Дыхание в басовом ключе

Кирилл… Кирилл Авдеев. Моя первая любовь. Моё первое разочарование. Моё первое всё. С ним я впервые почувствовала себя желанной. С ним впервые познала горечь равнодушия. Моё счастье. Моя боль. Моя ошибка. Ошибка ли? В конце концов, благодаря ему есть Даня — это маленькое яркое солнышко в центре моей личной вселенной. Как объяснить, что я чувствую сейчас, почти пять лет спустя? Не знаю. Ничего? Или всё же… Вот он обнял в ладонях чашку с чаем. Такой до боли знакомый жест. Чай крепкий — практически одна заварка, — два куска сахара и тонкий прозрачный ломтик лимона. Надо же, я до сих пор помню. Поднял к лицу, подул, опустил обратно и развернул ручкой от себя. Да, всё правильно. Он всегда так делал. Теперь будет ждать, пока вода совсем остынет, отхлебнёт, поморщится, попросит добавить кипятка и только после этого будет пить. Почему я помню? Вот эту родинку у основания мизинца на правой руке не помню, а про чай помню. Что я чувствую? Чего я хочу? Чего хочет он? — Кирилл, — бывший оторвался от разглядывания обоев. И что в них такого интересного? — Что ты здесь делаешь? — В каком смысле? — удивляется он. — Ты разве не рада меня видеть? — Не переводи стрелки, Кирилл, — настаиваю на ответе. — Зачем ты здесь? — В гости приехал. — Ты приезжаешь в гости каждый год, — перебиваю нетерпеливо, — и ни разу не заходил. — Я… — он, кажется, смущается. А, может, и нет. Его лицо тяжело читать — профессиональный навык вызывать на заказ нужные эмоции. — Откуда ты знаешь? — Наверное, оттуда же, откуда ты знаешь, где я теперь живу. — Тонька? — соображает быстро. Видимо, я угадала. — Да. Несмотря на наш с ним разрыв, с его старшей сестрой Антониной мы стали близкими подругами. Сначала она продолжала поддерживать связь из жалости, пыталась компенсировать поведение брата и родителей, в один миг вычеркнувших меня из своей жизни, а потом мы в самом деле сдружились. По негласной договорённости о Кирилле мы с Тотошкой старались не говорить, но и обходить тему полностью не получалось. Так что кое-какие сведения до меня всё же доходили. — Она не рассказывала, что ты мной интересовалась, — довольно улыбнулся бывший. — Не льсти себе, Кирилл! Я не интересовалась. — Почему? — голубые глаза распахнулись в почти достоверном удивлении. При желании, можно было и в самом деле в него поверить. — Я вот всегда о тебе спрашивал. — Зачем? — не то, чтобы я поверила, но… — Я волновался, солнце, — Кирилл протянул руку через стол и осторожно накрыл мою ладонь. — Не думай, что мне было легко… — А тебе было сложно? — я скептически хмыкнула, перебивая, и убрала руку. — Что ж ты сам не приходил, если так волновался? — Я не мог. Вита, солнышко, ты многого не знаешь. — Я знаю достаточно, Кирилл! — как же я ненавижу это покровительственный тон, которым всегда сопровождаются попытки сделать из меня идиотку. — Я знаю, что ты бросил меня беременную и за пять лет ни разу даже не позвонил. Я знаю, что ты приезжаешь два раза в год к родителям на соседнюю улицу, но хоть бы раз изъявил желание познакомиться с сыном. Я знаю… — Я здесь, — перебил он, вновь схватив за руку, поймал мой взгляд и серьёзно, с нажимом заявил: — Я сделал много глупостей, да. И я очень сожалею об этом. Но я здесь. Сейчас. Ты спрашивала, зачем? Я приехал за тобой и Данилой. — В каком смысле? — я правда не сразу поняла, что он хочет этим сказать. — В прямом, солнце, в самом прямом. Когда я уезжал, то обещал вернуться за тобой. Помнишь? — Ещё бы не помнить. — Я вернулся, Вита. Вернулся за тобой. И вот тут до вашей покорной слуги дошло. Вся абсурдность ситуации предстала предо мной, словно подсвеченная жёстким светом софитов. Он вернулся. За мной. Через пять лет. Через бесчисленное количество сброшенных звонков и его новых подружек. Через сотни несмененных вовремя памперсов. Через десятки бессонных температурных ночей. Через море пролитых слез. Через океан непролитых. Первая Данькина улыбка. Первые шажки. Четыре шва на расшибленном об угол шкафа лобике в полтора года. Пробитая гвоздём пяточка в три. Главный приз на новогоднем утреннике в четыре — Даня рассказывал стишок о семье. Папины похороны. Мой дебют на большой сцене с «Рельефом». Пять долгих и таких насыщенных лет. Болью и радостью, утратами и обретениями. Наверное, со стороны это выглядело как истерика, но мне в самом деле стало смешно. Я хохотала, как на концерте Жванецкого. До слёз, до икоты, до колик в животе. Да, пожалуй, это была истерика. — Кирюша, родненький, — выдавила я из себя сквозь смех через несколько минут. — А теперь серьёзно. Что. Ты. Здесь. Делаешь? — Вита, у тебя истерика. Принести воды? — Лучше водки, — я ещё раз хохотнула и пошла в зал искать олежкину заначку. — Сейчас. Где-то тут было… — Вита! — закричал он мне вслед, пытаясь перехватить за руку. — Не ори, — я увернулась. — Даню разбудишь. — Он здесь? — А где ещё ему быть? — Можно мне его увидеть? — Кирилл шёл следом за мной, и когда я, опешив от этой просьбы, застыла среди зала, прижался к спине и, обняв за плечи, зарылся лицом в мои волосы. — Нет, — всю весёлость, или истерику, или что там это было, как ветром сдуло. Остался только ледяной комок чего-то колючего и жутко паскудного в животе. — Нет. Не можешь. И убери руки. — Я так соскучился, солнце… — Я сказала, руки убери! — Ты мне не веришь, да? — Кирилл отпустил меня, но продолжал стоять вплотную к спине, так что я чувствовала его дыхание у себя на затылке. Правильно, мы с ним одного роста. Это не он низкий, просто я высока для девушки. Вспомнились наши вечные перепалки — он запрещал мне покупать обувь на каблуке. Не любил чувствовать себя ниже меня. А я любила вставать на цыпочки и раздувать белобрысые пряди на макушке. Он так смешно фыркал в ответ. А ещё, целуясь, мы всегда смотрели прямо в глаза друг другу. Воспоминания накатили безжалостно, как волна цунами, сминающая береговую линию. Парные татуировки на предплечьях: у меня на правом, у него на левом. Когда мы вставали рядом, плечом к плечу, абстрактные рисунки неожиданно сливались в одно объёмное сердце, бережно зажатое в ладонях. Всех это так умиляло. Пару лет назад я пошла в салон и набила поверх банальную бабочку. Не хочу вспоминать. Не хочу. Не хочу! И вдруг — как вспышка света, разгоняющая непроглядную темноту ночи, как спасительный глоток воздуха для утопающего, — другой поцелуй. Лицо, медленно склоняющееся к моему. Чужая рука на талии властно прижимает к худому поджарому телу, заставляет далеко откинуть голову, чтобы заглянуть в глаза. В эти невозможные наглые циничные зелёные глаза. Сухие горячие губы. Самоуверенный шёпот. Дрожь в ногах. — Нет, Кирюш. Не верю. — Вита… — Тебе пора уходить. — Нам надо поговорить… — Нам не о чем говорить. Уходи. — Вита… — очередная попытка обнять, но наваждение уже прошло. Я не злюсь. Я не мщу. Я просто не хочу вспоминать. — Сейчас Олег вернётся. Не думаю, что ты жаждешь встречи с ним, — я вывернулась и вышла в коридор. — Не знаю, в какие игры ты играешь, но избавь меня от участия в них. — Никаких игр, солнце, — такая уверенность в этом горячечном шёпоте. Я почти верю. Почти. — Можешь злиться, у тебя есть на это право. Но, ради Бога, не отвергай меня! Я прошу ещё один шанс!.. — Сколько пафоса… — я едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться. — Ты пересмотрел голливудских фильмов, Кирилл. У нас с этим проще. Ты ушёл. Всё. — Нет, не всё! — да что ж он всё время пытается меня облапать? — Дай мне доказать тебе… — Я не учитель математики, — перебила я. — Не надо мне ничего доказывать, — широко распахнула дверь и впихнула ему в руки какого-то идиотского плюшевого медведя. Это он Даньке принёс? Господи, он даже не знает, что у мелкого аллергия на плюш! Ну чего ему от нас надо-то? — Уйди уже. Просто уйди… Он всё же поцеловал меня. Вскользь, как клюнул в губы. И быстро отстранился, не дав отпечатать на щеке бордовый след от ладони. Зачем? Неужели думает, что внезапно расплывусь лужицей у ног. Господи, за что мне это? — Я ещё вернусь, и мы поговорим, — звучит как угроза. — Я хочу видеть сына! Я резко захлопнула дверь прямо ему в лицо и обессиленно сползла по стенке. Хотелось пойти и вымыть рот с мылом. Хотелось водки. Хотелось кого-нибудь ударить. Но сил встать не было. Совсем. Как же часто я мечтала об этой нашей встрече. Лёжа одинокими ночами в своей постели представляла, как в один прекрасный день он появится на пороге, весь такой родной и до боли знакомый, и скажет те самые слова: «Ты нужна мне. Я вернулся за тобой. Я хочу видеть нашего сына.» Люди, будьте осторожны в своих мольбах. У Бога странное чувство юмора, он может исполнить их в точности. Всё было не так. Всё. Его тон. Моя реакция. Всё! Абсолютно всё. А ещё мне стало страшно. Я не понимала, что ему от нас нужно. Во внезапно вернувшиеся чувства или проснувшуюся после пятилетней спячки совесть я не верила ни на одну секунду. Слишком легко он от нас отказался. Слишком свободно дышал все эти годы. Зачем мы ему? Вот нам он точно не нужен. Ни в каком качестве. А мы ему зачем? Не бывает так в жизни. Так что же такое произошло, что заставило эгоцентричного Кирилла вымаливать и унижаться? Всё и всегда крутилось вокруг него. Даже когда мы были вместе… Нет, скорее, был он, а я присутствовала рядом. Меня вполне устраивало такое положение вещей. Я из тех женщин, что предпочитают держаться в тени, обеспечивая надежный тыл, давая опору своему избраннику, подстраиваясь под него. Хранительница домашнего очага — вот кем я себя видела. И искала мужчину, который мог бы стать мне несокрушимой стеной, закрыв собой от всего мира. И Кирилл изначально показался мне именно таким человеком. Я уже говорила, что из рук вон плохо разбираюсь в людях? Олега произошедшее тоже застало врасплох. Он до сих пор корит себя за то, что не разглядел, не защитил. Отец, царствие ему, правда, Кирилла терпеть не мог, но кто же слушает родителей, когда любовь застит глаза? Это потом я уже поняла, почему папа так сопротивлялся нашим отношениям. Всё защищала жениха, выгораживала, хвасталась его успехами. А ведь отец никогда и не сомневался в его способностях, не считал никчемным или неспособным содержать семью. Он просто видел — Кирилл не тот человек, что нужен мне. А я — не та, что нужна ему. И оказался прав. И вот он вернулся. Привычный жить, не оглядываясь на окружающих, почему он вдруг возжелал взвалить на свою шею такую ношу, как ребёнок? Боже, ребёнок! Спёрло дыхание. Пулей взвившись с места, я буквально влетела в нашу с Даней комнату. Сопит. Широко раскинувшись на кроватке и обнявшись с любимой игрушкой — двести раз штопанным-перештопанным тряпичным зайцем. Мы зовём его Гадя Петрович. Потому что ничерта не понятно, какого оно пола. Застиранное сизое, некогда нежно-сиреневое, убожество. Уложить Даню спать без него смерти подобно. Сына тихо всхрапнул и, пробормотав что-то невнятное, перевернулся на живот. Опять носик заложен… Да через мой труп Кирилл встретится с сыном! Не знаю, что он там себе выдумал, и знать не хочу. Но поманить Даньку иллюзией отца, а потом отобрать? А ведь так и будет, если допустить их знакомство. Никто не даст гарантий, что, наигравшись в счастливую семью, бывший не испарится снова. А как объяснить это ребёнку? Нет. Не будет этого! Это мой сын. Только мой. Кирилл потерял на него все права, купив пять лет назад билет в одну сторону до Лондона. У Даньки есть мама, куча дядей и тётей — родных и не очень, — а отца нет. Ещё вчера я жутко переживала по этому поводу, а тут внезапно поняла: ну и что? Чем такой отец, лучше… Скрип ключа в замке отвлёк от подкатывающей истерики. — Витёк? — тихо позвал из коридора Олежек. — Сис, ты где? Я тебе сейчас такой прикол расскажу! — Привет, — прикрыв дверь в спальню, я подошла к брату и коротко обняла. — Чего так долго? — Ты чё такая любвеобильная? Случилось что? — он разулся и прошёл на кухню. — О, а кто у нас был? — увидел вторую чашку. — Всё в порядке. Потом расскажу, — так просто Олегу такое не поведаешь. Он ведь в состоянии поехать разбираться, что вполне может закончиться реанимацией для одного и КПЗ для второго. — Что за прикол? — А! Знаешь, кто сегодня в качалку приходил? — не помню, рассказывала или нет, но помимо основной работы в автомастерской, два-три вечера в неделю Олег подрабатывает тренером в боксёрском клубе при тренажерном зале. — Эти твои ребята из группы. Тот высокий, с которым у вас шуры-муры, и такой патлатый, весь в пирсингах. Гришка, что ли? — Грег, — поправила я. — И нет у нас никаких шуров-муров! С чего ты это взял? — Э… Ты уверена? — брат почесал затылок и лукаво ухмыльнулся. — Что ж я зря профилактическую беседу с ним проводил? — Профила… Олег! — что у меня за вечер такой? — Ну что ты лезешь, куда тебя не просят, а? Сильно? — Что «сильно»? — Подрались сильно? — А что сразу «подрались»? — он попытался сделать вид, что надулся, но махнул рукой и рассмеялся. — Да поговорили просто. За чашкой кофе, как культурные люди. Я поэтому и задержался. — Бли-и-ин… Что ты ему наплёл, ирод? — Да ничего я не наплёл, сис! Успокойся! Прикольный пацан, кстати, — подмигнул он. — Чем тебя не устраивает? — Да всем! В смысле, с чего ты взял, что я ему нужна? Он что-то сказал? — А! — брат взъерошил мне волосы и чмокнул в макушку. — Значит, всё же интересно. — Олег, ну что ты… — я тяжело вздохнула и сдалась: — Конечно, интересно. Как любой девушке. Но это не значит, что я чего-то хочу! Просто любопытно. Так что он про меня сказал? — Да вообще-то, большей частью говорил я, — покаялся Олежек. — Ну, «пасть порву, моргала выколю, ежели чего…» А рокер твой внимал. — Он не внимал, он дар речи потерял! — простонала я. — Ну, спасибо, братик, — бухнула перед ним чашку с чаем. — Мне с человеком ещё несколько месяцев работать, а ты такую свинью подложил. Как мне в глаза ему теперь смотреть? — Да так же, как и раньше. Ты-то тут при чем? — пожал он плечами. — Короче, Витёк — я своё мнение сказал, а дальше как сама знаешь. По-любому, тебе виднее. Только кажется мне, если девушка ни капли не интересна, то и гонять полчаса чаи с её психующим братцем никто не будет. Сечёшь? — Ты ещё и психовал?! — А как же! — Олег… — Кстати, психи! — брат отставил чашку и сумасшедше блеснул глазами. — Ты себе не представляешь, какой у меня сейчас глюк был! Пора в дурку сдаваться, ей Богу! — Ну что ещё? — Прикинь, я во двор заворачиваю, смотрю, а из подъезда Кирилл твой выходит, — я сглотнула. — И вот веришь, мозги, как вырубило. Хорошо, что тот парень уехать успел, пока я добежал, а то бы точно в морду дал! Нет, ну ты представляешь? Совсем братик твой двинулся. Ведь знаю же, что паскуда в Лондоне, а всё равно показалось… — Олег, это был Кирилл. — Да я знаю! Но показалось… Что?! — Тебе не показалось. Он в Питере. — Да хоть у чёрта лысого на рогах! — брат вскочил и начал наяривать круги по кухне. — Ты в порядке? Какого… этому… надо было? — Олег… Олег, сядь! Всё в порядке… — Чёрта с два всё в порядке! Ты поэтому бледная как смерть? Что он тебе сказал? — Сказал, что вернулся за мной и Данькой. — Вот же ж…...,…!!! — он резко остановился, присел передо мной на корточки и заглянул в глаза. — Витёк, маленькая моя, девочка моя, хорошая, ну скажи, что ты не собираешься… — Нет! — за кого он меня держит? За инфантильную соплюшку? Ну, спасибо, братик… — Нет, конечно! Я просто испугалась. — Он что-то сделал? — заиграли желваки на гладко выбритых щеках. — Я убью этого недоноска! — Нет, что ты! Он… Он хочет с Даней познакомиться. Я боюсь, Олег. Боюсь, что он исчезнет потом, как от меня, и что я сыну скажу? Как я буду объяснять, куда папа делся? — Никак, — брат встал и решительно направился в коридор. — Я скоро вернусь. Он у предков остановился? И во тут мне стало по-настоящему страшно. Никуда я Олега, конечно же, не отпустила. Но эту ночь спала в Данькиной кровати. Так мне было спокойнее. А утром меня разбудила смс-ка от контакта с именем «панк»: «Встретимся в 9:00 в кафе возле зоопарка. Не хочу заезжать в студию. Не завтракай! И не забудь ребёнку панамку и что там ещё надо.»