Дыхание в басовом ключе

Всё на свете — и плохое, и хорошее — имеет обыкновение заканчиваться. И как бы далек этот конец не казался нам, однажды он всё же наступает. Вот и моё приключение с рок-музыкантами подошло к своему логическому завершению. Последний концерт в Москве отгремел позавчера. Мы хорошо выступили, даже Шес с его вечными придирками остался доволен. Конечно, программа была изменена по сравнению с изначальной и подогнана под меня, но наши гости — так в «Рельефе» было принято называть купивших билет на концерт — об этом не знали и вряд ли когда-нибудь узнают. Это поначалу я робела и чуть ли не в обморок падала перед выходом на сцену. Но после трех-четырех выступлений почувстовала себя увереннее, начала получать удовольствие и перестала делать слишком явные ошибки. Я даже умудрилась проникнуться если и не любовью к рок-музыке, то каким-то видом уважения, признав за этим музыкальным направлением право на существование. А ещё я решила вернуться в консерваторию и закончить обучение. Олег, после долгих споров, настоял, чтобы заработанные мной деньги за гастроли были потрачены именно на это. Естественно, востановиться в «чайке» — московской консерватории — я не могла, поскольку это означало бы переезд. Но оказалось, что в питерской готовы засчитать мне практически все пройденные ранее предметы, так что начинать «с нуля» не было необходимости. Шес связал меня с приятной и дружелюбной девушкой с моей бывшей кафедры, которая помогла оформить все необходимые документы в течение каких-то нескольких часов. Даже добыла мне рекомендации — самые положительные — как от декана, так и от нескольких преподавателей. Оказалось, что часть из них меня даже помнили. Казалось бы, живи и радуйся. Денег заработала, побывала в интересных местах, познакомилась с замечательными людьми… Но мне было скорее грустно, чем радостно. Я не хотела с ними расставаться. И я не хотела расставаться с Алексом. Но, видимо, не было выбора. С недавних пор Алекс почти прекратил общение со мной. Отвечал рубленными, казеными фразами, словно торопясь завершить разговор, едва начав его. Перестал подшучивать и писать первым. Он отдалялся с каждым днём всё больше и больше. И хотя мне и было это неприятно, умом я понимала, что так, наверное, лучше. Самой-то себе можно было признаться — я влюбилась в него. В человека без лица и без имени, в виртуальный мираж. Продолжать эти отношения не имело никакого смысла, только делать себе больно. Это дружить можно на растоянии, а для любви — именно любви, а не влюблённости — необходимо что-то более конкретное. Человек нужен, человек из плоти и крови, а не мигающий ярлычок на экране мобильного телефона. Я много думала в последнее время об Алеке и его личине в интернете. Или, правильнее сказать — об Алексе и его личине в реальной жизни? Черт его знает. Я, если честно, уже сомневалась, один ли это человек. Знаете, то самое ощущение, когда «всё правильно, всё сходится, а ребеночек не наш.» Или Снегов мастер перевоплощений, или я в очередной раз запутала сама себя. В конечном итоге я просто плюнула на это дело. Ал не Ал — какая разница? Мне нужен был Алекс, а какое у него при этом будет лицо и какую маску он будет носить перед всем остальным миром — не важно. Только ему от меня было нужно совсем не это. Он четко сказал, что я «должна знать, кто он.» А мне было всё равно. Понимаете? Абсолютно, полностью, тотально всё равно. Я так устала от постоянных поисков ответов на вопросы, которых не знала, от игр, правил которых не понимала… Я устала делать вид, что Александр Снегов является для меня кем-то большим, чем… просто другом. Но, прежде чем уехать, я хотела закрыть этот круг. Хотела поставить точку. Убедиться, что хотя бы в этот раз поняла всё правильно. И позволить себе открыть новую страницу с кем-то другим, не оглядываясь назад и не думая постоянно, что было бы, если. Наверное, не выпей я немного на прощальной вечеринке, устроенной мне ребятами, я никогда бы не набралась смелости сделать это, но… vitek: Алекс, ты не занят? снежный_барс: Занят. Срочно? vitek: Не то, чтобы очень. Извини. снежный_барс: Что случилось? vitek: Я уезжаю завтра вечером из Москвы. Насовсем. снежный_барс: Я в курсе. Нужна какая-то помощь? vitek: Нет. снежный_барс: Что тогда? Даже будучи слегка навеселе, я затаила дыхание, нажимая кнопку «отправить сообщение». vitek: Что ты скажешь, если я предложу встретиться? Лично. снежный_барс: Зачем, Витек? vitek: Я бы хотела познакомиться с тобой. Без всяких обязательств. Просто познакомиться. снежный_барс: Мы же знакомы, Витёк. vitek: Только в интернете. снежный_барс: Не только. vitek: Только. Ты прав — я понятия не имею, кто ты. снежный_барс: Ну так может оно и к лучшему? В реале ты знаешь одного человека, в нете — другого. Смысл их объединять? Одни разочарования. vitek: Для того, чтобы разочароваться, необходимо сначала очароваться. снежный_барс: О как… Поясни. vitek: Я не ищу подтверждения тому, что ты и некий известный мне человек — одно лицо. Я просто хотела познакомиться с тобой. Но если ты против, то против. Я понимаю. снежный_барс: Не принимай за меня решений. Он кого-то очень напомнил мне в этот момент, но я была слишком увлечена разговором, чтобы задуматься. Тем более, он задавал вопросы, на которые я не знала, как ответить. снежный_барс: Не ты ли совсем недавно утверждала, что точно знаешь, кто я? vitek: Утверждала. снежный_барс: И? vitek: Я всё ещё думаю, что ты, скорее всего, он и есть. снежный_барс: Так что же изменилось, детка? Подойди ко мне и скажи: «Здравствуй, Алекс, как твои дела?» vitek: Я не просила о встрече с тем человеком. Я просила о встрече с тобой. снежный_барс: Прости, не вижу разницы. vitek: Зато я вижу! Алекс, не надо меня унижать. Нет пишется очень просто — н е т. Я психанула. Капитально так психанула. Это выглядело, будто я выпрашиваю у него что-то. Не хочет — не надо! Зачем унижать? Я что, маленький ребенок и не понимаю значение слова «нет»? Но он опять удивил. снежный_барс: Успокойся и не грызи ногти. vitek: Не грызу я ногти. снежный_барс: Грызёшь. vitek: Ты что, видишь меня сейчас? снежный_барс: Конечно вижу, дурочка :) Я икнула, резко захлопнула телефон и огляделась по сторонам. Ал стоял возле бара, спиной ко мне, и рядом с Тэкой и Ханом. Его рук я не видела. Глубоко вздохнув, я снова открыла мобильный. снежный_барс: Так ты объяснишь мне разницу? vitek: Разница в том, что если тот человек окажется не тобой, это не важно. снежный_барс: *смайлик* vitek: В смысле, если ты окажешься не тем человеком, это не важно. снежный_барс: *смайлик* vitek: В смысле, не важно, кто тот человек. Тьфу ты, не важно, кто ты. Черт! Важно, что ты это ты. Вот. Любой. снежный_барс: Что значит «любой». Мало ли, кем я могу оказаться? vitek: Да кем ты можешь оказаться, кроме как самим собой?! снежный_барс: *смайлик* vitek: Ну не знаю я как по-другому объяснить! Что ты ржешь всё время? снежный_барс: Да я понял, Витек. Нормально ты всё объяснила. vitek: И? снежный_барс отправил вам текстовый документ снежный_барс: Знаешь, если бы ты не написала сегодня первой, я бы сам к тебе пришел. Прочти. В присланом оказалось стихотворение. Или песня. Не знаю. Но это было красиво и слова трогали за душу. Я вижу радугу опять в твоих глазах, Как обещанье долгожданного покоя. Она манит меня, несчастного изгоя. Завороженный этой бездной аллегорий, Я вижу радугу опять в твоих глазах. И никогда не объяснить тебе в словах, Что зарождается в душе моей беспутной. О том, что чувствую, не сердцем даже — нутром, Пишу я нотами холодным тёмным утром И вдохновляюсь снова радугой в глазах. Пусть говорят, что сам себя обрек на крах, Когда раскрылся, так беспечно и бездумно. Но вот, опять, я поступаю неразумно. Мне удержаться на краю безумно трудно. Ты мне подаришь эту радугу в глазах? vitek: Это что? снежный_барс: Это мой ответ. vitek: И? снежный_барс: Завтра в пять тебя устроит? Мы договорились встретиться в пять вечера в небольшом уютном кафе недалеко от гостиницы, в которую четыре дня назад Чешко перевез нас с Даней и Валентином. Причину столь внезапной смены дислокации звали Кириллом. Мне и раньше казалось, что я видела его мельком пару раз. В Саратове, кажется. Но прежде, чем я успевала подойти, он исчезал. Я грешила на паранойю, но, возможно, это в самом деле был он. Во всяком случае, в Москве он точно объявился — как раз когда я была в консерватории — и перепугал Даню. К тому времени, как я вернулась, Чешко и Валентин уже разобрались с этим сталкером и, пригрозив полицией, вынудили уехать. Но на всякий случай, меня заставили сменить гостиницу. В том суматошном переезде я, наверное, и умудрилась потерять свою записную книгу. Я перерыла все вещи, готовясь к отъезду домой и укладывая наши с Даней чемоданы, но нигде не находила её. Книгу было жалко — одна из последних вещей, купленных мне отцом перед тем, как он слёг. Своего рода память о нем. На всякий случай, я решила заглянуть напоследок в студию «Рельефа», надеясь, что всё же забыла её там. В студии царил уже привычный легкий бардак, всегда сопровождавший моих рокеров. Чья-то одежда горой на полу в дальнем углу. Зеленый пластиковый стул, заваленный кабелями, проводами, удлинителями и всевозможными переходниками — в другом. Небольшой журнальный столик со стеклянной поверхностью, весь оклеенный стикерами-напоминалками, с кучей нотных альбомов, дисков — в коробках и без, флешек, обычных ученических блокнотов и популярных журналов — здесь богует Шес. Серебристая Yamaha Tyros, которую я из принципа продолжала называть ионикой, с идеально чистой поверхностью, без малейшей пылинки или даже отпечатков пальцев — вотчина Боровски. «Фрося»… Я подошла к ударной установке, тронула крэш, легонько погладила навесной том. Родная моя, мне будет тебя не хватать. Но твой хозяин вот-вот снова возьмет в руки палочки, потерпи немного. Я присела на табурет, склонилась к рабочему драму и полной грудью втянула воздух, чуть прикрыв глаза. Пахло кожей и немного пылью — так знакомо, что в глазах защипало. Не разгибаясь я обвела комнату взглядом и вдруг заметила темно-оранжевый переплет под какой-то газетой на журнальном столике. Нашлась! Схватив свою записную книгу, я прижала её к груди, с трудом сдерживая слезы. Что-то я становлюсь излишне сентиментальной. А прямо под пропажей обнаружилась знакомая розовая тетрадь. Я хорошо ее запомнила. Утром четыре дня назад, перед поездкой в консерваторию, я тоже заходила в студию. Мне нужен был мой паспорт, а он, как и документы всех остальных ребят, на время гастролей находился у Анатолия Владимировича. Это облегчало процесс регистрации в гостиницах и другие организационные моменты. Мы договорились встретиться в начале девятого, но менеджер опаздывал, а ключей от студии у меня не было. Так что я ждала его в лобби, раскулачив приветливого консьержа на чашку кофе. Студия «Рельефа» находилась на третьем этаже высоченого офисного здания, где кроме них располагались ещё множество других контор, два банка, гимнастический зал, какая-то медицинская клиника и черт знает, что ещё. Через лобби всё время сновали туда сюда люди и я развлекалась, разглядывая их и пытаясь угадать их род занятий. Вот прошла миловидная молодая девушка в трико и со спортивной сумкой через плечо — наверняка в тренажерку. А тот толстячок в солидном костюме наверное работник одного из банков. Ухоженный мужчина лет тридцати при галстуке и кожаном кейсе мог бы быть адвокатом, а молодящаяся тетечка скорее всего клиентка косметического салона на пятом этаже. Возле входа затормозил черный скутер с двумя парнишками. Водитель остался на месте, не глуша своего коня, а второй, вытащив из багажного отделения жиденькую стопку столь знакомых мне по студенческим временам экзаменационных тетрадей, заскочил в лобби и направился прямиком к консьержу. — Доброе утро, — поздоровался он. — А куда контрольные сдавать? — Какие контрольные? — удивился консьерж. — Я из консерватории, — почему-то обиделся парень. — Нам препод сказал сюда принести. Снегов. — Снегов? — консьерж что-то проверил у себя в компьютере и указал на стену за моей спиной. — В восьмой бокс положи. Прямо напротив входа в лобби здания находился проход к лифтам, а стены по обе стороны от него занимали большие боксы для кореспонденции. Только с моей, меньшей стороны нумерация заканчивалась на пятьдесят четвертом, так что в общем их было, наверное, не меньше полутора сотен. Я понятия не имела, который из боксов принадлежит «Рельефу», а потому довольно сильно удивилась, когда Чешко, прибывший минут через десять, вскрыл именно этот ящик. — Опять его ребята сюда приходили, — буркнул он, увидев тетради. — Доиграется ведь, идиот. Идем, Вика. Паспорт у меня в сейфе. Удивило меня, конечно же, не то, что «Рельефу» принадлежал бокс с каким-то конкретным номером. Удивило меня открытие, что Ал, оказывается, преподает в консерватории, как и Шес. Он ни полсловом не обмолвился мне об этом факте. Более того, я вообще не знала, что кроме музыцирования у него есть ещё какая-то работа. Да я даже не знала, что он эту самую консерваторию заканчивал! Он что-то говорил о музыкальном училище, но не более того. К тому же, крайне странным показалось мне, что его студенты сдают свои работы в почтовый ящик «Рельефа». Ведь студия самого Снежного располагалась не просто не в этом здании, она вообще была в другом районе Москвы, часах в полутора езды отсюда. Шанса спросить Ала о случившемся как-то не предоставилось, а потому я с интересом подняла тетрадь. «Московская государственная консерватория имени Чайковского» гласила надпись вверху. А ниже шли списком название курса — гармония, код группы, кафедра, номер тетради и имя преподавателя — Снегов… Я перечитывала три раза, прежде чем поверила собственным глазам. Преподаватель — Снегов Алексей Владиславович. Алексей. Алекс. Алекс, чтоб я так жила! «Некий Снегов А.В.» — вот, что нарыл Егор, пока я кусала ногти после первого свидания с Алеком. Снегов А.В., ни больше и ни меньше. Только это. Всё остальное — исключительно и только мои домыслы. Не брюнетка? Конечно же он не брюнетка. Он брюнет, мать его! Кто, ну кто мне сказал, что это именно Ал? У меня закончились какие-либо другие эмоции, кроме будоражащего кровь, безудержного веселья, граничащего с истерикой. Я хохотала как самая примерная клиентка психдиспансера. Господи, какая же я дура… Ведь давно же уже поняла, что, если не пытаться насильно приклеить кобыле заячьи уши, Ал походил на Алекса не более, чем дубовый пень на платяной шкаф. Состав, вроде, тот же, но во всём остальном… С чего я взяла, что это именно маска? Почему так настойчиво пыталась её снять? Да я не снять её пыталась, а заставить его нацепить другую. Бесилась, что он не хочет быть со мной Алексом. А кто сказал, что он и есть Алекс? Я. Только я сама. Так кто из них Алекс, мой снежный барс, — Снежный или Шес? Да без понятия! Без малейшего, хоть вот такусенького понятия. Оба подходят. И оба не подходят. И с кем же я встречаюсь сегодня? Истерика прекратилась так же внезапно, как и началась. Я встречаюсь с Алексом. Точка. Моё открытие не меняло абсолютно ничего. Если это Шес, что ж — это будет Шес. Главное, чтобы на встречу пришел именно Алекс, а не Шес. Шесом я пресытилась. И с Шесом, в отличие от Снежного, я не смогу дружить. Он слишком серьёзен для друга, слишком проникает под кожу. Но один вопрос требовал прояснения прямо сейчас, поскольку занимал мои мысли уже больше двух месяцев. И я направилась на шум голосов из комнаты гитаристов. Хан сидел с ногами на своем любимом широком кресле и явно любезничал с женой. — Козявка, — мурлыкал он с абсолютно незнакомыми мне интонациями, — я соскучился. Ну давай забросим Тёмку к моим на сегодня, а? Заметив меня он приглашающе махнул рукой и вернулся к телефонному разговору: — Тут Витка пришла. Судя по боевому виду, настроена решительно. Юла, я перезвоню? Ага, передам. — Тебе привет от Юльки, — это уже ко мне. — Это ты хохотала? — Ага, я. — Отсыпешься? — Да это личное, — отмахнулась я и протянула ему тетрадь, осторожно прощупывая почву. — Я свои вещи собирала и наткнулась вот на это. Алёша не искал часом? — Вот, балбес, — ругнулся Хан, едва взглянув на протянутое, и пояснил: — Он вчера до усырачки спорил с деканатом, что тетрадей было только пять. Оставь у себя. Вечером, когда на вокзал поедете, отдашь. Бинго. Значит, точно Шес. Именно он должен был отвезти нас сегодня к питерской «стреле». — Слушай, — приступила я к тому, зачем, собственно, и пришла, — и всё же, объясни мне, как из Алексея получился Шес? — Он тебе не рассказывал, что ли? — удивился Хан. — Зря, такая история прикольная. Он лучше всех её рассказывает. — А ты можешь? — Да могу, конечно. Это забавно. У нас в компании, на самом деле, не один Алекс, а целых три. Лёшка Снегов, ещё один Лёшка, Демьянов, — тоже наш с Шесом друг детства и тоже с одного двора, ну и, собственно, Сашка Снегов. И вот в подростковом возрасте взбрела им всем в голову блажь быть Алексами. — И как вы их различали? — Да никак, — хохотнул Хан. — Ты же понимаешь, что на одну небольшую компанию три Алекса это перебор. А Шес ещё с детства любил всем клички придумывать. Он и решил тогда, что Саня будет Сашесом, а Демьянов — Лёшесом. Клички прилипли и одно время мы их именно так и называли. А потом Сашка начал эти свои фортели с вертушкой. Вряд ли то, что он творил в то время, можно назвать ди-джеем, но скромностью пацан никогда не страдал и, едва засветившись в каком-то клубе лет в пятнадцать, пожелал именоваться не иначе, как Алексусом. — Как? — хихикнула я. — Алексус, — важно повторил Хан. — Можешь ржать, не стесняйся. Мы ржали почти год, пока ему не исполнилось шестнадцать и он подписал свой первый контракт. — В шестнадцать?! — ахнула я. — Ага. Мальчик гений, что ты хочешь. Можно было бы подписать раньше — подписали бы, не сомневайся. Его и так чуть ли не на улице караулили с бумагами. Так вот, первое, что сказал ему менеджер — тот, что был ещё до Гудвина — избавиться от этого идиотского прозвища. — Я его понимаю. Алексус… С ума сойти. Откуда выкопал только? — Да черт его знает. Короче, Алек к акту «избавления» подошел со свойственным ему креатизмом и на вечеринке по поводу подписания контракта торжественно вручил Лёшке Демьянову дарственную на «Алексуса». Мы посмеялись и продолжили шутку — Демьянов на месте накропал дарственную Шесу на «Лёшеса», а Шес — Алеку на «Снежного», а именно такая кличка была у него с детства. — С ума сойти. Вот юмористы! — Самое смешное, Вика, что все эти подаренные прозвища прижились. Демьянов и по сей день Лексус, его даже суровые мужи МУРа, где он работает, так называют. Алека под именем Снежный знает весь мир. А Лёшес превратился в Шеса. Вот такая история оказалась. Немного смешная, немного милая и полностью в их духе. Хорошо, наверное, иметь друга, который носит перед всем миром подаренное тобой имя.