбнулся. Все поежились: что-то страшное было в этой улыбке, в этом оскале с обнаженными клыками, и во всем лице стрелка читалась какая-то угроза. — Знаешь, что будет еще веселее? — спросил он абсолютно спокойно. — Если вдруг Респаун перестанет работать, и все вы исчезнете и оставите меня в покое. Он развернулся и вышел. Оставшаяся команда переглянулась. — Вот эт было страшно, — подвел итог Демо. — Аще страшно. И все с ним согласились. И оставили Снайпера в покое. Нет, опасливо коситься не стали, но перестали лезть с вопросами и разговорами и прекратили безуспешные попытки разговорить; может быть, поняли, что это бессмысленно, а может, придумали что-нибудь новое. Перекинулись на Шпиона, вконец обалдевшего от этого — не важно, не имеет значения. Снайпер наслаждался покоем, отмалчивался на обсуждениях тактики боя, почти не разговаривая, отстреливал Красных, а после миссий исчезал не хуже Шпиона, чтобы его не трогали. «Доброе утро» — утром, «Спокойной ночи» — вечером, когда он уходил спать в свой фургон, и до утра его не видели. Все по-старому, все как обычно, и стрелок вполне счастлив, и команда не возражает. И все чаще звучало глупое «Динго!» вместо классового «Снайпер!». «Нет, — подумал Инженер, — что-то тут не сходится». На столе у него лежал план турели, по левую руку — груда металла, с одной стороны покрашенная красным, по правую руку — еще кусок металла, в котором с трудом угадывался шпионский жучок. Ничего не замечая вокруг, механик прочертил линию на столе: от жучка — до металла, через чертеж, через то место на чертеже, на котором на настоящей турели долбанные трикстеры ставят жучки. Что-то тут явно было не так. Дверь мастерской приоткрылась. Кто-то произнес: — Gute Nacht. Не засиживайтесь допоздна, Herr Ingenieur. Я пришел за тем механизмом, который вы обещали для меня сделать. — Он на соседнем столе, — Инженер все не отрывался от своих мыслей. — Не знаю, зачем вам потребовался прибор, чтобы дышать под водой, док, но… Чеканные шаги раздались совсем рядом; Медик оперся на стол и заглянул через плечо Инженера, рассматривая чертеж и металл. — Что-то не так, mein Freund? — …вот не понимаю я, — продолжил механик непонятно кем и когда начатый разговор, — вот ничего я не понимаю. Док, вы за Шпионом нашим новым следили? Хоть раз? Видели, может быть, как он работает? Немец нахмурился. — Не могу сказать с уверенностью… — Я видел. Красный Шпион свои жучки — палец Инженера прочертил линию на бумаге, словно поглаживая турель, — ставит во-от здесь. На ракетнице, выводя ее из строя. На диспенсере — сверху, нагибая к чертям собачьим, таким образом, всю систему. На телепортах — ровно посередине, затыкая отверстие для телепортации. Согласитесь со мной? — Ja… genau… — Так какого черта, — Инженер посмотрел на жучок, — Синий цепляет свои штучки-дрючки абсолютно иначе? Ладно телепорт, там места не так много, но диспенсер этот лягушатник начинает рушить сбоку, как раз там, откуда подается металл, а по турели жучком щелкает так, что у меня даже шансов нет ее починить: малышка сразу пищит и сворачивается так, что я не могу подобраться к жучку. Медик потер подбородок. — Вы как будто… bewundern… — Я восхищен, док. Я в восторге. Могу умывать руки, потому что с этим лягушатником у меня вряд ли получится справиться. Я никогда еще такого не видел. Хотя… — механик приподнял очки и протер глаза, — нет, все же не видел. Нашему Шпиону бы поучиться у Синего: если он дилетант, то я папаша Скаута. Он замолчал. Затем, словно бы вновь задумавшись, принялся сворачивать чертежи и убирать железки со стола. — Кстати, о Шпионе… вам не кажется, док, что наш ведет себя несколько… странно? Я понимаю, что у новичков это в порядке вещей — спрашивать, как работает Респаун и что будет, если его выключить. Но буквально выпытывать у меня это… такого энтузиазма еще не видел. Терки что ли у него какие-то с Синими, раз он так за свою жизнь боится. — Знаете ли, Herr Ingenieur, — Медик подвинулся, чтобы дать механику возможность пройти к письменному столу, — не вы один это заметили. Не так давно Herr Spion интересовался, будут ли работать медиган или диспенсер при отключенном Респауне. — Работать — да, давать убер — нет. — Я ответил примерно так же. Тогда он спросил: если умереть, пока Респаун выключен, а потом включить его, получится ли вернуться обратно? Я заметил, что это возможно, но лучше не проверять. Однако знаете ли… Ich möchte experimentieren. Его вопросы заставляют меня задуматься. Может быть, когда-нибудь я поймаю кого-нибудь из Синих — даже хотя бы этого мальчишку Скаута — и проведу ряд экспериментов с использованием Респауна… — Хватит с нас ваших опытов. — Kann sein. Что же, — Медик поправил очки, — позвольте откланяться. Повторяю еще раз, Herr Ingenieur: не засиживайтесь до полуночи, как обычно. Viel Glück mit Experimenten. Он развернулся и вышел, не забыв прикрыть дверь. Инженер, оставшись в одиночестве в мастерской, стащил с головы каску и вытер лоб. Док был прав: пора было ложиться. «Dumm Mechaniker, — думал тем временем Медик, возвращаясь в лазарет. — «…никогда еще такого не видел…». Du verstehst nicht? DU verstehst nicht, Ingenieur?». Синий Инженер тоже еще не спал: Пиро умудрился сломать Поводырь, прыгая на инженерской кровати, и теперь с выражением искреннего раскаяния на противогазе смотрел, как механик его чинит. — Завтра захват точек. Возьмешь дробовик или детонатор? — Мыфыпхых. — Я тебе уже говорил, малыш, Людоплав последнее время барахлит и бьется током, поэтому лучше не бери его. Пиро фыркнул и скрестил руки на груди, сделав вид, что обиделся. Обида, однако, продлилась от силы секунд пять: после этого пироман вновь залез на кровать и принялся прыгать. — Кстати, как там наш Шпион? Все еще шугается того, что ему говорят «доброе утро»? — Пыф пфы пфыфых ф фыфымы, — заметил Пиро, смеясь. — Пыф фыфхфыхых фыхы хфыпы. — Конечно он чувствует себя глупо, его ведь окружили таким вниманием… Наш предыдущий Шпион был куда приятней по характеру, но и этот неплох, особенно если не обращать внимания на его манеры. Ты как думаешь? — Пфы пфыф. Фы пфыфхы фхыы фы Хфыхфмы фхы, фыхы пфы хы хмыыф. Инженер отложил поводырь в сторону и повернулся к Пиро. — Скажи-ка мне, малыш, а чего это ты знаешь о Шпионе такого, чего не знаю я или команда? — поинтересовался он. — Солдат вот подозревает, что француз послан нам как шпион Манн.Ко. Ты об этом? Он помотал головой и вдруг рассмеялся — как ребенок, который знает какую-то глупую тайну и хочет, чтобы его расспрашивали об этом, но при этом ни за что не раскроет свой секрет сразу. — Пфыхы фы Пфыхыхы, — ответил Пиро и, напрыгавшись, лег, укрываясь одеялом. Вскоре он свернулся калачиком и уснул, сопя через противогаз. Инженер почесал затылок. «Спросить у Снайпера? — подумал он. — И что, интересно, Динго может знать особенного о Шпионе?».