Дыхание в басовом ключе

Если кто-то из вас решил, что после того, как несчастный ребёнок был возвращён в трепещущие руки матери, мы, наконец-то, смогли сосредоточиться на репетиции, то вы до сих пор не поняли, что являет из себя этот кумир неформальной молодёжи, да и не только её. Если Хан — требовательная, но справедливая мамочка, то Шес — скорее грозная и сварливая мачеха, держащая свою группу в ежовых рукавицах. Ожидать, что нас минует чаша масштабной головомойки, было бы по меньшей мере глупо. Первым под раздачу попал Дэн. Хотя бы и потому, что географически был в тот момент ближе всех к «раздаточному окну». Огрёб он, надо сказать, по полной. — Радость моя, — приторно слащаво позвал Шес, позволяя тому выползти из-под собственного зада. Сам с дивана он так и не встал, вальяжно развалившись всеми своими почти двумя метрами по кожаным подушкам. — А ну-ка, спой мне, цветик-семицветик. — Да не могу я, — надрывно просипел вокалист. — Простыл, бедняжка? — и снова эти интонации, никак не вяжущиеся с сочувствием. — Ага, подцепил что-то. — А давай я угадаю, что именно ты подцепил, а? — ударник резко сел и, склонившись к самому уху всего из себя такого несчастного рыжика, прошипел: — Или правильнее спросить — кого? Ты не забывай, что мой номер смежный с твоим, так что вчера я имел сомнительное удовольствие досконально изучить весь подвластный твоим голосовым связкам диапазон октав. — А тебе что, завидно? — мгновенно ощетинился Боровски, решив, видимо, что самое время перейти от защиты к нападению. — Конечно, деточка, — ни капельки не впечатлился Шес. — Я, можно сказать, впечатлён, покорён и сгораю от чёрной зависти. Именно поэтому, а никак не потому, что кое-кто срывает сроки репетиций, если завтра твой знаменитый баритон не вернётся на место, я лично позабочусь, чтобы ты до конца жизни пел исключительно фальцетом! — Обещаешь? — Дэн то ли сделал какую-то глупую попытку перевести всё в шутку, то ли не обладал даже зачатками инстинкта самосохранения. — А ты проверь! — огрызнулся ударник и переключил своё внимание на соло-гитариста. — Дима… — потёр он здоровой рукой переносицу, явно подбирая слова. — Димочка… Как бы это так сказать, чтобы ты не обиделся? А никак, наверное. Скажи, мне тебе руки к чертовой матери оторвать, чтобы к его, — кивок в сторону Хана, — гитаре не лез? — Можно подумать, я специально! — фыркнул тот. — Да мне побоку — специально, нечаянно, под страхом смертной казни со стороны злобных орков… Дима, ты же понимаешь, что когда кто-то портит ему инструмент, он, мягко сказать, расстраивается? — А ты ему что, нянька? — Кстати, нянька, — палец с накрашенным тусклым черным лаком ногтем ткнулся в мою сторону. — Сейчас и до тебя доберусь, дорогуша. Дима, — вернулся он к эльфу, — давай договоримся раз и навсегда: ты не лезешь своими ручонками к Дюхиной гитаре, а я забываю о моих садистских планах касательно твоих верхних конечностей. Идёт? — Шес, вот объясни мне, идиоту, — не согласился с такой постановкой вопроса блондинистый секс-символ псевдоэльфийского происхождения, — каким боком наши с Андреем дела тебя касаются? Я что, твои бубны ногами пинал? — Ещё не хватало, чтобы ты к Фросе лез, — угрожающе насупился ударник. — Мне её, — снова косой взгляд в мою сторону, — за глаза хватает. — Так какого ты вмешиваешься? — И правда, какого я вмешиваюсь? — Шес сделал вид, что задумался и, уставившись уже на бас-гитариста, вдруг заорал: — Какого чёрта ты мне мозги выносишь, если струны тебе он рвёт? Я вам что, суровый папаша с солдатским ремнём? Мне на полдня отлучиться нельзя, чтобы кто-нибудь на кого-нибудь не обиделся и не… Хм… — запнулся он. — И что, ко всем хренам, случилось с синтезатором?! Мы все как по команде уставились в дальний угол, где печально красовался забытый нами раскуроченный плод музыкальной индустрии. — Шэка… — начал, было, Дэн, но осёкся под гневным взглядом. — Молчи нахрен, — заткнул его ударник. — Просто молчи, пей свой чай с мёдом, таблетки жри, сиропы или что ты там ещё делаешь? Я не шучу, рыжий — тебе же лучше завтра быть в норме! Где этот идейный последователь Николы Теслы? — Да внизу, вроде, — пробормотал Хан. — Это хорошо, — Шес поднялся с дивана и уже развернулся на выход, но, к сожалению, вдруг вспомнил об ещё одном провинившемся. — Красавица, — зелёные глаза, недобро сощурившись, уставились в мои. — А когда я буду иметь счастье лицезреть няню? — Э… Бэ… Мэ… — ну не было у меня того ответа, который он, судя по всему, жаждал услышать. — Ну, понимаешь, тут так получается… Наверное, всё дело в том, что, задавая вопрос «когда?», Шес рассчитывал получить что-то, хотя бы отдалённо напоминающее сроки или, на худой конец, некий план действия. Во всяком случае, только этим я могу объяснить тот факт, что его ошарашенное: «А каким боком меня это должно волновать?» прозвучало уже после того, как я в красках поведала о своих неудачных поползновениях на этом поприще. — Витёк… Вика… Детка, ты издеваешься? — уточнил он. — Нам меньше, чем через полторы недели в Новгород отчаливать. Во избежание недоразумений, поясню сразу: путать драмм с томом ты должна перестать до того, как мы туда приедем. — Я не путаю драмм с томом! — возмутилась я. — Да ты поняла, что я имею в виду! — не дал сбить себя с темы ударник. — В чём проблема-то? Деньги? Я тебе что, мало плачу? Любую возьми! — Мне не нравится любая! — А мне плевать, что тебе нравится, а что нет! — какая сволочь, а? Конечно… Это же не о его сыне речь идёт. — Чтобы завтра же была няня, ты меня поняла? — И где, по-твоему, я должна её взять?! — Господи, за что мне это?.. — закатил он глаза к потолку. Вопрос, полагаю, был риторический. — Так, всё. Репетиция на сегодня окончена. Всем спасибо. — Какое окончена? — взвился Леголас. — Мы же даже не… — Вот именно, что «не»! — окончательно зверея, перебил его Шес. — Ты в самом деле считаешь, что вы способны продуктивно работать сегодня, а? Один обиделся на весь белый свет, что кто-то — ах, какой кошмар, — посмел тронуть святые мощи его гитары. Другой изо всех сил делает вид, что не понимает этого. Третья, видимо, решила, что её ребёнка повели в зоопарк в качестве корма тиграм. И под это дело собралась довести до шизофренического припадка всех остальных. Четвёртый… Агхр! Боровски, я о тебе даже говорить не хочу! А ничего, что у нас концерт на носу? — Да ты на себя посмотри! — не выдержал Хан. Головомойка, учинённая ударником, стремительно переходила на новый уровень массовой перебранки, когда все обвиняют всех. — Если бы не ты, мы бы вообще не оказались в такой ситуации! — Стрелочник! — Псих! — Заткнулись оба! — это уже Леголас. Я только успевала переводить взгляд с одного на другого, судорожно решая, подключиться мне или они сами неплохо справляются. — Что-то не нравится? — опять Хан. — Так иди, побейся головой об стену! И тут все четверо, не сговариваясь, синхронно подняли руки и звонко с замахом хлопнули себя ладонями по лбам. И всё… Вопли стихли, как по мановению волшебной палочки. Это что, ритуал какой-то? — Братан, — Леголас повернулся к бас-гитаристу. — Ну, пардон за гитару. У меня просто такой риф классный в голове крутился, а на моей струна лопнула. Ну я и схватил в запале первую попавшуюся. Мир? — Ой, да черт с тобой, — Хан махнул рукой и легонько ткнул соло-гитариста в плечо. — Если бы это был не ты, а кто-то другой, уже урыл бы! Но в следующий раз, когда муза накатит, хватай Шесову, лады? — А, типа, он меня не уроет? — За гитару? — вполне серьёзно и, вроде, уже спокойно уточнил ударник. — Нет, за гитару нет. За Фросю на два метра закопаю, а гитару бери. — Ну я тоже вроде как извиняюсь, — прохрипел Дэн. — Рыжий, — скривился ударник, — я из-за тебя полночи не спал. Купи себе совесть со следующего гонорара или я тебя кастрирую, как кота. Тц, молчи, — вскинул он руку, заметив, что вокалист собирается ещё что-то сказать. — Не напрягай связки, ещё не хватало, чтобы у тебя совсем голос пропал. — Ладно, — дал отмашку Хан. — На сегодня и правда хватит. Что-то мы все не в той кондиции. Завтра в восемь? Вика, ты как? К восьми успеваешь? — А можно в девять? — попросила я. Черт, что ж с Данькой завтра делать? Опять привести его на репетицию, что ли? Шес меня сразу убьёт или сначала будет пытать? Или есть всё же шанс, что он согласится провести с мелким ещё один день? — Хорошо, значит в девять, — легко согласился Хан и остановил собирающегося уйти Шеса. — Ты когда возвращаешься? Возвращается? Откуда? Он что, собирается куда-то уезжать? — Думаю, послезавтра, — чуть задумавшись, ответил тот. — Отчитаю и сразу назад. Два дня продержитесь, не убив друг друга? — Да ладно тебе, — гитарист шутливо боднул приятеля в плечо и подтолкнул его на выход. — Пошли Шэку попугаем, а то что ж, нам только друг на друга орать? Дим, ты идёшь? — Нет, я ещё останусь немного, — гитарист вернул свой инструмент на стенд, отключил усилитель и взял в руки обычную старенькую гитару, всю поцарапанную, в ярких наклейках и чьих-то автографах. — Мне этот риф покоя не даёт. — Дэн? — Да, я с вами. — Вика? — Я… Я сейчас, — если честно, мне бы хотелось переговорить с Ханом, но и эльф тоже подойдёт, наверное. — Вы идите, я потом. — Тогда до завтра! — кивнул басист и компания покинула студию. Буквально через несколько секунд со стороны лестницы на первый этаж донеслось громогласное ударника: — Шэка? Катод ты мой косорукий, светодиод ненаглядный… Ау? Выбирай, радость моя, куда тебе лампочку Ильича втыкать! Господи, какие же они ещё дети временами! Вроде серьёзные мужики, успешные, упорные, умные… Да, без мозгов да без упрямства так подняться, как они, вряд ли возможно. Смотришь, как они с той же прессой общаются и диву даёшься — это те же самые люди? Вот этот уверенный в себе, собранный, немного хмурый парень, так жёстко, но в то же время аккуратно и дипломатично пресекающий любую попытку журналистов перейти с профессионального на личное, дуется, что кто-то нечаянно порвал струны на его гитаре? А вокалист — такой яркий, страстный, зажигающий зрителей одним своим взглядом, одним небрежно брошенным словом. Кто бы мог подумать, что при всей своей ершистости и независимости, он настолько ценит мнение старших товарищей. Может, и огрызается на них время от времени, но по факту — безоговорочно слушается и видно, что доверяет. Да и Шес, чего греха таить — да, на первый взгляд это излишне самоуверенный и самовлюбленный тиран. Но если потрудиться и попытаться заглянуть под маску, то становится видна и его забота, и желание помочь, и учитывание мнения окружающих. Я, кстати, до сих пор не уверена, кто у них старший в группе. Вроде, по всем признакам получается, что Хан. Он и контракты ездит подписывать, и план гастролей заверяет, и с прессой в основном общается опять же он. Вот только замечала я уже не раз и не два, как перед тем, как дать тот или иной ответ, басист наш втихаря, а то и в открытую, советуется с ударником. Да и последнее слово почти всегда за ним, даже если и произносит он его первым. Серый кардинал, вот как бы я его назвала. Всё у них не как у людей — вокалист ни разу не фронтмен; менеджер, вместо того, чтобы молчать в тряпочку и спокойно отрабатывать свой паёк, держит группу в ежовых рукавицах; тех. персонал имеет право голоса… Хотя, может всё то, как я представляю себе стандартную рок-группу, тоже не более, чем ярлык, образ, созданный всё той же прессой? А на деле, возможно, у всех это происходит по-разному? — Ты хотела о чём-то поговорить? — прервал мои размышления гитарист. Он сидел, лениво откинувшись на спинку дивана, и, прикрыв глаза, тихонько перебирал струны. Мягкая, нежная, какая-то завораживающая мелодия лилась из-под его рук, обволакивая покоем и негой. То поднимаясь вверх, то практически совсем затихая, она словно звала за собой в неведомые дали, навстречу какому-то чуду. Волшебно… — Это ты написал? — мне правда очень понравилось то, что он сейчас играл. — Ага… Помогает мне успокоиться и настроиться на нужный лад. Так что ты хотела спросить? — повторил он, не открывая глаз. — С чего ты взял, что я что-то хотела? На самом деле, я очень хотела. Собственно, ради этого и задержалась. Но не знала как. Да и не была уверена, как он отреагирует, потому и смутилась. — Ну, не хочешь, как хочешь, — кивнул он и продолжил перебирать струны. Нестерпимо захотелось сесть за задвинутое в угол покрытое пылью фортепиано и сыграть с ним на два инструмента. Подходящая партия клавишных уже начала приобретать форму в моей голове, но опять — я слишком плохо его знала. Мало ли, как он может отреагировать на такое бесцеремонное обращение со своим детищем. — Хочу, — собравшись духом, призналась я. — Дим, ты же хорошо Снежного знаешь, да? — Ну, можно и так сказать, — согласился он. — Дружили раньше. Да и сейчас, в общем-то, не чужие люди. А что? — Расскажи мне о нём. — О Снежном? — почему-то удивился гитарист. — А что о нём рассказывать? Он прозрачен, как альпийский лёд. — Да? — я б так не сказала. — А мне он наоборот показался очень скрытным. — Скрытный? Снежный? — хохотнул он и, отложив гитару, повернулся ко мне всем телом. — Да брось! Или ты об Алеке? — В каком смысле? — почему он говорит о них, как о разных людях? — Надеты маски часто на людей, то ангел он, а то гремучий змей, — продекламировал Леголас. — Чтоб до конца понять нам человека, порою не хватает жизни всей. Это Розбицкая, — пояснил он. — Алек… Знаешь, Ал из тех людей, что просто не видят необходимости что-то скрывать, поскольку абсолютно не считаются с чужим мнением. Вот ты бы стала скрывать что-либо от, скажем, амёбы? Какое тебе до неё дело? Он не скрывает, Вик, он умалчивает. Снегов тот ещё манипулятор. — Ты прямо каким-то исчадием ада его рисуешь, — нахмурилась я. — Нет, — хохотнул он. — Что ад, что рай — это не про Алека. Он не плохой и не хороший. Он просто на своей волне. Захочет помочь — поможет, даже просить не надо. Не захочет — черта с два заставишь или уговоришь. Если он на твоей стороне, лучшего друга и желать невозможно. Проблема в гранате. — В чем, прости? — В гранате. Ал как обезьяна с гранатой. Никогда не знаешь, куда она её бросит в следующий момент, — Дима замолчал на секунду, как будто что-то вспоминая, и продолжил: — Всё очень просто — есть его мнение, а есть неправильное. Если вовремя понять это и не пытаться увидеть в его словах и действиях то, чего там нет, с ним вполне можно иметь дело. — То есть, — уточнила я, немного ошарашенная такой, крайне неожиданной для меня, оценкой Снегова, — ты хочешь сказать, что ему просто на всех плевать? — Ты опять пытаешься подогнать его под общепринятые понятия, — отрицательно покачал он головой. — Нет, конечно. Ал и дружить умеет, и любить, если тебя именно это интересует. Просто, если Ал считает кого-то своим другом, он так прямо и скажет. А попытки решить за него, на основании того лишь, что он подпустил тебя чуть ближе, чем остальных, заканчиваются весьма плачевно. — И многих он считает своими друзьями? — Друзья? — задумался он. — Да черт его знает. Шес, пожалуй. Ну, может ещё Ромка твой. И то, я не уверен насчет Ромки. Есть люди, которые ему важны — родители, тот же Хан. Даже не важны, хм… не знаю, как это правильно сказать. Поверь, он умеет ценить простые человеческие отношения, но абсолютно не умеет подстраиваться под других. Видишь ли, думаю, он просто слишком быстро стал знаменитым, слишком рано окунулся в атмосферу вседозволенности. Он, наверное, и не умеет по-другому. — А как же Шес? — Хм… — Леголас на секунду задумался. — Шес совсем другое дело. Шеса он боится потерять. — А тебя, значит, не побоялся? — ляпнула я, не подумав, о чём тут же пожалела, но слово не воробей. Но Дима, кажется, не обиделся. — Ну, во-первых, кто я, а кто Шес, — печально хмыкнул он. — Друзья приходят, Вика, и уходят, а другого брата или отца у него уже не будет. А, во-вторых, мы разосрались не из-за него. Там я ступил. Он хороший парень, только понимаешь… Он никогда не делает ничего назло, не мстит, не пользуется своим положением, но и не помогает. Его бесполезно просить о чём-то, разве что он сам, по каким-то ему одному ведомым причинам, решит помочь. Ну, или если Шес его попросит. — А Шес может ему указывать? — Шес, Вика, много чего может, — Леголас потеребил губу, не сводя с меня серьёзных и внимательных глаз. Я уж было решила, что разговор окончен, но неожиданно парень продолжил: — Шес тяжёлый человек. Тяжелый и довольно скрытный. Я его сколько лет знаю, и то он умудряется удивлять меня время от времени. Он кажется каменной стеной, бульдозером, айсбергом. Отмороженный пофигист, страдающий приступами неконтролируемого гнева. Так все считают. Ты тоже так думаешь? — Отмороженный, пожалуй, — мстительно согласилась я. — Но он кто угодно, а не пофигист. Откуда это взялось вообще? — А ты понаблюдай за ним на людях. Ты сейчас видишь совсем другую его сторону. Он почему-то разрешил тебе. Хотя, я догадываюсь почему. — Почему? — Хм… — он лукаво ухмыльнулся. — Не-е-е, а если я ошибаюсь? Не маленькие, сами разберётесь. Но одно я тебе скажу — у него все люди довольно чётко делятся на «своих» и «чужих». И ты каким-то образом умудрилась стать «своей». — Это хорошо? — С ним — да, — очень серьёзно заверил гитарист. — Можешь быть уверена, он за своих горло порвёт. И это не образное выражение. Была история одна… Дэн тогда только пришёл к нам. Он же совсем в другой культуре вырос. Рыжий израильтянин, ты знала? — Нет… — так вот что у него за акцент. — Ну да… — подтвердил парень. — Он в Россию уже подростком переехал. Лет в тринадцать, что ли. Не ребенок, короче. Менталитет и воспитание совсем другие, не как у нас. Да и мы его нормально приняли. Может, потому что крутимся немного не в той среде, что простой обыватель, может ещё почему — не знаю. Но факт — расслабился он, шифроваться перестал. За что и поплатился. Устроил ему козёл один бесплатную путёвку в Склиф на пару недель. — Подожди, подожди! — потеряла я нить разговора. — От чего шифроваться? За что поплатился? Его что, избили за то, что он еврей? — Его чуть не убили за то, что он гей, Вика. — Как гей? — вот это новость. — Да вот так, — отмахнулся тот, как от чего-то несущественного. — Но и это ещё не всё. Наша бравая ментура отказалась принимать у него заявление, ненавязчиво намекнув, что если господин Боровски будет настаивать на своих обвинениях, то две недели могут превратиться в пару месяцев. — С ума сойти… — Погоди, ещё не сходи, — перебил Дима. — Короче, у Шеса тогда конкретно планка упала. Нашёл он мудака того. И уложил в соседнюю палату. Как не убил к чёрту, не понятно. Видимо, одного из них бог хранил. Вот только у мужика этого заявление с радостью приняли и завели на Шеса дело. — Ещё бы, — цинично согласилась я. — Кто б прошёл мимо такого скандала. — Ага. «Безнаказанность, поощряемая общественностью», «Опасный наркоман — кумир наших детей», — цитировал он заголовки. — А он уже чистый был, но кого это волнует? И то, что с рыжим было, тоже никого не волновало. Шеса чуть в тюрьму не упекли, а мужику тому передачки в больницу слали. Громкое дело тогда было. Все газеты об этом писали. Если бы не его приятель в МУРе, который помог улики подчистить, хренушки замяли бы. Но и без улик пришлось много бабок отстегнуть. Вот с тех пор и повелось — как какой газетёнке рейтинга не хватает, пускают в ход очередную статейку про его очередной пьяный или обдолбаный дебош. — Так он всё же дебоширит? — уточнила я, ещё не решив, как относиться к рассказанному. — Какой дебош, Вика? — возмутился гитарист. — Ты же его видела: поорать, припугнуть, поматерится — это он завсегда пожалуйста. Но драки? Вандализм? И вообще — он не пьёт. И чистый он, я тебе клянусь! — В чём ты там клянёшься? — мы синхронно вздрогнули, услышав от двери такой знакомый голос, и через секунду в студию вошёл и сам его двухметровый обладатель. — Если в вечной любви, то гони его в шею, Витёк! У него это стандартная фраза на все случаи жизни от «не могли бы вы передать мне соль» до «прохладно сегодня, не находите?» — Чья б корова мычала! — огрызнулся Леголас. — Вы когда с Алом уже фифу свою поделите? — Мы на распутье, — повинился Шес. — Никто не хочет уступать. Битва идёт не на жизнь, а на смерть! — Как романтично… — фыркнула я. Знаете, стало немного обидно. То они мне оба мамой клянутся, что ничего с этой девицей не имеют, то «битва на смерть»! — Какая романтика, Вика? — хохотнул Леголас. — Суровая правда жизни — они оба её не хотят. — А вот это, Димуля, уже не твоё дело, — Шес щёлкнул его по носу и всунул мне в руку блокнотный лист с каким-то адресом. — На. Зовут Валя. Встретитесь вот в этой кафешке в семь. Может начать прямо завтра с утра. Об оплате я уже договорился. И не психуй — я Вальку лично знаю. Учится на преподавателя младших классов — такое тебя устроит? — А… Это что, няня? — я даже не знала, что сказать. — Ты нашёл мне няню? — Вообще-то, твоему сыну, а не тебе, — тем же жестом, что и Леголаса ранее, он щёлкнул меня по носу и махнул на прощание: — Всё, я убежал. Поезд ждать не будет. Невозможный, просто невозможный человек. Кажется… Кажется, мне стоит кардинально пересмотреть своё отношение к нему.