Основное отличие

Шерринфорд, сдавшись своей одержимости, окутанный запахом Джона, теплом Джона, присел ровно настолько, чтоб откинуть голову ему на плечо и медленно, с наслаждением ощущая, как запах становится вкусом, разомкнул губы и провёл по пальцам Джона языком — раз, два, три… Джону показалось, что мир вокруг застыл, словно мошка в янтаре. Парень навалился на него, потихоньку сползая ещё ниже, и Джон автоматически подхватил его под грудь, а Холмс своими длинными пальцами вцепился в его бёдра. — Что ты творишь?! — едва слышно выдохнул Джон. Вместо ответа подменыш втянул два пальца Ватсона в рот, посасывая их, лаская горячим языком. Шерринфорд тёрся об тело Джона, легонько ёрзая вверх-вниз. Джону хотелось многое сказать и ещё больше сделать, но требовалось соблюдать тишину, и чтобы спрятать свой тихий стон, ему пришлось пользоваться единственным возможным вариантом. И он ткнулся в основание шеи своего подменыша, жарко выдохнув в шарф, потом сдвинул ткань подбородком и припал к обнажённой коже приоткрытым ртом, легонько втянул и лизнул. Парень выгнулся, выпустив изо рта его пальцы, тихо охнул, пытаясь сдержать стон. Джон опять зажал ему рот, бесшумно развернул и прижал спиной к стене. Холмс мгновенно обхватил его своими длинными руками, пытаясь вжать Ватсона в себя как можно сильнее, и всхлипнул, когда его эрекция ткнулась в твёрдый живот. — Тихо! — прошипел Джон, тут же сообразив, что самый простой способ заткнуть парню рот, не выпуская его при этом из рук — это поцелуй. И подался вперёд. Ради всего святого, поцелуй не должен быть похож на взрыв! Но простое прикосновение губ сорвало чеку со всего, что Джон держал в себе так долго, и он взорвался. Он забыл, где он и почему, всё, что имело значение — это безумно желанное тело в его руках, это губы, которыми почти бредил вторую неделю, такие сладкие, какого чёрта они такие сладкие, чёртов мальчишка ест джем банками, он весь пропитался этой сладостью, он сладкий весь, сладкие губы, сладкий язык, сладкая слюна, сладкое нежное нёбо — и необходимость соблюдать тишину. И нельзя застонать самому, и нельзя выпустить ни одного звука из этого восхитительного рта, принимающего его с такой жадностью, упивающегося его желанием, его страстью… Язык скользит по языку, играет, изучает, и подменыш снова не смог удержать стон. Джон резко наклонил голову и перехватил его губы своими, вновь не позволяя отзвукам их вожделения вырваться в тишину старого дома, втянул эти пухлые, чётко очерченные, наводящие на грешные мысли губы в рот, легко прихватывая зубами верхнюю, потом прикусив нижнюю и начав её нежно посасывать. Парень тяжело задышал, уцепился за него изо всех сил, прошептал прямо в поцелуй: — Джон… Джон!.. И Джон успокаивающе прикоснулся к уголку приоткрытого рта губами, выдыхая: — Тише… Их первый поцелуй не похож на взрыв. Он и есть взрыв. Он полностью разрушает осторожность и благоразумие Джона, он напрочь уничтожает неуверенность и опасения Шерринфорда, и они целуются всё уверенней, всё настойчивей, прикусывая губы и языки, вжимаясь, вгрызаясь, вталкиваясь друг в друга. Смущение осталось где-то за порогом этой темной комнаты, и когда Джон чуть отстранился, запустил пальцы правой руки в чуть отросшие кудри, а левой принялся быстро расстёгивать сначала пальто, потом пиджак, а потом и рубашку, благоразумия Шерринфорда хватило только на то, чтоб не стонать в голос. Он схватился за плечи Джона, судорожно сжимая пальцы и тяжело дыша. Тот отпустил его губы из плена своего рта и начал покрывать влажными горячими поцелуями длинную шею. Ловкие пальцы добрались уже до застёжки брюк, и Шерринфорд поперхнулся воздухом, когда Джон аккуратно высвободил его член и сжал, уверенно и нежно. Провёл по всей длине от основания до головки, обратно, и снова, и снова, то чуть усиливая нажим, то едва ощутимо, ласково поддразнивая. Холмс уронил голову Джону на плечо и вцепился зубами в его куртку, чтоб не закричать. Тот чуть повернул запястье (Шерринфорд задушено взвыл) и большим пальцем потер уздечку, а затем влажную щель. И внезапно шепнул на ухо: — Как тебя зовут? Шерринфорд замер, затаив дыхание. Хоть он и подозревал, что Джон догадался, но прямое подтверждение выбило у него почву из-под ног в прямом смысле. Он качнулся, но Джон подхватил его свободной рукой, одновременно повторив то потрясающее движение на его члене, и зашипел: — Скажи мне своё имя! Я не хочу называть тебя Шерлоком сейчас. — Шерринфорд, — выдохнул парень. Джон недоумевающе переспросил: — Что?! — Шерринфорд Дэвид Лэйн Холмс. — ХОЛМС?! — повторил Джон почти в голос, на секунду от изумления забыв о необходимости сохранять тишину. Шерринфорд, слегка очнувшийся от головокружительных ощущений, воспользовался растерянностью Ватсона и резко поменял их местами, прижав Джона к стене. — Холмс, — кивнул он и опустился перед Джоном на колени. — Твоя ногаааахххмммм, — Ватсон зажал себе рот ладонью, когда Шерринфорд быстро расстегнул молнию на его джинсах, вытащил горячий член, приятной тяжестью легший в руку, и направил себе в рот. Ногу прострелило острой болью, но Шерринфорд был слишком увлечён ощущением крупной бархатистой головки на своем языке, потому просто опустился на пятки, ослабляя напряжение в бедре. Так намного удобнее — отметил он автоматически и тут же забыл об этом, проводя языком по нежному отверстию, с радостью ощущая резкий вкус возбуждения Джона. Для Шерринфорда этот вкус важнее, чем может показаться. Вкус забытой счастливой жизни, вкус собственного, не навязанного решения, вкус согласия и гармонии. Он никогда не позволял иметь себя в рот в тюрьме, сопротивляясь до последнего, пусть даже его после этого избивали до полусмерти. И сейчас, с наслаждением вылизывая чувствительное местечко, ощущая языком жар и твёрдость Джона, он блаженствовал. Здесь было не время и не место, чтоб растягивать удовольствие, но — Холмс на секунду задохнулся — ведь Джон знал, что он не Шерлок, Джон целовал его, Джон думал о нём, Джон позволял ему делать это с собой, а значит… Значит, у них всё же есть будущее! Шерринфорд торжествующе выдохнул, почувствовав, как вздрогнул Джон, и принялся за дело всерьёз. Ватсон отчаянно зажимал себе рот обеими руками. Ему ещё никогда не делали такой минет. Подменыш («Холмс, б***ь!»), немного подразнив его, сейчас отсасывал так, словно от этого зависела его жизнь, а заодно и мир во всём мире. Если бы было можно, Джон бы кричал и стонал во весь голос. В голове его с трудом удерживалась мысль о необходимости сохранения тишины, почти заглушаемая восхищёнными ругательствами. То, что долго он так не продержится, было очевидно. Подстегнутое бешеным количеством адреналина и дофамина тело сдерживаться не собиралось. Он опустил одну руку и вцепился парню в волосы, зашипев сквозь пальцы: — Шер… б***ь, Дэвид!.. И ощутил, как тот улыбнулся, чуть задев слишком чувствительную кожу на пенисе зубами. И мир вокруг побелел и растворился. Холмс торопливо сглатывал, продолжая осторожно посасывать член Джона, пока тот кончал. Ватсон обессиленно опирался на стену, едва держась на ногах и пытаясь отдышаться. Шерринфорд выпустил его изо рта, ткнулся лбом Джону в бедро и сжал собственный возбуждённый орган. Он был уже на грани, хватило нескольких быстрых движений и едва слышного стона: — Джон… И он забрызгал стену между расставленных ног Ватсона. Джон выругался шёпотом и облокотился на плечи Шерринфорда. — Ты точно Холмс. Вы все ненормальные, — пробормотал он и тихонько захихикал.

***

Две тени бесшумно пробирались к выходу. Джон удивленно прошептал: — Неужели они ушли? Каким чудом они нас не услышали? Шерринфорд прокрутил в памяти всё, что случилось, неудержимо покраснев, что, к счастью, было незаметно в темноте, и пробормотал: — Ну, мы тихо себя вели, — и смущённо фыркнул. Джон улыбнулся и легонько погладил его ладонь большим пальцем. Он не отпускал руку Холмса с тех пор, как они привели себя в порядок, и Шерринфорд из-за этого чувствовал себя лёгким, словно воздушный шарик. — Удивительно, что у них не было фонарей. Я вообще не понимаю, кто это. Ты… — Джон запнулся, вспомнив о секретности и прочих раздражавших его вещах, — ты можешь мне объяснить? Шерринфорд вздохнул. Проблемы никуда не делись, но теперь он чувствовал в себе силы бороться. — Я всё тебе расскажу. Плевать на Майкрофта. Я так устал тебе врать всё это время… — Хорошо, только скажи, Шерлок действительно жив? Шерринфорд резко напрягся. Джон тут же притянул его к себе, нежно поцеловал в висок и шепнул: — Не нужно так. На нас это никак не повлияет, но он мой друг. Я хочу знать. Холмс неохотно кивнул, пытаясь побороть горечь. — Да, жив. — И… Вы братья? — Близнецы, — мрачно выдавил Шерринфорд, пытаясь вырваться из объятий. Почему-то было обидно почти до слёз. — Шерри… тьфу! Можно я тебя буду называть Дэвидом? Шерринфорд замер, шмыгнув носом, и кивнул. — Спасибо. Дэвид, не обижайся. Пойми, он мой лучший друг, и я полгода оплакивал его, считая себя виноватым в его смерти. Для меня очень важно знать, что он жив. Холмс пытался разглядеть выражение лица Джона, но было слишком темно. Он напряжённо спросил: — И ты не сердишься на него? — Ужасно сержусь. Но во-первых, испытываю ещё огромное облегчение. А во-вторых… — Джон улыбался, это было явно слышно по его голосу. — Что? — нетерпеливо спросил Шерринфорд. — А во-вторых, я встретил тебя, глупый, — ласково сказал Джон и, обхватив лицо Холмса ладонями, притянул к себе. Поцелуй был настолько осторожным и нежным, что Шерринфорд расслабился и улыбнулся прямо Джону в губы. Тот чуть отстранился, прижал его лоб к своему и тоже улыбнулся, поглаживая пальцами его виски и скулы. Потом слегка нахмурился. — Как твоя нога? — Нормально, — ответил Шерринфорд, и, услышав недоверчивое хмыканье, добавил: — всё в порядке, честно. — Ну, хорошо. Мы сможем поговорить дома? — Да. Только не сразу — я сначала поставлю на камеры ложную трансляцию. — Сначала я проверю твою рану, — Джон выпустил Холмса, снова взял за руку и повёл к выходу, но внезапно остановился. — Подожди, у нас что, в самом деле вся квартира камерами нашпигована?! — Да. — Майкрофт совсем с ума сошёл, — прорычал Ватсон. Шерринфорд прикусил губу, размышляя, стоит ли говорить о том, что далеко не все камеры в квартире принадлежали британской разведке. Шерлоку он об этом написал, но оказалось, что брат был в курсе. Нет, решил он, лучше не говорить, может, как-нибудь позже… Они вышли наконец из заброшенного дома, и оба одновременно оглянулись, испытывая смешанные чувства к этому неприятному зданию, где их отношения так неожиданно перешли на новый уровень. Так же синхронно они глянули друг на друга и улыбнулись. Когда они пошли к ожидавшему их кэбу, Джон заметил, что Шерринфорд всё же прихрамывает, и выругался. — Всё нормально, всё нормально, — передразнил он Холмса. — Держись. Ватсон обхватил его за талию, Шерринфорд забросил руку ему на плечо и прижался всем телом. Джон тихо засмеялся: — Полегче, а то рухнем вместе. Холмс ткнулся носом ему в висок и прошептал: — Если вместе, то не страшно. Джон повернул голову и очень серьёзно сказал: — Я тебя не отпущу. Даже не думай. И Шерринфорд зажмурился от накатившего счастья.

***

В такси Шерринфорд с довольным вздохом снова уложил голову Джону на колени. Тот весело фыркнул и начал ласково перебирать шелковистые пряди. Минут через пять Холмс тихо, так чтоб его услышал только Джон, сказал: — Ты ведь давно догадался, да? Ты всё время мне подыгрывал. А я не понимал. Идиот. Ватсон улыбнулся и кивнул, но, заметив в зеркале заднего вида внимательный взгляд кэбмена, негромко ответил: — Дома, хорошо? Шерринфорд озадаченно глянул на доктора. Тот едва заметно указал взглядом на водителя. Холмс согласно кивнул и потёрся щекой о бедро Джона. Ватсон легонько дёрнул его за волосы и проворчал с улыбкой: — Прекрати. Шерринфорд с трудом сдержал смех, но провоцировать перестал. Временно. Джон несколько раз оглянулся, но либо он напрочь утратил чутьё, либо за ними сегодня действительно не следили. Это было странно, но доктор заставил себя не обращать внимания. В конце концов, он скоро всё узнает. Машина остановилась, и Джон помог Шерринфорду выбраться. Глянул вопросительно. Холмс снова навалился на него всем телом и прошептал: — Камеры. Ругай меня. Джон завёл его в дом и негромко, но отчётливо заворчал: — Снова тебя по лестнице на руках нести? Шерринфорд нервно вздохнул. Он бы не отказался, но Шерлок бы точно возражал. Пришлось сердито ответить: — Я дойду сам! — и демонстративно плестись наверх, держась за перила. Джон догнал его на середине лестницы, рыкнул: — Идиот, — и снова обхватил за талию, помогая. В квартире Ватсон сразу потащил Шерринфорда в спальню Шерлока, усадил на кровать и раздражённо принялся раздевать, ни на секунду не умолкая: — Всё с ним в порядке, хоть бегать, хоть прыгать, хоть на Олимпийские игры… Рана открылась? Что молчишь? Холмс молчал по очень важной причине — боролся с возбуждением. Нога не так уж и болела, а вот пальцы Джона, расстёгивавшие (снова!) ремень на брюках, вызывали чувства, которые в данный момент требовалось скрыть. Шерринфорд перехватил руки доктора и почти умоляюще сказал: — Джон! Я сам… Ватсон глянул на него и кивнул. — Позовёшь. Чай будешь? Шерринфорд замотал головой. Какой к чёрту чай?! Добраться до ноутбука, включить трансляцию того, как оба спят в своих комнатах, а на самом деле… Он задохнулся и быстро стянул брюки, глядя, как Джон выходит в ванную. Почему в ванную? Ага, моет руки. Шерринфорд попытался снять рубашку, не сразу сообразив, что забыл расстегнуть манжеты. Справившись с рукавами, он отшвырнул шёлковую тряпку в сторону стула, натянул халат и позвал Джона. Ватсон с озадаченным лицом заглянул в комнату, перевёл взгляд с Холмса в халате на брошенную неопрятной кучей одежду и укоризненно многозначительно сказал: — Шерлок… Шерринфорд сморгнул, слегка придя в себя, и схватился за ноутбук. Джон закатил глаза и сердито сказал: — Сначала я проверю твою рану. Шерринфорд рыкнул и полез под одеяло. Любая камера заметила бы его возбуждение, кроме того, он не готов был снова видеть Джона так близко и не иметь возможности поцеловать его. Потому он упрямо наклонил голову, включил компьютер и быстро забегал пальцами по клавишам. Записей было много, и ему требовалось всего лишь их скомпоновать. Ватсон тихо вздохнул и покачал головой. Похоже, абсолютно все Холмсы — это стихийное бедствие. Шерринфорд справился с записями и торжествующе вскрикнул: на мониторе Джон молча подошёл к нему, заставил отложить ноутбук и занялся перевязкой. Настоящий Джон заглядывал ему через плечо, хмурясь и пытаясь вычислить места, где спрятаны камеры. — Потом ты пойдёшь к себе и ляжешь спать. А я засну здесь. Ватсон вздрогнул от хриплого страстного шёпота над ухом и повернулся. Шерринфорд смотрел на него голодным взглядом, и Джон судорожно вздохнул. — Сначала твоя нога, — ответил он и поразился жажде, прозвучавшей в собственном голосе. Шерринфорд отложил ноутбук и откинул одеяло, не отводя от Джона глаз. Тот откашлялся и привычно присел на кровать. Глянул вниз. Кое-что привычным не было. Туго натягивавший тёмно-синие боксёры член к привычным вещам явно не относился. Шерринфорд умоляюще простонал: — Джон!.. — но врач в Ватсоне не мог позволить забыть о ране, пусть даже пациент и против. Так что Джон почти спокойно отклеил пластырь с бедра Холмса, с облегчением выдохнул, увидев, что шов в порядке, заклеил рану новым пластырем, и только после этого позволил своим рукам подняться выше. Распахнуть халат на покорно ждущем Шерринфорде. Стянуть с него трусы, вызвав резкий вздох. Скользнуть руками вверх по белоснежной коже этих длинных стройных ног, по выступающим косточкам, по бокам… Шерринфорд зашипел: — Джон! — и вцепился ему в плечи, роняя Ватсона на себя. — Почему ты ещё одет?! Джон навис над ним, стоя на четвереньках и весело предположил: — Потому что не ожидал нападения? — Джоооон… — прорычал Шерринфорд, вцепляясь в край свитера доктора. Тот пробормотал: — Отпусти, ну отпусти же… — поднялся, одним движением стянул с себя свитер и бывшую под ним рубашку, ещё одним движением снял джинсы вместе с бельём и на секунду замер, увидев выражение, с которым Шерринфорд смотрел на него. — Дэвид… — выдохнул Джон и лёг рядом с Холмсом, потянувшись к его губам. Шерринфорд улыбнулся в поцелуй — ему безумно нравилось, что Джон называл его вторым именем. Он прижал его к себе, наслаждаясь тяжестью сильного тела, ощущением обнажённой кожи и… О, да! Джон немного переместился и двинул бёдрами, так что их члены соприкоснулись и легли параллельно друг другу. Они застонали от прокатившейся по их телам волны удовольствия. Джон начал двигаться, сразу взяв быстрый темп — оба снова были на грани. Шерринфорд запрокинул голову, без остановки бормоча: — Джон, Джон, Джон… А Джон зацеловывал подставленную шею, тонкую ключицу, белое плечо, и толкался вперёд, потом просунул руку между их телами и обхватил оба члена вместе. Шерринфорд вскрикнул и опустил голову, на несколько секунд втянув Джона в жадный поцелуй, а потом глянув вниз, туда, где уверенная сильная рука соединяла их. И это зрелище заставило его ошеломлённо выкрикнуть имя любимого и забиться в экстазе, вжавшись в Джона так сильно, как только возможно. Сам Джон замер, впитывая картину тонущего в наслаждении Шерринфорда, снова двинул несколько раз рукой, скользкой от семени, и тоже вылетел за край, простонав: — Дэвид… Чуть придя в себя, Джон сообразил, что рухнул прямо на Холмса, а ведь тот ранен… Доктор откатился в сторону. Шерринфорд тут же, как приклеенный, перевернулся тоже и навалился на него, бурча что-то вроде: — Куда, нельзя, а я? Джон тихо засмеялся, всё ещё тяжело дыша, и обнял парня. — Я здесь, здесь, я не ухожу. Шерринфорд довольно вздохнул и зарылся лицом во впадинку между шеей и плечом, легонько прижавшись губами к шраму на джоновом плече. Ватсон чувствовал, что засыпает. Но Шерринфорд тихо шепнул: — Ты ни о чём не спросил. Джон вздрогнул и открыл глаза. Дрёма слетела мгновенно. Вопросы были, вопросов было так много, что Джон не совсем понимал, что вообще спрашивать. Потому выбрал самый, на свой взгляд, безобидный: — Откуда ты взялся такой? Где ты был всё это время? — и по сковавшему парня напряжению тут же понял, что с безобидностью промахнулся. — В тюрьме. Джон моргнул и выдал: — Так вот почему тебя можно заставить нормально питаться! Несколько секунд в комнате было тихо, потом Шерринфорд затрясся, зафыркал, и наконец расхохотался. Джон прижал его к себе покрепче и ждал, пока тот успокоится. Холмс всхлипнул и поднял голову. Он смеялся, но в глазах его стояли слёзы. — Джон, я тебя люблю! — выпалил он и застыл, испуганно глядя, явно сказав не то, что собирался, а то, что думал, растерянный, беззащитный, и у Джона защемило сердце. — И я тебя люблю, — тихо сказал Джон. На искренность можно ответить лишь искренностью. И Шерринфорд тихо выдохнул — он поверил. Джон ласково провёл рукой по его щеке, и немного удивлённо спросил: — Но объясни мне, ради бога, зачем ты ввязался в это дело с маньяком?! Шерринфорд грустно улыбнулся и потянулся к Джону, бережно прикоснулся губами к его виску и шепнул: — Потому что нет никакого маньяка, Джон, — поцелуй в скулу, — это ловушка, — поцелуй под ухо, — а мы с тобой приманка, любимый, — поцелуй в нижнюю челюсть, — сыр в мышеловке, — поцелуй в шею, — червяки на крючке. Он снова уткнулся лбом Джону под подбородок, и не видел, как сузились его глаза, но хорошо почувствовал, как сжались обнимавшие его руки, и вздрогнул от тона, которым Джон сказал: — Расскажи мне всё.