Дыхание в басовом ключе

— Рота, подъём! Обладатель командного голоса, ничуть не смущаясь, ввалился в наш с Даней гостиничный номер, нагло воспользовавшись собственным ключом. — Восьмой час, а вы ещё даже из постели не вылезли. Мамаша, — воззвали к моей совести, бесцеремонно раздвигая шторы на окнах, — какой пример вы подаёте собственному ребенку? Умываться, чистить зубы и мухой на завтрак. У вас есть полчаса. И испарился так же внезапно, как и появился. Впрочем, по собственному опыту знаю, что если через означенный промежуток времени мы не явим столовой свой светлый лик, разговор будет уже другим. Да уж, знатную свинью Шес подсунул мне два месяца назад с няней. Педагогический институт? Ха! Да Вале больше подошла бы военная академия. Благо, все задатки имеются. Итак, Валя. Подбирая подходящую кандидатуру на должность няньки при сыне, я руководствовалась вполне чёткими критериями. Любовь к детям и умение с ними ладить. Желание заниматься ребёнком, а не просто следить, чтобы он не расшиб себе голову. Согласие на переезд и адекватная оплата. Вот, пожалуй, и всё. Признаю, что Валя более чем соответствует всем этим требованиям, и никаких претензий к Шесу у меня нет и быть не может. Но неужели было так сложно уточнить тот факт, что у Вали железный характер, твердые принципы и свои понятия о том, как правильно воспитывать мальчишек? — Мамаша, — заявил он после первой же моей попытки вмешаться и позволить спустить на тормозах очередную истерику ни о чём, — портить ребёнка будете не в мою смену. Да, заявил. Валя — парень. Не скажу, что при нашей встрече два месяца назад в кафе я не обратила внимания на сей факт, но не придала этому особого значения. Пухлый молодой человек невысокого роста с мягкой улыбкой, великолепными рекомендациями, да ещё и одобренный самим Шесом — да я согласилась сразу же. А надо было вспомнить, какого именно мнения о моих методах воспитания был ударник. Не поймите меня неправильно, после того, как первый шок прошел, я в полной мере оценила результаты Валиной работы. Подход к Дане он нашёл довольно быстро. Возможно, сказался опыт, а может, Шес был прав и мелкий в самом деле неосознанно искал твердую мужскую руку. Но факт — Даня стал спокойнее, адекватнее, а необъяснимые истерики превратились в редкость. Зато неожиданно оказалось, что он любит рисовать и, самое главное, кажется, обладает к этому склонностью. И всё бы хорошо, но Валя уверенно пытался строить ещё и меня. И если по отношению к ребёнку я такой подход полностью одобряла, то по отношению к самой себе отбрыкивалась руками и ногами. С переменным успехом, к слову. Так что, с одной стороны, я была безгранично благодарна Валентину за помощь с Данькой, а с другой — периодически хотела придушить. Вот как сейчас. В конце-то концов, это мой законный выходной! Но, как я уже говорила, у нашей няньки принципы. И порой с ним лучше не спорить, приберегая это право для других случаев. Так что «умываться, чистить зубы и мухой на завтрак». С тех пор, как я стала частью «Рельефа», прошло уже больше двух месяцев. Время пролетело стремительным ураганом, затянув меня в головокружительный водоворот событий. Репетиции, концерты, новые города, новые люди. Хроническая усталость стала моим постоянным спутником. Но рука об руку с ней шло чувство глубокого удовлетворения. Мне было хорошо. Нет, правда, я уже и забыла, когда чувствовала себя настолько хорошо. Несмотря на постоянное недосыпание, стресс, нервотрёпку и тяжелые нагрузки, я получала удовольствие от того, что делаю, и от тех людей, с которыми общаюсь. За прошедшее время я узнала их намного ближе и как-то даже сроднилась. Мы раскрывались друг другу в небрежно брошенных фразах, машинальных жестах, ссорах и примирениях. Постепенно вуаль таинственности вокруг ребят приподнималась, и они нравились мне всё больше с каждым днём. Неожиданно для самой себя я подружилась с Ханом. Спокойный и уравновешенный, он всегда был готов помочь что советом, что делом. Сначала он просто успокаивал мои, растрепанные Шесом или Дэном, нервы. Они оба — и ударник, и вокалист, — были довольно несдержанны на язык. Помножьте данный факт на мою граничащую с идиотизмом привычку показывать, к месту и ни к месту, свою мнимую независимость и прямо-таки патологическую тягу искать во всём подвох. Да мы скандалили поначалу несколько раз на дню, с обидами и демонстративным хлопанием дверями. Хан, как всегда вежливый и рассудительный, выступал в роли громоотвода. Успокаивал, объяснял нам троим слова и поступки друг друга, заставлял увидеть ситуацию с другой стороны. И, в конце концов, всё же добился того, что мы не просто сработались и научились вполне мирно сосуществовать, а и общались за пределами концертных залов и студий. Дружеские отношения между нами, собственно, с этого и начались. Я бегала к нему по каждому мало-мальски значимому поводу. От жалоб на Шеса за взбучку по поводу одному ему видной царапины на «Фросе» до поисков дежурной аптеки в три часа ночи. И хотя город был чужим и незнакомым и ему тоже, он одевался и, ни слова не сказав, отправлялся искать те самые «ну, женские штучки, Андрей, ты же понимаешь?» От жалоб и истерик мы перешли к общению на отвлеченные темы. Потом, после того, как родила его жена, он и сам стал периодически просить совета и рассказывать о сыне. И как-то так незаметно получилось, что я перестала его стесняться, а он отплатил тем же. Андрей Ковылев оказался замечательным человеком. И одно только знакомство с ним стоило всей той нервотрепки. Дима, когда не паясничал и не играл на публику, был своим в доску парнем — добродушным и отзывчивым. Довольно добрый, учитывая обстоятельства, и миролюбивый человек, он имел огромное количество всевозможных друзей и знакомых, с которыми поддерживал самые тесные отношения. И даже его привычка пускать всё на самотек не портила впечатления. С другой стороны, «уж если я чего решил, так выпью обязательно» — если он принимал какое-то решение, переубедить его не мог никто. Даже Шес. Даже со скандалом. Леголаса я определенно любила, но старалась делать это издалека. Всё же все эти истории о его похождениях на любовном фронте появились не на пустом месте. Дима был тем ещё бабником. Пропустить очередную юбку было для него личным фиаско. И хотя официально я относилась к персонам нон-грата в этом плане, возможности отвесить пошлый и крайне двусмысленный комплимент он никогда не упускал. Мы с ним довольно много общались и я в полной мере научилась ценить моменты его откровенности, но старалась, от греха подальше, не оставаться с ним наедине. А вот с Дэном, который так поразил меня во время первого знакомства, дальше дежурного привет-пока так и не зашло. Возможно, меня напрягала его ориентация, хотя я и считала себя всегда человеком широких взглядов и без предрассудков. А возможно, двум таким язвам, как мы, было просто тесно в одном помещении. Как бы там ни было, но наши взаимоотношения были ровными, в чём-то даже тёплыми, но без малейших намёков на дружбу. Я подозревала, что здесь могли сыграть свою роль мои отношения с Алом. Порой казалось, что Боровски просто ревнует меня к Снегову. Не в том самом смысле — хотя и такая мысль мелькала, — а его внимание, что ли. В конце концов, Ал был самым близким другом Дэна задолго до моего появления, а учитывая ориентацию последнего, возможно, и… Нет, невозможно. Во всяком случае, со стороны Ала точно нет, но поди знай, на что рассчитывал Дэн. А его реакция уж слишком напоминала мне ревность. Знать бы только, он ревнует друга или возлюбленного? На мои осторожные попытки прояснить ситуацию Дэн только злился и уходил от прямого ответа, выдавая что-то вроде: — Откуда вообще взялась крамольная мыслишка, что я должен пускать слюни на каждого встречного парня? Хочешь сказать, что ты имеешь какие-то виды на своего Романыча? Лучше бы с собой разобралась, прежде чем другим в штаны лезть. И реакция Хана, когда я, пересказав возмущенную отповедь Дэна, попросила совета, тоже удивила: — Алек лучший друг Дэна, — сказал он. — Естественно, что Дэн за него переживает. А вам в самом деле, — добавил он после небольшой паузы, — пора бы определиться уже с вашими отношениями. А определяться и разбираться было с чем. Только очень не хотелось, поскольку я даже не знала, с чего начать. И проблема была намного шире, чем считал Хан. Взять того же Ала — не уверена, что могу со стопроцентной уверенностью определить наши отношения. Мы сталкивались довольно часто. Он отменил все свои сеты и гастроли до полного выздоровления и использовал освободившееся время для работы над новым альбомом и поисков другого продюсера. Чем конкретно ему не угодил Чешко, я не знала, но без Шеса явно не обошлось. Я как-то застала их разговор на эту тему, и рокер абсолютно точно сказал что-то вроде: «Пора идти дальше. Ты же понимаешь, что Гудвин тебя уже не тянет?» Не понимаю, как можно так по-свински обойтись с человеком, который столько сделал для тебя? Улыбается ему при встречах, а за спиной науськивает брата разорвать сотрудничество. С другой стороны, сам он уходить от Чешко явно не собирался. Странно всё это. Так вот, приезжал Алек довольно часто — почти на все наши концерты, — и мы много времени проводили вместе. Ходили в кино, рестораны, просто гуляли. Он баловал и меня, и Даньку вниманием и подарками. Всегда интересовался, что именно привезти ребёнку, и выполнял его маленькие капризы. Иногда звонил. А уж по аське мы общались почти каждый вечер. Правда, хранили пока статус кво и не возвращались к вопросу, кто такой снежный_барс на самом деле. Я всё ждала подходящего момента, чтобы вновь насесть на него. А его, до поры до времени, всё и так устраивало. И только в последние дни он вдруг начал раздражаться, когда речь заходила о Шесе. Я видела в этом признаке ревности хороший знак и изо всех сил старалась закрепить результат. Как говорится — не хочешь по-хорошему, попробуем по-плохому. Но по-плохому тоже получалось не ахти. Сказать, что это поспособствовало развитию наших отношений? Абсолютно нет, несмотря на возлагаемые надежды. Точнее, можно сказать, что наши с ним отношения уверенно прогрессировали параллельно в двух противоположных направлениях. В то время как в сети мы сближались с каждым днём, раскрывались, разговоры становились все более интимными и личными, в реале мы всё больше и больше становились похожими на закадычных приятелей. Даже не друзей, а, скажем так — близких знакомых. Умом я понимала, что скорее всего Ал мне просто не доверяет до конца и, возможно, это такая проверка. Но я не знала, что с этим делать. У нас даже случилось однажды вечером что-то очень похожее на виртуальный секс — с огромным количеством ехидных шуток и подтруниваний друг над другом, но тем не менее. А вот при личных встречах он и целовал-то меня только если я сама вешалась ему на шею. Как-то мягко, без страсти трогал губы и отстранялся. Порой я успевала заметить какой-то вопрос в его глазах в эти моменты, но он никогда его не озвучивал, а я стеснялась спросить. Да и что спрашивать? Что я делаю не так? Думаю, вся соль в том, чтобы ответить на этот вопрос самостоятельно, нет? Ощущение при этом было паскудным до тошноты и на каком-то этапе я перестала «предлагать» себя. И, как ни странно, после этого он стал относиться ко мне менее настороженно. Начал больше интересоваться моей жизнью и меньше рассказывать умопомрачительные и какие-то нереальные истории о себе. И если раньше с ним было просто интересно, то теперь появилась какая-то теплота и намеки на доверие. Но лишь намеки. В этом я неоднократно убеждалась — стоило сказать одно неосторожное слово, и он вновь натягивал маску звездного Снежного. Самое забавное, что если бы не наши вечерние переписки, такое положение вещей меня, пожалуй, устроило бы. Чего скрывать — Снежный это, конечно, круто, но абсолютно нереально. Снежный мне не нравился. Он был каким-то насквозь ненастоящим и холодным, как его имя. С ним бывало интересно, весело, определенно престижно, но не более того. Искры так и не появились, несмотря на все мои усилия. А вот в сети были даже не искры — пламя. А ещё я ему безоговорочно доверяла — тому Алу из сети, который просто Александр Снегов. В то время как Снежный держал меня в постоянном напряжении и неуверенности. Одна-единственная вещь, которую я знала о нём абсолютно точно — он чётко разграничивает себя-Ала и себя-Алекса. На людях он Снежный, для знакомых Алек или Ал, и уж для совсем избранных, как, скажем, Романыч — Саша. Но не Алекс. Алексом он был только в сети, а в реальности крайне редко отзывался на этот вариант своего имени и всегда при этом поправлял собеседника. Я никак не могла понять, Алекс — это такой образ, созданный для сети, или только там он и бывает самим собой, настоящим, тем, в кого я, кажется, с лёгкостью могла бы влюбиться, если бы он позволил. Но Алекс был лишь в виртуальном мире, и я понятия не имела, что нужно сделать, чтобы получить его в реальности. И, конечно же, меня жутко напрягал один момент под названием Ева Борцова. Чем больше я пыталась разобраться в том, что связывает эту особу с усиленно шифрующимися братьями, тем меньше понимала. Однажды мне попалась на глаза статейка в гламурном журнале (да, иногда я читаю такие). Там утверждалось, что, по слухам, Шес собирается жениться на этой девице. Естественно, после этого я провела пару часов за экраном компьютера, выискивая всё доступную информацию, и… запуталась окончательно. Судите сами. Слухи в самом деле были. Не только слухи, но и их многочисленные, хотя завуалированные и непрямые, подтверждения самой девушкой. И полная тишина со стороны счастливого жениха. Репортёры, дерзнувшие поднять этот вопрос в интервью с ударником «Рельефа», удостаивались лишь сухого и лаконичного «я не буду это комментировать». Вот так — ни да, ни нет. Можно было бы, конечно, предположить, что он просто не хочет шумихи вокруг себя и своей будущей свадьбы, приняв к сведению горький опыт Хана. Но было два «но». Во-первых, сама невеста явно придерживалась противоположного мнения, делая тонкие, но не оставляющие места для сомнения, намеки. А во-вторых, любой, имеющий возможность понаблюдать за их поведением друг с другом, мог бы прийти к выводу, что этих двоих связывает что угодно, но никак не романтические отношения. А я такую возможность имела, и не раз. Ева часто появлялась на наших репетициях и приезжала в гостиницы, где мы останавливались. Учитывая, что номер ей никто не бронировал, у меня сложилось впечатление, что она просто следила за Шесом. Появлялась всегда внезапно, как-будто пытаясь застать врасплох. И никто её не выгонял, несмотря на четко соблюдающееся правило рокеров — не водить подружек на репетиции. Даже жена Хана не приходила всю ту неделю, что мы были в Саратове, хотя тоже приехала в город на время нашего здесь присутствия. Да и Шес не высказывал никакого недовольства, позволял ей сидеть у себя на коленях и даже обнимал. Но уже через десять минут внезапно вспоминал о каком-нибудь срочном деле, требующем его незамедлительного внимания, и банально сбегал. Чтобы вернуться, как только серебристый «Жук» Евы скрывался за поворотом. И, как всегда, «без комментариев». Спросите, почему меня вообще волнует, что там у него происходит с этой девицей? Да потому, что Алек тоже принимал самое непосредственное участие в этой идиотской игре, а иначе как игрой этот театр абсурда и не назовёшь. Только вот с Алом всё происходило с точностью до наоборот. Он прилюдно делал толстые намёки на свои более чем близкие отношения с Евой, вечно крутился вокруг неё на тусовках, пожирал влюблённым взглядом и… равнодушно отворачивался, стоило ей уйти. При этом девушка и не избегала его внимания, и не подтверждала свой статус официально. А ещё явно старалась не показываться на глаза обоим одновременно. Добавьте к этому тот факт, что при прямом вопросе в лоб и Алек, и Шес поклялись мне, что ни один из них с Евой не встречается и жениться планов не имеет, но и объяснить что-либо не может. Ударник заявил, что это секрет Ала, Ал — что это секрет Шеса. Вы что-нибудь понимаете? Вот и я не понимала. Но кроме всего вышеизложенного, было ещё кое-что. Ох, знали бы вы, как мне сложно в этом признаваться. Но, похоже, меня и Шеса тоже связывал не только контракт. Да знаю я, знаю, как это звучит. Всё знаю. Я сама не понимаю, как это могло произойти, ведь мне в самом деле нравился Алекс и я всё ещё не утратила надежды. Я так запуталась… Это случилось недели полторы назад. Ребята уже разошлись по своим номерам, Даня давно сопел на пару с Валей, а мы с ударником мучили расстроенное пианино советского образца в лобби гостиницы. Шесу за несколько дней до этого сняли, наконец-то, гипс, но проблема с чувствительностью пальцев, особенно безымянного, оставалась. Он его, порой, просто не ощущал. Врачи сходились на том, что это временное явление и должно вскорости пройти, если разрабатывать руку. И Шес подошел к задаче со свойственной ему настырностью. По нескольку раз в день терзал эспандер, все время мял в пальцах небольшой вязаный мячик, наполненный деревянными бусинами, и упрямо пытался играть на пианино. Для гитары ему пока не хватало ловкости, а для ударных — силы. С клавишными тоже получалось не бог весть что, но с каждым днём всё лучше. Когда я спустилась в лобби за чаем, он как раз играл «Лунную сонату» и бесился из-за убожества результата. Сама не знаю, почему подошла к нему. Успокаивающе погладила по плечу, сказала какую-то банальность о том, что надо лишь набраться терпения и села рядом. Он несколько минут ещё перебирал клавиши, а потом придвинулся вплотную, боднул меня лбом в макушку и тихо попросил: — Поиграй со мной, а? А то так тошно, хоть вешайся. Мы играли классику третьего года музыкалки в четыре руки, смеялись, о чём-то говорили. Было как-то по-особенному уютно. Может, потому что обычно наши беседы с Шесом больше напоминали борьбу за приз лучшей ехидны России. А может, потому что где-то очень глубоко в душе я восхищалась этим человеком, хотя и не признавала того. Но заканчивать вечер мне категорически не хотелось, да и он не торопился уходить. А потому мы играли одну мелодию за другой и говорили, говорили, говорили. Сначала на какие-то отвлеченные и безликие темы, постепенно переходя на всё более личные. Я рассказала всю правду о том, что произошло с Кириллом, он — о своей проблеме с наркотиками. Я — о том, каково мне растить Даньку одной, он — о том, что тоже, оказывается, рос без отца. Его мать вышла замуж, когда ему было двенадцать лет. И, несмотря на трудности подросткового возраста, отчим всё же смог подобрать к нему ключик. Шес глубоко уважал этого человека и считал своим настоящим отцом. Я спросила, не задумывался ли он когда-либо найти своего биологического отца. Он как-то сразу помрачнел, словно осунулся на глазах, и, тяжело выдохнув, сказал: — Задумывался, Витёк. Лучше бы не задумывался. Прошлое принадлежит прошлому — не надо его ворошить из праздного интереса. Никогда не знаешь, что там найдёшь. Музыка звучала всё тише, а потом мы и вовсе бросили это дело. Просто сидели плечом к плечу в полумраке лобби. Официанты уже закончили убирать зал и, потушив почти всю иллюминацию, разошлись. А мы всё говорили. Впервые вот так — открыто, честно, просто, не играя на публику и не пытаясь что-то доказать друг другу. Шес раньше не открывался мне с этой стороны. Нет, он всё так же ехидничал и пошлил, но теперь делал это как-то по-доброму, что ли. Не смогу точно сказать, в чем именно была разница, но она была. Он был и знакомым и абсолютно незнакомым одновременно. Было в той нашей беседе что-то настолько родное, близкое, знакомое, настолько в духе Алекса, что я просто не смогла удержаться. Я всё прекрасно понимала — они родственники, тесно общаются, а значит, вполне логично, что в манере речи Шеса может быть что-то от Алекса. Особенно, когда он вот так расслабляется и перестаёт следить за собой. Возможно, это вообще семейное. К тому же наверняка с ним Ал ведет себя именно как Алекс; как бы я хотела, чтобы и ко мне он повернулся этой стороной. Я ничего не могла с собой поделать. Навязчивое желание ощутить себя рядом с ним, пусть даже так, через другого человека, не отпускало. Наверное, только этим и можно оправдать то, что когда Шес вдруг без предисловий, вопросов или предупреждений наклонился ко мне, я закрыла глаза и потянулась навстречу. И мягкое прикосновение теплых губ было настолько правильным, настолько уместным, что я, не думая, что делаю, тихо выдохнула: «Алекс». Именно так я и представляла себе первый поцелуй с ним, с моим снежным_барсом. «Ал», — прошептала я, когда мне вновь позволили наполнить легкие воздухом. И тут всё прекратилось. Он отстранился, оттёр большим пальцем мои губы и сказал, как обрубил: — Извини. Мне не нужны чужие объедки. И ушёл. Просто ушёл. А я осталась сидеть перед черным поцарапанным пианино, пытаясь привести в порядок дыхание и понять, что только что произошло. И не понимала. Как я могла их спутать? И почему уход Шеса воспринялся так болезненно? Дело явно было не в жестокости сказанных слов — в конце концов, это правда. Может, потому, что его более привычная мне манера речи развеяла волшебство момента. Пусть краденного, пусть ненастоящего, но единственного, что у меня был. А может, потому, что хотела, чтобы он вернулся, сел рядом со мной, сбросил эту чертову маску ехидности и снова заговорил так, как говорил весь этот вечер. Только в этот раз я бы знала, что это Шес, и ни за что не спутала бы их. Ни на следующее утро, ни потом он ни полсловом не обмолвился о том инциденте, но его равнодушие цепляло сильнее, чем я могла бы предположить. Теперь, разговаривая вечерами со снежным_барсом, я порой ловила себя на мысли, что не на Ала я примеряю эти фразы, а на его несносного родича. И чувствовала себя в такие моменты окончательно запутавшейся предательницей. Потому что внезапно четко осознала — ни Шес-ударник «Рельефа», ни DJ Снежный мне не были нужны. Ни с одним из них у меня не было ничего общего. Ни один из них не затрагивал струн в глубине души. А тому Алеку, который Алекс, и тому Шесу, что играл со мной на пианино дождливым вечером в лобби гостиницы, похоже, не была нужна я. Да, я одновременно желала двух мужчин. Считается ли это изменой? Наверное, да. Может быть, именно поэтому я и не могла получить ни одного из них я. Хан был прав — как, впрочем, и всегда, — пора бы перестать разыгрывать из себя королеву бала и определяться. Впервые мелькнула мысль, что поведение Ала, возможно, объясняется очень просто — он знает. Его женщина только его, так он сказал. А Шесу «не нужны чужие объедки». Могу ли я видеть в этом предложение и, что важнее, готова ли я быть только его? Если это означает потерять сегодняшнего Шеса, готова ли? И… Не поздно ли я спохватилась?