Дыхание в басовом ключе

На этот раз мы, на удивление, не ругались и не ссорились. В принципе, и ехать-то было недалеко, и Шес сразу же придумал мне занятие, помимо кручения баранки и переключения передач, как вроде и этого было недостаточно. Выколупав из приемника новенький альбом моего любимого Сергея Лазарева и брезгливо закинув его как есть, даже без коробки, на заднее сидение, он воткнул вместо него какой-то неопознанный самопальный диск и потребовал «вникать». То, во что мне так категорически вменялось «вникнуть», на поверку оказалось сборником Рельефа, а вот каким именно образом «вникать», оставалось загадкой. Выучить барабанные партии таким образом невозможно, тут нотация нужна и, собственно, сам инструмент. Тексты мне, как ударнику, вроде как до лампочки, а эстетического наслаждения подобная музыка, за крайне редким исключением, у меня не вызывала. Кстати, на удивление, как минимум одна из песен Рельефа под это самое исключение попадала. Но сейчас, к сожалению, звучала не она и я понятия не имела, чего же Шес пытается от меня добиться. Спросить его пока что не предоставлялось возможным, так как он, озадачив меня вышеизложенным заданием, полностью выпал из реальности, углубившись в какое-то обсуждение по телефону с Ханом. Это даже разговором можно было назвать с большой натяжкой. Если бы не серьезное, сосредоточенное выражение лица ударника, я бы подумала, что они скорее играют в какую-то игру типа «ассоциаций». Шес, пролистывая один за другим нотные альбомы, называл какое-то слово или фразу, выслушивал короткий ответ собеседника и время от времени что-то записывал в своем органайзере. Иногда спорил, иногда уточнял, но, по большей части, сыпал несвязанными фразами и писал. — Небо?.. — строка в органайзере. — Его путь?.. А без соло?.. Ну, да. Не в тему… — следующая тетрадь. — Ангел?.. Можно с двумя басами… Можно и так. Значит, да?.. — новая запись. То, что слова, которыми он сыпал, это названия песен, я поняла, только когда брюнет, оторвавшись вдруг от телефона и стукнув себя в висок указательным пальцем, повернулся ко мне: — Витек, а ты совсем никаких наших песен не знаешь? В плане ударных, а не напеть. — Ну, я сегодня утром пробовала несколько. Одна совсем никак, у нее такое… нерусское название. — Фатум? Интродакшен? — Интродакшен, да. — Да, там довольно сложная партия ударных. Мы ее по-любому брать не будем. А еще что? — Я пробовала «Хранитель Истины» и еще одну, там еще в конце слова такие: «Шекспир, так быть или не быть?» — «Простая жизнь», — уточнил Шес. — И как? — Ну, есть пара моментов, в основном в «Хранителе», но вроде терпимо. — А соло в «Хранителе»? — Это те самые моменты. — Ясно. Разберемся. Хан, — вернулся он к телефону, — добавляй «Хранителя» и «Простую жизнь»… Ну, мне нужно сначала услышать… На крайняк, заменим на соло на басах. — Еще я «Ангела» знаю. Хорошо знаю. Полный вариант, а не тот, что в клипе, — и неожиданно для себя самой призналась: — Очень красивая песня. Одна из моих любимых. — Моих тоже, — хмыкнул ударник. Просмотрел список в органайзере и продолжил с Ханом: — Пока что пятнадцать. Надо еще штук 7-8, чтоб было из чего выбирать. «День рождения гоблина»?.. Ну конечно, шучу!.. Сам такой. Ладно, поехали дальше. «Наваждение»? — Шес? — я все же решилась прервать его. — Да, Витек? — Только не злись, но я не поняла, во что вникать? — Погоди, — буркнул он в трубку Хану. — Злиться? Куда вникать? — Ты поставил диск, — я оторвала на секунду руку от руля и дотронулась до плеера. — Мне какие-то определенные песни надо слушать? И что? Я так не запомню, правда. Если бы это были клавишные, то другое дело, а ударные нет, мне надо нотацию увидеть… — С одного раза? Всю песню? — из всего, что я сказала, ударник в свойственной ему манере вычленил только то, что его заинтересовало. — Ну, да. Но только клавишные, — уточнила я. Есть у меня такой талант. Абсолютный слух и, как заявляли мои учителя в музыкалке, феноменальная память не раз спасали меня на экзаменах. Прослушав всего один раз и даже не заглянув в ноты, я могу воспроизвести на фортепиано отрывок, приблизительно в два нотных листа. Для сравнения, некоторые плоды современной эстрады укладываются в треть оного. — Круто! — оценил Шес. — Не, запоминать не надо. Я хотел, чтобы ты слушала ритм-секцию. Попробуй прочувствовать ее. Почувствуй, как инструменты сливаются, дополняя друг друга, как работают одним целым. Не важно, в какой из песен. — Ритм-секция? Это что? — Гитары — бас и ритм, — и ударные. Просто слушай. Обращай внимание, как они работают все вместе. Потом это обсудим, хорошо? Я честно попыталась проникнуться. Получалось так себе. Ну не мое это, не мое. Хотя, справедливости ради надо отметить, что играли ребята и правда хорошо. Виртуозно сплетая разные партии в одно целое, так, что иногда было практически невозможно вычленить какой-то конкретный инструмент, они словно дышали в едином ритме. Дыхание в басовом ключе. К тому же, я постоянно отвлекалась на вокалиста, с которым, к сожалению, еще не успела познакомиться. Он просто завораживал. Бархатный, обволакивающий баритон. Мягкий и одновременно сильный. Он словно пробирался под кожу, в вены, разливаясь там сладким теплом и вызывая мурашки. А едва заметный, какой-то непонятный акцент придавал ему в определенные моменты просто невероятную сексуальность. Да, вокалист Рельефа был хорош. Возможно, он мне настолько понравился еще и потому, что его голос чем-то напоминал Даниэля Боровски, творчество которого я в свое время очень любила. Только даже без намека на ту тягучую слащавость, что порой довольно сильно раздражала у последнего. Ну, и у Даниэля не было такого интригующего акцента, прорывающегося на особо низких нотах. Тот пел очень чисто и правильно, хотя, на мой взгляд, чересчур правильно, и сильно перебарщивая со сладостью. Но на вкус и цвет, как известно, все фломастеры воняют спиртом. А так, Боровски выгодно выделялся на фоне остальных представителей отечественной поп-сцены тем, что не фыкал, не пхыкал, не шепелявил, не глотал окончания, не менял ударения в угоду рифме и произносил именно «любовь», а не «любафффффь». Но, видимо, не все разделяли мои предпочтения, потому что, едва взойдя на небосклоне года четыре назад, это очередное творение «Звездной мануфактуры» куда-то пропало. Как, впрочем, и большинство звездулек этого производителя. Шес велел мне припарковаться возле ограды какого-то довольно внушительного особняка. Дом был практически не виден за окружающим его ухоженным садом, но все вокруг буквально кричало о достатке хозяев. От навороченного видео-интеркома возле широченных кованых ворот до тщательно постриженных лужаек в английском стиле, проглядывающих в просветах между деревьями. И опять этот невозможный фрик поразил меня, не сказать, чтоб приятно. Дождавшись, пока я поставлю машину на сигнализацию, он направился прямиком к ограде и, не задумываясь ни на секунду, одним четким слитным движением перемахнул через нее, подтянувшись на одной руке. — Давай, чего застряла? — заметил он мое замешательство. — Не бойся, хозяева не дома. — С ума сошел? Так нельзя! — А как можно? — Надо позвонить, — я протянула руку в сторону ворот с интеркомом. — Витек, чем ты слушаешь? Хозяев нет, кто тебе откроет? Лезь давай. — А если кто увидит? — То есть, тебя пугает не сам факт взлома, а возможные его свидетели? Я тобой горжусь! — Это не то, что я имела в виду! — ага, как же… — Так, лезь давай! Нам еще дверь взламывать… — Что? — Господи, во что я вляпалась? — Я на это не подписывалась! — Да шутка! У меня ключ есть, — он вынул из кармана килограммовую связку ключей. — Ну? Я долго буду ждать? Тяжело вздохнув, я полезла через забор. Не то, чтобы он был слишком высоким, но я так и не поняла, как Шес умудрился перемахнуть через него со сломанной рукой. Мне вот пришлось цепляться всеми четырьмя конечностями, а этот гад брюнетистый даже не попытался помочь. Щурил на меня свои размалеванные глаза и внаглую скалился. Дождавшись, пока я сползу по ту сторону ограды, он схватил меня за руку и потянул куда-то в глубину сада. — Дом там, — изобразила я попытку сопротивления, указывая себе за спину. — Ага, — буркнул Шес, продолжая тянуть меня в противоположную сторону. — А нам туда. Проследив за направлением его взгляда, я обнаружила впереди небольшую одноэтажную постройку. Что-то вроде склада или гаража, абсолютно без окон, но со спутниковой антенной на черепичной крыше. Выпустивший мою руку брюнет уже возился около двери, гремя ключами и тихонько чертыхаясь себе под нос. Я подошла поближе как раз в тот момент, когда он, в очередной раз ругнувшись, засунул связку назад в карман и начал шарить рукой над верхним наличником. — Ага! — показал он мне выуженный оттуда ключ и легко открыл дверь. — Так и знал. Ну, никакой фантазии! — Ты же говорил, что у тебя есть ключ! — Дык, его еще подобрать надо. — Шес?! — Что, Шес? Я уже тридцать два года Шес. Заходи уже. — Ты хоть понимаешь, что творишь? — зайти-то я зашла, всё еще надеясь, что это очередная глупая шутка, но опасливо озиралась по сторонам. — Если мы… Договорить я не успела. Прямо над головой визгливо заголосила сигнализация. Я вздрогнула и начала пятиться назад. И тут Шес, резко согнув ноги в коленях и широко распахнув глаза, глухо выдохнул: — Опа! Валим отсюда! Мозг еще только начал обдумывать сложившуюся ситуацию, как тело, закаленное юностью, проведенной в бессменной компании такого искателя приключений на свои нижние 70, как Романыч, уже отреагировало. Резко развернувшись на пятках, я ломанулась к выходу. И уже почти успев выскочить наружу, была вдруг перехвачена поперек талии, чьей-то сильной рукой и затянута назад. Хотя почему «чьей-то»? Кандидат был только один, и сейчас, продолжая прижимать меня к своему телу, он прохрипел мне на ухо, обдавая жарким дыханием: — Витек, да ты еще более чокнутая, чем я. От него еле уловимо пахло потом, полынью и чем-то цитрусовым. Знаю, это прозвучало ужасно. Но на самом деле, от него пахло просто замечательно. К тому же, тело в которое меня вжимали, на поверку оказалось сильным, горячим и… И я, кажется, поплыла. Сердце заинтересованно встрепыхнулось, в то время как мозг усиленно пытался вернуть себе контроль. Так, стоп! Что за мысли?! Это просто реакция организма, давно не бывшего… э-э-э… давно не бывшего! Да что ж это такое, а? Витек! Ну-ка, собралась! Три, четыре. Это Шес. Хамло! Панк нечесаный! Придурок самовлюбленный! Язва хроническая! Меня начало отпускать. Я затрепыхалась в импровизированных объятиях и попыталась вырваться. Шес абсолютно спокойно отпустил меня, и, слегка отпихнув в сторону, открыл панель сигнализации. Несколько быстрых нажатий и сирена, наконец, заткнулась. В наступившей внезапно тишине извиняющийся голос Шеса прозвучал особенно резко: — Блин… Ты что, правда решила, что я сюда вломился? — А что я, мать твою, должна была подумать! — Ага… Извини, а? Я хотел пошутить. — Придурок! — Испугалась? — Я не испугалась! — Да ладно, вон как сердце стучит — Я в порядке! — ага, знал бы ты, почему мое сердце так стучит. — Ты бы не мог отложить свои дебильные шутки на пару дней? Боюсь, такими темпами мое сердце и правда не выдержит. — Ты права. Шутки в сторону, во всяком случае, на сегодня. Садись, — он подпихнул меня к ударной установке в углу склада (а это был именно склад). — Покажи мне, что ты умеешь. Только давай без Мурки, да? Следующие часы прошли, как в тумане. Оказалось, что Шес умеет быть собранным, серьезным, критичным и требовательным, требовательным, требовательным и еще пятьдесят раз требовательным. А еще он хорошо умел объяснять. Не «все не так, откуда у тебя руки растут», а показывал, направлял, учил, хвалил, критиковал и требовал повторить снова, и снова, и снова, и снова. У меня на это его «еще раз» уже выработался рефлекс, как у собаки Павлова. Он учил меня, как правильно сидеть, чтобы не болела спина. Как правильно держать палочки, чтобы отдача не била пальцы. Как делать такой удар, а как такой. Как читать нотацию. Как делать это, не отрываясь от ударных… И хотя я все это уже в принципе знала, он все равно умудрялся найти что-то новое. Что-то, чем я раньше не имела ни малейшего представления. Те самые мелочи, которые превращают ударника-любителя, в ударника-профессионала. А через пару часов мы принялись отрабатывать нужные партии. И вот тут-то я поняла, что всё, что было до этого, это так, цветочки-колокольчики. Мама, зароди меня обратно! Пот стекает по шее на спину, майка уже вся мокрая, хоть выжимай, поясница раскалывается, руки, будто налиты свинцом… Еще раз!.. Убью, гада… Еще!.. Ненавижу… Витек, соберись! Еще раз!.. Изверг… Еще раз!.. Еще раз!.. Нас прервала настойчивая трель телефона. Шес, покосившись на экран, поморщился, но сделал мне знак остановиться и ответил. — А?.. Дрессирую, да… Ну, лучше, чем я думал… — ой, очень надеюсь, что это обо мне. Боже, как я устала. — Да, наверное, еще пару часов, — Что? Я не выдержу! — Где ты?!.. И какого ты приперся? Я же сказал, сначала позвонить!.. Нет, мы не закончили!.. А который час?.. Сколько?!.. Ладно, не уходи, сейчас буду. Я вскинула запястье к глазам. Сколько?! Если зрение меня не обманывает, а я вроде никогда не жаловалась, уже почти полночь. — Что-то я увлекся, — Шес подозрительно поглядывал на меня. — Живая? — Относительно чего? — Язвишь? Значит, живая, — поразительное умозаключение, браво. — На сегодня всё. Я на дрожащих ногах выползла из-за установки и принялась вытирать струящийся по шее пот полотенцем, которое откуда-то выудил Шес. Честно говоря, на тот момент мне было по барабану, простите за каламбур, откуда. Его следующий вопрос застал меня врасплох: — Подбросишь до гостиницы? Сердце привычно встрепыхнулось, мозг взбунтовал, губы ответили сами: — Ну, а куда ж я денусь? Я, наверное, никогда не перестану ожидать от него какой-то каверзы. Такая репутация, как у него, на пустом месте не возникает.