It's empty in the valley of your heart The sun, it rises slowly as you walk Away from all the fears And all the faults you've left behind
Страна Воды и, в частности, деревня Скрытого Тумана, сильно отличались от пейзажа, который Гаара привык видеть вокруг. Во-первых, в отличие от Суны, здесь держалась неизменная погода. Независимо от времени суток, всегда было одинаково туманно и прохладно. Должно быть, это скорее плюс, ведь не было такого сильного контраста между невыносимой жарой днём и ужасным холодом по ночам, как это было в пустыне. С другой стороны, солнце здесь практически не показывалось из-за густого тумана и облаков, и тяжелый влажный воздух никогда толком не прогревался. Ещё в Кири была совершенно отличная архитектура. Почти все дома были одинаково невысокими, квадратными и серыми, из-за чего сливались в единую бесцветную груду ничем не примечательных жилищ. В центре деревни находилась вся скудная инфраструктура — несколько скромных гостиниц, четыре или пять небольших кафе, где подавали в основном лапшу, один бар с самым обыкновенным на свете саке и некрасивыми официантками. Немногим севернее располагалась чуть возвышавшаяся над остальными постройками Резиденция Мизукаге, в которой целыми днями работала Мей Теруми, а ещё в нескольких сотнях метрах от неё — продолговатое здание Академии ниндзя. В целом, совершенно ничего необычного. — Если вы устали, мы можем прямо сейчас вернуться в ваш номер, Казекаге-сама. Гаара обернулся на Саюри, что шла за ним, сопровождая в прогулке по деревне. Девушка чуть замедлила шаг и вопросительно подняла на него глаза, ожидая услышать ответ, но тут же смутилась, едва встретившись с ним взглядом. Казекаге, не придав значения румянцу на её щеках, отрицательно покачал головой. — Я бы хотел ещё немного пройтись, — практически так же хладнокровно, как и обычно, сказал он, неспешно шагая дальше. — Разумеется, — кивнула куноичи, по-прежнему идя на шаг позади. Включая этот короткий диалог, с тех пор, как Томоко принесла в номер письмо, она сказала ему лишь пару слов. Саюри вообще почти ничего не говорила без надобности — лишь отвечала на его редкие вопросы и ещё реже задавала свои, тут же смущаясь и извиняясь. Гаара искренне не понимал причину такого её поведения, но сказать, что оно ему совсем не нравилось, тоже было нельзя. Привыкший к тишине и одиночеству, он чувствовал себя достаточно комфортно, когда кто-то был рядом, в то же время не надоедая расспросами или болтовней. И всё же... Эта девушка была странной. Действительно странной, но не в плохом смысле. Она улыбалась, но её почти прозрачные серые глаза оставались грустными. Она была сильнее большинства шиноби, которых Гаара видел в своей жизни, но выглядела совсем маленькой и хрупкой, когда сидела в том кресле, поджав ноги и ссутулив плечи. Ей хватило храбрости, чтобы сразиться один на один с тем парнем, Изаму, который очевидно превосходил её по силе, но она смущалась, когда их зрительный контакт затягивался более, чем на несколько секунд. И, наконец, она однажды чуть не погибла от его рук, спасла его, жертвуя всю чакру, хотя могла бы не делать этого, и не получила совсем ничего в награду, но вела себя так, словно ничего подобного никогда не происходило, и её руку не бороздили глубокие шрамы. — Саюри, — вдруг обратился к ней Гаара, на секунду остановившись. — Я могу задать тебе вопрос? Девушка поравнялась с ним, и дальше они пошли рядом, хотя и сохраняя дистанцию. — Конечно, Казекаге-сама, — ответила она. — Все что угодно. — Ты... Он замолчал, заметив, как вдруг изменилось выражение её лица. Увидев нечто за его спиной, Саюри на какой-то момент замерла на месте. Её глаза неотрывно смотрели в одну точку, губы чуть приоткрылись, словно ей вдруг очень захотелось что-то сказать, пальцы правой руки вздрогнули и будто бы непроизвольно сжались в кулак. Гаара обернулся, проследив за её взглядом. Он ожидал увидеть окруживших их вражеских ниндзя, конвой из Суны, прибывший за ним, да хоть диких животных, скаливших зубы, чтобы разорвать их на куски: он был готов ко всему. Однако Казекаге ждало разочарование: за его спиной не было никого и ничего из вышеперечисленного — лишь дом, что, казалось, был уже несколько лет как заброшен. Большой, трёхэтажный, стены которого когда-то были белого цвета — он не был похож на все те другие, что были в деревне. Этот как будто чуть возвышался, выглядел более величественным на фоне остальных, хотя в действительности не был сильно выше. Участок перед домом был огорожен символическим невысоким забором с открытой настежь калиткой. Казалось бы, любой мог зайти туда, но почему-то при взгляде на строение подобного желания совершенно не возникало. Сам вид дома подсказывал, что люди съехали оттуда не просто так. И съехали ли? Быть может, и съезжать было некому?... Изучив видимую часть постройки, Гаара пришёл к выводу, что в нем, должно быть, некогда жил какой-то местный клан. Это было бы логично, учитывая габариты дома, заборчик и прочее, но... никаких символов принадлежности определённому клану не было ни на калитке, ни на дверях, ни на окнах или чем-то ещё. Словно клан этот, каким бы он ни был, совершенно не гордился своим происхождением или, возможно, даже наоборот — скрывал его. Казекаге обратил внимание на висевшее над не закрытой до конца входной дверью грязное некогда голубое сукно, теперь выцветшее и запачкавшееся до серо-сиреневатого цвета. На первый взгляд, оно было пустым — ни рисунков, ни каких-либо надписей или подобного, но, чем дольше молодой правитель Суны на него смотрел, тем сильнее ему казалось, что он может разглядеть какие-то смутно знакомые очертания. Прямая линия, пересекающая полуокружность, два круга по бокам... и линия вымывшейся краски, перечеркивавшая этот знак. Его было практически не различить из-за пыли, грязи, разводов и уже никуда не годившегося качества полотна, но все же Гаара узнал его. Узнал, потому что, увидев однажды, долго гадал над значением. — Это твой дом? Разрезав, даже, можно сказать, разрубив повисшую тишину и воцарившееся на несколько минут молчание своим как всегда спокойным голосом, парень перевёл вопросительный взгляд на Саюри. Девушка вздрогнула от неожиданности, несколько раз моргнула, после чего взглянула на него из-под густых ресниц полными грусти серыми глазами, что, казалось, приобрели тёмный цвет грозовых туч, что собирались над их головами. — Д-да, — наконец ответила она, кивнув. — Был когда-то. Как Вы узнали? — Символ на твоей руке, — пояснил Гаара, скользнув взглядом по её правому предплечью, но на этот раз рукава её кофты были достаточно длинными, чтобы скрыть его. — Я видел его, когда ты... когда мы шли из Суны сюда. Саюри почему-то смутилась, натягивая и без того длинный рукав кофты ещё сильнее. Она завела руку за спину опять принялась рассматривать свой старый дом — его запылившиеся окна, посеревшие стены, сломанный фонарик, висевший, зацепленный за подоконник. — Я должна была догадаться. И снова ненадолго повисло молчание. Саюри немного ссутулила плечи, так что её и без того заметно выступавшие ключицы стали казаться ещё более острыми. Она обхватила их руками, словно, замерзая, пыталась согреться, и стояла так, наверное, с минуту, пока Гаара снова не спросил её: — Почему на доме нет этих символов? Обозначений клана нет нигде, кроме твоего запястья. У вас так принято или?... — В нашей деревне до недавнего времени вообще было не принято принадлежать к какому-то клану, Казекаге-сама, — не оборачиваясь сказала девушка. — Один ты слаб, а когда у тебя есть клан — вместе вы опасны. Нет кланов, нет кеккей генкай — значит, не нужно опасаться переворота. Так рассуждали предыдущие Мизукаге, поощряя резню между людьми. Гаара заинтересованно посмотрел на Саюри, пытаясь понять выражение её лица. — Ты так и не ответила про символ на руке. Девушка невесело усмехнулась, пытаясь деланно улыбнуться, однако у неё это плохо получилось. Она повернулась к Гааре лицом. — Это далеко не самая весёлая на свете история, Казекаге-сама. — Пожалуй, от этого я лишь сильнее хочу её услышать. Куноичи глубоко вздохнула и задумалась, тщательно подбирая слова. — Что ж... — спустя несколько секунд заговорила Саюри. — Когда наша деревня носила название деревни Кровавого Тумана и всех людей с улучшенным геномом попросту убивали, наш клан, некогда славившийся своими шиноби, сильно пострадал — было убито несколько сильнейших ниндзя, обладавших нашим кеккей генкай, что был редкостью даже среди членов семьи. Тогда старейшины призвали всех залечь на дно, в надежде избежать полного истребления. Они затаились, ушли из деревни на некоторое время, жили скрываясь несколько лет, постоянно переезжая, после чего, когда о них забыли, поселились на окраине деревни. На новом доме не было ни одного символа клана, чтобы о них не узнали. И чтобы совсем не утратить связь с прошлым, они приняли решение выбить всем эти знаки на руках. "Впредь они не увидят наших знамён, — сказал мой дед. — или символов на наших одеждах. Но отобрать у нас наше наследие они не в силах!" Голос предательски дрогнул. Девушка замолчала, глубоко вдохнув грудью воздух, и задержала дыхание на пару секунд, прикрыв глаза. Она ненавидела это чувство, просто терпеть его не могла, но все же ничего не могла с собой поделать. Это был тот самый момент, когда голос срывался, горло сдавливал ком, а на глазах появлялись слезы, и ей приходилось дышать, всячески отвлекать себя от этого, чтобы только не разреветься прямо здесь, посреди улицы, да ещё и перед Казекаге. И все же, как ни странно, когда по щеке Саюри скатилась слеза, которую она спешно смахнула тыльной стороной ладони, пока Гаара не успел этого заметить, на секунду девушка почувствовала некое облегчение. И, действительно, раньше она только и делала, что прятала выбитый на коже символ под бинтами и рукавами кофт, чтобы никто не заметил и не стал задавать вопросы, но теперь, рассказав невесёлую предысторию, она словно сняла с себя его тяжесть, так давившую на плечи все эти годы. — Мне очень жаль, что это произошло с твоей семьёй, — сказал Гаара, взглянув в её глаза. — Да, мне тоже, — тихо произнесла Саюри, после чего добавила уже громче: — Простите меня, но может быть, мы сменим тему? Она не спеша пошла дальше по улице, чтобы уйти не только от разговора о прошлом, но и от самого дома, в котором происходили его события. Казекаге пошёл за ней, поравнявшись уже через пару шагов. — Да, конечно, — ответил он. — Прости меня. — Это... это ничего, Казекаге-сама, — сказала девушка. — Все нормально. — И она улыбнулась ему настолько искренне, насколько это вообще возможно. Гаара задумался. Понимая, что необходимо что-то сказать, он стал перебирать в голове всевозможные варианты продолжения беседы, но так и не смог придумать ничего стоящего — сказывался дефицит неформального общения. — Если... — заговорил он, запнувшись, — если ты хочешь, можешь спросить меня о чем-нибудь. Куноичи удивлённо взглянула на правителя деревни Песка, заметив, как уголок его губ дёрнулся в улыбке. — О чем угодно? — спросила она. — Ну... пожалуй, да. Саюри растерялась. У неё был потрясающий шанс спросить у него о том, что её больше всего интересовало. Она могла задать совершенно любой вопрос, на который он дал бы честный ответ. На языке вертелось порядка десятка разных, начиная с "что значили слова о желании почувствовать себя живым?" и заканчивая вопросом о наличии спутницы жизни (подумав об этом, девушка смутилась и покраснела). К сожалению, нормально сформулировать она не смогла ни один из них, а может, попросту не решилась. Должно быть, именно поэтому вопрос, который она все-таки задала, удивил не столько Гаару, сколько её саму. — Я вот уже долго думаю, — заговорила Саюри. — У вас никогда не устаёт спина от ношения вашей... мм... ёмкости с песком? Она же очень тяжёлая!***
Солнце уже клонилось к горизонту, но работа была в самом разгаре. На письменном столе, за которым сидел Гаара, как и всегда, было большое количество бумаг, которое лишь увеличилось после сегодняшнего визита к Мей Теруми. Их было три стопки — для трёх видов договоров разных аспектов: по вопросам финансирования, сотрудничества во время боевых действий и раздела покровительства над гражданским населением стран, не имеющих деревень шиноби, но, в силу своего расположения, возможно, попадавших под удар. Саюри, сидя на краю стола по левую руку от Казекаге, раскладывала по ним подписанные бумаги, чтобы немного систематизировать их и облегчить его задачу. Гаара, внимательно читая все соглашения, чтобы не упустить ни одной важной детали в них, откладывал их в сторону, чтобы позже рассмотреть еще раз или повторно обсудить с Мизукаге, или же ставил подписи и отдавал Саюри. Разумеется, сосредоточиться целиком и полностью на документах он не мог, да и, как позже признался сам себе, не особенно хотел. Спустя целый день, проведённый один на один с этой девушкой, он проникся к ней странным и совершенно непривычным для него чувством, отдававшимся неким теплом в груди всякий раз, когда он думал о ней или смотрел на неё. Это не поддавалось какому-то четкому описанию, об этом не было написано в книгах, которые он как-то раз решил прочитать, чтобы понять причину желания людей дружить, видеть друг друга, жить вместе, заключать браки и тому подобное. Нет, там говорилось о совершенно других вещах, которые окончательно завели правителя Суны, для кого секреты людских взаимоотношений так и оставались секретами, в тупик. — Казекаге-сама, — вдруг обратилась к нему Саюри, прервав молчание. — Скажите, а Вы волнуетесь за того шиноби, что попал в плен? Гаара, отложив документ, вопросительно поднял на неё глаза. Встретившись с ним взглядом, девушка несколько секунд неотрывно смотрела в них, после чего на её щеках выступил румянец. — Почему вы на меня так смотрите? — смущённо спросила она. — Понимаю, я не должна вас отвлекать расспросами, тем более такими, но все же... — Нет, дело не в этом, — прервал её Гаара. — Просто я не думал, что ты до сих пор не забыла о нем. Саюри немного расслабилась. Вскинув брови, она покачала головой, и взглянула на него. — Забыла? — переспросила она. — Да что Вы, я сегодня весь день о нем думаю, если честно. О том, как ему, наверное, страшно там. Одному среди врагов — это же так ужасно! Я бы на его месте с ума сошла. А что если они его пытают? Что если пытаются любыми методами выведать информацию о вашей деревне, о военной стратегии, о планах нападения-обороны? Боже, как же ему, должно быть, тяжело! Гаара задумался. Разумеется, на какую-то часть его мысли были заполнены этим шиноби, так как он всегда волновался за всех без исключения жителей своей деревни, но слова, написанные рукой Канкуро в письме, о том, что уже были предприняты все возможные меры для его вызволения, немного успокоили его совесть. Теперь же, когда Саюри, которая не была с ним знакома, никогда не видела его и слышала об этом человеке лишь однажды в жизни — этим утром, — рассказала, как сильно за него переживала... Но почему? Почему её заботил незнакомый человек? Почему она думала о нем так долго — целый день, — хотя даже имени его не знала? Как не пытался, Гаара так и не смог этого понять. Наверное, заключил он, это и есть та самая доброта, которой матери так старательно пытаются научить своих детей. Хотя откуда ему было знать об этом? Одно он понимал точно: Саюри действительно была очень добра. Гаара осознал это, когда во время того, как она ходила с ним по деревне, с ней постоянно здоровались самые разные люди. Все они улыбались ей, жали руку, рассказывали что-то, спрашивали о её делах, а дети — даже обращались в уважительной манере. Все они явно любили её, думал он. И, очевидно, было за что. — Вы не устали? — заботливо спросила девушка. Казекаге отложил перо и размял затёкшие пальцы. — Немного, — признался он. — Хотите поесть или ещё чего-нибудь? — Нет. — Он покачал головой. — Спасибо, Саюри. — Может тогда отдохнёте? Поспите хоть пару часов. — Саюри, я... — заговорил Гаара, но запнулся, думая, как бы правильнее выразить свою мысль. — Я не сплю. Куноичи улыбнулась уголком губ, склонив голову на бок так, что прядь серебряных волос упала на её лоб. — Что, ни разу за всю жизнь? — как-то немного наивно спросила она, заглянув ему в глаза. — Даже в детстве? На секунду Гаара задумался. — Наверное, да, — честно ответил Казекаге. — Это... это из-за Шукаку? Правитель Суны молча кивнул, наблюдая за реакцией девушки. Испугается? Отойдёт подальше, отодвинется на безопасное расстояние? Перестанет с ним разговаривать? Он ожидал от неё именно таких действий. Так поступали практически все, едва лишь услышав об Однохвостом. Но, к его удивлению, она отреагировала настолько спокойно, словно речь не шла о невероятно сильном и опасном кровожадном демоне, заключённом внутри него. Саюри глубоко вздохнула, чуть поджав губы, слезла с края стола и не спеша, разминая ноги, прошлась по комнате, подойдя к окну. Она остановилась прямо перед ним, в пол-оборота к Гааре, и чуть ссутулила хрупкие плечи, обхватив их руками. Казекаге по-прежнему неотрывно следил за её движениями. — Так красиво... — спустя примерно минуту, задумчиво произнесла она, не отрывая взгляда от заходившего за линию горизонта золотистого диска солнца, немного мутного из-за плотно укутывавшего его тумана. — И все же даже этот закат не идёт ни в какое сравнение с теми, что бывают в Вашей стране. Вам так повезло, что вы можете каждый вечер видеть, как садится ярко-оранжевое солнце, как небо приобретает самые разные цвета — от розово-лилового до красного, как кровь. У нас похожее бывает очень редко. Наверное, раз в год, даже реже... Парень, которого не особенно волновал пейзаж за окном, все смотрел на девушку, в чьих прозрачно-серых глазах отражались яркие краски неба, и задумался: за все двадцать лет жизни в Суне он ни разу не обращал внимания на закат, который был для него не более, чем сменой одного времени суток другим. До этого момента. Саюри улыбнулась — то ли заходившему солнцу, то ли даже самой себе — и вернулась к столу. Она остановилась рядом с креслом как раз в тот момент, когда Гаара поднялся, поэтому оказалась к нему гораздо ближе, чем могла себе позволить. Подняв голову, девушка смущённо взглянула на него из-под ресниц, ожидая, что он разозлится или, как минимум, отойдёт в сторону, но нет. Казекаге стоял как вкопанный, даже не шелохнувшись. — Думаю, вам все же стоит попробовать отдохнуть, — тихо сказала Саюри, и, все так же глядя в зелено-голубые глаза, по-детски улыбнувшись, покраснела пуще прежнего. — А я посижу рядом, покараулю.But I will hold on hope And I won't let you choke On the noose around your neck And I'll find strength in pain And I will change my ways I'll know my name as it's called again