Дыхание в басовом ключе

Темный_Ангел: Долго ты еще будешь ломаться, как целка на первом свидании? снежный_барс: Я не ломаюсь. Темный_Ангел: А что ты делаешь? Хернёй страдаешь? снежный_барс: Иди нахрен. Темный_Ангел: Ути-пути, прям обиделся. Алекс, ну какого черта? Она же тебе нравится. снежный_барс: Ну? Темный_Ангел: Баранки гну! Или бери сам, или сгинь с горизонта. Мне надоела твоя тень за каждым углом. снежный_барс: Мне твоя тоже. Темный_Ангел: Всплакнём? снежный_барс: Не паясничай. Темный_Ангел: А то что? Нет, ну серьёзно, сколько можно. снежный_барс: Не дави, ок? Темный_Ангел: Хочу и давлю. В конце концов, у меня в этом деле шкурный интерес. снежный_барс: Ева? Я работаю над этим. Темный_Ангел: Бла-бла-бла, свежо предание. И почему сразу Ева? снежный_барс: Не заливай. С каких пор тебя интересуют чужие бабы? Темный_Ангел: Чужие?! Фигасе прогресс… Только, радость моя, она не твоя. снежный_барс: И не твоя. Ну признай уже — тебя это бесит! Темный_Ангел: Есть немного. Ладно, много. Алекс, ты собираешься вообще говорить ей, кто ты? снежный_барс: Рано. Темный_Ангел: Доиграешься, станет поздно. снежный_барс: Да блин! Твое-то какое дело?! Темный_Ангел: Я же говорил, шкурный интерес. снежный_барс: Какой интерес?! Что вообще происходит? Темный_Ангел: Знаешь, крайне неприятно, когда девушка целует тебя, а видит другого человека. Как серпом по яйцам. снежный_барс: Так перестань лизаться с ней! Темный_Ангел: Чёй то вдруг? Она ж не твоя. снежный_барс: Ты знаешь, мне порой кажется, что она догадывается. Темный_Ангел: Но догадки нас не устраивают, так? снежный_барс: Можно подумать, ты не понимаешь почему.

___________________________________________________

Начало августа. Москва. Если бы кто-то из многочисленных знакомых по работе увидел сейчас Анатолия Владимировича Чешко, вряд ли поверил своим глазам. Возможно, даже подсуетился бы сфотографировать, дабы увековечить сей момент. Всегда опрятный и ухоженный, не теряющий своей солидности даже в разгар феерических споров о гонорарах, неустойках и правах собственности, грозящих порой перейти в банальную драку, мужчина сейчас больше походил на встрепанного сорванца из ближайшей подворотни. Рабочий стол в его кабинете московской студии «Рельефа», обычно сверкающий чистотой, был завален разномастными бумагами, квитанциями, купонами, оповещениями и прочей «дрянью», как он ласково называл это безобразие, по-плебейски сплевывая на пол. Сам Анатолий Владимирович — взъерошенный, расхристанный, злой и уставший — сидел, откинувшись на спинку удобного офисного кресла и закинув ноги на столешницу, и обессиленно пялился в потолок. Мешать ему никто не мешал. Дэн ещё с самого утра, лишь увидев всю эту кучу макулатуры, вываливаемую Чешко на стол, оповестил остальных, что «у Гудвина те самые дни». Помогать тоже не помогали. Слава богу. Объяснялось происходящее очень просто — Чешко готовил документацию для бухгалтера его самых беспокойных клиентов, рок-группы «Рельеф». Ещё раз тяжело вздохнув, он, не убирая ног со стола, протянул руку и выудил из кипы бумаг очередную квитанцию. — Шампунь, жвачка, дезодорант, ещё один дезодорант, какая-то хрень… — Гудвин снова поднял глаза к потолку, словно ища там ответ. — Господи, за что мне это? Ну как вот это можно предоставить налоговой? Сколько раз нужно объяснять — покупаете что-то в хозяйственном, просите вписать в чек просто «моющие средства»? — он продолжил читать перечень. — Тампоны… Тампоны? Господи… Они бы ещё чек за презервативы сюда сунули! Раздраженно скомкав квитанцию и зашвырнув её на другой конец комнаты к компании ей подобных, он потянул очередную бумагу. — Презервативы… Да вашу ж мать! Синие? Пупырчатые? Восемь пачек?! Да вы издеваетесь! Резким движением опустив ноги, он придвинулся к столу и начал искать на чеке номер кредитки. — Если это опять Гринёв, этот озабоченный эльф, я его прибью к чертовой матери! Найдя искомое, Чешко открыл на рабочем компьютере файл с номерами счетов и кредитных карт своих клиентов, выбрал закладку «Рельеф» и довольно быстро обнаружил совпадение. — Что?! — взвился он и уже через пару минут орал в трубку телефона: — Андрей, объясни мне, тебе-то за каким чертом понадобилось восемь пачек презервативов? — Так это… — Хан, не ожидавший такого нападения, немного растерялся. — Помнишь, мы сабантуйчик устраивали по поводу Дэнькиного дня рождения? — И? — Шарики помнишь? Голубенькие? — Хан совсем по-детски хихикнул. — Ну, мы просто прикольнулись, Толь. Дэн по пьяни затребовал шарики. А где я тебе шарики в час ночи найду? — Да мне плевать на ваши шарики! — теперь растерялся уже Чешко. — На черта надо было квитанцию за них класть в ящик с документами для бухгалтера? — Ты же сам говорил хранить все чеки, — напомнил Хан. — Для налоговой. — Имеющие отношение к бизнесу, Андрей! — менеджер начал выдыхаться и обессилено откинулся назад в кресле. — Каким боком ваши шарики, презервативы, тампоны, — он нахмурился, припоминая, что ещё было в выкинутых им чеках, — и билеты в музей аэронавтики имеют к «Рельефу»? — Слушай, Гудвин, — не выдержал басист, — тебя не поймешь. То неси, то не неси. Не подходит — выкинь. В чем проблема-то? — Да нет никакой проблемы, — Чешко устало пялился на горку скомканных чеков в углу комнаты. — Я же Золушка, мать вашу. Пойду дальше перебирать пшено и чечевицу! Не успел он с силой грохнуть трубкой об аппарат с треснувшим корпусом, как в дверь постучали и следом за стуком в кабинет зашел «любимый» рокер несчастного менеджера. Все они были с приветом, так сказать, и доставляли немало проблем, но ударник старался на этом поприще особо продуктивно. — О! — оценил Шес царящий бардак и вытащил из своего рюкзака какой-то бумажный пакет. — Это я удачно заскочил. Вот, — протянул он пакет Чешко, — тут бензин, обеды наши, мембраны для «Фроси»… — Так-так, — менеджер перебирал новые документы и удовлетворенно хмыкал. — Хорошо. Хорошо. Это тоже пойдет. А это что? — показал он очередной чек. — Что за «спортивный инвентарь»? Вы себе спортзал решили оборудовать? Почему я об этом ничего не знаю? — Это удочки для Ала, — пояснил Шес. — Подарок, он мне все мозги ими уже выел. А что, не покатит? — Удочки? Судя по цене, это рыбацкая шхуна, — буркнул Чешко и ещё раз внимательно перечитал чек, убеждаясь, что кроме слов «спортивный инвентарь» никаких других опознавательных знаков купленного там нет. — Да нет, всё нормально. Спортинвентарь можно попробовать списать. Слава богу, хоть один из вас понимает мои просьбы. — Ну ты ж сказал — всё, что можно привязать к деятельности группы, — пожал плечами ударник. — Что тут сложного? — Лапа моя, — умилился менеджер, — ещё немного и я перепишу на тебя завещание. — Чего? — опешил тот. — Ты не переутомился? Кофе принести? — Ай, не обращай внимания! — отмахнулся Анатолий и прищелкнул пальцами, что-то вспомнив. — Ты с Алом говорил? О менеджере. — Говорил, — Шес опустился в кресло для посетителей и, достав из кармана вязаный полосатый мяч, начал мять его в пальцах. — И что ты ему сказал? — Да то, что ты и просил, Толик, — рокер подбросил мяч, поймал его и поморщился, словно от боли. — Не скажу, что он счастлив, но, вроде бы, и сам всё понимает. — Счастлив, не счастлив, — отмахнулся Чешко, — какая разница. Он мне тоже уже как родной, я ведь его с семнадцати лет веду. Только причем тут это? Я дал ему всё, что мог. Ну нет у меня такого уровня связей за бугром. Это тут, в России, я великий и могучий Гудвин. А в Штатах или Европе — ну кто со мной считается, а? — Нас же ты тянешь, — не согласился Шес. — Приглашение на фест в Будапеште выбил, хотя из-за моего перелома шансы были нулевые. — Ой, мальчик, ты себя и Снежного-то не равняй. Вам ещё пахать и пахать до того уровня, когда мне придется уйти в тень. А Ала я только торможу. — Да всё он понимает, — ударник завозился, пытаясь устроить удобнее ноги, но в конце концов плюнул и просто отодвинул кресло подальше от стола. — Просто для него это своего рода предательство. Сам же говоришь, ты с ним больше десяти лет уже. — Ой, ну какие глупости! Я же сам настаиваю на смене менеджера. Именно потому, что он мне как родной. Я, может, мечтаю однажды увидеть его имя на первом месте. — Да ясно всё, Толик, — остановил его Шес. — Дай ему немного времени свыкнуться с мыслью. Знаешь же, какой он может быть, если чего-то не хочет. — Кому ж это знать, как не мне, — скривился тот, что-то припоминая. — Вот и не посылай к нему пока тех, кто в самом деле подходит, — посоветовал рокер. — Шли шушеру всякую, чтобы он мог с чистой совестью забраковать, отводя душу. Поверь, когда он успокоится, он сам придет к тебе и прямым текстом спросит, с кем ему подписывать контракт. — Ладно, — согласился Чешко, — понял, понял. А, кстати, — полез он в свой органайзер, — тут звонили из администрации Борцова. Он хочет с тобой встретиться. — %непечатно%, Толя! Ты мне это только сейчас говоришь?! Когда они звонили? — Да утром, угомонись. Пойдёшь? — Конечно, — Шес нервно мял многострадальный мяч. — Ты уверен в том, что делаешь? — Можно подумать, у меня выбор есть, — отмахнулся ударник. — Договоришься с ними? На любое время, я подстроюсь. Чешко ещё раз внимательно осмотрел своего подопечного и, делано равнодушно пожав плечами, пообещал заняться. — Твои детки опять контрольные в почтовый ящик засунули, — добавил он, снова зарываясь в документацию. — Я в твой угол отнес. Что найдешь — твое. Не боишься, что кто-то свяжет два и два? — Не свяжут. В этом здании кроме нас ещё до черта всяких офисов. А нумерацию ящиков им откуда взять-то? К тому же, все равно пора уже завязывать с этими глупыми играми в шпионов. — До тебя, наконец, дошло, насколько это глупо? — всплеснул руками Чешко, изо всех сил изображая умиление. — Да я и раньше знал, — не повелся на его вызывающий тон ударник. — Должны у меня в жизни быть хоть какие-то развлечения. О, развлечения. Пойду почитаю, что там мои олигофрены наваяли. Покинув менеджера, Шес первым делом отправился в небольшую комнату, используемую им и вокалистом как личный кабинет. Большой компьютерный стол у окна являл собой образец чистоты и порядка. Каждая бумажка лежала на своем месте строго по линейке, ручки в специальной подставке выдерживали абсолютно одинаковый угол наклона, идеально чистая чашка стояла ровно посередине между закрытой пачкой бумажных салфеток и выключенным монитором. — Перфекционист, блин. Шес мстительно переставил чашку, вытащил одну из ручек, перепрятал её в ящик стола и направился к двухместному дивану в углу комнаты, заваленному всякой всячиной настолько, что даже цвет обивки не был виден. Экзаменационные тетради он нашел сразу. Даже в таком бардаке тяжело было не заметить стопку чего-то ярко-розового. — Ну-с, приступим, — плюхнувшись на освобожденный край дивана, предвкушающе пробормотал он. — Чем же вы меня сегодня порадуете? Молодой человек в известной по всему миру форме посыльного DHL упрямо отказывался передавать конверт с документами кому бы то ни было, кроме означенного адресата — некого Снегова Александра Викторовича. — Вы не понимаете, — в сотый раз объяснял он пытающемуся лишить его ноши Хану. — Это судебные документы. Надо, чтобы господин Снегов расписался о получении. Скажите, когда он будет, я подожду. — Да с чего ты вообще взял, что можешь его здесь найти? — в сотый же раз заводил волынку по новой басист «Рельефа». — Его студия… — Вы мне уже говорили, где его студия, — обречено и как-то обиженно перебил его посыльный. — И я туда уже ездил. Три раза. Нет его там. — Как это нет? — поинтересовался с дивана сам Снегов. — Ты уверен? — Ну вы же сами меня там встретили, — возмутился парень. — Сегодня утром, неужели не помните? — А, точно-точно, — «вспомнил» Снегов. — Я тебе ещё посоветовал обратиться к его менеджеру. Он, кстати, сейчас здесь — дальше по коридору, вторая дверь налево. — Мне сказано передать лично в руки и подписать, — упрямился посыльный. — Ну поймите же уже — это судебный иск, мне подпись нужна, иначе не будет считаться, что он получил уведомление! — Тьфу на тебя, — разозлился Алек. — Тогда жди до святого пришествия! Только ты не мог бы ждать где-нибудь в другом месте, а? — Где? — Да где хочешь! Ты мешаешь, парень, понимаешь? — Значит, буду мешать, пока он не придет, — заявил посыльный и демонстративно уселся рядом со Снеговым на диван. — Когда-нибудь ему надоест от меня бегать! — Много чести, — буркнул Ал, закатывая глаза. — И почему ты здесь собрался ждать? — А где? — Опаньки, — запыхавшийся рыжеволосый молодой человек ввалился в студию и, заметив посыльного, застыл на пороге. — По какому поводу у нас гости? — Вы Снегов? — подобрался курьер. — Снегов? Дэн перевел недоумевающий взгляд с парня на сидящего рядом Алека и хмыкнул. — А Снегова тут нет? — уточнил он. — Снегова тут нет, — раздраженно подтвердил ди-джей. — А молодой человек, — кивнул он на соседа, — решил почему-то дожидаться его здесь. До посинения, видимо. — Оу, — понимающе протянул Дэн, лукаво ухмыльнулся и пошло вихляя бедрами направился к ним. — И в чем пробле-е-ема? — жеманно покатал он на языке букву «е», опускаясь на краешек дивана вплотную к посыльному. — Я всегда рад такому симпатичному мальчику. «Мальчик» сглотнул. — Я Дэн, — протянул ему кончики пальцев вокалист, восторженно заглядывая в глаза. — А как тебя зовут? У тебя подружка есть? А друг? А хочешь, я с тобой подожду? Андрюшенька, — обратился он к перекосившемуся Хану, — правда, он просто прелесть? Посыльный счел возможным передать документы Чешко минут через десять. Дэн томным и тоскливым взглядом проводил его до выхода из студии, оттёр руку о штанину и уже нормальным голосом объявил: — Делов-то. Ну вы и идиоты, уже ребенка выгнать не можете. Чего он от тебя хотел? — повернулся к Снегову. — Очередной иск от очередного любителя загребать чужие деньги, — пожал тот плечами. — Я, если честно, уже перестал пытаться уловить суть предъявляемых претензий. Гудвин сам разбирается, только просил никогда ничего не подписывать. — А, ну это бывает, — согласился Дэн. — А Шес тут? — Да черт его знает, — ответил Хан. — Я не видел, но, может, он у вас? А что случилось? — Он на телефон не отвечает, как обычно, — пожаловался Дэн. — А там золотой и весь из себя послушный ребенок нашей Виточки устроил очередной абзац. Я пас это разгребать — Шес её припер, пусть он и разбирается. — Дэн, ты перегибаешь палку, — Хан махнул рукой собравшемуся уходить Алеку и вернулся к вокалисту. — Ну что он уже мог сделать? После разрисованной фломастерами стойки портье в Новгороде мне уже ничего не страшно. — Да ты что? — ехидно сощурился Боровски. — Эта деточка мужика избила. Как тебе? Тот теперь ходит по гостинице и ищет его мать. Логично, не? А Виточка у нас укатила в консерваторию, документы собирать, если ты забыл. Мне напялить юбочку, напихать ваты под майку и самому получить %непечатно% от пострадавшего? — Погоди, — перебил Хан его праведный гнев. — Не тараторь. Он сделал что?! А-ха-ха… К проказам Даньки — сына временной ударницы «Рельефа» — члены группы уже привыкли. Проверять стулья на наличие кнопок и клея, выгонять из гостиничных номеров ободранных мусорных котов, прятать паяльник и ключи от фургона стало уже доброй традицией. Ребята с ужасом думали, как бы выглядело их совместное проживание с этим сорванцом, если бы не несущий бдительную стражу в дневные часы Валя. Днём ребенок был золотым. Нет, он, конечно, не ходил по струночке строевым шагом, но и откровенных пакостей с его стороны было мало. Возможно, потому что Валя старался держать его подальше от членов группы. Но по вечерам… По вечерам вахту занимала «мамаша», как окрестил её сам Валя, и начинались трэш, угар и тихий ужас. Если на горизонте не появлялся Шес. Шес с его ростом и «мотоциклом из Матрицы» настолько впечатлил Даню, что тот был готов чуть ли не в рот ему заглядывать. Вот только Шесу по вечерам тоже хотелось отдохнуть. Хотя бы через день. Поэтому возиться с ребенком он соглашался редко. Дэн объявлял такие дни девятым мая и демонстративно требовал принести ему шампанского отметить. К тому же, гастрольный тур подходил к концу, они уже неделю как вернулись в Москву и ударник, как и большинство остальных участников группы, предпочитал ночевать дома, а не в гостинице. В помпезной «России» забронировали номера только Виктории с ребенком, Валентину, Лизе, постоянно проживающей в Красноярске, и Тэке, чьё вселение в общежитие при гуманитарном институте телевидения и радиовещания зависело от пересдачи «хвостов» за прошлый год, а потому откладывалось на неопределённый промежуток времени. За Гриней — младшей сестрой Леголаса — тоже традиционно числился номер, но она столь же традиционно появилась в нем лишь для того, чтобы сгрузить вещи. Сейчас был день, точнее, даже позднее утро, а потому и подлянки со стороны ребенка никто не ожидал. Тем более такой. Все же Валя подходил к своим обязанностям крайне ответственно и следил за малолетним подопечным коршуном. — Господи, как он умудрился? — хохотал Хан. — Четырехлетний ребенок? Взрослого мужика? — Тебе смешно, — бурчал Дэн, — а иск нам выдвинут. — Да не паникуй, разберемся, — басист, только-только успокоившись, зашелся в новом приступе хохота. — Я пытаюсь себе это представить! — Чего ржем? — в студию заглянул ударник, привлеченный шумом. В одной руке Шес мял свой неизменный мяч, другой держал ярко-розовую экзаменационную тетрадь. — Я пытаюсь найти крупицы смысла в опусах будущих Шестаковичей. Вы б не могли прикрутить звук? — Какие опусы? — оттер слезы Хан. — Лето же. — Кому лето, кому пересдача, — глубокомыслено выдал Шес. — Твоё любимое, кстати, — тряхнул он тетрадью. — Гармония. — А, мать её… — сплюнул басист. Окончив с отличием композиторский факультет Московской консерватории имени Чайковского, Шес продолжил обучение дальше, поступил в аспирантуру и пару лет назад был включен в преподавательский состав на родной кафедре композиции и методики. По странному стечению обстоятельств он читал первокурсникам именно тот предмет, за неуспеваемость по которому в свое время из той же консерватории выгнали Хана — гармонию. Ковылёв пересдавал его четырежды, но так и не набрал проходной балл, что не раз в будущем становилось предметом подколок со стороны ударника. Преподавателем Шес слыл строгим, но справедливым. Предмет его любили, его самого уважали, но перед экзаменом ходили ставить свечку в ближайший храм. Ибо списать не было ни малейшей возможности. Нет, он не следил, не отбирал шпаргалки — он вообще не требовал писать экзаменационные под своим присмотром в аудитории в течение отведенных полутора часов. «Хотите, — говорил он, — идите в библиотеку. Хотите — домой. Берите любую литературу. Да хоть хором пишите. Завтра до десяти утра сдать в почтовый ящик номер восемь вот по этому адресу или на кафедру. Всем удачи. Пока.» Такой подход объяснялся очень просто — Шес писал каждому студиозу свой вариант опросника, а сами вопросы формулировал таким образом, что без досконального знания предмета все шпаргалки, справочники и подсказки не имели никакого смысла. — Твоё дитё переходит все границы, — возмущенно заорал Дэн, не дав приятелям возможности устроить очередную перепалку по поводу слишком строгих преподов и безалаберных студентов. — Когда это у меня успели появиться дети и почему я не в курсе? — перебил его Шес. — Ты понял, что я имею в виду, — не дал сбить себя с мысли вокалист. — Сам разбирайся с этим бардаком, у меня никаких нервов не хватает! — Боровски, — Шес примиряюще поднял руки вверх, начиная жалеть, что явился проверить, по какому поводу стоял в студии недавний хохот, — я ещё, грешным делом, решу, что ты детей не любишь. — После этого конкретного ребенка я их не просто не люблю. Я их скоро возненавижу! Надо уточнить, что из всех членов группы наибольшее количество всяких проказ и пакостей выпадало на долю Дэна. То ли потому, что он был самым младшим и, с точки зрения ребенка, нестрашным, то ли потому, что реагировал наиболее бурным образом, но именно он чаще всего становился мишенью заскучавшего пацаненка. Обмазанное вареньем сиденье в микроавтобусе, скрепки, засунутые под клавиши ионики и лягушка в кармане пиджака были ещё самыми невинными шалостями. К тому же, с самой Викторией Дэн был не в самых радужных отношениях. А потому идти скандалить непосредственно к ней опасался, сгоняя злость и, чего греха таить, обиду на Шесе, которого считал виновным в том, что этот ребёнок вообще появился на горизонте. Шес всё это прекрасно знал и понимал, а потому старался не заострять внимание. Он и сам уже не раз проклинал тот момент малодушия, когда согласился на условие своей сменщицы взять ребенка на гастроли. Глупо это было, неудобно и не раз ставило их в весьма неловкие ситуации. С другой стороны, и уверенности, что Виктория согласилась бы, упрись он тогда, тоже не было. — Он просто растерян и, возможно, немного напуган, — тяжело вздохнув, попытался он вразумить Дэна. — Не самая шикарная идея выдернуть маленького ребёнка из привычной среды и спихнуть на «чужого дядю» — ты прав. Моя ошибка, я учту на будущее. Осталось два дня, Боровски. Потерпи, а? — Да делай, что хочешь, — отмахнулся тот. — Только Вале ответь, он тебя уже пару часов вызванивает. У нас ЧП как бы. Вики нет, а к Чешко я сегодня не сунусь, так что разруливать тебе. Московская студия «Рельефа» располагалась в одном из офисных зданий в центре столицы, недалеко от гостиницы «Россия», так что уже через двадцать минут ударник выслушивал сбивчивые объяснения Валентина. Парень был довольно сильно смущен тем, что не уследил за ребенком. Но ещё сильнее его смущала возникшая ситуация. — Да пойми ты, — настаивал он, — да, Даня ребенок проблемный, но это слишком даже для него. Нечисто здесь что-то. — А что он сам-то говорит? — Шес ещё не определился со своим отношением к произошедшему — то ли смеяться, то ли плакать, то ли ремень доставать. — Говорит, тот мужик предлагал ему конфету и звал пойти с ним. Я сначала подумал — педофил. Даже ментов собирался вызвать. — И почему не вызвал? — Шес, — удивленно скосился на него воспитатель, — ты чем слушал? Этот мужик ходит по гостинице и целенаправлено ищет Данькину родительницу. Педофилы сбегают, а не требуют от родителей компенсаций! К тому же, Даня темнит и выдумывает. Настаивает, что этот мужик — пингвин. — Пингвин? Это что-то новое. Ну, хорошо, Валя, — согласился ударник. — Допустим, ты прав. Допустим, он ни за что ни про что… — Я не говорил про «ни за что ни про что», — возмутился Валентин. — Ладно. Допустим, ему сорт конфет не понравился. За что он и разбил исключительно мирно настроенному дядечке губу, — Шес скептически хмыкнул, выдавая свое отношение к предполагаемому развитию сюжета. — Объясни мне другое. Я тебе зачем? — Так Виктории до вечера не будет, — опешил Валя. — Что мне с претензиями пострадавшего-то делать? — Ещё раз, — тяжело вздохнул Шес. — Даня ударил мужика. Мужик хочет пожаловаться родителям. Я всё правильно понял? — Ну, более-менее. — Что мешает тебе сказать, что ты его отец, получить положенную долю %непечатно% и пообещать заняться воспитанием ребенка? — Нет, ты меня всё же не слушаешь, — Валя приподнялся на цыпочки и постучал костяшками согнутых пальцем по лбу собеседника. — Он ищет Вику. Он знает, что я Даньке не отец. Не знаю, кто слил, на ресепшене не признаются. Может, и сам Данька. Но по факту… — Стоп, — перебили его. — Притормози. Как ты сказал, он этого недопедофила назвал? Пингвин? — Ну да, — недоумевающе подтвердил Валентин. — А что? — А как пострадавший выглядит? — Да обычный мужик, — попытался отмахнуться парень, но, заметив резко насупившиеся брови, начал описывать. — Чуть выше среднего роста, светловолостый, одет прилично… Знаешь, кого напоминает? Парня этого, что всё время к вам приезжает. Как же его?.. Антон? Артем? — Алек? — уточнил Шес. — Да, точно. На Алека он чем-то похож. — Пингвин, ну точно, — ударник хлопнул парня по плечу, отодвигая со своего пути, и поинтересовался: — Этот пингвин ещё в гостинице? — Он, кажется, в номер поднялся. Я слышал, как он на ресепшене просил известить его, когда мамаша наша вернется. Ты его знаешь, что ли? — Шапочно, — подтвердил ударник и хрустнул пальцами. — Надо же, какая у людей память короткая. А я ведь думал, что вполне доходчиво всё объяснил. — Шес, всё в порядке? Может, ментов?.. — Зачем ментов? Нет, ментов точно не надо, — он немного подумал и распорядился: — Собери свои и их с Викой вещи. Я скажу Гудвину перевезти вас в другую гостиницу. И ребенка не ругай — он всё правильно сделал. В каком номере, ты сказал, пингвин остановился?