Дыхание в басовом ключе

Прежде, чем я продолжу рассказ о своих злоключениях в компании московских знаменитостей, стоит, пожалуй, сделать небольшое лирическое отступление и объяснить насчёт гонок. Я, кажется, уже упоминала о страсти к мотоциклам? Так вот, эта моя любовь далека от платонической. Пожалуй, данный порыв души, чуть ли не единственный, который я периодически позволяю себе удовлетворить. И даже байк имелся — несколько лет назад, когда отец, земля ему пухом, ещё был жив, они с Олежеком скинулись и осчастливили меня в честь поступления в консерваторию ярко-красным «Сузуки». Папа потом не раз сожалел о принятом решении, но не об этом речь. В гонках я уже давно не участвовала. Пожалуй, с Данькиного рождения. Родительская ответственность оказалась не пустым звуком. К тому же, денег на постоянную смену резины, подвесок, рессор, а то и крыльев, у меня не было. Нет, я гоняла, конечно, время от времени, но только сама с собой на пустынной заброшенной трассе по ночам. И то — редко. А так, большую часть времени байк использовался, преимущественно братом, по прямому назначению — как обычное транспортное средство. Наряду со столь же престарелой «Нивой», доставшейся нам с Олегом в наследство от отца. Но, это сейчас. А было время, когда мой «Сузуки» ревел мотором в ряду себеподобных на линии старта, а сердце ёкало в предвкушении адреналина и драйва. С тех пор я поддерживаю тесные отношения с питерским байкерским клубом. Более того — хорошо знакома с его неофициальным владельцем. Сергей — мой бывший одноклассник, — хорошо запомнил, у кого переписывал на контрольных и благодаря чьим постоянным подсказкам умудрился закончить школу. А потому не только с радостью принял меня в клуб, но и закрывал глаза на… скажем так — небольшую подработку. Для всех я была просто смазливой девушкой, ведущей запись участников на гонках и дающей отмашку традиционно белым шарфом «на старт». На деле же, я была ещё и тем самым заразой-админом, ведущим закрытое сообщество клуба в интернете, знающим подноготную всех участников, не раз обсуждавшим с ними в приватных чатах плюсы и минусы их «коней», проблемы, достоинства, секретные тюнинги… Я знала всё и обо всех, но никто не связывал улыбчивую девушку Вику и угрюмого и немного хамоватого смотрителя Витька. А даже, если кому и приходила в голову мысль обратить внимание на схожесть имени и ника, Виктория — девушка, Витёк — парень. И Витёк, помимо всего прочего, утверждал окончательные списки допущенных к тем самым, неофициальным гонкам, которых, вроде, не было. Витёк утверждал, а Виктория иногда делала ставки. Которых тоже, вроде бы, не было. Я не зарывалась, пользовалась своим преимуществом крайне редко, только когда была абсолютно уверенна в результатах, да и суммы ставила небольшие. Так что Сергей не возражал, а мне перепадала время от времени небольшая прибавка к официальному учительскому заработку. Думаю, теперь будет понятно, почему фраза о том, что я пыталась, всего лишь пыталась не допустить до гонок человека, который, судя по заявлению о раздолбанном байке, на них всё же пробился, меня, мягко сказать, заинтересовала. И крайне неприятно удивила. — Знакомы, — я вымучила улыбку и попыталась подавить раздражение в голосе. — А что значит пыталась не допустить? Если память мне не изменяет, что вряд ли, она у меня очень верная, я и не допустила. — Ну, да, — легко согласился Ал, подойдя к журнальному столику и начиная по очереди проверять стоящие там стаканы с остатками кофе. — Но желание-то осталось. Пришлось искать альтернативные пути. — Это какие же? Нет, мне правда стало любопытно. Даже более, чем просто любопытно. В тот раз допуск был исключительно через меня одну. Точнее, через «Витька». Дело в том, что мы получили предупреждение о возможных скрытых агентах полиции и были предельно осторожны. Пропускали только своих, проверенных годами и знакомых в лицо. И дислокацию меняли раз семь. Я тогда, помнится, очень разозлилась на Романыча, что он притащил левого приятеля. — Была бы цель, а средства найдутся, — отмахнулся Ал. — И все же? — настаивала я. — И, кстати, я не помню, чтобы кто-то слетел с байка. Это правда было важно. Если кто-то в наглую плюет на правила, то в следующий раз нас могут просто замести. И штрафом не отделаемся. Гонки те были, как ни крути, все же нелегальные. Плюс, ставки. Те, которых не было. И я не настолько наивна, чтобы предполагать, будто я единственная, кому Сергей позволяет ставить, и что прямо все делают это так же по мелочи, как я. — Ну, а как ты думала? Если нельзя, но очень хочется, то… Сама понимаешь, — уголком глаза я заметила, как заиграл желваками Шес. — Был там какой-то мужик. Предложил просто поехать в другое место и погонять самим. На интерес, не переживай. Вот и весь секрет. А навернулся я уже по дороге назад. — Нельзя… Хочется… — передразнила я, облегченно выдохнув. — Я же не просто так не пускала. В тот вечер были веские причины. Это не что-то личное. Господи, да я даже не брюнетке отказала! — вспомнила я, как выпрашивал разрешения мой виртуальный приятель. — Не брюнетка? — Ал с Шесом как-то странно переглянулись. — Блондинка, что ли? — Нет, это мой знакомый. Ну, не совсем знакомый, потому и не пустила. Да, не важно всё это. Ал, ты хоть представляешь, как мог влипнуть? Я не знаю, как там у вас в Первопрестольной, но наши питерские менты очень не любят это дело. Давай договоримся, что в следующий раз, если я скажу, что нельзя, то нельзя? — В следующий раз? Смею ли я надеяться, что у меня, наконец, появился блат в питерском мотоклубе? Я смотрела в эти удивительные голубые глаза и не могла оторваться. Кто там сказал, что глаза это зеркало души? Либо нагло соврал, либо парень, стоящий передо мной, никогда в жизни про это не слышал. Его глаза были самым настоящим омутом: затягивающим, манящим, пленяющим, зовущим узнать, что же там такое скрыто, в этой таинственной глубине. Изумительные глаза. Никогда таких не видела. Такой яркий, сочный цвет, как кусочек неба. Если бы не очки, почти и не заметные на нем из-за отсутствия оправы, я бы подумала, что он в линзах. Но надо было, наверное, перестать пялиться и что-то ответить? — Не блат, а сестла! — Ал улыбнулся шутке. — Да пущу я, пущу. Как рука заживет, так и пущу! — А не забудешь? — он склонил голову к плечу. — Может, дашь телефончик? Я в Питере часто бываю, напомнил бы при случае, а? Скажем, на следующей неделе? Забавно. Это он так со мной заигрывает? Господи, я уже и забыла, как оно бывает. Со мной в последний раз заигрывали лет надцать назад. Это… приятно. И волнующе. Неожиданно. И совсем уже не к месту вспомнилось Ленкино «Быть тебе через год госпожой Снеговой». Телефон… Телефон… Хорошо, телефон. Даже, если он им никогда и не воспользуется, да даже если я его неправильно поняла, без разницы — сегодняшний день Ал мне определённо сделал. — А я? — Шес довольно убедительно изобразил шрековского кота. Очень большого только. И какого-то… стремного. — Что ты? — на всякий случай уточнила я. — Я б тоже погонял. Блат распространяется на работодателей? — Ну, если не сведешь меня в могилу до пятницы… — При такой мотивации я очень постараюсь! — пообещал ударник. — Я б особо не рассчитывал, Вика, — философски протянул Хан с подоконника и повернулся к Алу: — Алек, ты с нами пообедаешь? — Да нет, спасибо. Я буквально на пару минут. Вы ни на один из телефонов не отвечаете, — тут Тэка хмыкнул и закатил глаза. — Так что пришлось заехать. Мне с вашей рыжей девочкой нужно кое-что перетереть. — В пятницу всё в силе! — не допускающим возражения тоном заявил Дэн, возмущенно ткнув пальцем в его сторону. — Ты обещал! Люди на тебя рассчитывают! — Да появлюсь я там, появлюсь! Угомонись уже, — Ал схватил его за рукав и потянул в сторону выхода. — Прогуляйся со мной за кофе, заодно и поговорим. — Дэн, мне макиято с перцем, — бросил им вслед догадайтесь, кто? Правильно, Шес. Он, кажется, помешан на кофе. — Подсел на него? — засмеялся горе-гонщик. — Я же говорил, что тебе понравится. А ты — перец, шмерец… Еще желающие? Тогда мы пошли. Вика, удачи в пятницу. Я позвоню. Проследив глазами за вышедшими парнями, Шес откинулся на спинку дивана и закинул за голову здоровую руку, являя на всеобщее обозрение бритую подмышку и татуировку на хорошо развитом трицепсе. Довольно интересная татушка, надо сказать. В виде четырех силуэтов танцующих людей, один над другим, все в разных позах. Его задумчивые размышления прервал тихий вопрос басиста: — Раздолбал байк, значит? — Угу… — Сильно? — В лежку. — За каким чёртом давал? Ты же знаешь, как он водит. — А это самое интересное, Андрей. Я и не давал. — Опять, что ли? — как-то понимающе вздохнул Хан. — Не опять, а снова. Блин, иногда прибить его хочется! — Ну, в этот раз ты себе не отказал, — протянул Дима, подсаживаясь к нему на диван. — Да нет. Это он сам, когда навернулся. Я, когда в больнице его увидел, так очканул — весь в кровище, в грязи… Этому идиоту четыре скобы поставили, — Шес показал на собственном предплечье, где. — А он, что, еще и без шлема был? — Нет, ну не настолько идиот. С чего ты взял? — Ну, вот всё это, — Дима пальцем обвел на своем лице те места, где у Ала были особенно живописные кровоподтеки. — А, нет, — зло ухмыльнулся Шес. — Вот это, уже я. Потом. Когда байк увидел. — Ну, а себе-то как руку сломал, горе ты луковое? — снисходительно покосился на него Хан. — Судя по всему, Алек-то как раз был не в состоянии это сделать. — Будешь смеяться… — Буду, — подтвердил басист. — Но ты все равно расскажи. — Я, когда этому засранцу рожу бил, поскользнулся… — Упал. Очнулся. Гипс, — заржал Димка. — Да не смешно, — отмахнулся Шес. — Так и было. Прихожу в себя уже на рентгене. Последнее, что помню — как Алу в морду дал. Башка болит. Рука болит. Ал пытается объяснить врачу, откуда перелом у меня, если гипс у него. И почему, если упал все же я, нос сломан у него. Врача переклинило. Говорит, а зачем же мы тебя тогда прооперировали?.. Мрак, короче. Бред полный, и среди всего этого бардака — Гудвин с матерью Ала. Гудвин орет, теть Яна плачет и мы с Алеком ржем, как ненормальные. — Вас в цирк сдать надо, — подытожил Хан. — Хотя правильнее — в психушку. Тут позвонил Олег с отчетом, что они с Данечкой уже успели набедокурить, и мне резко стало не до рокеров. Оказалось, что с утра и до обеда мое солнышко ненаглядное успело: 1. Размазать по мягкой мебели варенье. Я с утра не смогла выскрести из тех жалких остатков в банке достаточно для тоста, а он умудрился загадить полдивана и кресло. 2. Пока Олежек отмывал мебель, Даня разбил две небьющиеся тарелки. 3. Пока Олежек собирал осколки, Даня покрошил рыбкам в аквариум пачку сигарет. 4. Пока Олежек реанимировал рыбок, Даня достал из мусорки осколки тарелок. 5. Пока Олежек искал пластырь и йод, Даня нашел зеленку. 6. И вот теперь братишка интересуется, ну чисто гипотетически, чем оттирают зеленку от обоев? Судя по всему, сыночка упражнялся в живописи. 7. А да, тоже исключительно теоретический вопрос — а где мы покупали ту вазу, что стояла, в смысле стоит, в прихожей? Получив ответ, что вазу привез Романыч лет пять назад из Венгрии, Олежек сник и признал, что покойница была «ниче так». Мда… Продуктивный день у ребенка выдался. Раздав ценные указания по поводу того, чем НЕ тереть обои, сколько раз бить непослушную попу и, посочувствовав оставшемуся наедине с разбушевавшимся чудовищем брату, я отключилась. Как раз вовремя, чтобы застать Шеса отмахивающимся от Хана, что-то тихо и настойчиво ему высказывающего: — Да что ты на него так взъелся? Ну, шебутной он немного. Возраст у него такой! Мы в своё время тоже… — Какой возраст, Шес? У вас разница-то в четыре года всего. Ты таким разгильдяем был в двадцать, а не в двадцать восемь! — Андрей, — неожиданно серьезно прервал его ударник, — тебе напомнить, в каком дерьме я был в двадцать пять? — Ты вылез… — А у него, слава Богу, хватило ума не влезть вообще! И меня вытянул! Не гони на него, не надо. Он — нормальный парень. Ну, отключает мозги иногда. Нас всех, бывает, заносит, согласись. — Да не с такой же периодичностью! — снова повысил голос Хан. — Он ведь убиться к чертям мог! — Слушай, не напоминай, — устало выдохнул Шес. — Я уже пилюлей прописал, рецепт обналичил, он внял… Я уже успокоился, что ж ты психуешь? — Да, блин, я ж его еще вот таким сопляком помню, — Хан рубанул ребром ладони по колену. — Помнишь, когда он бегал за нами с игрушечным пистолетом в руках и орал «Плидулки! Не сплячетесь!». Или когда привозил на каникулах дневник и просил подделать отцовскую подпись. Он же мне как брат был! А сейчас, ты смотри, слова лишнего ему не скажешь. Он, по-моему, только с тобой и считается. Хоть иногда. — Неправда, — остановил его ударник. — Он прислушивается к тебе. Честное слово. Просто он такой… Знаешь… Ну, не покажет он, что признает, что не прав. Он слышит и принимает к сведению, но не показывает. — Бабу ему надо! — неожиданно выдал басист. — Это ему-то баб не хватает? — опешил Шес. — Нормальную! Чтоб в узде его держала. Как Юлька меня. Только так… Да, Димончик? — Нет, Адрюшка, — передразнил Леголас. — Ты, как женился, совсем скучным стал. По клубам не ходишь, от девушек шарахаешься… Не порти мне Ала! С кем я буду по вечерам зажигать? — С Дэном, — хохотнул ударник. — Чур меня, чур, — перекрестился, почему-то эльф. Это выглядело жутко забавно. — Хан, если ты думаешь, что это поможет, то я тебе торжественно клянусь, — положил руку на сердце Шес, — что первую же нормальную девушку, что найду, натравлю на Алека. — Вторую, — поправил Хан. — Почему вторую? — Потому, что по тебе самому, придурок, даже не узда плачет. А кандалы с намордником! Да, Вика? — неожиданно скосился он на меня. — Да ему, кажется, уже и намордник не поможет. Не завидую той, что решится, — ляпнула я первое, что пришло в голову, за что тут же поплатилась. — Витёк, — приподнял бровь ударник, разворачиваясь ко мне всем корпусом, — да ты, никак пасуешь перед трудностями? Как же так? А я-то надеялся, что хотя бы в Питере найдётся смелачка. Не поняла. Это из разряда «сама нарвалась»? Или он, со свойственным ему псевдо тактом, так ненавязчиво сообщает, что положил на меня глаз? Судя по паскудной усмешке, это может быть всё, что угодно. И как мне реагировать, чтобы не выставить себя совсем уже идиоткой? Вот, зараза. Тут что ни скажи, а всё можно высмеять. «Спасибо преогромное, мне будет крайне лестно пополнить своим именем статистику твоих постельных утех»? — Скажу так, и получится, я считаю, что такая как я недостойна от такого, как он, чего-то большего? «С чего бы мне такое счастье — в один день, да два кавалера?» — Совсем глупо и не к месту. Засмеёт и скажет, что я напридумала себе. «Ты не в моем вкусе»? — Во-первых, Витёк, себе-то хоть не ври. А рокер как пить дай скривится и выдаст: «А ты не во вкусе барабанов, но их-то не спрашивали.» «Нам вместе работать»? — Предложит уволить. «Ты живешь в другом городе»?.. «У нас все равно ничего не получится»?.. Бред какой-то… И как я вечно загоняю себя в такие двусмысленные ситуации? Меня спас Шэка, с улюлюканьем и свистом ворвавшийся в студию в сопровождении Дэна и шлейфа изумительных запахов еды. Огромные бумажные пакеты в их руках объясняли происхождение столь дразнящих ароматов и приподнятое настроение. «Братцы Кролики», как я прозвала про себя Шэку и Тэку, забрали свою долю и сбежали обедать вниз. Дэн, не переставая двигать челюстями, строчил смс-ки. Хан отошел в сторону и с кем-то говорил по телефону. Судя по нежной улыбке, блуждающей по лицу, с женой. А Шес… Шес продолжал задумчиво рассматривать меня, будто бы всё ещё ожидая ответа. Я же старательно делала вид, что ничего не замечаю и вообще жутко увлечена пространными разглагольствованиями Леголаса, чем отличаются электрогитары разных производителей. Чувствовала я себя, мягко сказать, не в своей тарелке. И вот же, что странно — не первый раз мной интересуется парень. Не первый раз мне этот интерес, простите за каламбур, не интересен. Но впервые меня это напрягает. Довольно сильно напрягает, надо признать. И дело даже не в том, какого рода этот интерес. Просто Шес, он из тех людей, чьё внимание не стоит привлекать к себе ни по какому поводу. Есть в нём что-то такое, что заставляет, образно говоря, желать перейти на другую сторону дороги и прятаться в кустах, пережидая, пока он пройдёт. И, конечно же, вернувшись за барабаны, я начала опять сбиваться. Потому что под гнетом этого внимательного зеленого взгляда сосредоточиться было нереально. В мыслях роилось что угодно, только не нотный стан и до-ре-ми в басовом диапазоне. Мы как раз отрабатывали «Ангела», на котором и прервались до обеда. Басы — как ударные, так и гитара, — там звучали скорее, как обрамление для изумительно нежных переливов ритм-гитары. Бархатный голос Дэна, тихий и задумчивый, легко ложился на довольно печальную мелодию. Дождю подставив крылья, Поникший ангел мок. Шли слёзы от бессилья — Он сделал всё, что мог. Любовь им нёс и счастье, Мечты их исполнял. Кого спасал в ненастье?! Ах, если бы он знал! И тут я, витая где-то в другом мире, неожиданно для самой себя, задаю гораздо более резкий и жесткий ритм, буквально взрывая всю ту атмосферу безысходности и смирения, которой отличалась эта песня. Я прямо физически уловила волну недоумения, пришедшую от парней, но прежде, чем успела исправиться, Хан хмыкнул и… усилил басы. Теперь, гитара Леголаса звучала где-то на заднем плане еле уловимой серебряной ниточкой. — Балуемся, девочки? — Дэн закусил губу, подумал и согласно кивнув головой, продолжил уже более глубоким и сильным голосом. Ошибок ураганы Он отводил порой. Спасал слепых в туманы, Ведя их за собой. Он возрождал надежды, Для них менял миры… Но жаждали невежды Лишь крови и игры. Гитаристы, развернувшись лицом друг к другу, переглянулись и, без слов о чем-то договорившись, снова поменяли тактику. Ритм-гитара зазвучала сильнее, ложась на предложенный басами риф, скользя по нему, как пенный гребень по волне. Они смотрели глаза в глаза, счастливо скалясь и, казалось, никого, кроме себя и своих инструментов, не замечая. Если моя партия оставалась еще более-менее схожей с оригинальной, то их уже давно унесло в абсолютно другую сторону. — Дима, жестче! — внезапно вмешался Шес. — Веди его! Быстрее на полтакта! Вика, четче ритм! Больше крэша. Дэн, снизь тембр, чтоб твой гребаный акцент проявился, он в кои-то веки в тему. Он нёс им совершенство, Но медный глас трубы Дарил им то блаженство, Где мысли не нужны. Он сделал всё, но ныне Не верят ни во что, И, осквернив святыни, Во всём винят его. И помощь отвергают, И, позабыв про страх, Идут себе, шагают, Заведомо на крах. — А теперь, — продолжал направлять Шес, — спокойнее. Еще спокойнее. Хан, давай подложку. Вика молчи. Хотя, нет… Хотя, да, молчи. Дэн — глуше. Димон, мягче, печальнее, — и под тихий перебор струн, Дэн речитативом и почти шепотом закончил: С потухшими глазами На небе плакал Бог, И под его слезами Поникший ангел мок. — А че? — выдал Хан, после того, как мы все пару минут таращились друг на друга. — Имеет место быть! — Херня получилась! — не согласился Шес. И, прежде, чем я успела извиниться, добавил: — А вот если добавить еще один бас… Да… Бас… Димон, сгоняй за Шэкой. Отдай ему ритм и бери себе вторую бас-гитару. Пока гитарист бегал за незаменимым электриком, Шес чего-то строчил на обрывках салфеток. Из любопытства я заглянула через его плечо. Мама дорогая… Такого я никогда не видела! Он писал новую нотацию. Вот так, с бухты-барахты, не отходя от кассы, сидел и писал. Быстро, четко. Как вроде, риф давно сидел у него в голове, а сейчас он только вспоминал и записывал. Но не это самое удивительное. Он писал ВСЕ партии одновременно! Да у него в мозгах не риф звучит, а целый симфонический оркестр! Как?! Как он это делает? Кажется, вопрос, кто пишет им музыку, получил ответ. Минут через сорок он выдал нам еще теплые после ксерокса копии нотации новой песни. Там была даже партия для клавишных, довольно простая. Шес объяснил, что писал ее под одну руку, для себя. С ума сойти! Я в шоке. — Он всегда такой? — тихо поинтересовалась я у Дэна. — Ага… — подтвердил он. — Никогда не мог понять, как он это делает. Несколько раз мы «прогревались», как выразился Хан. Сыгрывались, учили партии, притирались. Шес прерывался каждые пару минут, бегал между нами, исправлял, добавлял, убирал. А потом это случилось. Она родилась. Абсолютно новая, совершенно другая песня. Если в оригинале была мелодичная, довольно грустная баллада, то то, что получилось, больше походило на тревожный, пробирающий до дрожи марш. И слова в таком сопровождении получили вдруг новый смысл. — Витёк, — счастливо улыбнулся Шес. — Еще раз такое выкинешь, получишь по шее! А теперь, девочки, еще раз! Ненавижу. Это. Его. «Ещё раз»!