Дыхание в басовом ключе

Я не буду описывать, как прошли эти два дня. Сказать просто, что было тяжело? Да это как заявить, что сливочное масло немного жирное. Или что зелёнка, вытекая на пол, слегка пачкается. Мы в буквальном смысле вкалывали с утра до ночи. Пахали, как рабы на галерах. До изнеможения, до дрожи в руках и ломоты во всем теле. Повторяли вновь и вновь въевшиеся в память партии, выжигали в подсознании каждую ноту, каждый вдох, каждое движение. Шес гонял нас, словно проклятых. А когда ближе к десяти вечера мы, наконец-то, разъезжались, он еще оставался и переписывал вновь и вновь недающиеся мне моменты. С каждым разом получалось лучше и лучше, но времени всё равно катастрофически не хватало. Анатолий Владимирович проявил чудеса изобретательности, пытаясь по максимуму сократить и разбавить нашу программу. Тут был и какой-то стендап-комик, которого специально пригласили в качестве конферансье, хотя на рок-концертах, насколько мне известно, такое вроде бы не принято. Но его номер, открывающий вечер, экономил нам около получаса. А еще команды разогрева. Вообще, как оказалось, у Рельефа была традиция — выпускать в начале своих концертов какую-либо местную группу. И для того, чтобы разогреть и подготовить публику, и для того, чтобы дать молодым коллективам возможность засветиться. Как объяснил мне Дима, для них самих такого, к сожалению, никто и никогда не делал. А это могло бы очень помочь в свое время и, возможно, даже уберечь от кое-каких ошибок. Потому-то ребята, помня свой тяжелый и тернистый путь наверх, и пытались оказать посильную помощь молодым и начинающим. В этот раз на разогреве была не одна группа, а целых три. Причем как минимум одна из них уже довольно известная, во всяком случае, в Питере. Я, кажется, даже видела их на последнем концерте по поводу Дня Города. Эти вполне могли бы потребовать поделиться гонораром. Но, проникнувшись проблемой и по старой дружбе с кем-то из москвичей, согласились поработать за спасибо и обещание дать эфир на предстоящем через пару месяцев концерте в Москве. Для остальных же это просто был тот самый редкий шанс засветиться на большой сцене и сделать шаг вперед к признанию. И вот он наступил. День «Х». Готовы, не готовы, а отступать некуда. Позади — Москва, как говорится. Если честно, у меня был такой мандраж, что ночью казалось, не уснуть. Уснула как миленькая. Обняв по привычке Даньку, просто провалилась в холодную вязкую темноту без сновидений. Всё же в перманентной усталости есть свои прелести. С утра мы еще раз прорепетировали, но как-то лениво, без надрыва. Словно делая проверку систем самолёта перед взлётом. Программа на вечер была закрыта, одобрена и прогнана бесчисленное количество раз. Поздно дергаться. А в двенадцать Хан дал отмашку сворачиваться и ехать в гостиницу отсыпаться перед вечером. Потому что прибыли Грег с Тэкой и каким-то молоденьким юрким подростком, которого мне представили, как Тоху-Антоху. Они, грубо попросив нас «сгинуть», принялись собирать инструменты. Это была их часть работы: доставить на место, установить, настроить, убедиться, что всё подключено и работает. Что нам удобно. Что звук правильный. Что освещение нужное. И еще сто пятьдесят тысяч мелочей, о которых ты, в качестве зрителя, даже не задумываешься, отрываясь на концертах любимых исполнителей. Глядя на то, как уверенно и сноровисто работают ребята, я поняла, что здесь нам и правда делать больше нечего. У них всё под контролем, а мы только мешаем. Наше дело — отыграть, их — обеспечить необходимые для этого условия. Впервые я задумалась о том, что за удачными исполнителями стоит невидимой тенью ещё и профессиональный техперсонал. Их никто не знает в лицо, фанаты не рвутся получить автограф, а журналисты — взять интервью, но без их знаний и умений ничего не получилось бы у тех, кто стоит в свете софитов. Домой меня не отпустили, рассудив, что ездить туда-сюда смысла нет. Всё равно на стадион, где должен проходить концерт, нас всех вместе доставит личный автобус Рельефа. Иначе можно запросто застрять в толпе фанатов, караулящих на подступах еще с утра. Меня определили в пустующий номер, числящийся за неуловимой Гриней. Снабили ценными указаниями отдыхать, не мандражировать и быть готовой выехать в четыре и оставили в покое. Относительном покое. Потому что мне незамедлительно начали названивать все, кому не лень. Олег, Ленка и, к моему огромному удивлению, Алек — с пожеланиями удачи. Лучи добра и скорейшего выздоровления слали из лицея, узнав, что я «приболела». А Романыч в свойственной ему манере советовал «не ссать», ибо «прорвемся». В конце концов, я позвонила на ресепшен и, попросив разбудить меня в полчетвертого, просто вырубила мобильный. Сна не было ни в одном глазу и я, блаженно развалившись на широкой гостиничной кровати, занялась обычным для девушек делом — принялась мечтать. Не о концерте, нет. Об этом я старалась даже не думать, настолько было страшно. Я с абсолютно девчачьей непосредственностью мечтала о голубоглазом Але. Наверное, в суете того дня я бы и не вспомнила о нем, но он сам позвонил. Так просто, как вроде мы сто лет знакомы: — Привет. Не «Привет, это Ал». Не «Привет, узнала?» Просто «Привет». — Привет… — я тоже не стала делать вид, будто не знаю, с кем говорю. — Дрожишь? — Ага. — Брось, — и с таким завидным спокойствием: — Всё будет замечательно. — Мне б твою уверенность… — тяжело вздохнула я. — А что, Шесовой уже не хватает? — Что? — Шес считает, что ты справишься, — обнадёжил меня Алек. — А если он говорит… На твоем месте я бы доверился ему и просто наслаждался моментом. — Ну да, наслаждаться… Знаешь, легче это сказать, чем сделать. — А что тебе мешает? — в его голосе в самом деле звучало непонимание. — Ну, как сказать… Все эти люди, что будут там… — Ну? — перебил он. — Это же твой звездный час. Расслабься и получай удовольствие! — Ты не понимаешь, Ал, — я снова вздохнула и закрыла глаза, словно пытаясь убежать от действительности. — Они такого ожидают от меня… — Так вот в чем дело, — протянул Снегов. — Боишься не справиться? — Ну, да… — Глупости, Вик, — обрубил он. Не отмахнулся от моей проблемы, нет, но с чувством полной уверенности поставил на ней точку. — Ты дашь им то, что они хотят. И они будут счастливы. И сделают счастливой тебя. Поверь, это непередаваемое удовольствие: чувствовать эмоции толпы, заводить ее, владеть их умами, пропускать через себя и понимать, что ты, и только ты, причина их эйфории. Тебе понравится. — Откуда ты знаешь? — хмыкнула я, всё ещё не до конца убежденная, но начиная успокаиваться. — Ты вообще был когда-нибудь в такой ситуации? — Какой ситуации? — в его голосе появился намек на усмешку. — Стоять перед таким количеством народа. — А, это… — усмешка переросла в плохо скрываемый смех. — Школьные утренники не в счет! — тоже улыбаясь, добавила я. — Мне Шес рассказывал. Говорит, кайф нереальный. — Ну, может, для него… А что смешного? — А? Да это я так… Не обращай внимания — просто вспомнилось кое-что. Ты, главное, не бойся и постарайся успокоиться. Все будет просто зашибись! Повторяй это, как мантру, — и снова улыбка в голосе. — Ты много репетировала и всё знаешь. Да и не одна там будешь, ребята прикроют если что. Какой же он внимательный. Позвонил вот незнакомому, в принципе, человеку, просто поддержать. И мне эта поддержка, если честно, была нужна как воздух. — А знаешь, что? — добавил он. — Предлагаю совместить приятное с полезным. — Это как? — А вот так: если ты справишься сегодня, я приглашу тебя в ресторан? — А если не справлюсь? — уточнила я через секунду. Я идиотка, да? Ну кто так соглашается на свидание? Ведь это же свидание? Ох, мама… — Ты справишься, — уверенность в его голосе была настолько заразительна, что я невольно расслабилась и улыбнулась. — Но, если все же нет… то ты пригласишь меня! И я заранее предупреждаю, что выберу самый дорогой ресторан, какой только смогу найти. Как тебе такая мотивация? — Думаю, — я изо всех сил старалась сохранять серьёзность, — мне придется постараться, — кто-то позвал Алека и он отвлёкся от меня, переспрашивая. — Тебе надо идти? — Да, Вик. Прости, дела. — Всё нормально, — успокоила я. — Ты придешь сегодня посмотреть, как мы опозоримся? — Да ты махровая оптимистка! — хохотнул он. — Вика, как тебя Шес терпит? Нет, извини, но сегодня я никак не смогу. Другие обязательства, к сожалению… — его опять позвали. — Мне и правда надо бежать. — Хорошо. — Успокойся. Не трясись. Всё пройдёт как по маслу. Удачи, Вика! — Спасибо! — Я позвоню после концерта, а ты пока выбери, в какой ресторан хочешь пойти. Он отключился, а я впала в какую-то нирвану. Он пригласил меня на свидание. Понравившийся мне парень пригласил меня на свидание. Даже мысль о том, кто именно числился у него в родичах, не портила настроения. «Быть тебе через год госпожой Снеговой.» Хм… Неужели?.. Интересно, как отреагирует на это событие именитый рокер? Будет забавно посмотреть на его лицо. Особенно, если он в самом деле имел на меня какие-то виды. Хотя, какие виды? Да и с Алом ещё бабушка надвое сказала. С этими мыслями я и уснула. Разбудил меня затрезвонивший на прикроватной тумбочке гостиничный телефон, сообщивший милым женским голосом, что время пришло и час расплаты пробил. И понеслась… Из гостиницы выходили через служебный ход в сопровождении одетой во всё черное, как в дешевом голливудском боевике, охраны, отгонявшей от нас решительно настроенных репортеров и чересчур настойчивых молоденьких девушек, все как одна в огромных солдатских ботинках. Впрочем, в таких же ботинках были и мои рокеры. Кажется, это какая-то отличительная черта данной субкультуры. Кстати, рокеры. Зайдя в номер Хана, где нас собрали перед выездом, я их, если честно, не сразу и узнала. Особенно Дэна. Я долго пялилась на затянутого в рваные джинсы и увешанного цепями парня в пугающих змеиных линзах, черных шипастых напульсниках и с несколькими пирсингами в каждом ухе, пока до меня дошло, кого же я вижу. Хан был более-менее похож на себя, только сменил стильные модельные туфли на все те же высокие ботинки на тракторной подошве. А вот Леголас в темных кожаных штанах, белой майке, открывающей великолепный вид на татуированные предплечья, при тонком галстуке да с непонятно откуда взявшимися фиолетовыми прядями в распущенной белобрысой шевелюре, вверг меня в состояние, близкое к шоку. Шеса нигде видно не было. Мне подумалось, может оно и к лучшему? Если вменяемые члены группы в своих сценических образах выглядят так, то даже и не знаю, чего ожидать от того, кто и в повседневной-то жизни не появится на люди, не подведя глаза и не навесив на руки кожаные браслеты в три ряда? Ребята похихикали над моей вытянувшейся физиономией и просветили, что всё это, оказывается, еще не конечный результат, а так, переходной этап, пока доберемся до гримерки. А там — трепещи, Витек, — нас ждут стилист, гример и тихий ужас. Обычно рокеры перевоплощались уже непосредственно перед выходом на сцену. А вокалист с гитаристом оделись в этот раз заранее только потому, что по жеребьевке им выпало общаться с прессой. Я пришла как раз к тому моменту, когда Хан уже заканчивал инструктаж, какие вопросы могут всплыть и что по этому поводу нужно или не нужно отвечать. К моему удивлению, причине временного выбывания Шеса из рядов отечественных барабанщиков было уделено минимум внимания. Хотя, возможно, они уже успели обсудить это ранее. А вот дальше все закрутилось в таком бешенном темпе, что, честно сказать, сейчас я и не припомню большую часть происходившего непосредственно перед выходом на сцену. Например, огромная черная дыра образовалась в моем сознании в том месте, где, по идее, должна была храниться информация о том, как мы попали на стадион. Или о том, как меня обрядили в казалось бы простенький, но невероятно стильный темно-синий комбинезон. Или откуда на моем лице появилась боевая раскраска а-ля Мортиша Адамс. Или кто и, главное, когда нацепил на меня прямо поверх комбинезона длиннющую, чуть ли не по колено, розовую футболку с логотипом группы и надписью: «Это не секьюрити. Это ударник» Судя по размеру и смыслу написанного, данный предмет гардероба принадлежал, вообще-то, Шесу. Впрочем, с этими футболками вообще отдельная история, достойная того, чтобы уделить ей особое внимание. Видите ли, оказалось, что в закулисье (назовем это так), кроме, собственно, самих музыкантов, находится огромное количество народа. Это и вспомогательный персонал самой группы — такой, как, скажем, Шэка или та же Гриня. И техперсонал принимающей стороны — например, местный звукорежиссер, занятый на момент нашего прибытия супер важным делом — ожесточенной перебранкой с нашим звукорежиссером, Грегом. И всевозможные встречающие, провожающие, сочувствующие. Дети спонсоров, изъявившие желание поглазеть на звезду. Сами спонсоры, желающие убедиться, что деньги заплачены не зря и звезды таки приехали. Журналисты, жаждущие запечатлеть трогательный момент встречи двадцатипятилетней крохи со своим кумиром. Кумир, пытающийся прорваться к уборной. Охрана, посыльные, охрана посыльных, посылающие охрану… И так далее, и тому подобное. Для того, чтобы контролировать такую массу народа и, по возможности, не допускать в этот бурлящий, кричащий, все время несущийся куда-то сломя голову кавардак тех, кому там вообще не место, существует некая система пропусков. Есть у тебя такой — заходи, чувствуй себя, как дома. Нет — ну что же, извини, но выход там. К тому же, эти самые пропуски бывают разных уровней, прямо как на военной базе. Это теоретически гарантирует, что журналисты не ворвутся в гримерку, когда вы там переодеваетесь. Или что посыльный из ближайшей закусочной не будет шляться, скажем, рядом с пультом управления камерами. Ну, вы поняли в общем… Для этих целей изпользуют обычно цветные браслеты или бейджики. Наши рокеры пошли дальше. Они все рядились в кричаще-розовые, просто какие-то поросячьи футболки с большим логотипом группы на спине, резко выделяющие их из общей массы слоняющихся по закулисью людей и позволяющие быстро определиться, кто перед тобой. Футболки эти были абсолютно одинаковыми и отличались друг от друга только надписями. Так вот, надписи. По идее, если я правильно поняла смысл и первопричину данного явления, там должно значиться что-то вроде: «Л. Грег, звукорежиссер, Рельеф» Я не просто так привела в пример именно Грега. Просто он был, в принципе, единственным, чья футболка без лишних претензий давала нужную информацию и не вызывала ощущения, что ты гадаешь кроссворд с членами группы в роли вопросов. О своей, бывшей Шесовой, я вам уже рассказала. Сам Шес, к слову, был одет в ту самую, которую стащил у него Грег в день нашего знакомства, со скромным и лаконичным: «Самый Главный» Бегающая между ребятами и вешалками с одеждой Лиза щеголяла категоричным: «Ты это наденешь. Потому что я так сказала» и тыкала в надпись каждый раз, когда кто-то из нас закатывал в ужасе глаза и заявлял: «С ума сошла?! Я это не надену!» И так далее. Каждый изощрялся, как мог. Прибавьте к этому царящую вокруг суматоху и получите очередного мужика/парня/девушку/невнятное существо неопределенного пола, нервно дергающего глазом при виде, скажем, Тэки в футболке, гласящей: «Подтанцовка звукорежиссера». Теперь я жутко жалею, что не догадалась тогда сфотографировать их в этих дурацких футболках, но в тот момент могла только крутить головой в поисках очередного шедевра и хихикать. Впрочем, должна сказать, что это здорово отвлекало меня до поры до времени от предстоящего кошмара, коим в моих глазах являлся неизбежный момент выхода на сцену. Меня перетряхивало, стоило только вспомнить, зачем, собственно, мы здесь собрались. А Олег и Романыч, пробравшиеся за кулисы с помощью вездесущего Дэна, вместо того, чтобы поднять настроение и успокоить, чуть не ввели меня в состояние, близкое к коматозному. И тем не менее, к часу «Х» я вновь была более-менее вменяема и даже готова к труду и обороне благодаря, как ни странно, Шесу. А было это так — наши труженики на ниве отечественных СМИ как раз вернулись с пресс-конференции. Тэка, сопровождавший их, рассиживаться с нами не стал, а, объявив получасовую готовность и схватив лежащие на столе огромные акустические наушники, убежал, костеря на чем свет стоит кого-то в маленький, едва заметный микрофон, закрепленный у него на голове с помощью обруча. — Ну, что ж, — сладко, до хруста в костях потянулся Хан и повернулся к «Самому Главному». Надпись на футболке басиста, кстати, гласила: «Пью. Курю. Играю басом.», — Шес, сходи погуляй. Мы покурить хотим. Ударник без лишних вопросов поднялся и, скомандовав на ходу: «Витек, пошли», двинулся к выходу. Мне же, занятой не особо удачными попытками унять мелкую дрожь в руках, идти никуда, а тем более с ним, не хотелось. — Да мне не мешает, — попыталась отвертеться я. — Идем, — Шес легко выудил меня из кресла и подпихнул в сторону двери. — Поговорить надо. Притворив за нами вход в гримерку и попросив сидящего рядом колоритного шкафообразного охранника никого не пускать минут двадцать, он повел меня путанными и похожими один на другой как капли воды коридорами. Через несколько минут мы вышли на некое подобие то ли маленькой галереи, то ли большого балкона, заставленного нагроможденными друг на друга столами и стульями. Шес снял с себя верхнюю «именную» футболку, протер ею один из столов, на который и усадил меня, внезапно подхватив за талию. Сам он устроился рядом, опираясь о стол бедром и повернувшись ко мне в пол оборота. Протянул руку, аккуратно, стараясь не дотрагиваться до кожи и не размазать грим, отвел за ухо выбившуюся из моей прически прядь волос и закурил. — Я думала, ты не куришь, — прервала я молчание. — Курю, — подтвердил он очевидное, глубоко затягиваясь и смотря куда-то поверх моей головы. — А почему тогда Хан тебя выгнал? — Шес опустил взгляд на меня, чуть ухмыльнулся уголками губ и приподнял правую бровь в таком уже знакомом скептическом жесте. Меня озарило: — Они там не сигареты собрались курить, да? — Не сигареты. — Так странно, — попыталась я переварить полученную информацию. — Что странно, Витек? — забавно, но из всех членов группы только он продолжал называть меня так. Остальные чаще пользовались традиционным «Вика». — Из всех вас ты последний, в ком бы я заподозрила неприятие наркотиков. — Сомнительный комплимент. — Я не это хотела сказать. — Да ладно тебе, — он опять хмыкнул и чуть толкнул меня в плечо кулаком. — Расслабься. Моя репутация не была построена на пустом месте, знаешь ли, — он затушил сигарету о рифленую подошву своего высокого ботинка и придвинулся еще ближе. Теперь я практически дышала ему в грудь. — Давай, рассказывай. — Что рассказывать? Странно, но желания отодвинуться у меня не возникло. Как, впрочем, и бабочек в животе. Странно, да? Посторонний мужчина со вполне определённой репутацией практически обнимает меня, а я не вижу в этом ничего интимного или угрожающего. Может, потому что у меня откуда-то возникло чувство абсолютной уверенности в том, что он ничего себе не позволит. Не знаю откуда. Просто, знала, и всё. — Тебе страшно, — он не спросил, а сообщил, как давно известный факт. — Чего ты боишься? — Страшно, — нет смысла скрывать очевидное. — Я не знаю, Шес. Боюсь и все тут. — Витек, никто не боится просто так, — продолжал он давить. — Почти всегда есть что-то. Я, например, боюсь пауков. — Я тоже, — меня передернуло при мысли о волосатых лапках. — Фу, какая гадость! — Нет, — Шес покачал головой. — Тебе они противны, а я их боюсь. Есть такая вещь, как арахнофобия. Когда я вижу паука, даже вот такого, — он показал кончик пальца, — я не начинаю кривиться или кидать в него тапком. Я задыхаюсь и теряю сознание. — Серьезно?! — я представила себе почти двухметрового ударника, хлопающегося, как манерная барышня начала прошлого века, в глубокий обморок при виде махонького членистоногого, и нервно хихикнула. — Не смешно, — Шес улыбнулся, переча своим словам. — Ничего с этим сделать нельзя. Это и есть фобия — страх без видимых причин. Но это, Витёк, уже клиника. Большинству же вещей можно найти объяснение, а значит, и решение. Так чего ты боишься? — Не знаю… Ответственности, наверное. — Перед кем? — Перед людьми, которые пришли сегодня. — Витёк, — скривился он, — не смеши мои тапки. Какие люди? Ты их что, знаешь? Да, плевать на знакомство — ты их даже не увидишь. — В смысле? — В смысле, прожектор так бьет в лицо, что увидеть зрителей практически нереально. Да и вообще, положись на мой опыт, через десять минут после начала ты забудешь и о них, и о том, где ты. — Алек говорил по-другому, — возразила я, немного ошарашенная таким наплевательским отношением к публике. — Алек? Когда вы… Впрочем, не важно, — оборвал он сам себя. — Доверься мне, так и будет. — Да я, в общем-то… — и тут я призналась: — Я боюсь не справиться, Шес! — Опять эфемерная и неконкретная формулировка, — на мое удивление, он не принялся, как все остальные, уговаривать меня, что я гений и всё будет тип-топ, а лишь раздраженно закатил глаза. — Ну, допустим, только допустим, что ты облажаешься. Крупно так. Запорешь весь концерт. И? — Что и? — Что тебя в этом пугает? — Как, что? — я опешила. — Я же всех подставляю! — Нет, детка. Это я всех подставил, когда сделал вот это, — он покрутил перед моим носом загипсованной кистью правой руки. — А ты всего лишь мой шанс немного уменьшить ущерб. Получится — замечательно, не получится — что ж, я хотя бы попытался. Он так спокойно это говорил. Не пытался убедить меня, что я готова. Не рассказывал сказки, что все будет хорошо. Не храбрился. Не показывал ложной бравады. Все предельно честно, обыденно и как-то потребительски — это меня и успокоило. Ну, в самом деле, запорю я концерт, и что? Что изменится в лично моём мире? Планета перестанет крутиться? Вселенная сколлапсирует? Что? В конце концов, это их проблема, а не моя. И только успокоившись, я обратила внимание, насколько он бледен, даже под гримом, и как морщится, случайно касаясь руки. Как я провела с ним три дня бок обок, и не заметила этого? — Болит? — я аккуратно дотронулась до гипса, стараясь не надавливать, но все равно он дернулся. — Детка, мужчину не спрашивают, больно ли ему. Ой, я вас умоляю. Мужчинам не больно и они не плачут, да. — Сильно? — я сделала вид, что не услышала его ответ. — Терпимо. Местами… — А зачем терпеть? Можно же принять что-то от боли? — Не в моем случае, — он мазохист, что ли? — Оптальгин на меня не действует, а серьезные болеутоляющие нельзя. — Почему? Аллергия? — Нет, просто… — Вот вы где! — в дверной проем просунулась рыжая взъерошенная голова и ее обладатель противно протянул: — Вы не торопитесь. Мы там пока без ударных начнем, а вы, как освободитесь, приходите, че! — Готова? — Шес протянул мне руку, помогая слезть со стола. — А знаешь, что? Да! — Тогда пошли, взорвем Питер!