Счастливчик

Судьба играла с маленьким наследником рода Бахетовых в одну лишь ей известную игру. До шести лет Иммануил переболел всеми детскими недугами, пару раз оказавшись на тонкой грани между жизнью и смертью, лишь оспа счастливо миновала подмосковное княжеское имение, по непонятной логике обогнув широкой дугой еще пару деревень поблизости и уйдя эпидемией на север. Домашний доктор пожимал плечами, а матушка Варвара Георгиевна тихо радовалась, что младшенькому не грозила смертельная опасность и некрасивые отметины на лице и теле. Если бы Иммануил знал, сколько раз фортуна отводила его от гибели, то не удивлялся бы кажущемуся равнодушию окружающих к своим болезням. Но первым жизненным впечатлением была обида: на прекрасную и так редко бывавшую в детской комнате матушку, на строгого подтянутого отца, на румяного веселого брата. И обида на себя, слабого, в прохладной и шуршащей от крепко накрахмаленных простыней постели. Тихое тиканье часов. Стук спиц от сидящей у кроватки нянюшки, ее же монотонный шепот – счет петель. Нянечку подменял дядька Иван Иваныч, молодой мужик из прислуги, бывший полотер, но приставленный к маленькому князю из-за аккуратности и редкой для крестьянина эрудиции. Приукрашенные истории дядьки, почерпнутые из читанных вслух в людской «Московских ведомостей», да неторопливые сказки нянюшки стали для Иммануила первыми уроками русской речи. Порой ребенок находился в своей комнате неделями, одна болезнь проходила, настигала другая. Смену сезонов Иммануил воспринимал, как некое волшебство: кажется, только что лето радовало жарой и сладко-цветочным ветерком из окон, а вот уже вдруг – ломящиеся от местных плодов столы и шумный переезд из имения в столицу, а потом – в Москву. И, снова внезапно, через горячечный бред очередного недуга - холод и промозглость Петербурга или снежная круговерть боярской Москвы, балы и приемы, которые запоминались ослепительной красотой матушки Варвары Георгиевны, шлейфом ее духов, блеском ее знаменитых украшений и шелестом ее изысканных шелковых нарядов. Княгиня появлялась в детской до своего отъезда на светское торжество, наклоняясь, ласково целовала сына в бледную щеку, пристально смотрела в глаза. - Как ты себя чувствуешь, друг мой? – спрашивала, слегка грассируя. - Прекрасно, - неизменно отзывался Иммануил, как бы ни был болен. – Возьмите меня с собой. Матушка смеялась серебристым смехом и осторожно трепала черноволосую макушку. – Твое время еще придет, дорогой. Выздоравливай. Князь-отец наблюдал младшего сына на расстоянии, не позволял лишних эмоций, видя постоянную опасность для здоровья, словно боясь своей любовью привлечь беду. Но после того, как мальчик раз за разом справлялся с болезнями, упрямо вставал с постели, наперекор всему улыбался, поправлялся, Борис Иммануилович заметно смягчился и начал включаться в процесс воспитания - участвовал в общих беседах и уделял личное время наравне со старшим сыном. Цвела весна. Иммануилу минуло семь лет. Семья обосновалась в подмосковном имении, и маленький князь целыми днями играл в обширном ухоженном фруктовом саду. Как-то дядька Иван Иваныч отвлекся на разговор с садовником, а подвижный мальчишка с неожиданной для его тщедушности ловкостью забрался на раскидистую яблоню, вслед за шкодливым котенком. Котенок легко пробежался по толстой ветке, перепрыгнул на соседнюю грушу и по ней – на землю, а Иммануил остался на суку. Одно неловкое движение – и ветка с треском подломилась, мальчик полетел вниз. Садовник громко вскрикнул, Иван Иваныч бросился к дереву. И не миновать бы Иммануилу увечий, но тут кстати подвернувшаяся ветка зацепила подол его матроски. Мальчишка ухватился руками за сук, рубаха с треском порвалась, подбежавший дядька подхватил маленького князя. Иммануил даже не успел напугаться, и бледные трясущиеся губы пестуна его лишь позабавили. Когда маленький князь вернулся в комнаты, все уже знали о происшествии. Матушка нюхала соли. Отец мерил шагами гостиную. Окинул взглядом спокойного Иммануила, его испорченную курточку и перекошенного от пережитого страха Ивана Иваныча. Дядька, впрочем, тут же получил от князя оплеуху за скверный надзор за отпрыском. - Счастливо ты отделался, сокол мой, - обнимая своего любимца мягкими руками, прошептала нянечка. Борис Иммануилович посмотрел в окно, пряча улыбку в усы. Ранней осенью следующего года, ознаменовавшегося перенесенной скарлатиной, Иммануил снова дал отцу повод поразмышлять о превратностях судьбы. Тем золотистым утром они вдвоем совершали конную прогулку по подернутому прохладным туманом полю. Иммануил легко сдерживал гнедого арабского трехлетка по кличке Savage – гордость бахетовской конюшни - которого недавно доверили попечению младшего князя. Сам Борис Иммануилович заметил возросшую симпатию между весьма своенравным жеребцом и сыном и, вопреки категоричному мнению супруги, разрешил недолгие прогулки верхом. Из-под копыт шмыгнули полевки, лошади встрепенулись и перешли с неторопливой рыси в галоп. Князь машинально сел глубже в седло, прижал внутренний шенкель и отклонился назад. Его вороная Джессика моментально подчинилась настроению хозяина, однако горячий Savage почувствовал неопытность маленького всадника и понес, устремившись к перелеску. Борис Иммануилович направил свою лошадь вслед. Мальчишка пока держался в седле, но князь понимал, что сил не хватит надолго. Он уже видел, как сын заваливался набок, судорожно хватался за повод, и жеребец забрал вправо, следуя невольной команде. Князь сквозь зубы выдохнул ругательство - он никак не поспевал на помощь. Savage, будто играясь, вскинул круп. Князь даже зажмурился, не желая лицезреть трагедию, но Иммануил сделал красивый кульбит, перелетел через своего коня и приземлился на одинокий стог сена, невесть как оказавшийся у кромки леса. Из-под смеженных ресниц Борис Иммануилович заторможенно наблюдал, как подскакивал мальчишка на упругой сухой траве, как медленно скатывался по пологому плотному склону, как размахивал руками и что-то кричал остановившемуся жеребцу. Когда вороная кобыла со своим седоком неторопливой рысью приблизилась к стогу, маленький князь уже смеялся, поглаживая виноватую морду умного араба. Savage прядал изящными ушами, фыркал, сдувая легкие соломинки с темного сукна. Иммануил отряхивался, отмахивался от ласки жеребца. Кажется, он не получил при падении ни ушиба, ни царапины. Князь отпустил повод. Гневная тирада о нерасторопности одного и своеволии другого моментально испарилась из головы, оставив лишь одну мысль – этот мальчик определенно очень нужен провидению или Богу для каких-то грандиозных целей. Иммануил рос странным, диким, экзотическим цветком. Из-за частых болезней система воспитания дала сбой, ребенка беспрестанно баловали и берегли. Впрочем, ум младший Бахетов имел острый и изворотливый. В моменты относительного здоровья изголодавшийся по знаниям мальчик схватывал на лету уроки, выучивая играючи и помногу, но стоило ему насытиться информацией, как добиться толку становилось невозможно, не помогали ни увещевания домашних учителей, ни упреки матушки, ни розги отца. Пожалуй, реакция на физическую расправу ставила Бориса Иммануиловича в тупик, когда сын не только не раскаивался, но и явно провоцировал своей дерзостью очередное наказание. «Странный характер, - рассуждал сам с собой князь, - но оригинальный. И позиции свои мальчишка держит насмерть. Древняя ханская кровь…» Так же упорно, как в раннем детстве с недугами, Иммануил боролся с препятствиями, что готовила жизнь. Отстаивать свою точку зрения стало для него главной задачей. Младший отпрыск Бахетовых был готов на любые хитрости, уловки или лишения, только бы добиться желанной цели, будь то новая вещица или действие. Довольно долго Иммануила не могли определить в гимназию. Наделенный цепкой памятью и обширными знаниями мальчик нарочно проваливался на вступительных испытаниях во всех учебных заведениях, испытывая при этом мстительное удовольствие. В конце концов, уставший князь-отец, всыпав интригану розог по первое число, пристроил его в престижную гимназию Уревича, что на Лиговском, где высококвалифицированные педагоги имели большой опыт по усмирению аристократов. Покапризничав и поскандалив для порядка, Иммануил приобрел в гимназии приятелей, полюбил некоторые предметы и начал учиться более-менее ровно. Борис Иммануилович продолжал украдкой изучать сына, вмешиваясь лишь иногда и в крайнем случае. Он замечал в отпрыске зерна здравого смысла и чрезмерной гордости и считал, что со временем эта жгучая смесь создаст интересную личность. Со всей прямотой военного он порой оглушительно ругался за исключительные проделки или непозволительные выходки, но сам в душе похваливал Иммануила за отчаянную смелость. Княгиня Варвара Георгиевна видела в младшем сыне талант творческий. Сама щедро одаренная природой, ослепительно красивая, музыкальная и умная аристократка чувствовала в ребенке отголоски своих способностей. Характер Иммануила был соткан из противоречий. Эгоистичный и злопамятный, он искренне сочувствовал чужому горю, пусть даже оно случалось у давнего врага. Нервный и чуткий, тонко воспринимающий музыку и литературу, обладающий врожденным чувством гармонии, не желал обучаться ни одному из видов изящных искусств, если это требовало усилий. Ценнейшая коллекция музыкальных инструментов, собранная отцом, так и оставалась невостребованной. Напрасно матушка просиживала часы у фортепьяно, пытаясь собственноручно обучить младшего сына простейшим гаммам. Зато внезапно Иммануил заинтересовался уроками пения, что давал Варваре Георгиевне опытный педагог-итальянец, и быстро освоил певческую грамоту. У мальчика оказался редкий голос, гибкий и не по возрасту чувственный - чудесное сопрано с серебристым оттенком тембра. Итальянец восхищенно тряс кудрявой головой и всеми силами старался приобщить дивного ребенка к пению. Уроки были веселыми, задания – необременительными, и вскоре Иммануил распевал модные романсы и неаполитанские песенки. Точные науки вызывали у молодого князя гримаску отвращения, равно как и размышления о будущем поступлении на военную службу. О физическом развитии речи быть не могло, долгое время Иммануил казался слабым и чахлым, но неожиданно легко освоил выездку и к шестнадцати годам держался в седле, как пришитый, напоминая о далеких предках-кочевниках. Борис Иммануилович и Варвара Георгиевна являлись единственными детьми в своих семьях, немногочисленные родственники по линии отца постоянно проживали заграницей, во Франции. В высшем обществе сыновья князей Бахетовых были приняты как равные государевой фамилии. Борис и Иммануил играли с племянниками, двоюродными и троюродными братьями и сестрами государя Федора Николаевича, знали всех монарших родственников по детским балам, вернисажам, выставкам и урокам танцев. Танцором Иммануил был скверным, не запоминал сложные па и постоянно наступал на легкие башмачки юных великокняжеских партнерш. Впрочем, это ничуть не помешало младшему Бахетову очаровывать окружающих людей. Вступив в пору юности, Иммануил понял, как легко привлекал к себе внимание, как его дерзость и упрямство вызывали странную реакцию – восхищение, зависть, стремление приблизиться. К шестнадцати годам нескладный, болезненно-бледный нервный подросток с тусклыми глазами изменился, вытянулся и окреп. В долгих конных прогулках тело приобрело изящество и гибкость, а черты лица определились. Иммануил стал необыкновенно похож на мать, до сих пор первую красавицу света – чистой алебастровой кожей, черными волосами, страстным блеском египетских льдисто-серых глаз, изысканным профилем и причудливой формой капризных губ. И, наконец, на него обратил внимание кумир детства, брат Борис. Старший сын князей Бахетовых внешне казался копией отца: те же карие строгие глаза, темно-русые густые кудри, характерное лицо с крупными губами, высокий рост и ладная фигура. Борис рос здоровым, удивительно разумным для своих лет ребенком, легко переносил незначительные болезни и самостоятельно решал детские проблемы. Радовал отца успехами в науках и гимнастике, матушку – музыкальностью и послушанием. С отличием окончил гимназию и поступил в университет. Разбирался в искусствах, слыл страстным театралом, обладал врожденным артистизмом и с успехом участвовал в любительских спектаклях. Играл на гитаре и пел обворожительным баритоном модные чувственные романсы. На этой почве они и сдружились с младшим братом, их голоса неожиданно зазвучали гармоничным дуэтом, впечатляя гостей и друзей. Иммануилу исполнилось шестнадцать, когда родители отправили сыновей в летнее путешествие по Италии в сопровождении пожилого педагога по античному искусству. В Венеции Борис категорически заявил, что не собирается изучать уже давно известное, и остался в знаменитом городе, сняв дорогой номер в роскошной гостинице недалеко от площади Сан Марко. Иммануил продолжил поездку, но общество пожилого учителя вскоре наскучило, и хитрый юноша, используя всю силу обаяния, убедил достопочтенного педагога вернуться в Венецию и дать уроки по итальянскому искусству, не покидая гостеприимного города на воде. Оставшееся время путешественники провели с пользой: учитель в одиночестве бродил по достопримечательностям, а братья усердно посещали театры и маскарады. Благодаря высокому росту и прикрывающей лицо полумаске, Иммануил легко скрывал юный возраст, проникая с Борисом на взрослые праздники, не предназначенные для неискушенных зрителей. Младший князь с удивлением наблюдал, как старший брат умело флиртовал с дамами в домино и пестрых костюмах, как шептал, обнимая и притягивая к себе - непозволительно близко - соблазнительные женские фигуры. И как однажды, на очередном веселом празднике, сделав знак Иммануилу, направился с некой маской по направлению к гостинице. Младший брат крался за парочкой, как вор, прячась за стенами и колоннами, не отрывая взволнованного взгляда от поддерживающего даму Бориса. Иммануил и раньше видел обнимающихся людей, но сейчас это выглядело так интимно и волнующе… Борис не запер двери между комнатами. Иммануил сидел на пороге, каждую секунду боясь, что стук сердца обнаружит присутствие. Внезапно ему полностью открылась тайна отношений между полами. Разрозненные отрывки знаний, рассказы товарищей-гимназистов, неприличные шуточки собрались воедино. Привыкшие к темноте глаза пристально следили за братом и его случайной знакомой – обнаженными, извивающимися на широкой постели в слаженных движениях страсти. Краска стыда обжигала щеки и уши, пульс бился в висках. Странная дрожь охватывала все тело. Иммунуилу было неловко за свое состояние, замешанное на жгучем интересе и новом удовольствии. Нагота брата, его хриплые стоны, работа мускулистых бедер, широкая сильная спина, и на контрасте - мягкие округлости женского тела, безвольно раскинутые ноги в чулках, произвели на Иммануила такое впечатление, что он сам чуть не застонал сквозь стиснутые зубы, ощущая напряжение в паху и желание двигаться в ритме наблюдаемой «живой картины». На следующий день Иммануил прятал взгляд, стыдясь ночных воспоминаний, старался не смотреть на расхаживающего по гостиной брата, одетого лишь в белье, с полотенцем на загорелой шее и влажными после принятой ванны волосами. Борис, наконец, заметил смущение младшего. - Я провел весьма приятную ночь. Ты ведь видел, не правда ли? Иммануил моментально заинтересовался видом из окна, полыхая щеками не меньше жаркого итальянского полудня. Борис улыбнулся. - Тебе предстоит еще многое узнать, Мани. - Почему ты называешь меня «Мани»? - спросил Иммануил. - Это так унизительно. Борис засмеялся, кинул в брата полотенце. - Отчего нет? Ты же «маненький»… - передразнил старший говор их пожилой нянюшки. Иммануил вздохнул. Он многое мог простить брату. Даже смешное прозвище. Борис продолжил венецианские уроки, по осени познакомив младшего брата со своей любовницей – петербургской модисткой Поленькой, юной кокеткой, имеющей, несмотря на мещанское происхождение, вкус и манеры светской барышни. Поленька была остра на язык, весела, обладала милым женским умом и исключительным парижским выговором, одевалась утонченно и держалась безупречно. Всего лишь на год старше Иммануила, относилась к нему с чувством легкого превосходства, но кокетничала, как с ровесником. Иммануила странно волновало обращение этой барышни, ее дружба, нечаянные прикосновения вскользь и воздушные поцелуи. Но больше привлекала близость к закрытому прежде, манящему женскому царству: рисовой душистой пудры, тончайшего белья, драгоценностей и изысканных тканей. Иммануил мог часами болтать с Поленькой о дамских хитростях и новинках моды, листать европейские толстые журналы, пока Борис, расположившись у камина в кресле-качалке, задумчиво курил турецкую трубку, глядя на огонь. - Порой кажется, что у меня две любовницы, - бросал он, прерывая оживленный французский щебет. Поленька весело прыскала, вскакивала, умело обращаясь со шлейфом модного платья, ловко сервировала чай. Борис выразительно смотрел на часы – Иммануила пора было отправлять домой, чтобы самим успеть в театр ко второму действию. Младший брат тоскливо любовался красивой парой – ему присутствовать на вечерних спектаклях запрещалось, гимназистов моментально вычисляли по форменному мундиру. - Тебе нужно еще подрасти для таких развлечений, - смеясь, как-то заметила Поленька, лорнируя печального Иммануила. Юноша прикусил нижнюю губу и с силой затянул шнурки корсета, доводя талию барышни до невообразимых размеров. Поленька ойкнула и вдохнула побольше воздуха, пытаясь не упасть в обморок от мгновенного головокружения. Борис усмехнулся. - Вряд ли Иммануил увидит в театре что-то новое, Полли. И я не волнуюсь по поводу его морального облика. Все дело в обертке. Малолетнего гимназиста быстренько выпроводят домой, а я получу нагоняй от рара. - Ах, я знаю! – вдруг всплеснула руками Поленька. Эпизод с корсетом натолкнул ее на очередную шаловливую мысль. – А давайте вырядим его барышней? Ты ведь был на маскараде в дамском костюме, ваше княжеское сиятельство? Иммануил растерянно кивнул. Борис засмеялся, смотря в обескураженное лицо брата и хитрое – любовницы. Чего-чего, а придать жизни пикантности Поленька умела, за это князь ее и ценил. Младший Бахетов размышлял лишь несколько минут. То дивное платье, изготовленное прославленным художником – «Аллегория Ночи», признали лучшим маскарадным преображением, а Иммануил впервые испытал удивительное счастье от тайны наряда и необходимости соблюдения инкогнито. Поломавшись для приличия, Иммануил отдался умелым рукам модистки - желание посетить спектакль оказалось слишком велико. Через полчаса одетая для выхода "барышня" появилась перед изумленным взглядом Бориса. Князь покачал головой – младший брат явно обладал даром лицедейства, даже опытный глаз ловеласа не мог разглядеть в этой обольстительной светской девушке юношу. Борис внезапно повеселел, простая поездка в театр приобрела совершенно иную окраску. К тому же, сегодня они направлялись в ложу к старым приятелям, двум великим князьям, и возможность сыграть веселую шутку многократно повысила настроение молодого мужчины. Борис рассмеялся, помогая спутницам накинуть дорогие шубки, а потом подхватил "дам" под руки. - Поспешим, если не хотим опоздать! Иммануил поначалу путался в длинном шлейфе и лавировал не так ловко, как Поленька, но природное изящество и наблюдательность помогли, и вскоре походка выправилась, стала легкой и кокетливой. Тугой корсет нещадно сдавливал тело, мешал дышать полной грудью, однако все компенсировало счастье интриги. - Ты слишком возбужден, крошка, - услышал Иммануил тихий голос Бориса. Брат выговорил фразу с теми бархатными нотками, которые появлялись в его голосе лишь в разговоре с дамами. Сердце Иммануила тревожно затрепыхалось, когда сильные руки Бориса обхватили талию, поднимая на подножку авто. Юноша опустил длинные, чуть подкрашенные ресницы, улыбкой благодаря старшего брата за помощь. Великие князья Кирилл и Сергей - племянники государя, моментально обратили внимание на незнакомку, реагируя на возможную добычу, как истинные Никитины, которые имели вкус к красивым женщинам. Смутно напоминающая кого-то прелестная барышня с утонченным, словно фарфоровым лицом тут же вызвала мужской интерес не только в своей ложе. Иммануил щурился через изящную лорнетку на игру прославленных актеров, попутно удивляясь, насколько маленькими кажутся его кисти в длинных узких перчатках, и ощущал, как по телу скользили чужие взгляды. Голова наполнилась волнующим туманом. Иммануил едва ли мог понять, о чем была модная пьеса. Все помыслы сосредоточились на том, чтобы удержать лицо, не выдать свою сущность неловким движением или взглядом. Понемногу приходило странное наслаждение – от ласкового обращения брата, от одобрительного молчания Поленьки, от красноречивых жестов великих князей и их блестящих глаз. Произведенное на последних впечатление невероятно льстило самолюбию. Иммануил видел обоих статных красавцев месяц назад, на одном из семейных праздников государевой семьи, и тогда удостоился лишь нескольких незначительных фраз. Зато теперь – сколько внимания! К концу представления воздух в ложе будто наэлектризовался, так много невысказанных эмоций витало вокруг. - Однако ж, Борис, представь нас наконец своей спутнице, - по окончании овации актерам, обратился к приятелю великий князь Кирилл. Иммануил отвел взгляд на сцену, с трудом сдерживая торжествующую улыбку. - Прекрасная незнакомка так робка, что не желает знакомиться? – пророкотал Сергей. - Прекрасная незнакомка не так уж незнакома, - наконец, парировал Иммануил, изящным жестом складывая лорнетку. Но даже голос не выдал Иммануила. Великий князь Кирилл, пользуясь тем, что «девичья» тонкая рука в длинной перчатке оказалась поблизости, нахально коснулся белого шелка ладонью. - Вот загадка! Мы теперь не успокоимся, пока не перетряхнем свою память как следует! - Еще недавно мне казалось, что шутки о великокняжеской короткой памяти не имеют ничего общего с действительностью, - отнимая руку, заметил Иммануил. Борис расхохотался, приобнял своих «дам» за плечи. Наблюдая за кокетством младшего брата и не подозревающими подвоха Кириллом и Сергеем, князь решился на продолжение удачной шутки. - А не поужинать ли нам вместе? – предложил он царственным друзьям. Великие князья переглянулись и быстро закивали, соглашаясь. Компания вывалилась из театра на морозный воздух ранней ноябрьской ночи. Иммануил не был готов к длительному пребыванию в образе, и в известном всему высшему свету ресторане невольно начал выдавать себя. Борису пришлось раскрыть инкогнито «прекрасной спутницы». Великие князья оценили маскарад, оглушительно гоготали и, пользуясь интимностью отдельного кабинета, дружески хлопали «барышню» по плечам, прикрытым тонким шелком. Теперь перед Иммануилом распахнулись все некогда закрытые двери. Вернее, перед некой таинственной барышней в дорогих изысканных туалетах, что иногда сопровождала князя Бориса и его любовницу в театры, рестораны и к цыганам, в Новую Деревню. Князь окружал юную особу осторожной заботой и отгораживал от любопытных взглядов. Появившиеся вскоре воздыхатели замечали лишь пленительные линии тонкой фигуры, тихий выразительный грудной голос и раскосые светлые глаза на оригинальном узком личике, сияющие ярче ее изумительных драгоценностей. Украшения, кстати, Иммануил тайком заимствовал у матушки, выбирая из обширной коллекции не самые знаменитые, но искусно выделанные комплекты. Это и послужило причиной скорого громкого скандала. Однажды в популярном кафешантане, находясь в компании брата и ставших друзьями великих князей, Иммануил встретился взглядом с приятелем родителей - вельможей, давно и безнадежно влюбленным в княгиню Варвару Георгиевну. Весь вечер мужчина пристально разглядывал замаскированного князя, а когда встревоженный Борис распрощался с друзьями, решительно прошел в их ложу. Князь Бахетов поспешно закрыл брата спиной, и вельможе не удалось рассмотреть так привлекшую его внимание барышню. Но, как оказалось, он подметил сходство «её» лица с предметом своей любви, а также знакомые жемчуга. Дома братьев ждал страшный скандал. Отец-князь не помнил себя от гнева, когда вызвал Иммануила в кабинет. Не скупился на пощечины и бранные слова. Грозил каторгой и вечным позором. Наконец, назвав злодеем и подгнившей ветвью на семейном древе, приказал выйти вон, захлопнув за отпрыском дверь так, что в соседней комнате со стены упала картина Рембрандта. Усмирять отца бросился находившийся в гостиной Борис, а взволнованный Иммануил отправился утешать матушку. Княгиня Варвара Георгиевна, впрочем, не была фраппирована выходкой сыновей. Иммануил быстро собрался с мыслями и выстроил удачную линию защиты. Матушка внимательно слушала младшего сына, пристально глядя в его смущенное лицо волшебными серо-голубыми очами. По ее ласковому взгляду юноша понял, что версия о глупом желании сыграть роль, почувствовать себя артистом и проверить способности к лицедейству, имела оклик в ее творческой душе. Ворвавшийся без приглашения в матушкин будуар Борис интуитивно подхватил мысль младшего брата и изложил тот же вариант. Княгиня улыбнулась, умилилась виноватым видом сыновей и притянула к себе обоих, обнимая. Желая притушить бдительность отца и успокоить матушку, Иммануил всю зиму вел себя паинькой, прилежно учился и не предпринимал никаких попыток повторить интрижку с переодеванием, хотя честно признавался себе, что игра приводила его в неприличный трепет. Иммануил был разумным юношей и понимал, что подобная реакция по меньшей мере неправильная, но поделать с собой ничего не мог и страстно мечтал о том времени, когда сможет снова выходить в свет в своем «втором обличье». В апреле матушка уехала на воды в Карловы Вары, отец - в принадлежавший ему полк, а Иммануил остался на попечении старшего брата. Благодаря прилежанию, младший князь мог не беспокоиться за годовой табель и отдаться веселой жизни, которой жил Борис. Старший брат с удивлением наблюдал, как младший превращался в обольстительную прелестницу с капризным характером и чертовским обаянием, стоило лишь застегнуть верхнюю пуговку тонкой дамской перчатки. Иммануил так и чувствовал себя – безнаказанным и дерзким, ощущая всю прелесть повышенного мужского внимания к своей личине. Но так не могло продолжаться долго, и вскоре юноша получил сполна все впечатления от провокационной роли. На ломберном столике лежали карты. Борис играл в вист с несколькими товарищами, двое из которых были друзьями князя по университету. Поленька весело переговаривалась с Иммануилом, отвлекая от наблюдения за игрой. Этим вечером младший князь отказался от дамского туалета и блаженствовал в неожиданно удобной мужской одежде. Впрочем, совсем недавно Иммануил заметил, что и без перевоплощения в таинственную незнакомку его преследовали страстные мужские взгляды, даже прежние знакомые засматривались, словно видели впервые, оказывали неосознанные знаки внимания. Иммануил еще не анализировал происходящие перемены, но ощущение обожания ему очень льстило. - Граф Норденштерн, - весомо представил Борис брату высокого белокурого мужчину с лицом тевтонского рыцаря. Иммануил едва удержался, чтобы не протянуть руку для поцелуя. Борис весело сверкнул глазами, заметив изящное движение кистью. Новый знакомый играл широко и азартно – громко ругался при проигрышах и шумно радовался, выигрывая. Борису не везло. Иммануил не волновался за брата, тот всегда был расчетлив и не позволял себе проиграть больше, чем мог моментально заплатить. Вскоре обстановка за карточным столом накалилась - мужчины посуровели и поглядывали на сидевших поодаль Иммануила и Поленьку с подозрительным вниманием. Возможно, будь молодые люди трезвы, то заметили бы странность, но пьянящий напиток из погребов Шампани веселил кровь, заставлял смеяться над милыми пустяками. Иммануил не контролировал манеры и по сложившейся традиции общался с любовницей брата, словно барышня с барышней. Его звонкий смех отвлекал германского аристократа, и Иммануил тешил себя мыслью, что помогал брату. Младший Бахетов не почувствовал напряжения, царящего за карточной игрой. Лишь когда возгласы игроков достигли беседы о парижских новинках, Поленька обернулась к любовнику. Борис с досадой встал из-за стола, выпил остатки шампанского прямо из бутылки, проливая на шею. - Что случилось? – Иммануил дернулся навстречу брату. Борис остановился рядом с чайным столиком, перевел темный взгляд с лица брата на любовницу и обратно. - Все превосходно, - процедил он сквозь зубы таким тоном, что даже затуманенный игристым вином мозг Иммануила пискнул об опасности. - Пойдем, крошка, - брат привычно подхватил младшего под локоток и засмеялся, не обнаружив под рукой кружев и шелка. – Ах да, ты ведь сегодня мальчик… Иммануилу стоило бы, наверное, подумать об этом замечании, но он лишь весело захихикал и послушно последовал за направляющимся из гостиной Борисом. - Зачем мы в спальне? – удивился Иммануил, переступив порог соседней комнаты. Брат внимательно посмотрел в его светлые глаза. В полумраке взгляд показался злым, словно Борис в чем-то молча обвинял младшего. Веселый хмель начал медленно покидать затуманенную голову. Иммануил уже собирался повторить вопрос, как вдруг почувствовал на талии чужие сильные руки. Некстати вспомнилось, что он оставил гимназическую куртку на спинке кресла в гостиной и был сейчас лишь в белой сорочке и узких брюках. Находящийся сзади человек прижимался к Иммануилу, жадно шарил горячими руками по торсу, сминая тонкую ткань рубашки. Юноша в изумлении приоткрыл рот, но запутался в словах, уставился на брата, подрагивая от ощущения ладоней на своем теле. У него даже не возникла мысль повернуть голову, чтобы понять, кто так нахально его трогал. Борис сжал плечи Иммануила до синяков. - Ты давно уже все знаешь, крошка, - почти касаясь губ брата, тихо выговорил он. – Ты слишком часто находился в этой спальне, наблюдал за мной и Полли, получал удовольствие. Пора сделать следующий шаг. От страстного шепота у Иммануила зашумело в голове, а к ушам прилила кровь. Мужчина сзади был настолько близко, что юноша чувствовал спиной твердость и тепло его тела. Чужие мускулистые руки гладили по груди, через ткань рубашки пощипывали вдруг затвердевшие вершинки сосков. Борис коснулся полными губами приоткрытого рта младшего брата, медленно целуя, словно уговаривая поверить в происходящее. Иммануил удивленно позволил Борису продлить поцелуй. Пожалуй, выпитое шампанское помогло ему не впасть в панику в тот странный момент. Никогда прежде его не целовал брат – ни в шутку, ни по серьезному поводу. Никогда его не ласкали незнакомые мужские руки. Все вместе должно было, по меньшей мере, испугать Иммануила, но, кроме естественного страха, по телу вдруг отзвуком удовольствия пробежала мелкая дрожь, ноги стали ватными, в губах, которые умело ласкал брат Борис, запульсировала кровь, придавая поцелую невообразимую чувственность. Иммануил внезапно ощутил на шее другие губы – более жесткие, которые осторожно прихватывали тонкую кожу. Борис хрипло выговорил прямо в нацелованный рот младшего брата: - Граф выиграл у меня честь стать твоим первым мужчиной, крошка. Будь послушен. Иммануил широко раскрыл глаза. От невероятных слов старшего брата и чужих рук, устремившихся к низу живота, моментально возникло ощущение нереальности момента. - Нет, пожалуйста, Борис, - Иммануил поморщился, так жалко прозвучал его голос в тишине спальни. - Карточный долг должен оплачиваться, - тихо отозвался брат и слегка прикусил мочку краснеющего уха. И – обжигающим осознанием полыхнуло в наполненной туманом голове Иммануила, так же как кожу будто обожгло прикосновение незнакомых рук - мужчина пробрался под рубашку и начал собственнически оглаживать его тело. Иммануил, наконец, повернулся лицом к графу. Тот был высок, широк в плечах, наверняка силен. Иммануил ощущал его мужской запах – табака, алкоголя, терпкой горчинки пота. Граф молча смотрел на хрупкого юношу. Как под действием гипноза, Иммануил рассматривал привлекательное лицо, подмечая особенности: брови двумя широкими ровными линиями над глубоко посаженными внимательными глазами, сильные челюсти и ямочку на чисто выбритом подбородке. Одновременно он ощущал касания брата, который осторожно стягивал с него брюки вместе с исподним, оголяя длинные ноги. Борис чувствовал себя хозяином положения, уверенно погладил ладонями полукружия нежных ягодиц. Иммануил медленно попытался вывернуться из плена мужских рук. Граф обнимал его горячими ладонями за талию, а пальцы брата проникали в самые укромные места тела, туда, где самому трогать стыдно и запретно. Смешанные чувства смущения и наслаждения щекотными вспышками рассыпались по спине. Жесткие губы с незнакомым запахом поцеловали висок, ухо, провели по линии волос к шее. «Слишком много мужчин для сопротивления», - подумалось Иммануилу, прежде чем он все же упрямо дернулся из захвата. - Осторожно, дорогой, - по-немецки тихо выговорил граф, не давая уйти из сильных объятий. Иммануил не мог поверить в реальность ощущений - граф бесцеремонно тискал его тело, по комнате вдруг разлился запах розового масла, и скользящие движения пальцев Бориса казались невозможными в своей настойчивости. И то, как двое мужчин развернули его, словно фарфоровую куклу, и поставили у кровати, заставив опереться на руки, казалось эротической постановкой из публичного дома. Но боль была настоящей, такой сильной и резкой, что из глаз брызнули слезы, а из горла вырвался жалкий всхлип. Рот накрыла ладонь Бориса. - Тише, крошка. Ты ведь не желаешь, чтобы сюда прибежали гости? И Полли? Иммануил помотал головой, глотая слезы и новый вскрик. Больше всего не хотелось огласки, пусть даже в их маленьком кружке. А внутри тела двигался твердый горячий предмет, будто разрывая, внедряясь, причиняя острую боль. Иммануил стиснул зубы, терпеть было невозможно. Слезы спасали, но хотелось кричать и вырываться. Юноша попытался сжаться и вытолкнуть чужака из себя, но получил сильные шлепки по ягодицам, а новая вспышка боли чуть не отправила Иммануила в бесславный обморок. - Расслабься, - будто сквозь вату в ушах услышал Иммануил. Борис отнял свою ладонь ото рта, провел по лицу и неожиданно нежно зарылся пальцами в густые черные волосы. Касания брата немного отвлекли младшего от происходящего сзади. И боль потеряла свою остроту, разлилась ломотой от паха к пояснице. Иммануил закрыл глаза, стискивая зубы, и вдруг почувствовал через болезненные движения внутри тяжелое страстное дыхание, с выдохом-стоном, судорожно сжимающие голые бедра сильные руки, усиленный запах пота и мужского семени. Иммануил непроизвольно дернулся назад и тут же граф как-то особенно толкнулся, вцепился пальцами в тонкую кожу, захрипел и прижался горячим и влажным между ягодиц. Борис не торопил, дал младшему брату время немного прийти в себя и привести одежду в приличный вид. Иммануил не помнил, как распрощался с присутствующими, слишком был наполнен странными впечатлениями от произошедшего в темной спальне. Голова нещадно кружилась, хмель быстро проходил, оставляя тягостное послевкусие. Все тело ломило, ноги и руки дрожали, стыдная боль поминутно напоминала о себе. Борис бесцеремонно запихнул младшего брата в черный «Руссо-Балт», толкнул в плечо заснувшего водителя. Иммануил всматривался в темноту улиц, смаргивая с ресниц слезы. В горле ощущалась горечь, как в детстве, перед тем, как зареветь от обиды и боли. Он еще обязательно поплачет, но потом, когда окажется один. Но брат Борис упорно нарушал планы. Отдал громкие распоряжения приготовить теплую ванну, поторапливал вышколенную прислугу. Иммануил страшно устал и желал бы лечь спать, несмотря на воспоминания своего тела, но брат потащил его мыться, и кажется, даже присутствовал, что-то постоянно замечая камердинеру. После чашки горячего чая с каким-то подозрительным аптечным оттенком, Иммануил вдруг очнулся от полусна и обнаружил себя в «мавританской комнате», любимой с детства, с выложенным яркой мозаикой полом, журчащим фонтаном посередине, с коврами и экзотическими безделушками. Отец использовал ее для собственного отдыха с кальяном и выгонял желающего тайком поиграть «в султана» младшего сына. Теперь Иммануил полулежал на обтянутом персидским штофом диване, одетый в восточный халат на голое тело. Перед ним на коленях, в позе невольника, располагался брат Борис, отставляя пиалу с чаем на низенький столик черного дерева с серебряными вставками. Сходство с рабом при дворе сатрапа портил изящный домашний костюм, и Иммануил засмеялся своим мыслям. Борис слегка улыбнулся. - Ждешь объяснений? Иммануил кивнул и заметил, следя взглядом за действиями брата: - Тебе нельзя здесь курить. Борис легкомысленно махнул рукой. - Когда papa вернется, запах выветрится. Он присел на диван. - Я говорил тебе, Мани, что любопытство и игры в маскарад обернутся против тебя? Кажется, я обещал приключения, когда познакомил с Полли? Позволял подсматривать за нами, просвещал в этой области. Сегодня ты получил первый самостоятельный урок. - Он мне не понравился, твой урок, - выпалил Иммануил, прежде чем обдумал свои слова. Борис снисходительно потрепал брата по коротким черным волосам. - У тебя всегда были проблемы с учебой, крошка. - Я не понимаю, Борис, - Иммануил неловко повернулся и поморщился от резкой боли между ягодиц. – Я много раз видел тебя с Полли. И ваши лица и то, как вам было… хорошо. Но… это дурно. Не знаю, как возможно получать удовольствие… от этого. Отвратительно. Иммануил сделал выразительный жест, вспоминая себя под тяжело дышащим мужчиной, и содрогнулся от неопределимого, но неприятного впечатления. Борис молча курил, выдыхая сладковатый ароматный дым. Вскоре Иммануил почувствовал легкое головокружение. И осторожные руки брата, мягко проникающие под халат, оглаживающие вздрогнувшее бедро. - Теперь не бойся, крошка, - хрипло прошептал брат. – Теперь совсем не бойся. Я покажу тебе, как – можно и нужно. Иммануил впитывал голос брата с новыми волнительными интонациями, опьянялся им, а еще больше опьянялся лаской теплых рук, скользящим по бедрам к ягодицам, повторяющим их округлости. Широкий халат распахнулся, и Иммануил с краской стыда заметил, какими безумными глазами брат смотрел на его живот и пах, на распрямившийся от умелого прикосновения орган. Иммануил быстро растерял слова, наслаждаясь неожиданной выходкой брата. Борис не выглядел смущенным или растерянным, напротив, был вполне уверен в своих действиях, ловко двигал кольцом из пальцев по возбужденному члену, задерживаясь на повлажневшей головке, собирая с нее смазку и распределяя по всей длине ствола. И вниз, подхватывал мошонку, слегка сжимая ее, вызывая у Иммануила тихие стоны. Младший брат запутался в ощущениях – было необыкновенно приятно, как никогда, но вся ситуация казалась настолько неправильной, что в душе трепыхались отголоски тревожных мыслей. Борис неожиданно погладил за мошонкой и дальше, устремляясь к растянутому и зудящему тягучей болью отверстию. Иммануил неловко сдвинул ноги. Закусил губу от досады. - Непослушный брат, - тихо сказал Борис. В темноте Иммануил скорее угадал его усмешку. Сжатых губ коснулись теплые, пахнущие сладким табаком, мягкие губы Бориса. - Доверься мне, - выдохнул старший брат. В его пальцах сверкнул гранью хрустальный флакончик. Склянки с различными маслами стояли в изящном шкафчике и использовались для ароматизации комнаты и придания ей «восточной» неги. Тонкий запах флердоранжа заставил Иммануила зажмуриться от удовольствия. Щедро намазанные пальцы брата легко вошли в припухшую дырочку. Юноша дернулся, но старший брат успокаивающе погладил его по внутренней поверхности бедра. - Не спеши, крошка. Подожди немного. Будет хорошо. Иммануил судорожно сжимал мышцы вокруг осторожных пальцев. Было не так больно, как прежде, но все равно хотелось вытолкнуть их из себя. Борис трепетно ощупывал шелковистые стенки, скользил пальцами, легко массировал на входе и снова погружал, вызывал невольные вскрики - не боли, а словно предчувствия наслаждения. И когда Борис вдруг дотронулся до небольшого уплотнения внутри тесного прохода, Иммануил в изумлении распахнул глаза и задрожал от странного удовольствия, жаркой волной охватившей все тело. - Нашел, - удовлетворенно пробормотал Борис и прижался пахом к обнаженному бедру брата. Дальнейшее Иммануил уже никак не контролировал – мир подернулся ярким маревом сладкого и жгучего наслаждения. Удовольствие было таким сильным, что юноша изгибался, бесстыдно раздвигал ноги и подавался бедрами, лишь бы почувствовать еще раз, скользящими движениями по пульсирующему внутри огоньку счастья, до выступающих слез. Цветные всполохи мелькали перед глазами, в ритме с рукой брата по твердому, истекающему секретом органу и умелыми пальцами – внутри. Он даже не заметил, когда его собственная рука погладила бедро Бориса, ощутила мягкий материал домашних брюк, а потом и каменную твердость чужого члена. Бархатистость кожи и выпуклые вены. Набухшую головку с выступающей вязкой смазкой. Иммануил просто обхватил пальцами возбужденный орган брата, неумело погладил и впервые услышал в ответ приглушенные стоны. Удовольствие взорвалось неудержным выбросом белесой жидкости – по восточному рисунку бархатного халата, по холеным пальцам Бориса. И вслед брат запрокинул красивую голову с густыми темными волосами, содрогаясь и так же заливая горячим семенем брюки и руки. - Теперь ты понял, Мани, как получить наслаждение, - переводя дыхание, выговорил Борис, целуя младшего в висок. Старший брат поднялся с дивана, быстро оправил костюм, вышел из комнаты, отодвинув парчовые занавеси, и появился спустя несколько минут, когда Иммануил уже решил переместиться в собственную спальню. Юноша совершенно не по-мужски взвизгнул, когда к его разгоряченному отверстию прижался обжигающе-холодный сверток. - Лед из ведерка с шампанским, - отозвался Борис с коротким смешком. – Назавтра отек пройдет и болеть не будет. - Откуда ты… Борис? – краснея, поинтересовался Иммануил. Старший брат провел холодной рукой по изящному бедру, белеющему в темноте комнаты. - Я никогда не был таким неженкой, как ты. Но у меня нет настроения делиться воспоминаниями. Время позднее. Иммануил очень опрометчиво решил больше никогда не сопровождать брата ни в театр, ни в компанию его подозрительных друзей. Обещание это он не сдержал. Сначала соскучился по веселой Поленьке, потом прельстился ее новой жемчужно-серой амазонкой с искусной вышивкой, а покрутившись перед зеркалом в невозможно-обольстительном виде, поддался на уговоры шаловливой барышни провести совместную конную прогулку. Борис всем своим видом выказывал недовольство, тем приятнее было Иммануилу пойти наперекор желанию брата. Встречные знакомые Бориса салютовали прекрасным всадницам и надолго задерживали взгляды на грациозных тонких фигурах и нежных личиках под высокими шелковыми цилиндрами с длинными вуалями. Лишь под конец удачной прогулки Иммануил с досадой сморщил нос, когда к брату, гарцуя на белой в яблоках кобыле, приблизился граф Норденштерн. Одного мимолетного взгляда серых глаз было достаточно, чтобы мужчина узнал юношу, но граф сохранил невозмутимое выражение лица, поздоровался, словно с барышней из высшего общества и, перекинувшись парой фраз с Борисом, поспешил скрыться. Странным образом статный белокурый аристократ, оказавшийся прусским дипломатом при дворе государя Федора Николаевича, весь последующий летний сезон встречался Иммануилу на многочисленных увеселениях: прогулках в парках, выездах на природу, площадках для лаун-тенниса, любительских спектаклях. Борис нервничал, но любезно поддерживал разговор с настойчиво смотрящим на младшего брата графом. Самого Иммануила ситуация веселила. В обществе он не боялся каких-либо решительных действий со стороны Норденштерна, а для визита у графа не было достойного повода. Впрочем, все лето молодого человека мучили совсем другие проблемы. Его тело проснулось, требовало ласки и внимания. Ночами Иммануил просыпался в напряжении от страстных и стыдных снов, или в мокром белье и истомой. Руки быстро запомнили простые движения, которые приносили недолгое облегчение. Но Иммануил желал чужих умелых пальцев и страстных объятий. Он боялся, что Борис заметит его состояние и повторит тот смелый эксперимент в «восточной» комнате. Чтобы не провоцировать, Иммануил начал вести себя резко, будто пресекая все попытки к сближению. Нереализованные мечты подтолкнули Иммануила к намерению завести любовницу, вроде Поленьки, но вскоре князь понял, насколько это сложная задача. Юная модистка оказалась приятным исключением из общих правил - сочетанием свободного обращения, веселого характера и страстности натуры. Разговаривая со светскими барышнями, Иммануил быстро уставал от витиеватости слов и намеков, от всей принятой в приличном обществе игры «охота на трепетную лань». Цветущее общество юных красавиц представлялось Иммануилу ужасным, так много неискреннего кокетства и пустых разговоров обрушивалось на молодого князя. Связь же с дамой «полусвета» скандализировала бы юного аристократа, так считал и брат Борис. Зато с мужчинами своего круга Иммануил чувствовал себя более чем приятно и свободно - шутки были смешны, намеки понятны, общение интересно. И невероятно радовало пристальное внимание мужчин к своей персоне, будто дымка дамского костюма окружала фигуру князя чарующим обаянием. Оказалось, что принимать пусть даже неявные ухаживания было не в пример восхитительней, чем ухаживать самому. Порой Иммануил размышлял об этом удивительном факте, но потом успокаивал себя, что так веселее, и во всем виноват брат Борис, весьма неосторожно давший младшему первые уроки плотских наслаждений. Борис с помощью камердинера одевался для визитов, когда в его комнате появился Иммануил. - Даже не просись, Мани, я отправляюсь играть. Тебе, я думаю, лучше остаться дома. От взгляда Бориса не укрылось ни оживленное лицо младшего брата, ни его внешний вид – брат явно готовился для поездки в свет. Иммануил молча надел шинель. Поленька встретила младшего брата любовника настороженным взглядом. Провела в гостиную. Иммануил почти не удивился, когда ему навстречу поднялся граф Норденштерн. - Еще не поздно попрощаться и ехать домой, - тихо заметил Борис. Иммануил упрямо поджал губы. Не сказать, что он не почувствовал отголосков страха, но уйти сейчас было равносильно признанию слабости. Младший князь Бахетов не мог себе этого позволить. К тому же по телу Иммануила внезапно пробежала предательская дрожь. Юноша вдруг пришел в необыкновенно хорошее расположение духа. Борис пристально посмотрел на брата, попытался скрыть усмешку и стал необыкновенно похож на отца, каким Иммануил помнил его с детства. Борис отвлекался на кокетничающего с Поленькой Иммануила и все никак не мог сосредоточиться на игре, хотя ставки были, как всегда, высоки. Иммануил, почти не таясь, любовался красивыми руками графа Норденштерна, его серьезным мужественным лицом и ловил себя на стыдном желании проигрыша брату. О том, что снова был платой в большой игре, Иммануил понял по короткому внимательному взгляду в свою сторону обоих мужчин. В тот вечер фортуна выбрала графа фаворитом. А может быть просто услышала робкую просьбу Иммануила. На этот раз Борису не пришлось его держать. Тело, жаждущее близости, само подчинилось сильным рукам. Иммануил лишь поморщился от первой боли при проникновении, но по тихому совету брата сразу подался навстречу, разжимая мышцы, и вскоре начал получать от ритмичного движения некое неправильное удовольствие. Активное участие в соитии не прошло даром, и через несколько минут он вдруг нашел то самое положение, при котором твердый орган графа задевал внутри область, от чего тело вспыхивало сладкими разрядами. Иммануил прикусывал губы, чтобы не стонать и не извиваться в руках мужчины. Наблюдающий волнительную сцену Борис ловко подхватил напряженный орган брата, умело заскользил пальцами по всей длине, и Иммануил вскрикнул, не в силах сдержать обжигающее кровь наслаждение. Братья молчали всю дорогу домой. Борис появился в комнате Иммануила, когда тот уже забрался в постель. - Граф Норденштерн – выдающийся дипломат, - начал Борис, усевшись в глубокое вольтеровское кресло. - Многие его решения восхищают понимающих политику людей. Я преклоняюсь перед талантом этого человека. Я был представлен ему еще год назад, но не удостоился внимания, - Борис покрутил в пальцах любимую трубку. – И каким же было удивление от внезапного недавнего интереса к моей персоне! Но, оказалось, графа интересовал вовсе не я. Ты знаешь, Мани, что он поставил на кон в той первой игре? Иммануил покачал головой. - Свой родовой замок в Бранденбурге. Непостижимо. Я мечтал о его дружбе, пытался заинтересовать размышлениями и проектами... А ты добился всего одним взглядом, улыбкой, парой незначительных фраз. Младший брат молча смотрел на Бориса, скривившего полные губы в презрительной усмешке. - Я привык во всем полагаться на свой интеллект, на умение и знание людей, но тут расчеты оказались бессильны. - Как же ты отдал меня, Борис? – выдохнул Иммануил. - Это ведь унижение не только мое, но и дворянской чести. Нашей чести! - Ты вспомнил о высоком происхождении, крошка? Да ты настоящая куртизанка, Иммануил. По складу характера, по своей сути. Я ждал, когда же ты возмутишься, начнешь по-настоящему сопротивляться. Почему ты не сделал этого сразу? Теперь-то я вижу, что тебе нравятся ситуации, когда ты крутишь чувствами взрослых мужчин, заставляешь их быть слабыми. Тебя возбуждает их желание овладеть тобой. Твоя честь заключена в цене. Не продешеви, дорогой брат. Борис отложил трубку и встал с места. Иммануил сглотнул горькие слезы, не имея ничего возразить в ответ на жестокие слова. Борис провел пальцами по тонкому лицу, посмотрел в сверкающие влагой глаза. - Знаю, твоя гордость сейчас страдает. Потом поймешь, что я дал тебе важный урок. Может быть, раньше, чем было нужно. Но зато – не поздно. Пока ты не превратился в продажную дрянь. Пока еще можешь уважать себя и других. - Не думаю, что ты дождешься от меня благодарности, - тихо отозвался Иммануил, стараясь, чтобы голос не дрожал. - Нет, - Борис убрал теплые пальцы со скулы. – Ты уже сполна заплатил мне за эти уроки своим потрясающим телом. Брат давно ушел, а Иммануил все лежал без сна, пряча в вышитых монограммами простынях пылающее стыдом лицо. Иммануил был зол на Бориса за его презрение, за высокомерие, за пережитое унижение, поэтому он ничего не сказал старшему брату, когда получил записку с правильно выписанным английским текстом, содержащую просьбу о свидании. Граф Норденштерн оказался очень простым в общении. Пожалуй, даже по-немецки сентиментальным. Трогательно, но с большим достоинством ухаживал за Иммануилом, увлекательно рассказывал о своей родине, о прусском дворе, вспоминал анекдоты, смешно говорил по-русски с жестким германским акцентом. И, оставшись в темноте, со сброшенной на ковры одеждой, граф не потерял своей тактичности и осторожности. Иммануил даже удивился такому трепетному отношению к себе. Свидание оставило приятное впечатление. Иммануил наградил любовника многообещающей улыбкой и заснул той ночью вполне счастливым. Всю зиму Иммануил вел двойную жизнь: днем был гимназистом и удивлял окружающих рвением в постижении наук, а вечерами пылко отдавался ласкам взрослого мужчины, поражался неутомимости своего тела и порочности фантазий. Обычно после удовлетворения бурной страсти, граф вел с молодым любовником увлекательные беседы в постели, удивлялся оригинальности мышления этого рафинированного русского аристократа, смелости и полету мыслей. Опытный дипломат увидел в молодом князе незаурядную личность, а Иммануил просто наслаждался обществом умного и опытного мужчины, который обожал, оберегал, насыщал информацией жадный до впечатлений мозг так же, как его сильное тело неустанно и пряно наполняло тесное нутро. В начале весны граф Норденштерн заканчивал миссию в России и возвращался к прусскому двору. На прощальном приеме граф подарил юному любовнику золотой перстень с огромным мерцающим раухтопазом, который снял со своего мизинца. Иммануил с грустной улыбкой принял украшение, как напоминание о первом любовном опыте. Борис, присутствующий на торжественном вечере вместе с родителями, случайно услышал от Иммануила тихое «Генрих» при обращении к графу, заметил знакомый драгоценный перстень на указательном пальце брата и все понял. После этого Борис словно потерял к младшему брату всякий интерес. Весну и лето Иммануил провел в Царском Селе, увлеченный общением с молодежью из царского рода Никитиных. Осенью его с родителями ждал изумительный Крым - дивная дикая природа, ласковое море, оригинальная усадьба в татарском стиле. Борис остался в Петербурге, мотивируя делами личного характера. Иммануил случайно был в курсе этих дел – властный и независимый брат без памяти влюбился в некую очаровательную девицу, невесту одного из знакомых офицеров. Страсти разгорались нешуточные, ведь готовилась свадьба, даты были обговорены и клятвы получены. Князь Борис Борисович Бахетов, в лучах своих несомненных личных достоинств и сказочного богатства, являлся блестящей партией, но отец, лишь мельком услышав о возможном адюльтере старшего сына, категорически заявил о невозможности такого брака. Впрочем, Борис жениться не собирался, а лишь стремился расстроить свадьбу. Опытный ловелас быстро разбил девичье сердце уверениями в своей склонности и пылкими признаниями. Барышня была готова отказаться от союза с офицером ради счастья с родовитым аристократом. Но предложений руки и сердца от Бориса так и не поступало, время шло, жених грозился скандалом и, в конце концов, венчание состоялось, после чего молодожены уехали в свадебное путешествие во Францию. Иммануил пристально следил за любовными страстями старшего брата, Борис изредка делился с младшим своими чувствами и проблемами. К тому же, модистка Поленька состояла с Иммануилом в дружеских отношениях и преподносила волнующую столицу сплетню про бывшего любовника с иной, дамской, стороны. Сама Поленька на Бориса зла не держала - князь снабдил ее средствами, позволившими приобрести маленькую шляпную мастерскую, в которой барышня нашла применение своих талантов. Иммануил изредка, будто невзначай, рассказывал знакомым дамам об искусной молодой модистке, составляя ей неплохую рекламу. Именно от Поленьки Иммануил узнал, что со свадьбой пыл старшего брата не угас, и собравшийся в Париж на концерт прославленного российского баса Борис на самом деле преследовал совершенно другую цель. Отголоски французского скандала быстро достигли родителей. Связь с женой гвардейского офицера оказалась проступком намного серьезнее, чем ухаживание за невестой. В свете заговорили о возможной дуэли. Иммануил с трудом верил в то, что обладающий блестящими дипломатическими способностями брат мог бы завести дело так далеко. Однако матушка потеряла сон и покой и вскоре призвала младшего сына для разговора по душам. В тот вечер Иммануил впервые услышал о старом проклятии – о том времени, когда правнук хана Бахета перешел из мусульманства в православие. Говорили, что проклял его некий муфтий за предательство истинной веры, и с тех пор лишь один наследник прославленного рода достигал возраста в двадцать пять лет. Иммануил смотрел в светлые матушкины глаза, слушал ее дрожащий голос, гладил ее тонкие руки. Княгиня верила в старинное предание. Она сама была единственной выжившей представительницей, потеряв трех братьев во младенчестве и сестру – в пору юности. История странных смертей была длинной и тревожащей воображение. Даже Иммануил, не особенно верящий в старые сказки, почувствовал себя неуютно. - Борису недавно исполнилось двадцать три года, - перебирая тонкими пальцами кружевной платочек, прошептала Варвара Георгиевна. – На следующей неделе он возвращается в Петербург. Останови его. Дуэль не должна состояться. Отправляясь тихим вечером на одиночную конную прогулку, Иммануил не мог избавиться от горькой усмешки – матушка просила его каким-то образом повлиять на старшего брата, изменить решение. Но избавить Бориса от опасности ранней гибели означало фактически обречь себя, ведь, следуя легенде, выжить должен лишь один из них. Сейчас матушка сделала неосознанный (а может быть, и вполне обдуманный) выбор в пользу старшего брата. Возможно, окажись Иммануил в смертельной опасности – и родители кинулись бы спасать его, но теми осенними сумерками юноша чувствовал себя на распутье: или следовать просьбе княгини, или – подтолкнуть фортуну, чтобы отстоять свое личное право на жизнь. Борис вернулся из Парижа, надышавшись воздухом Европы и любовью. С воодушевлением рассказывал Иммануилу, как его дивная Мари раскаивалась, что поддалась уговорам и вышла замуж, что муж-офицер уже был готов на развод, но тут вмешались друзья-гвардейцы и подняли вопросы о чести. Как Борис метался между страстными рандеву с чужой женой и горячими разговорами с оскорбленным мужем. В конце концов, решение проблемы перенесли на время, когда все вернутся в Петербург. Чем больше Иммануил слушал брата, тем отчетливее ощущал приближение опасности, слишком возбужденным был Борис, слишком колотилось собственное сердце и замирало в предчувствии беды. - Ты слышал о проклятии нашего рода? – наконец, спросил Иммануил. Борис потянулся и зевнул. - О том, что выживает единственный достойный? Конечно, слышал. Недаром еще в день твоего рождения кричал, чтобы тебя выбросили в окно, - брат рассмеялся и потрепал младшего брата по щеке. – Не думай о глупых сказках, Мани. Вскоре несчастливая супружеская пара вернулась в Петербург. Иммануил знал, что матушка призвала к себе Бориса и долго общалась на повышенных тонах. Борис уезжал в театры, появляясь в свете не со своей женой, и это послужило новым витком для закономерной ярости мужа-рогоносца. Казалось, теперь дуэль неминуема. На взгляд Иммануила, старший брат вел себя совершенно недипломатично. Он даже пытался сказать об этом, на что Борис весело напомнил младшему брату о его собственных, далеких от приличных, приключениях. Иммануил обиженно прикусил губу. Борис рассмеялся, пересел на диван, обнял брата и медленно провел рукой вдоль нервной спины. Иммануил отвел взгляд, но Борис, будто играясь, ласково коснулся пальцами скулы. Сладко поцеловал прихотливо вырезанные губы, словно напоминая о том, что было между ними еще недавно, противореча самому себе, своим же словам. Быстро встал и вышел из комнаты, снова оставив младшего в тяжелых воспоминаниях и мыслях о своей испорченности. Иммануил не мог сказать, что ненавидел старшего брата. Борис использовал его в своих целях, но аргументировал настолько веско и изящно, что Иммануил со стыдом признавал правду сказанных горьких слов. Старший брат, по большому счету, не принимал участия в жизни младшего, не интересовался им в детстве и юности. Лишь недавно, следуя непонятной прихоти, позволил участвовать в своих развлечениях. После откровенных разговоров Иммануил перестал восхищаться Борисом, разгадав его характер, и перенял тот же равнодушно-ровный стиль общения. Для искренней дружбы братья оказались слишком разными. Следующим вечером Иммануил получил записку от Бориса с просьбой поужинать вместе в одном знаменитом ресторане. Не медля, юноша оделся и отправился к матушке. Княгиня читала модный английский роман. Поцеловала сына в лоб, не удержалась от радостного замечания: - Приходил Борис. Они поговорили с тем офицером и решили дело миром. Будет развод. Мне не нравится эта история, и я не хотела бы для Бориса раннего и неравного брака. Но… сначала пусть пройдет время. Иммануил молча прижался губами к изящному запястью матушки, где чутко билась синяя жилка. В ресторане брата не оказалось. Иммануил сначала встревожился, но потом встретил знакомую компанию, в которой и провел вечер. В середине веселого ужина ему принесли записку от Бориса, в которой тот уведомлял, что планы поменялись, и желал Иммануилу приятного времяпровождения. Иммануил не ощутил приближения трагедии. И только утром, когда его разбудили громкие крики обычно невозмутимого камердинера, сердце сжалось в предчувствии случившейся беды. Дуэль состоялась ранним утром. Гвардейский офицер, прославленный в своем полку стрелок, едва дождавшись данного знака, выстрелил в Бориса и убил наповал. Иммануил стоял в отцовском кабинете, у носилок, где лежало тело брата, смотрел на умиротворенно-прекрасное бледное лицо, не слыша истерических криков матушки, не видя отрешенного взгляда отца. Как это оказалось просто – лишить жизни наследника самой богатой фамилии государства. Гибель брата не желала становиться фактом, Иммануил еще долгое время слышал его шаги в своей комнате. Чувствовал его пальцы на своей руке. Просыпался от тихого голоса. - Ты поймешь позже, как я был прав, крошка. Варвара Георгиевна никак не могла смириться со смертью первенца – забывалась, заговаривалась, отказывалась от еды. Лишь присутствие Иммануила возвращало несчастную женщину в реальность. Младший князь вскоре привык проводить вечера в будуаре матушки, читая, неспешно беседуя, минуя опасные темы. Зима прошла тяжелым сном – дом погрузился в глубокий траур, а Иммануил боролся с болезнью матушки, потихоньку выводил к свету, стараясь по возможности заполнить образовавшуюся в ее сердце пустоту. Только к концу лета княгиня оправилась настолько, что дала согласие на отъезд в Крым. Однажды ранним утром, отдав распоряжения по упаковке многочисленных вещей, Иммануил вышел в еще прохладный свежий сад. Обвел взглядом усадьбу и открывающийся пейзаж. Глубоко вдохнул сладкий аромат роз и зреющих яблок. Он – единственный наследник многомиллионного состояния и один из самых родовитых аристократов великого государства. Он молод и невероятно красив. Теперь он свободен от чужого мнения и злого рока. Юноша улыбнулся и едва удержался от счастливого смеха. Теперь все будет так, как захочет он, князь Иммануил Борисович Бахетов.