Счастливчик

Иммануил не знал, как этот неотесанный крестьянин попал в столичный дворец – то ли мистически настроенные черногорские принцессы, супруги братьев государя, постарались, то ли подруга государыни, фрейлина Маруся Дубова, желающая угодить экзальтированной госпоже, свела неосторожное знакомство с «чудесным» мужиком из российской глубинки. Теперь это было и неважно. Он появился во дворце удивительно вовремя – как раз тогда, когда государыню грызла очередная осенняя хандра с припадками острой тоски и вины, когда маленький наследник трона, цесаревич Иоанн, страдающий врожденной сердечной болезнью, опасно слег и не оставалось никакой надежды на исцеление. Он пришел во время редкой для середины осени мощной грозы, сопровождаемый вспышками молний и громом, со своими вкрадчивыми речами, магнетическим взглядом пронзительных глаз и целительной силой грубых темных рук. Говорят, государыня сначала шарахнулась от него, как от черта, а он, смелый во всеобъемлющем желании помочь, прижал бьющуюся в припадке державную женщину к груди и гладил по волосам, успокаивая. А наследник, неподвижный, отчужденный, с синими губами, вдруг открыл глаза, посмотрел на диковинного незнакомца, слабо улыбнулся и попросил горячего чаю. В семье государя быстро поверили в чудо. Откуда он взялся, этот Еремей Заплатин, толком никто сказать не мог. Иммануил слышал, что происходил он из крестьян Тобольской губернии, из маленького сибирского села Рождественское, всю молодость пьянствовал и ни к какому труду склонен не был. И вдруг, на пороге сорокалетия протрезвел, одумался, пошел по святым местам, останавливаясь послушничать в монастырях, проникся праведной жизнью, набрался проповедей. Тогда и открылся у мужика дар исцеления. Сначала помогал он немощным в каком-то дальнем сибирском ските, ставил на ноги после опасных болезней, а потом вдруг что-то повело его в столицу. Так и добрался пешком до государя и его семьи - удивительно легко, без малейших трудностей, никем не останавливаемый, прошел своими грубыми сапогами по бесценному паркету растреллиевского дворца. О новом государевом любимце сразу зашептались по светским салонам, сначала неслышно, ибо не был первым «чудотворцем», приведенным к ждущей провидения государыне. Но вскоре сила мужицкого воздействия на державную семью стала столь заметной, что ближайшие Никитины начали, по-родственному, советовать государю избавиться от ненужной обузы, сплавить крестьянина обратно в его сибирское село и жить без подозрительных сплетен. Добрые советчики получали резкие ответы и сразу лишались общения с дворцом. Родственники занедоумевали. К царствующему сыну с разговором отправилась государыня-мать, но потерпела фиаско. Государь Федор Николаевич мягко, но решительно, в вежливой форме посоветовал «дорогой maman» не совать нос в их частное дело. Государыня Ольга Александровна на «частное дело» обиделась, поскольку искренне считала себя немаловажной фигурой в семье, а остальные Никитины заметно напряглись. Слава Еремея Заплатина в столице росла. Противоречивые слухи показывали то святого старца, врачующего милосердием, то похотливого сатира, издевающегося над аристократами, то главу мистической секты, то рулевого хлыстовского корабля. В гостиных и бальных залах перешептывались, что удивительный мужик обладал гипнотическим взглядом, от которого люди теряли волю, что руки его излечивали одним наложением, наподобие монастырских праведников, и в то же время, он будто бы устраивал непонятные закрытые вечера с разнузданными плясками и вином, совращал и увлекал юных девушек, позволял себе возмутительные непочтительные речи о государе. Иммануил, занятый своей жизнью - поначалу боровшийся за право учиться в Лондоне, а потом и переехавший в Великобританию на три года - игнорировал сплетни русского двора, ведь он оказывался в гуще столичных событий, лишь когда наведывался домой на каникулы. Слухи не особенно впечатляли молодого князя Бахетова – он сам зачастую становился героем преувеличенных неприличных похождений, смакуемых сплетниками. Иммануилу были безразличны крестьяне, как класс, и темный мужик, очаровавший семью государя, не занимал его мысли, но Еремея Заплатина яростно, глубоко, по-настоящему ненавидел великий князь Павел Дмитриевич Никитин. В одно из жарких весенних свиданий с Павлом Иммануил ненароком коснулся темы о новом любимце государя. Друг ожидаемо вспылил, заметался по комнате, как разъяренный зверь в клетке. - За какие великие прогрешения Бог подпустил эту гниду в семью государя! Такой позор для фамилии! Если бы он просто лечил наследника, то я сам первый подошел бы к нему с искренними благодарностями. Но нет, это суконное рыло возомнило себя мессией и великим учителем, имеющим право указывать государю! Советовать, как и с кем надо воевать, а с кем дружить! Назначать и менять на постах министров! А слухи в городе! – Павел схватился за голову. – Черт-те что! Выпустив первые волны возмущения, Павел чуть подуспокоился и изложил Иммануилу по порядку причины своей личной нетерпимости. Оказалось Еремей Заплатин чрезвычайно фамильярно предсказал сестре Павла Натали несчастливое супружество и трудное будущее. Великая княжна Наталья Дмитриевна, действительно, вынужденная согласиться на брак с нелюбимым претендентом из интересов внешней политики государства, находчиво и по-русски послала провидца туда, где, по ее мнению, мужику было самое место. Иммануил не поверил своим ушам, когда услышал рассказ Павла. - Где Таша набралась этаких выражений? – удивленно перебил он друга. - На конюшне, - мрачно ответствовал Павел. – В Ильинском, где еще-то. У нас такие горячие кони, что усмирить их бывает непросто. Видимо, услышала от конюхов. А впрочем, не знаю. Иммануил покатился со смеху, представив всю картину в лицах. Однако вид у Павла был суровым. Морщась от отвращения, великий князь подробно рассказал о собственной встрече с мужиком. Еремей Заплатин оценил русский посыл великой княжны Натальи, струсил, жаловаться не стал и к ней самой больше не подступался. Зато подошел как-то в холодном коридоре Зимнего к Павлу. Аристократ искренне хотел придушить мужика за обиду, нанесенную Таше, но Еремей опередил его порыв. - Я сестрицу твою забижать не хотел. Все как есть ей сказал, от душевного расположения. Много мне видеть дадено, - мужик прикрыл похотливые глаза, а потом быстро зыркнул на удивленного молодого человека. – А ведь тебя и самого гнетет вина… Он приблизился так близко, что Павел почувствовал кислый крестьянский запах, и выговорил едва слышно: – Сладко ли, когда не по-мужски-то, великий князь? Еремей отступил мелкими шажками и будто растворился в полумраке дворцового коридора, оставив ошеломленного Павла яростно сжимать кулаки. Удавить гниду собственными руками не удалось. Иммануил молча слушал друга. Он был склонен верить в события, которые описывал Павел – великий князь никогда не преувеличивал и не приукрашивал, всегда рассказывал четко и достоверно. Действительно, мужик перешел все дозволенные границы. Впрочем, Иммануил чувствовал в словах великого князя затаенную обиду. Павел был любимцем государя Федора Николаевича. Высокий, изящный, красивый, в никитинскую породу, спортсмен и гвардеец, умница и весельчак, любящий приютившую его с сестрой семью, Павел был таким, каким хотелось видеть идеального сына. Федор Николаевич и считал его приемным сыном, прощал забавные выходки на приемах и в театрах, жалобы на лихачество от педагогов, некую вольность в кругу домочадцев, даже подозрительную дружбу с молодым Бахетовым. Государь писал ему шутливые письма-поучения и читал вслух остроумные ответы. И Павла обожала его старшая дочь, царевна Вера. Родство позволяло относиться им друг к другу, как брат и сестра - запросто, смеясь, не всерьез признаваться во взаимной преданности. С взрослением чувства изменились, по крайней мере, со стороны великой княжны. Вера со всей решительностью характера начала отличать Павла, не стыдилась возрастающей симпатии совсем иного рода. Павел радостно откликнулся на пылкость царевны. Девушка была оригинальна, смела и невероятно привлекательна своим высоким происхождением. Державные родители Веры для порядка делали строгие лица, но сами радовались счастливым обстоятельствам, соединяющим их старшую дочь и любимца - великого князя. В светских салонах зашептались о возможной помолвке. Все разрушилось с появлением во дворце мужика-праведника. Павел сразу заметил похоть, проглядывающую сквозь мнимую святость на хитром лице крестьянина, отделил сладкий елей речей о всепоглощающей божеской любви от указаний монарху относительно внутренней и внешней политики. Еремей своей звериной интуицией понял, что молодой великий князь - враг, и незаметно настроил против него государыню. Павел не вступал в придворные разговоры, считая ниже своего достоинства обсуждать способности неграмотного мужика, но каким-то образом его отношение к «чудотворцу» дошло до Софьи Александровны, и она, считая Еремея Заплатина чуть ли не святым помощником на собственном бренном жизненном пути, глубоко оскорбилась презрением великого князя. Павел ощущал свое переменившееся положение в печальных глазах Веры, в ее холодности с родителями, в молчании государя и сердито сжатых губах государыни. Ни о каком сватовстве уже и не могло быть и речи. Великий князь понимал, что любые намеки на его близость к старшей царевне могли бы вызвать не только отчуждение, но и полное изгнание из семьи. А против мужика ополчились все Никитины. Штат тайных агентов работал на добывание информации, порочащей «святого старца». Еремей в частной жизни не скрывался и не стеснялся – шумно ездил в рестораны, к цыганам и в сомнительные заведения, принимал у себя многочисленных посетителей и высказывался по поводу семьи государя, не оглядываясь на возможных шпионов. Однако вся негативная информация, предоставленная во дворец, оборачивалась против того, кто желал уличить мужика в грехах. В чем состоял данный феномен, никто не знал. Иммануил уже слышал возмущенные речи о вольном поведении государева любимца от родителей, которые не выносили фамильярности между сословиями. К тому же, слухи о методах исцеления мужика искренне тревожили великую княгиню Елену Александровну, старшую сестру государыни. Отношения ее с державной семьей, прежде очень теплые и доверительные, в последнее время сильно испортились. - Оригинальный экземпляр, - усмехался Иммануил, рассматривая целое досье, в порыве праведного гнева распотрошенное перед ним Павлом. С фотографий смотрел неинтересный мужик лет сорока пяти с грубым крестьянским лицом, в черной поддевке и смазных сапогах. На груди «старца» висел простой массивный крест, но в общем облике никакой святости Иммануил не заметил. Вскоре внимание князя Бахетова привлек документ, где содержался отчет некоего агента о собрании на квартире Еремея Заплатина. Одна из фамилий присутствующих дам показалась Иммануилу знакомой, и он внимательно пробежался взглядом по другим листам. Хитро улыбнулся, когда понял, что судьба дала ему шанс лично познакомиться с «феноменом из народа». Мадам Д. и ее молоденькая дочь Анна составляли постоянную свиту Еремея Заплатина, были преданы ему и следили за некоторыми «светскими» его делами, в которых мужик ничего не понимал. По странному стечению обстоятельств, Иммануил хорошо знал и саму даму, и ее дочь. Мадам Д., вдове богатого мещанина, принадлежал дом, в котором старший брат Борис снимал квартиру своей любовнице Поленьке. Иммануил, часто приходящий к модистке вместе с братом, иногда замечал маленькую девушку с мелкими чертами невзрачного личика и мышиного цвета волосами, дочь домовладелицы. Борис даже как-то шутливо представил юную барышню Иммануилу. Нюрочка - так ласково звали девицу, была робкой, наивной и всеми силами старалась скрыть свою отчаянную влюбленность в Бориса. Впрочем, любовь эта – детская и чистая, не вызывала отрицательных эмоций даже у Поленьки. Иммануил отстраненно сочувствовал бедной девушке, слишком неподходящим объектом для первой любви был его старший брат. Когда Борис погиб на дуэли, Иммануил на некоторое время совершенно позабыл о семействе Д. О них напомнила открытка, пришедшая вдруг на Рождество. Для выяснения ситуации Иммануил отправился по знакомому адресу. Князя встретила сама мадам Д. Обливаясь слезами, рассказала, как Нюрочка впала в беспамятство, когда узнала о смерти своего кумира. Как бесновалась и желала выброситься из окна. Как отказывалась от еды и воды. Лечение знаменитых докторов лишь на несколько недель улучшало самочувствие страдалицы. Вскоре девицу взялся лечить один иностранный лекарь. Нюрочка просилась в монастырь. Открытку барышня написала в одно из просветлений, вспомнив о празднике и решив поздравить брата любимого человека. История произвела на Иммануила тяжелое впечатление, и он поспешил откланяться, уверив мадам Д. в своем к ним расположении. Где-то в глубине души Иммануил досадовал на Нюрочку, посмевшую так искренне, до умопомешательства, оплакивать смерть Бориса, ибо сам не чувствовал такой глубокой скорби по брату. Вскоре другие жизненные обстоятельства отвлекли молодого человека. Иммануил вспоминал о девице Д. лишь по большим праздникам, получая открытки, исписанные мелкими буковками. Судя по тексту, она совсем оправилась, к тому же, до князя дошли окольные слухи, что Нюрочку выходил какой-то чудесный монах своими речами и целительными руками. Теперь Иммануил связал все воедино и понял, что мадам Д. ухватилась за только что приехавшего в столицу Еремея Заплатина, как за последнюю надежду вылечить дочь и не допустить ее постриг. Стараниями тайных агентов Иммануил быстро выяснил маршрут обычных передвижений мадам Д. Подстроить «случайную» встречу у кондитерского магазинчика не составило труда. Иммануил талантливо разыграл удивление и радость от обращения к нему двух мрачновато, не по-весеннему одетых дам. Нюрочка выглядела вполне здоровой. Печаль от воспоминаний сразу отразилась на ее порозовевшем личике, едва она поздоровалась с князем Бахетовым. Кажется, девица избавилась от скорби, потому что настроение ее казалось ровным на протяжении всего разговора. Иммануил быстро направил разговор в нужное русло - выразил сочувствие прошедшей болезни, пожелал здоровья и мимоходом сделал удачный комплимент нынешнему свежему виду Нюрочки. Все вместе тут же натолкнуло мадам Д. на слова об удивительном исцелении дочери знаменитым «святым» из народа. Иммануил изобразил легкое недоверие, и дама тут же пригласила его в гости, чтобы познакомить не верящего в чудеса князя с самим героем столицы. Князю Бахетову ходить в гости к мещанам было не комильфо, и девица Д. слегка покраснела при таких словах матери, но, видимо, близость их к знаменитому мужику разрешила все классовые приличия. Иммануил распрощался с вежливыми уверениями, что обязательно посетит знакомый дом в ближайшее время, не особенно веря в такую возможность. Однако вскоре Иммануил получил записку, в которой извещалось, что вечером князя будет ждать сам Еремей Григорьич, в доме на Зимней канавке, у мадам Д. Текст был составлен прилично, несмотря на наглость озвученной в нем мысли. Некоторое время Иммануил раздумывал, не поставить ли в известность великого князя Павла, но решился на авантюру самостоятельно. Иммануилу хотелось лично составить мнение о скандальном целителе. В самом деле, не съест же его этот чудо-мужик! Принаряженные мадам Д. и Нюрочка сидели в гостиной у начищенного, пышущего жаром самовара. Лица у обеих были торжественно-настороженные. Пока девица робко готовила чай, мадам Д. восторженно вещала о добродетелях мужика. По ее словам, Еремей Григорьич был человеком редкой души – отзывчивый, любящий, безгрешный. Проводил в молитвах и постах целые дни, когда не помогал страждущим и хворым. Недаром его сразу отличила семья государя. На середине патетической речи в гостиную суетливо зашел сам герой, и Иммануил чуть не расхохотался, настолько внешность мужика не соответствовала восхвалениям. Невысокий, жилистый, с несуразно длинными руками. Одет по-крестьянски - в кафтан и шаровары, заправленные в высокие сапоги. Нечесаная борода с проседью, сальные волосы на пробор, толстый нос. Светлые глазки буравчиками высвечивались на грубом темном лице. Мужик мелкими шажками подошел к вскочившим дамам, обнял каждую и прижал к груди, будто родитель. Потом повернулся к князю, протянул руки. - Ну, здравствуй, голубчик, - выговорил, слащаво улыбаясь. Пока молодой аристократ приходил в себя от фамильярного тона, Еремей обхватил его своими длинными руками и, кажется, собирался облобызать, но Иммануил, очнувшись, инстинктивно дернулся. Мужик недобро усмехнулся, выпустил князя из объятий. Подошел к столу. Уселся непринужденно, закинул ногу на ногу. Иммануил во все глаза рассматривал «святого старца». Выражение лица мужика все время менялось – от благостного до злобного и лукавого. Взгляд зыркающих из-под нависших бровей глазок было сложно поймать, он не задерживался надолго ни на одном предмете. Казалось, что он пристально следил за всеми находящимися в комнате, не упуская из виду ничего. Манеры у Еремея были странные – он словно пытался чувствовать себя свободно и развязно, но на самом деле отчаянно трусил. Мужик быстро выпил чашку предложенного чаю, потом вскочил с места и забегал по комнате, что-то гнусавя себе под нос. Иммануил не привык к глухой крестьянской речи и поначалу ничего не понял, лишь отдельные слова о любви, смирении и грехе. Дамы взирали на мужика, как на пророка. Искреннее обожание светилось на их просветленных лицах. Иммануил наблюдал за сценой, не зная, как относиться к представленному фарсу. Набегавшись, Заплатин вдруг подсел к князю, посмотрел испытующе. Приложил корявую ладонь к своей груди, копируя жест святых с икон. Начал беседу, во время которой сыпал цитатами из Евангелия - по мнению Иммануила, совершенно не к месту и перевирая смысл. От этого в голове у князя все быстро перемешалось, он потерял нить разговора и лишь с любопытством рассматривал мужика. Взгляд маленьких светлых глаз, будто загоревшихся изнутри, пронизывал насквозь, заставлял поверить в искренность и святость собеседника. Вскоре Иммануил внимал путанным речам и ощущал некоторый душевный восторг от непонятных слов. И только услышав звон неосторожно поставленной на стол чашки, очнулся, тряхнул головой, возвращаясь к нормальному состоянию. Еремей хищно улыбнулся, оскалил странно белые для крестьянина острые зубы. Кивнул на Нюрочку. - Хвалила тебя голубушка-то. И сам вижу, далеко ты пойдешь, князь. Хочу увидеть тебя еще. Иммануил не заметил, как мужик ушел, словно вдруг исчез из-за стола. Задумчивый князь вскоре распрощался с мадам Д. и радостной Нюрочкой. Несомненно, Заплатин произвел впечатление – неприятное, тревожащее, словно предчувствие какой-то беды. Опасность исходила не от личности мужика, а от того, кем он мог бы стать в умелых руках тайных интриганов. Сам Еремей показался Иммануилу хитрым, злым и блудливым. Грязная сущность, которую отметил и великий князь Павел, отчетливо проглядывала через старательно натянутую маску праведника. Иммануил поделился своими мыслями с другом Павлом уже позже, в раннеосеннем Ильинском, куда приехал проститься перед последним оксфордским годом. - Попомни, это мужик еще натворит бед, - мрачно предсказал Павел. – Зря его пригрели во дворце. Иммануил старался держаться на отдалении от семьи государя – его репутация и так заставляла родителей Инны балансировать между желанием выдать дочь замуж по любви и негласному правилу царствующих Никитиных выбирать супругов религиозных и не замеченных ни в каких художествах. Иммануил свой лимит «художеств» исчерпал уже давно, потому все общение с державной семьей ограничивалось поздравлениями государя и его домочадцев по большим праздникам, вежливым выслушиванием напутствий государыни, да ненавязчивым приятельством со старшими царевнами – Верой и Надеждой. Свою близкую дружбу Павел и Иммануил скрывали, опасаясь категоричного мнения монарха по поводу их совместного времяпровождения. До Лондона докатывались волны сплетен о лояльности государя относительно возмутительных выходок мужика. Шептались, что целитель то ли околдовывал монарха и его семью магическими чарами, то ли опаивал зельями. Гулянки Еремея Заплатина по баням и кафешантанам, скандальные истории о соблазнении под видом излечения приличных дам, монашек и даже аристократок, вызывали недоумение в европейских салонах. По окончании курса в Оксфорде Иммануил вернулся в Петербург уже изрядно замороченный слухами, один другого причудливей. Друг Павел, впрочем, рассказы отчасти подтвердил. Сам великий князь казался удрученным – мужик был будто заговоренный. Государыня относилась к нему, как к святому, поклонницы носились, словно с чудотворной иконой, свет столицы бурлил от возмущения. Павел уже понял тщетность попыток что-то донести до державной семьи. Лишь искренне любящая его царевна Вера во время редких и не одобряемых государыней встреч прислушивалась к мнению великого князя и обещала, что ее чувства к Павлу не очернит никто. О мужике Вера говорила уклончиво и с уважением, что только усилило ненависть Павла. Агенты, по приказу дяди государя следящие за деятельностью «святого старца», располагали данными о приятельстве Заплатина с неким доктором Тамаевым, который специализировался на изготовлении подозрительных травяных настоев. Общество, впрочем, было скандализировано не только отрицательными выходками мужика. Поговаривали, что государыня, близкая к обморокам от сильнейшей мигрени, восстанавливалась на глазах у изумленных свидетелей, стоило ей лишь послушать проникновенную речь «святого друга». У страдающего неизлечимой сердечной болезнью наследника проходили жесточайшие приступы от наложения грубых крестьянских рук. То, что мужик не отказывал никому в помощи, прибавляло ему популярности среди мещан. Матушка Варвара Георгиевна за прошедший год окончательно примкнула к кругу аристократов, которые не выносили деятельность Заплатина при дворе. Тактичная княгиня не высказывала прямо своего негодования, но ее теплая дружба с великой княгиней Еленой Александровной, считающей мужика злым роком, давала государыне повод относиться к княгине Бахетовой с подозрением. Князь Борис Иммануилович по-военному решительно считал, что крестьянина следует выдрать вожжами на конюшне и выслать обратно в сибирское село, запретив приближаться к столице. Мнение будущих тещи и тестя было недалеко от позиции родителей Иммануила, к тому же, в центре сплетен находились их ближайшие родственники. Особенно возмущало Никитиных истории о лечении юных царевен от головокружений и недомоганий какими-то подозрительными народными средствами. В сочетании с похотливым обликом Заплатина, сплетни выходили с неприличным подтекстом. Не особенно вдаваясь в подробности, Иммануил мимолетно высказался о нахождении корявого мужика в приличном обществе и занялся ухаживанием за княжной Инной, приготовлениями к свадьбе, налаживанием жизни на родине. Меньше всего князя волновали приключения мужика во дворце государя. А мужик о молодом князе, оказалось, не забыл. Вскоре после окончательного возращения из Лондона Иммануил получил записку от мадам Д. с просьбой нанести визит и встретиться с Еремеем, он-де соскучился и желал бы видеть князя Бахетова. Иммануил выбросил письмо, не имея даже слов от возмущения. Два последующих приглашения подобного содержания ждала та же участь. - Ну и наглые мужики стали после отмены крепостного права, - заметил великий князь Павел, когда растерянный Иммануил рассказал о вопиющем случае. – Смотри же, князь, он настойчивый, старец-то. Еще лечить тебя вздумает. Самому Павлу было уже не смешно, да и Иммануил вскоре понял, что шутки с провидцем плохи - тот обиделся и подсыпал соли в непростые отношения между князьями Бахетовыми и государевой семьей. Свадьба с Инной чуть было не расстроилась, государыня при встрече с молодым Бахетовым строго поджимала губы и разговаривала сквозь зубы, словно уже причислила Иммануила к стану врагов. Дальнейшие события увлекли Иммануила, заставляя забывать о посторонних личностях - свадьба, путешествие в Европу, Каир и Иерусалим. Начавшаяся война. В Петербурге, казалось бы, ничего не говорило о военном конфликте, лишь общее напряжение на лицах прохожих, разговоры в салонах, да тревожные выкрики мальчишек, озвучивающих заголовки утренних газет. Как единственный сын Иммануил был освобожден от призыва, но подал прошение на поступление в Пажеский корпус для получения военного образования. Увлекся устройством госпиталя в одном из запустелых имений Подмосковья – с фронтов начинали поступать раненые. Лично подобрал персонал и штат опытных врачей, чем вызвал одобрение у правящей семьи – государыни Софьи Александровны, которая с дочерьми также занималась уходом за пострадавшим, и вдовствующей Государыни-матери, возглавляющей Красный Крест. Иммануил подумывал и об организации санатория в Крыму, в Балаклаве, где имелся просторный, но необжитый дворец. Молодая княгиня Бахетова с горячим энтузиазмом помогала супругу, открывая в его личности новые грани. Инна все больше привязывалась к мужу, дарила его застенчивыми ласками, уже не боялась и не стеснялась. Наконец между ними завязались те нежные узы, что отличали влюбленных. Иммануилу нравились эти отношения, где пока все было ново, зыбко, акварельно-таинственно. На контрасте с разговорами, в которых супруги не имели запретных тем, их любовная близость еще не была полностью раскрыта, они изучали друг друга не торопясь, с интересом, но недомолвками. Все-таки Иммануил не мог прямо, как Павла, спросить юную жену об интимных предпочтениях или пожеланиях. Впрочем молодой мужчина полагал, что секреты между полами на то и существовали, чтобы не постигнуть их до конца. А Петербург все бурлил слухами и сплетнями. Начало войны прошло удачно для русских войск, кампании разрабатывались талантливо, армия проникала вглубь прусских территорий, но вскоре необъяснимые ошибки больших чинов привели к тому, что атаки на фронтах захлебывались, войска отступали с завоеванных позиций. Плохо работало обеспечение, не хватало продовольствия, одежды и боеприпасов. В обществе упорно муссировались слухи об измене. Повсюду виделись немецкие шпионы, а главные недруги, по мнению обывателей, поселились во дворце, опутали слабого государя. Во всех бедах обвинялись сама государыня Софья Александровна, урожденная немецкая принцесса, и мужик-предатель, явно или по глупости позволивший окружить себя шпионами. В задумчивом настроении с прусского фронта прибыл великий князь Павел. Почти полгода не видавшиеся друзья не могли оторваться друг от друга, заперли все двери второго этажа тихого дворца, спустили тяжелые шторы. Иммануил жадно рассматривал возмужавшего любовника – загоревшего, со впалыми щеками и темной тенью усов над верхней губой. Вдыхал горьковатый пряный медовый запах его мускулистого тела – такого прекрасно-мужественного, что желание застилало все разумные мысли. Павел крепко сжимал князя в объятиях, словно не верил в реальность долгожданной встречи. Целовал, не в силах насытиться – прикусывая гладкую кожу, прижимаясь всем телом. И овладевал – со страстью почти ненормальной, с полыхающими почерневшими глазами, причиняя боль, граничащую со сладостью желанной близости. Иммануил плавился в сильных загорелых руках, отдавался, вскрикивал от особенно глубоких толчков в отвыкшее от проникновений узкое нутро, но отчего-то наслаждался яростным соитием, и в ответ крепче сжимал пальцами рельефные плечи друга – до кровавых синяков, и взорвался пряным восторгом даже раньше великого князя, стоило тому лишь ускорить ритм, нависнуть над покорным любовником, роняя ему на грудь капли пота с растрепавшихся темных волос. Они еще обнимались, перемешивая запахи своих тел, соприкасаясь влажными бедрами, когда страсть снова нахлынула горячей безумной волной, и уже Павел, изгибая поясницу, шипел и вскрикивал от болезненного вторжения. И так же, как Иммануил, все равно подставлялся, желая прочувствовать друга всеми клетками своего тела. Несмотря на боль, его член был тверд и горяч, истекал полупрозрачным секретом, чутко реагировал пульсирующими венками на гладящие тонкие пальцы. Иммануилу до одури хотелось толкаться вглубь еще сильней, заполнить собой тесное пространство, и все чаще задевать небольшой бугорок внутри жаркого тела, от чего великий князь сладострастно стонал и жмурился. Безумство быстро достигло пика и заставило любовников снова вцепиться друг в друга, порывисто и жадно целуясь. После подвигов на фронте страсти водные процедуры были необходимы обоим. К счастью, новомодная, заказанная в Италии чугунная ванна оказалась достаточно вместительной, чтобы Иммануил, не думая долго, предложил залезть в согретую воду вдвоем. Смеясь над развратностью и отчасти античностью своих действий, любовники устроились, соприкасаясь коленками. Приятная усталость предполагала неспешную беседу. Иммануил лениво рассказывал Павлу о свадебном путешествии, Павел – о военной кампании, старательно обходя острые темы. К серьезному разговору они приступили лишь когда, освеженные и частично одетые, расположились в кабинете: Павел с трубкой, Иммануил – с бокалом красного вина. Мысли о политическом кризисе посещали обоих друзей. Павел, как военный, видел в подрыве государевой власти происки германских шпионов. По пути в столицу он встречался с главнокомандующим, дядей государя, великим князем Федором Федоровичем, пользующимся любовью у солдат и больших чинов, отличным военным стратегом. Федор Федорович поделился с Павлом озабоченностью, что их военные планы откуда-то известны немецким командирам, оттого и получаются у прусаков удачные контратаки, а русские войска терпят удар за ударом. Павлу было известно, что государь состоял в постоянной переписке с государыней и делился с ней своими мыслями и планами. - Иначе говоря, ты считаешь, что информация в Пруссию идет прямо из дворца? – сделал вывод Иммануил. - Так считают главнокомандующий и кузены, - нахмурился Павел. – Государыня, разумеется, вне подозрений, но ее желание помочь супругу и безграничная вера в своего провидца играют на руку тем, кто давно поднаторел в подобных играх. Мужик может и не знать о своей роли – он все-таки не Бонапарт. Пьет себе, разгульничает, вещает проповеди о прекращении войны, но подобравшиеся к нему люди постоянно в курсе содержания писем государя. Хотя это только догадки и слухи, - Павел развел руками. – Чтобы сделать правильные выводы, надо самому подружиться с мужиком. Я скоро уезжаю в Ставку – выпросил у государя позволения быть с ним рядом. Иммануил кивнул. Слова Павла направили и его размышления в новое русло. - Я присмотрю за мужиком, - Иммануил пересел поближе к великому князю. Павел внимательно посмотрел на друга и поджал нижнюю припухшую губу. Иммануил машинально повторил его знакомую гримаску: – Он хотел со мной общаться. Я сам составлю мнение о его шпионской деятельности. Павел вдохнул в легкие ароматный дым. - Мне не нравится твой порыв, Мануэль. Еремей грязный и хитрый мужик. И, действительно, владеет техниками гипноза. Иммануил пригубил вина. - Я общался в Лондоне с настоящим фокусником из известного варьете. Он научил меня не поддаваться влиянию других людей. Я уже чувствовал во время нашей встречи у Д., как Заплатин пытался на меня воздействовать. Если это все, на что он способен, то можешь быть абсолютно спокоен. К тому же я тоже хитрый. Я многое от него узнаю. Веришь, великий князь? Павел аккуратно отложил на подставку дымящуюся трубку. Повод осуществить свои планы у Иммануила появился только в конце осени. Павел уехал в Ставку, у самого князя начались занятия в Пажеском корпусе. К тому же, Инна почувствовала себя неважно – побледнела, потеряла аппетит, начались головокружения и тошнота. Домашний доктор Никитиных с удовлетворением констатировал признаки беременности и прописал покой и спокойствие. Обрадованные матушка и великая княгиня Катерина Николаевна окружили молодую княгиню заботой и не позволяли ни шагу ступить самостоятельно, укутывая в шали и подсовывая рукоделия, как единственное развлечение в ее положении. Неожиданно Иммануил получил записку от мадам Д., в которой князя, без прежней наглости и несколько даже подобострастно, звали к вечернему чаю с «праведником». Вспомнив русскую пословицу про ловца, на которого бежит зверь, Иммануил решился на визит. За время, пока они не виделись, Заплатин изменился – размордел и заважничал. Сменил строгий черный кафтан на алую шелковую косоворотку, вышитую по подолу и вороту. Иммануил тут же вспомнил о сплетнях, будто бы рубашки мужику вышивают сама государыня и ее юные дочери, и слегка поморщился. Еремей уже без прежней робости обнял князя за плечи, поцеловал с чувством. Иммануил едва сдержал гримасу отвращения. За накрытым столом хлопотала мадам Д., чинно сидели несколько знакомых дам из хороших семейств. Еремей указал Иммануилу на место рядом с собой. - Давно не виделись, голубчик. Я уж было и осерчал на тебя, - заметил мужик, пристально смотря в глаза князя. Чтобы отвлечься от рассматривания провидца, Иммануил начал рассказывать об учебе в Пажеском корпусе и работе в госпитале. Еремей быстро перебил. - А вот и надо было прекращать эту войну, пока народу столько не перебили! Упрямый государь-то у нас, не слушает голоса свыше. А так и вышло, что я прав остался! В свойственной ему манере, Еремей вскочил и замельтешил перед столом. Присутствующие дамы, как куклы за кукловодом, только поворачивали головы вслед за неказистой фигурой мужика, а тот говорил что-то о зле войны и о всеобъемлющей любви Бога к людям. По книжно звучащим выражениям Иммануил догадался, что мужик опять цитировал Писание, но связи с какой-либо ясной мыслью снова не нашел и не понимал, как остальные видели в наборе отдельных фраз мистический смысл. Телефонный звонок раздался неожиданно. Заплатин, не прерывая своего движения, отправил девицу Д. узнать в чем дело, словно личного секретаря. - Наверное, меня ищут, - поймав удивленный взгляд князя, сказал мужик. Звонили, и правда, Еремею. Не сказав ни слова, крестьянин вышел за дверь. Воспользовавшись паузой, Иммануил распрощался с хозяйками и присутствующими гостьями. Мужик князя Бахетова в покое не оставил. На следующий же день Иммануил получил записку от мадам Д., в которой она извинялась за скомканный вечер из-за возникших у «святого старца» срочных дел. - Что это значит? – удивленно спросила следящая за текстом из-за плеча мужа Инна и прочитала конец записки вслух. – «А ежели у Вас не будет иных дел, то ждет Вас Еремей Григорьич с анструментом у себя на квартире, Гороховой 64, завтра вечером, оченно он об игре Вашей и пении наслышан». - Концерт для гитары и одного мужика, - шутливо отозвался Иммануил, сам озадаченный тоном письма, взял супругу за прохладные ладошки и усадил рядом с собой в широкое кресло. Об отношение Инес к Еремею Заплатину он знал давно, потому не собирался скрывать хитроумного плана по сближению с мужиком для подтверждения или опровержения опасных мыслей Павла. - Будь осторожен, дорогой, - с тревогой в голосе попросила Инна, когда наступил вечер. Отговаривать от сумасбродной идеи она не могла, но волновалась по-настоящему. До означенного дома на Гороховой Иммануил не доехал. Шофер остановил автомобиль на углу, а дальше Иммануил шел пешком – боялись слежки. На лестнице дежурили несколько человек, охраняющих «старца», как шепотом сообщила встречавшая у входа в квартиру девица Д. Иммануил начал всерьез понимать опасения великого князя Павла. Убранство большой комнаты выглядело по-мещански безвкусным: обои с позолотой в крупный рисунок, покрытые алым бархатом кресла и диван, канарейки в клетках. В красном углу – иконы, тусклая лампада. Большой кованый сундук и лисья шкура на нем. Пришпиленные к стенам мелкие, плохого качества, картинки на библейские сюжеты и фото государя в кругу семьи. Посреди комнаты – дубовый стол и лампа с кружевным абажуром над ним. Богатый самовар, вазочки с орехами и вареньями. Определенно, Еремей Заплатин ждал гостя. Пока Иммануил осматривался, мужик выскочил из боковой двери, как черт из табакерки, по привычке расцеловал молодого князя. - Не обижайся за вчерашнее. Надо было срочно в Царское ехать, непорядок там был. Девица Д. молча протянула Иммануилу чашку с круто заваренным чаем. Заплатин притворно вздохнул. - Вожусь с ними, как с детьми малыми. Сказал же, чтобы слушались. А они на своем стоят. Сам-то упрямится всегда поначалу… Иммануил вдруг понял, что мужик рассуждал о государе Федоре Николаевиче и от возмущения чуть не обжег язык кипятком. - Да и ладно, - Еремей зыркнул на князя юркими глазками, словно проверяя реакцию на свои речи. – Я в Царское-то приехал, по столу кулаком стукнул, да и словом Божьим пригрозил – сразу как шелковые стали! Видимо, мужик принял оцепенение князя за одобрение, потому что широко улыбнулся и показал на гитару. – Взял с собой-то, молодец. Давно я хотел тебя послушать. Слава вперед тебя бежит, князь. Иммануил потянулся к инструменту, решив за время исполнения романсов привести себя в сносное настроение. Игра на гитаре требовала от Иммануила концентрации внимания, пальцы были еще непривычны к струнам, а строгий учитель великий князь Павел морщился от неправильно взятых аккордов. Впрочем, Еремей Заплатин музыкальным слухом не обладал и ошибок не заметил. Пение мужику понравилось. Он сладко жмурил похотливые глаза, как кот на печи, чесал бороду и перебирал пальцами шелковый плетеный пояс своей рубахи. Хвалил и просил петь еще, а потом приказал Нюрочке принести вина. Иммануил от подозрительного кагора отказался наотрез, мотивируя запретом в Пажеском корпусе. Мужик настаивать не стал, но сам быстро напился под чувствительные романсы. В комнату осторожно заглянула Нюрочка. - К телефону вас, Еремей Григорьич, - прошелестела она. – Из Царского. Мужик встал, покачнулся. На нетвердых ногах двинулся к двери, но с каждым шагом распрямлялся, трезвея буквально на глазах. Иммануил из любопытства последовал в полутемный коридор, где Еремей взял трубку новомодного телефона, связывающего его напрямую с дворцом в Царском Селе. - И тебе вечер добрый, голубушка моя, - совершено нормальным голосом отозвался он на приветствие, по-видимому, фрейлины Маруси Дубовой. – А что с ним, с царевичем-то? Голова болит? Ну, дай мне его сюды. Еремей помолчал несколько минут, шумно дыша в трубку. А потом вдруг нараспев, так душевно и ласково, что у Иммануила мороз прошел по коже, заворковал в черную трубку. - Что же ты, Ванечка не спишь-то? Время-от какое позднее! Головушка болит? Не болит, не болит у тебя ничего, поди спать. Не болит головушка, я говорю. Верь мне, голубчик, спи с Богом. Поговорив с Наследником, Еремей немного помолчал, откинув сальную голову к стене. - Вот так-то, - сказал внезапно Иммануилу. – Хотел тебя к цыганам зазвать, но не поедем сегодня. Может, еще в Царское отправиться придется. Хотя чую, все успокоилось у болезного. Спой-ка ты мне лучше, князь. Полюбил я песни твои. Мужик двинулся обратно в комнату. Иммануил пошел следом, сжимая гриф гитары. В голове у него переплетались мысли о том, действительно ли он присутствовал сейчас на сеансе мгновенного излечения и хватило бы у мужика наглости поехать кутить к цыганам. Вскоре Нюрочка сообщила, просунувшись в проем двери, что звонили из Царского – у наследника прошла боль и он крепко заснул. Эпизод произвел впечатление на Иммануила. В мистику он не верил, но, определенно, способности мужика заставляли удивляться. Домой князь вернулся поздно. Инес еще не спала, ждала в его спальне с нашумевшим французским романом в руках. Иммануил выразительно взглянул на часы. - Вечером передремала, - отозвалась Инна. - Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Иммануил, замечая бледность и трогательную тонкую шею в вырезе батистовой ночной рубашки. Инес улыбнулась той особенной улыбкой, которой в последнее время отвечала на подобные вопросы. Князь присел на кровать. - И ела ли что-нибудь? Инна устроила голову на его плечо. - Не хотелось, – виновато выговорила негромко. – Все мое положение, постоянно нездоровится. Но это пройдет, я уже не обращаю внимания. Иммануил не захотел мириться с ситуацией, нашел горничную жены, послал ее за питьем и закусками. Княгине было предложено несколько блюд, и опытным путем Иммануил выяснил, к чему жена была склонна в данный момент. Подшучивая над неправильностью своих действий, супруги установили тарелки прямо на кровати. Инес отложила в сторону недочитанный роман и обхватила изящными пальчиками бокал с прохладным напитком из сока апельсина и слабого чая, с добавлением мяты и капельки меда. Иммануил кормил супругу ананасом и соленым кавказским сыром, удивляясь, как это вообще можно есть в таком сочетании. Но Инна повеселела, на впалых щеках появился легкий румянец, глаза заблестели. Молодая княгиня уселась поудобнее, обняла мужа за талию. - Вот видишь, ma chérie, - целуя шелковистые пряди у висков, заметил Иммануил. – Нужно было просто покушать. - Расскажи, - попросила Инес, ожидая подробного отчета о встрече со страшным мужиком. На некоторое время Иммануил совсем выпустил из виду знакомство с Заплатиным – занятия в Пажеском корпусе требовали времени и усилий, регулярные посещения госпиталя и распоряжения насчет приготовления усадьбы в Крыму к приему выздоравливающих не оставляли порой ни одной свободной минуты. К тому же Инна вдруг заболела корью. Иммануил, переживший недуг в раннем детстве, взялся ухаживать за женой. Опасение за здоровье ее и ребенка отнимали последние силы. К счастью, болезнь отступила, и в конце марта Инна родила здоровую малышку. Матушка и великая княгиня Катерина Николаевна в два голоса утверждали, что для хрупкого сложения и общего состояния Инна родила на удивление быстро и хорошо, но Иммануил, почти сутки не присевший, чутко прислушивающийся к любому звуку из спальни жены, то в оцепенении от волнения, то бегающий от доктора к родителям, признался, что это был самый тяжелый день в его жизни. Малышка родилась крупненькая, горластая, сразу оповестившая о своем появлении весь дворец. Иммануилу, по традиции, дали полюбоваться спеленутой куколкой, украшенной ярко-розовыми лентами. Молодой отец, умилившись до слез, нежно поцеловал тонкую руку Инны и пушистенькую красную щечку дочки. Несколько дней Иммануил размышлял о нелегком процессе рождения человека на свет и решил больше не подвергать супругу таким испытаниям, а дочь беречь, как зеницу ока. В небольшой домовой часовне бахетовского дворца новорожденную княжну окрестили, назвав Ириной. Крестными стали вдовствующая государыня Ольга Александровна и приехавший из Ставки на несколько дней государь Федор Николаевич. Иммануил сразу обратил внимание на постаревшего монарха и, вопреки радостному событию, тревога закралась в его сердце. Великий князь Павел навестил молодых родителей лишь в начале лета, в зеленом и тихом Архангельском. Подержал на руках веселого младенчика, запутался в комплиментах молодой матери, а потом увел Иммануила на длительную прогулку, во время которой посвятил друга в печальные события – война проигрывалась по всем фронтам, а государь слабел от каких-то препаратов, которыми его старательно потчевал чудо-лекарь Тамаев. Противоречивые военные приказы породили глубокий конфликт государя и главнокомандующего. К счастью, с наступлением тепла Еремей Заплатин вдруг решил набраться святости и отправился в путешествие на землю обетованную, в Иерусалим. Страсти вокруг недостойного поведения мужика немножко поутихли. Инес провела лето на водах в Карловых Варах, поправляя расстроенное после родов здоровье. Малышку поручили заботам матушки Варвары Георгиевна и Катерины Николаевны. Обе дамы были без ума от крошечной внучки и организовали ей безукоризненный уход. Иммануил с головой погрузился в работу своего госпиталя, с полного одобрения великой княгини Елены Александровны, ставшей настоящей духовной наставницей князя. По осени восстановившаяся семья, с приехавшей из-за границы повеселевшей Инной, отправилась в Крым. Иммануил пробыл там недолго, проверил санаторий в Балаклаве и с ощущением выполненного долга вернулся к началу занятий в Пажеском корпусе. Приглашение к Заплатину он получил через три дня. Даже и не удивился, догадавшись, что у «старца» существовали свои информаторы. Прихватил гитару, собираясь «порадовать» мужика несколькими разученными за лето цыганскими романсами. Следовало уже вплотную заняться провидцем, выведать его тайны. Из Ставки Иммануил получал короткие записки от Павла – государь вел себя все противоречивее, да и нестабильное состояние его здоровья заставляло родственников искренне волноваться. За год в квартире Еремея ничего не изменилось, лишь на окнах появились парчовые «господские» занавеси, да красный угол украсила новая икона из Иерусалима. Мужик встретил князя ласково, выглядел довольным жизнью и сразу начал свои речи о Земле Обетованной, где сподобился побывать. Видимо, он уже не раз пересказывал путешествие, потому что говорил складно и увлекательно, Иммануил даже заслушался и, наконец, понял, от чего теряли голову поклонницы – мужик щедро приправлял свою речь уменьшительными и ласковыми словами, постоянно толковал о всеобъемлющей любви Бога, смешивая фразы в некий сладкий опьяняющий поток. К тому же Еремей с профессионализмом ярмарочного шарлатана проделывал все мелкие хитрости для того, чтобы расположить к себе собеседника: незаметно дотрагивался, поглаживал ладонью, смотрел прямо в глаза, чуть повторял мимику. К концу рассказа об Иерусалиме Иммануил чувствовал себя почти в религиозном экстазе и попроси его – тут же отправился бы в паломничество. На его счастье, в комнату, где соловьем разливался Еремей, зашла Нюрочка с огромной цветочной корзиной. Князь отвлекся на принесенное, тут же заметив еще несколько пышно составленных букетов. - Как много цветов у вас, Еремей Григорьевич, - с искренним удивлением промолвил Иммануил. Мужик с досадой махнул рукой. - Да бабы, дуры, носят. Знают, что люблю и балуют меня. Еще вот конфекты тащут, - он указал на стол. – Я-то сам не терплю, сладко слишком. А ты полакомись, вкусные, говорят. Иммануил от «конфект» отказался, заметив, что ему сладкое тоже не по вкусу. Еремей одобрительно хмыкнул и потребовал от заглянувшей в дверь девицы Д. вина. - Ты не бойся винца-то, оно душу веселит, сам Господь нам вино для укрепления завещал, - выговорил Еремей, наливая себе полный бокал. – Вот сейчас выпьем, да поедем к цыганам – послушаем, как они поют-то. А и поплясать чего-то охота, давно я душу пляской не тешил. Иммануил подумал, что плясок пьяного мужика его тонкая организация не выдержит, потому поспешил прикрыться запретом Пажеского Корпуса на все увеселения. Мужик вздохнул. - Вот ведь, что за жизнь у тебя, князь – что ни предложишь, все нельзя. А мы тебя переоденем, да так, что никто не узнает, - Еремей вдруг цепко посмотрел на застывшего с чашкой в руке Иммануила. Князь не успел возразить, когда мужик ткнул пальцем в Нюрочку, зашедшую в комнату вместе с мадам Д. – Али в ресторан поедем, возьмем вот голубушку да и отправимся. Там песни веселые, вино хмельное! - Что ж вы говорите-то, Еремей Григорьич, - смущенно возразила мадам Д. – Нюрочка к вам, чтобы Богу молиться, а вы ее – в ресторан! - Не говори, чего не понимаешь, - перебил мужик, сердито посмотрев на женщин из-под насупленных бровей. – Аль не знаешь, что со мной – нет греха никакого? Ежели захочу – к цыганам ее свезу, или туда, где бабы полуголые поют и пляшут, как бишь это называется-то?! - Не слушайте его, Иммануил Борисович, - шепнула Нюрочка со слезами в блекло-голубых глазах. – Еремей Григорьич нарочно так говорит. Никуда он не ездит и ничего такого не думает… - Молчать! – Еремей треснул тяжелым кулаком по столу и обе женщины присели от испуга. В глазах мужика заметались опасные молнии. – Пошли вон, дуры! Слова мои они переиначивать вздумали! Вон отседова, не доросли еще умом-то до речей моих! Мадам Д. и Нюрочка выкатились из комнаты, а Еремей ласково взглянул на Иммануила. Князь молча налил мужику вина из бутылки. - Ловко как вы управляетесь, - осторожно заметил Иммануил после того, как «старец» один за другим выпил два бокала крепленого муската. - Много в бабах гордыни-то, самый главный их грех, - покачал головой хмельной Еремей. – Укрощать надо. А я вот поведу этих важных барынь в баню, раздену, да и приказываю – мойте, мол, мужика-то! А то и сам начну веником их охаживать по телесам! Бесовские спеси хорошо веником выбиваются! Что отворачиваешься, не по нраву про баб-то слушать? И в тебе много гордыни, князь. Может, и тебя надо – в баню и веником?! - мужик раскатисто рассмеялся, сверкая рядом острых зубов. Внезапно Иммануил так испугался, что сам предложил исполнить несколько романсов под гитару. Еремей обрадованно закивал и откинулся на спинку дивана. Слушал он хорошо, с эмоциями на простом грубом лице. Впрочем, выражение его лица Иммануилу не нравилось, оно было сладострастным и порочным, как у сатира. Ни в коем случае князь не желал бы к себе таких чувств. - Умный ты, голубчик, - доверительно говорил Еремей Иммануилу через несколько дней, когда князь снова появился в гостях. – Где надо, промолчишь. Как нужно, так и скажешь. Вот хочешь - министром тебя поставлю? - Как это - министром? - удивился Иммануил. - А вот так. Нравишься ты мне. И слушаться будешь. Напишу сейчас записку и отправлю к кому надо. И будешь министр. Иммануил представил лица Павла, своих родителей и знакомых при такой новости. С трудом сохраняя спокойствие, покачал головой. - Нет, спасибо, Еремей Григорьевич. Я на этот пост не гожусь, да и политику не люблю. К тому же, сразу станет известно, что это по вашей протекции. Мне с вами видеться запретят. - Может, ты и прав. Мамка твоя против меня с Еленой-то Лександровной дружит. Да и тесть твой с тещей туда же. А знаешь, голубчик, - он вдруг как-то особенно посмотрел на князя. - Немногие рассуждают так, как ты. Все больше приходят с просьбами да с жалобами, всем чего-нибудь от меня надобно. Похоже, это разговор окончательно расположил мужика к Иммануилу. Еремей вполне убедился в бескорыстном отношении молодого князя к своей персоне. С каждой встречей разговоры становились все откровеннее, а Иммануил начал понимать, в какие темные сети запутался мужик и потянул за собой державную семью. - Тяжелое время-то сейчас. Государь мечется, как мышь в амбаре, хочет все сам решать, а сил-то не хватает душевных. Да и какой он государь? Дитя малое. Вот мы ему с дохтуром-то Тамаевым даем настой благодати. - Говорят, вы всей семье лекарства прописываете? – аккуратно спросил Иммануил. Еремей улыбнулся. - А как же, милый, всех лечим. Маме-то, Софье Лександровне, для укрепления духа и снятия напряжения питье, мальчонке – для сердца, а девчушкам – чтобы родителей слушались, усмирительное, стало быть. Софью-то надо бы вместо государя на трон посадить, регентшей при болезном. Она умная, войну прекратит, нужных людей сразу на важные посты назначит и настанет процветание. Да и я помогаю по мере сил своих. Многое мне дано, я в сердцах сокровенное читаю. Иммануил сморгнул, стараясь сбить впечатление от странных речей мужика и пристального взгляда светящихся глазок, словно болотных лживых огней, заманивающих на дно лесной топи. Вскоре Иммануил поделился добытыми сведениями с внезапно вернувшимся на несколько суток в столицу Павлом. Великий князь мрачно слушал, трогая нервными пальцами кончики своих тонких усов. - Понимаешь теперь, какой грандиозный план намечается? Иммануил покачал головой. - Даже предположить страшно. - Что ты думаешь о мужике? Кто он - провидец? Святой? Политик? Что ему нужно? Иммануил задумался, прежде чем медленно ответить, тщательно подбирая каждое слово. - Он не лекарь. Снимает гипнозом только обострение нервных и душевных болезней. Симптомы обычных заболеваний глушат травяные настои его друга-аптекаря. Силой внушения и рассказами добивается доверия у людей. В политике, мне кажется, он ничего не смыслит и, видимо, тут слушает мнение кого-то… другого. Он просто хитрый, жадный, развратный мужик, который дорвался до вольготной жизни и растерял остатки совести. Впрочем, государя и государыню он, кажется, любит. И считает, что помогает. - Тут главный вопрос – чего хочет тот, кто открыто или тайно им управляет, этим мужиком, - серьезно сказал Павел. Посмотрел в глаза другу. – Государь решил снять с поста главнокомандующего Федора Федоровича и взять на себя всю ответственность за военные действия. - Но государь не сможет! Даже я это понимаю! – воскликнул Иммануил. - Это же… - Наверняка проигранная война. Скорее всего – невыгодные условия мира, подрыв статуса мировой державы и неспокойствие в стране. - О чем ты говоришь, Павел? Спокойствия нет и сейчас. В столице каждую неделю митинги и демонстрации оппозиции и рабочих. Пока они вперемешку с антивоенными и антигерманскими, но стоит лишь проиграть войну, как весь этот бунт хлынет внутрь. И если его правильно направить… - Это будет конец монархии. Развал экономики. То, что было во Франции. - Революция… – прошептал Иммануил. Он только что понял, к чему были слова великого князя. - Кому-то невыгодна Россия как мировая держава, а в растерзанном состоянии ее будет проще подавить... и поделить. - Да это всем нужно! – воскликнул Иммануил – Европе! Америке! Азии! - Значит, за нашим темным мужиком может стоять кто угодно, - кивнул Павел. - Я это выясню, - решил Иммануил. - Надо приблизиться к мужику вплотную. И я, кажется, знаю, как это сделать. Через несколько дней Еремей Заплатин сам начал разговор о тех «друзьях», что помогают ему с назначением нужных людей на высокие политические посты. - Зря государь снял великого князя Федора Федоровича, - осторожно заметил Иммануил во время чаепития. – Военные его любили, а у государя нет такого опыта. - Раз сняли, стало быть, нужно так, - угрюмо отозвался Еремей. - И выгода в этом есть большая. - Какая? - Сам-то я в этом не силен, - бесхитростно признался уже чуть охмелевший мужик внимающему Иммануилу. – Но людей хороших чую. Вот «они» подсказывают мне, про министров-то и по военным делам советуют. Они нам добра желают. - Кто «они»? – с трудом сдерживая дыхание, спросил Иммануил. - Да эти, «зелененькие», - усмехнулся Еремей. - Зову я их так. Одного звать-то так, что язык сломаешь, а верхушка их в Швеции, кажется. - Так эти «зеленые» из Швеции? – уточнил князь - Нет, в Швеции – друзья им, зелененьким-то. Вот познакомлю я тебя, погоди. Но тогда уж слушай меня, князь. - Ох, не знаю, - искренне вздохнул Иммануил. – Не уверен в своих силах. Душевно я бы с удовольствием, но почему-то устаю быстро в последнее время. Сердце так вдруг застучит и слабею сразу. Доктор наш домашний прописал какую-то микстуру, да не помогает. - Дурак он, дохтур твой, - оживился Еремей. – Ничего в лечении не смыслит. А я тебя поправлю, хворь как рукой сымет. Иммануил специально разыграл эту маленькую сцену, зная, как мужик гордился своим даром врачевания. Еремей повел князя в «кабинет», который представлял собой небольшую комнатушку, примыкающую к спальне, с лежанкой и иконостасом. Иммануил улегся на канапе. Мужик встал над ним и начал хаотично водить в воздухе длинными руками, скороговоркой проговаривая молитвы. Сначала Иммануилу было смешно – очень уж походили ужимки «старца» на методы деревенских знахарей, но вскоре мужик положил свои странно горячие ладони князю на грудь и уставился в глаза неподвижным светящимся взглядом. От рук растекалось тепло по всему телу, словно парализуя мышцы. Иммануил хотел что-то сказать, но не смог, и мысли как-то внезапно исчезли, осталось лишь ощущение буравящего взгляда, алчного рта в обрамлении косматой бороды… едва доходящие до слуха слова молитвы. Иммануил очнулся, лишь когда услышал громкий приказ мужика. - Вставай, родимый. Молодой человек сел и потряс головой, стряхивая оцепенение. Мужик выглядел довольным. - Печать на тебе Божья, голубь мой, - ласково выговорил Еремей, поглаживая князя по тонким запястьям. – Я тебя быстро вылечу, поверь. Ошарашенный Иммануил быстро вышел в кружащую мелким снегом ночь. Мужик оказался опасней, чем предполагал князь. При таком гипнотическом влиянии на державную семью он, действительно, мог натворить много бед. А если еще и слушался каких-то «зеленых» из Швеции… Павел оказывался по всем пунктам прав, и выход для страны был один – избавиться от мужика. Иммануил попытался на следующий же день поговорить с Нюрочкой, перед тем, как зайти к целителю в комнату. - Уговорите вы Еремея Григорьевича, чтобы уехал из столицы. - Почему же? – испуганно вскинула на него взгляд Нюрочка. – Вы же сами чувствуете, какая от него благодать происходит! - Убьют его, - серьезно предупредил Иммануил. – У вашего «старца» столько недругов, что это лишь вопрос времени. Объясните подоходчивее, пусть обратно в Сибирь уезжает. - Бог этого не допустит! – с фанатичной уверенностью отозвалась девица. – На него уже много раз покушались, да Еремей Григорьич и сам все знает и предвидит. Он наша последняя надежда на мир и святость. Даже государыня говорит – исчезнет он и падет Россия! И охрану к нему приставила, и на день и на ночь. Так что не беспокойтесь. Зная, чего ожидать от мужика, Иммануил успешнее контролировал свое состояние во время «сеанса гипноза», но волнение его усилилось. Сквозь рассеянные мысли и ощущение горячих ладоней на груди, по телу, словно черная патока, растеклось возбуждение. Кожа зачесалась в невыносимом желании прикосновений. Иммануил едва сдержал стон, когда руки мужика, не дотрагиваясь, провели в воздухе, повторяя контуры тела. Очнувшись с горящими от стыда щеками, князь заметил блудливую улыбку Еремея. Вернувшись домой, Иммануил бросился в нагретую ванну, оттирал себя жесткой мочалкой с ароматной пеной, словно мужик успел заразить его своей похотью, и со стонами ласкал себя, причинял боль, доводя до головокружительного взрыва. Следующей встречи с мужиком Иммануил откровенно боялся, но Еремей так самодовольно улыбался, что князь решил держаться назло. Во время магических жестов длинных мужицких рук Иммануил усилием воли оставался в ясном сознании. Он даже понимал, какими молитвами мужик пытался его излечить. Молитвы были знакомы с детства, когда старая нянюшка шептала под темными иконами мольбы о спасении болезненного ребенка. Вот только от сияния маленьких светлых глаз Иммануил быстро потерял всякие представления о реальности и снова выгибался от нереализованного желания, сжимая челюсти, чтобы неосторожные слова не вырвались и не дали мужику власти над его телом. Несколько следующих дней Иммануил в изнеможении метался по дворцу. Ни книги, ни занятия, ни собственные ласки не могли снять страстное волнение в крови. Зашедшие проведать шурина братья Инны подивились пылкому состоянию князя. - А я слышал, что великий князь Павел возвращается из Ставки, - внезапно догадался Андрей. – Ты потому такой… взволнованный? Старший Владимир отвесил брату шутливую оплеуху, чтобы не задавал бестактных вопросов, а Иммануил внезапно рассмеялся. - Великий князь очень вовремя… вернется. Иммануил принял друга в пустом дворце – родители и Инна с дочерью находились еще в Крыму. От заснеженной шинели Павла одуренно пахло зимой и порохом. Иммануил втянул воздух, ощущая, как закипающая желанием кровь быстрее понеслась по венам, заставляя кожу гореть от предвкушения. Павел только успел сбросить верхнюю одежду камердинеру, когда Иммануил потащил его в свои комнаты, дергая за пряжку и ремень. Пальцы соскальзывали с портупеи, цеплялись за петлицы в попытке побыстрее раздеть великого князя. Горько-медовый запах его кожи, ощущение его сильных обнимающих рук, мягкие губы, судорожно целующие шею чуть не довели Иммануила до экстаза. Он нервно дернул плечами, сбрасывая широкий любимый шлафрок, оставаясь бесстыдно-голым, возбужденным, с сияющими серыми глазами. Не отрывая взгляда от этих глаз, Павел быстро выпутался из остатков одежды, вырывая пуговицы, отшвыривая белье. От мгновенного напряжения мышцы сводило спазмами, а от эрекции было больно. Иммануил не глядя, упал на спину на расположенную рядом кровать, медленно поднял ноги, притянул их к груди, откровенно показывая себя любовнику, нервно провел рукой по упругому члену, по промежности, огладил пальцами маленький розовый вход, и вдруг проник вглубь, постанывая, раскрывая для любовного акта. Павел удивленно охнул от потрясающего зрелища, набросился на сладостно терзающего себя друга. Приставил текущий вязкой смазкой член к пульсирующему отверстию. От плавного движения внутрь простонали оба. - О да, быстрее, – Иммануил схватил любовника за плечи, притягивая к себе. От бешеной скорости спина Павла моментально покрылась испариной. Между телами словно бушевало пламя, перетекающее из одного в другое там, где сильно и глубоко они соединялись. Иммануил жадно вдыхал запах влажной кожи и волос, и это добавляло пикантности уже существующей гамме ощущений - напряжения и безумно приятного движения внутри, скольжения собственного упругого члена по прижимающему телу Павла, сильных рук на своих плечах, хриплого дыхания, со стонами на выдохе, закушенной нижней губы и темных кудрей отросших волос. И, финальным аккордом – обострение всех впечатлений, яркой вспышкой, взрывом и растекающимся по венам сладким обжигающим ядом наслаждения. Иммануил стонал, не сдерживаясь, добавляя удовольствия выплеснутыми эмоциями. - Ты понял, что происходит? – положив голову на грудь любовнику, четверть часа спустя шептал Иммануил. – Ты понял, Павлик? Я пропадаю. Я сам чувствую, как лечу в пропасть похоти и разврата. Это он так действует на меня, он увлекает за собой, будто мысленно растлевает, насилует. После каждого визита в тот дом я словно грязный. И не отмыться. Он не касается меня, но я ощущаю его мерзкие руки на себе. Он пока не касается меня… Я сопротивляюсь. А ему нравится эта игра в соблазнение князя. Иммануил поднял голову и посмотрел в серьезное лицо Павла. - У меня уже не осталось сил. Я понимаю, что скоро сдамся. И тогда я погибну. Я не могу отдаться мужику, Павлик. Это… совершенно не в моей системе ценностей, я не смирюсь. Ты был прав, не надо было затевать знакомство. Но сейчас уже поздно. - Поздно… – глухо повторил Павел и прижал начавшего дрожать Иммануила к себе. – Ты думаешь, что единственный, кто поддался его мистической силе? Он хочет овладеть твоим телом и уже почти добился этого. А государю и государыне он проник в души и тянет за собой. Иммануил закусил губу. На глазах появились слезы отчаяния. Павел упрямо тряхнул головой. - Но выход есть всегда. Я просто пристрелю мужика, как дикого обезумевшего зверя. Раньше можно было рассуждать об альтернативе. Сейчас ее нет. Ты и сам убедился, как страшен его черный дар. Иммануил уселся на кровати. Он никогда ранее не думал об убийстве и собирался возражать Павлу, может быть, убеждать его, но вспомнил магнетический, похотливый взгляд мужика, его приторный голос, манящий, увлекающий в бездну. Иммануила передернуло от отвращения. - Я согласен, - отозвался вслух. – Надо покончить с этим опасным человеком. Павел уткнулся носом во влажную шею, где пойманной птичкой бился пульс. - У меня с мужиком личные счеты. Не из-за возможной гибели державы, не из-за безумия государя и государыни. Из-за тебя, Мануэль. Он желает тебя, а ты принадлежишь только мне. Успокоившись от волнения, вызванного окончательным решением, друзья начали думать над возможностью его исполнения. Павлу поначалу показалось все просто. - Я приду с тобой и застрелю мерзавца, – пожал он плечами. - И мы оба отправимся на виселицу, - усмехнулся Иммануил. – Уж будь уверен, государыня моментально забудет и о вашем родстве и о моей старинной фамилии. - Тогда придушу его тайно, - предложил Павел. – Главное забраться в квартиру. Князь призадумался. - Дома его круглосуточно охраняют. Надо незаметно выманить зверя из норы и убить на чужой территории. Я бы, конечно, не хотел обагрять наш дворец подлой кровью, но сейчас здесь никого нет. А Заплатин, я думаю, принял бы приглашение от меня и приехал сюда сам, не сопротивляясь. Поразмыслив, друзья пришли к выводу, что это оптимальное решение. - Нам нужны соратники, - решительно заявил Павел. – Вдвоем все исполнить сложно. К тому же, на всякий случай, если дело приобретет резонанс в обществе, нужно, чтобы все выглядело, как расправа по политическим соображениям. Павел вскочил с постели. - Я знаю одного офицера, воевал с ним. Он ненавидит Заплатина и очень кстати сейчас в Петербурге. Есть еще парочка думских балаболов, постоянно кричащих о трибунале над мужиком. Посмотрим, насколько у них слова расходятся с делом. Великий князь ласково провел ладонью по изящной спине любовника. - Ты не передумаешь? На него гневно сверкнули светло-серые раскосые глаза. Следующую встречу у Заплатина Иммануил проигнорировал, сообщив по телефону Нюрочке, что сильно занят в Пажеском Корпусе. На самом деле, в его дворце прошло первое заседание заговорщиков. Павел привел своего знакомого офицера, молодого человека с решительным лицом, и депутата Государственной Думы, эсера Будришевича, который, как оказалось, не только открыто возмущался вседозволенностью «старца», но и был готов пожертвовать свободой и жизнью, лишь бы избавить державу от ненавистного мужика. После долгого разговора все пришли к мысли, что нужно постараться оставить как можно меньше следов. Будришевич предложил вариант с отравлением – его знакомый аптекарь мог снабдить ядом. «Старца» следовало лишь завлечь, накормить и напоить. На всякий случай у военных имелось оружие. План был прост и хорош, и вскоре Иммануил приступил к его исполнению - преобразил полуподвальное помещение, рядом с потайными комнатами. «Восточная комната», безусловно, привлекла бы внимание мужика, ослабила его настороженность своей красотой, но Иммануилу не хотелось, чтобы в комнате, которую он с такой любовью обставлял, совершилось убийство. С помощью преданных слуг князь устроил милую гостиную по мещанскому вкусу – с дубовыми буфетами, мягкой мебелью, обтянутой малиновым плюшем, ковром на полу и множеством занятных безделушек по столикам и изящным этажеркам. Осталось только дождаться удобного момента, но тут Еремей Заплатин сам сунулся в капкан, зазвав князя в гости. - Что ж ты, милый, долго не приходил? – попенял мужик, едва Иммануил показался в дверях. Еремей суетливо обнял князя, пытливо посмотрел в глаза. - Занятия напряженные, Еремей Григорьевич, - Иммануил изобразил томную печаль. – Да и устал что-то. Лечение ваше помогает, но все же, я постоянно ощущаю присутствие чужих людей. - Это оттого, что особенный ты, голубь мой. К тебе подход особенный нужен. - Отвлекают вас здесь, - сказал между прочим Иммануил. Мужика, и правда, постоянно звали к телефону. – Вот если бы вы согласились ко мне приехать… Да не получится, конечно. За вами ведь следят постоянно. А если узнают, что у меня побывали, то и мне нагоняй будет раньше времени. - Мда… – мужик почесал бороду и вдруг подмигнул. – А не думай, что я приставленных ко мне перехитрить не смогу! Чай, не впервой! А мы вот что сделаем – ты ко мне завтра вечерком прибудь, а я притворюся, что спать лег. С черного хода уйдем. Я тебе двери-то отомкну. - Только очень рано не получится, Еремей Григорьевич, - поспешил закрепить успех Иммануил. – Товарищи у меня будут, лишь к полуночи их разгоню. Еремей махнул рукой, а несмело сунувшаяся в двери Нюрочка позвала «старца» к телефону. Вернулся мужик через пять минут, недовольный. - Вот, уехать надо. Никак без меня не управятся. Иммануил вдруг испугался за срыв мероприятия и замер с гулко стучащим сердцем. Но Еремей хищно улыбнулся. - Да к вечеру буду. Увидимся значит. Ощущая на своем лице отвратительный поцелуй мужика, Иммануил прошел через указанный черный ход и вышел во двор. Очередного сеанса «лечения» он счастливо избежал. Как только наступили ранние зимние сумерки, в особняк князей Бахетовых тайком пробрались заговорщики. Накрыли в убранной гостиной стол, имитируя недавнее дружеское чаепитие. Приведенный Будришевичем аптекарь, подслеповатый пожилой еврей, аккуратно начинил свежайшие птифуры кристалликами цианистого калия. Дозы, по заверения лекаря, было достаточно, чтобы отравить табун лошадей. Для подстраховки аптекарь осторожно обработал ядом внутреннюю часть одного из бокалов, стоящих на буфете. Потом вежливо откланялся, не забыв заверить в своей полной и абсолютной надежности. Ближе к полуночи Иммануил сел в автомобиль. По привычке остановившись за углом, князь проделал знакомый путь, надеясь, что совершает его в последний раз. На черной лестнице было темно. Как и условились, Иммануил стукнул в закрытые двери и остался ожидать в неосвещенном коридоре. Это было очень странное чувство - князь ждал мужика, чтобы увезти его в свой особняк и там убить. Несколько секунд Иммануил размышлял над нелепостью ситуации, но потом дверь распахнулась. В проеме показалась фигура мужика в объемной медвежьей шубе. Еремей цепко схватил Иммануила за запястье, и князю за мгновение показалось, что вот сейчас мужик придавит его в этом коридоре. Но Еремей лишь подтолкнул молодого человека к выходу. Его лицо было помято, словно со сна, борода по обыкновению нечесана, но волосы старательно смазаны на прямой пробор. До дворца доехали молча. В гостиной, куда Иммануил провел гостя, Еремей скинул свою тяжелую шубу и оказался в шелковой синей рубахе, бархатных штанах и новых, со скрипом, высоких сапогах. Тут же уставился на заставленный приборами стол. - Что это, будто гости у тебя были? – насторожился мужик. Иммануил присел на краешек стула. - Да. Я же говорил, что раньше приехать за вами не получится. Только что товарищей проводил. - Это хорошо, - Еремей уселся и положил на стол тяжелые руки. - Давайте я угощу вас, Еремей Григорьевич, - старательно изображая веселье, выговорил Иммануил, придвинул вазочку с птифурами и конфетами. - Ишь всё какое красивое, - усмехнулся Еремей. – Да не хочу, сладко не ем. Ты мне лучше винца налей. Не говоря ни слова, Иммануил потянулся к буфету с бутылками. От того, что мужик наотрез отказался от пирожных, князь не сразу понял, что налил вино в чистый бокал, но менять было бы подозрительно, поэтому Иммануил вернулся к столу с фужером мускатного. Мужик тем временем все же соблазнился пирожными и поглощал их одно за другим. Князь медленно поставил бокал, во все глаза наблюдая за состоянием «святого старца». Еремей быстро выпил предложенное вино, облизнулся. - А вкусное какое! Налей-ка еще. Иммануил воспользовался просьбой, чтобы придвинуть отравленный бокал. - Да что ж ты новый-то взял? В этот лей. - Я вам другое вино открыл, - отозвался Иммануил. – А смешивать сорта не положено. - Эка у тебя все чопорно. Только посуду испачкал, - усмехнулся Еремей, но послушно выпил розовый мускат трехлетней давности. Вино пришлось мужику по вкусу, он потянулся за бутылкой, подлил себе еще и встал из-за стола, оглядывая интерьер гостиной. Пристальное внимание мужика привлек объемный ящичек работы северных резчиков по дереву – в раскрытом виде он представлял собой классический иконостас, с искусно составленными из ценных пород дерева строгими ликами, с узорными украшениями и богатой тонкой резьбой. - Затейная вещица, - пооткрывав ларец несколько раз, прокомментировал Еремей. - Много души мастер вложил. Налей еще, князь. Хорошая мадерца у тебя. Иммануил подавленно налил чудному мужику еще, сбитый с толку крепостью сибирского организма. Может и правда заколдован? По словам аптекаря, яд должен был подействовать в течение пяти минут, но живой и невредимый Еремей опрокинул в рот очередной фужер изысканного вина, плотоядно улыбнулся, и вдруг с удивительным проворством метнулся к князю. - А я знаю, зачем ты позвал меня, голубчик, - жарко прошептал, вызывая у Иммануила ужасающую волну леденящего страха. Иммануил уставился в пьяное лицо мужика испуганными глазами, а Еремей похотливо оскалился. - Манишь ты меня, князь, все вокруг да около. А вот как хорошо все сложилось – и мы одни здесь. Давно пора, истомился я уже. С непонятно откуда взявшейся силой Еремей за руки поднял Иммануила и прижал бы к себе, если бы князь не уперся кулаками в грудь мужика, обтянутую нарядной рубахой в вышитых васильках. - Ну-ну, - усмехнулся Еремей, глаза его зажглись знакомым голубым светом. – Сопротивляться, значит, вздумал. Спесь свою княжескую показать хочешь. Ну, так я все равно верх возьму. Еремей легко потащил с трудом верящего в реальность происходящего Иммануила к диванчику и упал вместе с князем, придавив тяжелым, пахнущим дешевым мылом, телом. Прикосновение грубых заскорузлых пальцев к своей шее отрезвило Иммануила, заставило очнуться и задергаться из-под мужика. - А не трепыхайся, голубь мой, - пропел Еремей и глубоко задышал. - Ишь, какой ты нежный-то. Кожа белая да мягкая, косточки тоненькие. Все равно, что барышня. Тошнота подступила к горлу, когда широкая ладонь задержалась на щеке, Иммануил зажмурился, с трудом высвободил руку, нашарил на стоящем рядом изящном секретере тяжелую статуэтку и с размаху опустил на раскосматившуюся голову мужика. Глаза Еремея тут же утратили фосфорный блеск, в них мелькнула будто бы обида и непонимание, а Иммануил еще пару раз сильно приложил холодной фигуркой по спятившему от похоти мужику. Брезгливо скинул с себя тяжелое тело. Бездыханный Еремей с грохотом свалился на пол. Иммануил вскочил на ноги, нагнулся над незадачливым насильником, пнул в бок ногой. Еремей казался совсем неживым. От головы на светлом ковре растекалось красное пятно. Иммануил перевел взгляд на орудие защиты – небольшая обсидиановая фигурка крылатой греческой богини Немезиды явно намекала на неслучайность событий. Иммануил передернул плечами и, ощущая слабость в ногах и легкую дурноту, отправился наверх, сообщать соратникам о частичном выполнении плана. Павел ждал на лестнице и был похож на гончую в стойке. Не мог просто бездействовать, караулил неподалеку, готовый прийти на помощь. Иммануил слабо улыбнулся трясущимися губами. - Яд не подействовал. Но я его, кажется, пришиб. Павел с удивлением посмотрел на друга, который, казалось, был близок к обмороку. Иммануил обессиленно сполз по стене на пол. - Чтобы не смел… руки свои поганые распускать… Не слушая дальнейшего бормотания, великий князь рванулся в комнату. С лестницы сбежали два других участника заговора, устремились вслед за Павлом. Через несколько минут Иммануил все же нашел в себе силы зайти в ставшую ненавистной комнату. Трое мужчин стояли вокруг бездыханного мужика и обсуждали, как бы половчее и незаметнее избавиться от тела. Будришевич предлагал надеть мужицкую шубу и вернуться под видом «старца» домой, на случай, если все-таки была слежка. Павел подскочил к Иммануилу. - Ты бледен ужасно, - заметил и подхватил под локоть, удерживая и прижимая к себе. – Чем это ты его? Будришевич поднял с пола тяжелую статуэтку. Иммануил кивнул. Офицер подошел к столу, пристально разглядывая сладости, которыми не успел угоститься мужик. Вдруг страшный хрип привлек их внимание к «мертвому старцу». Еремей Заплатин пошевелился, шустро поднялся на четвереньки, как-то ловко схватил за щиколотку подбежавшего Будришевича и, резко дернув, опрокинул на пол, а потом с необычной для получившего удары по голове скоростью бросился к выходу. Заговорщики были настолько ошеломлены живучестью мужика, что позволили ему скрыться. Иммануил больше не мог бороться с дурнотой, в глазах потемнело, дыхание участилось. Павел выхватил револьвер и, сопровождаемый офицером, кинулся вслед. Грубая ругань Будришевича привела Иммануила в сознание. Накидывая на бегу свою шубу, Иммануил выбежал на улицу. Замыкал погоню прихрамывающий Будришевич. На улице мело. Едва выскочив в снежную бурю, Иммануил услышал звук нескольких выстрелов и побежал на шум. У кованой ограды они заметили фигуры военных и мужика, валяющегося бесформенной кучей на белом снегу. Павел спокойно убрал свой револьвер. - У самых ворот застигли. Он уже почти перелез. Иммануил пнул мужика. На шелковой груди расплывались два темных пятна, снег вокруг был забрызган кровью. Страшное перекошенное лицо и остекленевшие глаза с жутким выражением не оставляли сомнений, что «старец» на этот раз был окончательно мертв. Преданные лакеи завернули труп в заплатинскую медвежью шубу. Будришевич и офицер на автомобиле уехали в метель по направлению к мостам, чтобы сбросить тело в реку. Павел и Иммануил не успели облегченно выдохнуть, когда к ограде подошел встревоженный городовой с полицейским. - Ваши сиятельства, - взял мужчина под козырек. – Мы тут выстрелы услышали. Подошли узнать. - Ничего особенного, - кутаясь в рукава шубы, отозвался Иммануил. - Вечер у меня с друзьями. Один напился и вышел палить из револьвера. Но тут такая метель, что он быстро пришел в себя. Городовой кивнул, откланялся и ушел на свой пост. Иммануил вдохнул ртом морозный воздух, вместе с мгновенно тающими на языке снежинками. Дышалось легко, словно он вдруг избавился от страшного недуга, расправил плечи, прозрел. В душе бушевали контрастные чувства – страх и гадливость от увиденной смерти и пьянящая радость освобождения. Друзья вернулись в особняк. Иммануил дрожал от пережитого ужаса, Павел - от холода. На пороге страшной комнаты они крепко обнялись и стояли так, слушая стук сердец. Наконец, немного успокоившись, принялись за осмотр помещения. Кровавые пятна от ударов по голове следовало быстро замыть, ковер, на котором лежал мужик – выкинуть, вместе с отравленными остатками чаепития. Вопрос о том, почему яд не подействовал, остался открытым, но обсуждать было некогда. Будришевич и офицер вернулись, когда слуги уже вытаскивали мебель из гостиной, создавая изначально нежилое помещение. Иммануил пригласил соратников в «восточную» комнату, предложил кальян. Вскоре они уже смогли спокойно обсудить дальнейшие действия. Впрочем, первый просчет был уже налицо, ведь на обратном пути, почти у дворца, Будришевичу и офицеру попался знакомый городовой, который остановил чрезвычайно возбужденных прохожих. Будришевич, не в силах сдерживать себя, что-то воодушевленно рассказал городовому. Офицер его еле увел. Эсер не помнил ни своей речи, ни даже того, упоминал ли он Заплатина. В любом случае, заговорщики решили стоять насмерть, отрицая все намеки на убийство. При тотальном же провале Будришевич брал на себя всю ответственность, ведь он олицетворял ту оппозицию в Думе, которая добивалась расправы над «старцем». Павла, как члена семьи Никитиных, в дело вмешивать было нельзя ни в коем случае. Иммануил мог оказаться фигурантом только если городового встревожили услышанные выстрелы. Еще раз внимательно осмотрев место праведного преступления, соратники распрощались. Павел задержал в своей руке ладонь друга. Иммануил легко улыбнулся – безотчетный страх начал отпускать. Наутро Иммануила разбудил камердинер, который отбивался от телефонных звонков мадам Д. и Нюрочки. Князь сонно поздоровался в трубку. - Что вы сделали с Еремеем Григорьичем? – закричала Нюрочка. Иммануил вполне натурально удивился несвойственной для апатичной девицы пылкости. - Успокойтесь, пожалуйста, мадмуазель. В чем дело, изъяснитесь. Почему я должен что-то делать с Еремеем Григорьевичем? Мы с ним со вчерашнего дня не виделись. - Он сказал, что ночью к вам поедет, - со слезами в голосе заявила девица. - Не может быть! – кляня нехорошими словами покойного мужика, отреагировал Иммануил. – Он не мог поехать ко мне, у меня вчера друзья в гостях были. Да и не мог я его к себе пригласить. - Где же он тогда?! – отчаянно воскликнула Нюрочка. Как мог, Иммануил постарался успокоить девицу. Отвернувшись от телефона, князю пришлось впустить примчавшихся старших братьев Инны. Скинув шубы, перебивая друг друга, они поделились новостями. Заплатина хватились ранним утром, когда зашедшая на его квартиру Нюрочка не застала мужика. Охрана ничего конкретного сказать не могла. Однако девица припомнила, что старец говорил о намерении поехать к князю Бахетову, полечить его. - Полечить! – фыркнул Иммануил, закатил глаза. – Да чтобы я доверился его корявым рукам! - Так что с мужиком? – без лишних вопросов поинтересовался Владимир. - Он мертв, - коротко отозвался Иммануил. Братья переглянулись. - Если для составления алиби нужны будут люди, можешь рассчитывать на нас, мы всю ночь провели дома одни, - выговорил Андрей, а Владимир порывисто обнял шурина. С самого утра события приобрели удивительный резонанс в обществе. Откуда-то стало известно о таинственном исчезновении «старца». Слухи моментально связали с пропажей стрельбу у особняка князя Бахетова и невменяемого эсера Будришевича. Столица превратилась в бурлящий котел. Иммануил не мог выйти на улицу – под окнами расположились какие-то подозрительные люди. Несколько дам рвались с визитами. Слуги стояли у дверей, как часовые, проверяя личности каждого желающего видеть князя. Еще не было и одиннадцати часов утра, когда к Иммануилу заявился полицеймейстер с важным разговором. Предполагая предмет беседы, князь призвал на помощь все свое хладнокровие и спокойно прошел в кабинет. Полицейский генерал со всей вежливостью поинтересовался ночным времяпровождением князя, извинившись, что действует со слов городового, который слышал выстрелы и рассказ эсера. - Господин Будришевич, действительно, находился вчера в числе моих гостей, - согласился Иммануил. – Когда он оказался на улице, то был уже весьма нетрезв. На него набросился бродячий пес и Будришевич пристрелил его. Кажется, при этом он еще кричал, что лучше бы на месте собаки был Заплатин. Впрочем, за достоверность слов не поручусь. А вскоре подошел городовой. Кажется, мы ему все объяснили на месте. - Это так, - генерал почесал подбородок. – Но приблизительно в то же время оказалось, что Еремея Заплатина нет дома. К тому же, господин Будришевич не пьет алкоголь, он трезвенник. - Ах вот оно что… Понятно, почему его так развезло с пары бокалов токайского, - сымпровизировал Иммануил. Полицеймейстер казался полностью удовлетворенным, напоследок поинтересовавшись, кто кроме Будришевича, присутствовал в поздних гостях. Иммануил состроил серьезную гримасу. - Я не хотел бы, чтоб моих гостей допрашивали по столь неважному делу. Ближе к полудню Иммануила вызвали в департамент полиции для дачи официальных показаний относительно ночных выстрелов. С уже выученной легендой князь Бахетов отправился по незнакомому прежде адресу. В департаменте творилась неразбериха. Пропажа государева любимца вызвала переполох. Впрочем, рассказ Иммануила выслушали внимательно и вроде бы никаких причин для задержания у генерала не было. Князь вежливо заметил, что собирался уехать к семье в Крым, подальше от странного внимания к своей персоне. Иммануил действительно получил от Инны (как и просил неделей ранее) телеграмму с просьбой приехать и теперь его спешное прощание с Петербургом не выглядело, как бегство. Директор департамента выезд разрешил и никаких препятствий чинить не собирался, но сообщил, что государыня не поверила в легенду о выстрелах около бахетовского особняка и распорядилась устроить во дворце обыск. Иммануил старательно изобразил недоумение. - В этом доме проживает племянница государя, а жилище особ государевой фамилии неприкосновенно. Насколько мне известно, приказы об обыске может отдавать лишь лично его величество Федор Николаевич. Генерал тут же согласился и быстро отозвал приказ на обыск. Иммануил вернулся домой несколько успокоенным, еще раз проверил комнаты на предмет обнаружения улик и отправился обедать к Павлу, намереваясь еще раз согласовать показания перед тем, как участники заговора разъедутся. Великий князь собирался вернуться в Ставку, офицер, фамилию которого князь Бахетов так и не узнал – на фронт, Иммануил – в Крым. Сняв верхнюю одежду, Иммануил тут же попал в объятия Павла. - Собирался в театр, - смеясь глазами, сказал великий князь. – Но отменил, доложили верные люди, что публика готовит мне овацию. Приложив холодные ладони к щекам, Иммануил опустился в кресло. - Уйти незамеченными не получится, не так ли? – тихо спросил он. Павел вздохнул. От хлопнувшей входной двери вздрогнули оба. Великий князь Кирилл, сын бывшего главнокомандующего, привез новости из Зимнего. - Государыня в бешенстве. Хотела сначала расстрелять всю вашу веселую компанию без суда и следствия, но мы уговорили дождаться государя, да и непонятно, где вообще этот «старец». Может, в запое или у цыган? В городе, кстати, есть и такие версии, кроме выстрелов у твоего особняка, князь. Хотя нам всем по нраву вариант ликвидации. Великий князь настороженно посмотрел на друзей. Иммануил и Павел непроизвольно переглянулись. Кирилл улыбнулся и поднялся, прощаясь. К обеду подъехали еще два участника ночных событий. Заговорщики дружно решили придерживаться так удачно сложившейся истории с бешеной собакой. За разговорами время промчалось незаметно, и Иммануил вспомнил, что ему необходимо собрать вещи для утреннего отъезда в Крым лишь когда за окнами давно стемнело. Почти всю ночь Иммануил упаковывался, поспал всего три часа и чуть не опоздал на поезд, благо его разбудили приехавшие на автомобиле Андрей и Олег. Братья Инны решили присоединиться к Иммануилу, чтобы отвлекать на себя внимание и, отчасти, охранять шурина. Однако на вокзале их ждал эскорт из полицейских. Иммануил сразу подумал, что уехать на полуостров ему не дадут. Полковник жандармов подошел поближе и объявил, что по приказу государыни князю Бахетову запрещено покидать Петербург до особых распоряжений и отныне он должен находиться в своем дворце, не выходя на улицу. Фактически это означало арест. Иммануил пожал плечами. - Очень жаль, - обратился он к опечаленным князьям Андрею и Олегу. – Расскажите эту историю моим родителям и Инес. Только не пугайте, - он ободряюще улыбнулся. В свой особняк Иммануил не вернулся. Свернул ко дворцу великого князя Павла. Друг появлению князя удивился. Прямо в холле, среди чемоданов, Иммануил скороговоркой выпалил, как неудачно его сняли с поезда. Павел, в свою очередь, пересказал короткий телефонный разговор с государыней. Он желал бы поговорить с ней лично, но Софья Александровна общаться категорически отказалась и бранилась, по обозначению Павла, как «не каждая немецкая принцесса бы смогла». Так или иначе, друзья решили не расставаться до прояснения их будущего. Павел собирался в Ставку, но Иммануил был уверен, что великого князя никуда не отпустят. Он оказался прав, утром Павлу позвонил адъютант его величества и сообщил, что государыня требует от великого князя не покидать своего дворца. - Похоже, я тоже арестован, - усмехнулся Павел, совершенно не удивленный. – Хотя отдать такой приказ мог только государь. Впрочем, я не буду упорствовать, а то вдруг расстреляют по законам военного времени, как дезертира. Павел и Иммануил провели вместе четыре дня. За это время у них побывали все члены семьи Никитиных, с выражением восторга их доблести и одобрения поступка, хотя оба упорствовали и в убийстве мужика не признавались. Государыня была уверена, что именно князь Бахетов и Павел погубили ее любимца и категорически требовала расправы. Телеграфировали государю, его возвращения ждали со дня на день. Около дворца великого князя регулярно собирались стихийные митинги, то в поддержку убийц Заплатина, то ярых поклонников «старца», требующих предать подозреваемых анафеме. Людские скопления аккуратно, но не особенно рьяно разгоняли жандармы. Покой и тишина наступали лишь с темнотой, когда друзья гасили свет во всех комнатах и валились вдвоем на одну постель. Их любовные игры были наполнены огнем неистовой страсти. Они оба чувствовали, что скоро расстанутся и старались насытиться, запомнить друг друга. На пятый день заточения во дворец Павла приехала Натали, герцогиня Сёдерманландская – этот титул бывшая великая княжна носила после того, как вышла замуж за шведского кронпринца Вильгельма. Брат и сестра обнялись. Иммануил с умилением засмотрелся на семейную сцену. - И как это тебя отпустил твой лопоухий! – смеялся Павел, с любовью дергая Натали за выбившиеся из строгой прически кудряшки. К супругу сестры, тихому кронпринцу, красивому романтику с озёрно-светлыми глазами и роскошными пушистыми ресницами, Павел имел лишь одну претензию – он был до омерзения порядочен, потому живая и дерзкая Натали при шведском дворе смертельно скучала. - Я же не военнопленная, а законная супруга будущего короля, - показательно зевая, отозвалась Натали. – У вас-то не в пример веселее! Точно подтверждая слова герцогини, в дверь вежливо постучали – прибыли очередные чиновники для допроса. Павел шутливо извинился и исчез за дверями кабинета. - Значит, справились с мужиком? – поинтересовалась Натали, смотря в окно на заснеженную улицу. - Пристрелили, как бешеного пса, - в тон ей подтвердил Иммануил, не вдаваясь в подробности. Перед сестрой друга он не имел никакого желания скрываться. - Вы правильно поступили, - одобрила Натали. – Узнаю брата, он никогда не верил в предсказания. - Какие предсказания? – удивился Иммануил. - Мужик как-то высказался, что если его убьет кто-нибудь из рода Никитиных, то вся правящая семья погибнет в течение нескольких лет. Государыню Софью Александровну сейчас убеждают, что «старца» укокошил Будришевич, но она что-то не верит… Твердит почти в бреду, что пришел конец династии... – Натали отвернулась от окна и, наконец, посмотрела в глаза Иммануилу. – Как будто мужик не сделал все, чтобы приблизить ее конец. - Ты тоже веришь в его слова, Таша? – тихо спросил Иммануил, ощущая, как предательская дрожь мгновенно заледенила пальцы. Герцогиня пожала плечами. - Мне страшно от того, что происходит сейчас в стране. Я не узнаю свою родину, но не думаю, что все это связано с Заплатиным. Скорее - закономерный ход истории. Утром первого января из Ставки приехал государь. И в тот же день, в проруби под Петровским мостом, всплыл страшный труп Еремея Заплатина. Следы от выстрелов на груди сразу подвергли сомнениям прежние показания подозреваемых. Однако и Павел, и Иммануил, и Будришевич держались своих слов, не меняя ничего. Никаких доказательств их вины не было. К тому же, в армии произошло волнение. До дворца дошли известия, что полки готовы выступить на Петербург в защиту великого князя Павла. По всем церквям служились благодарственные молебны в честь участников убийства. Громкое дело о смерти крестьянина Еремея Григорьевича Заплатина было решено закрыть. - И то важное событие – князья мужика пристрелили! – фыркал Павел, проглядывая за утренним кофеем передовицу газет. – Как будто других дел нет! - Ты ведь так не думаешь, Павлик? – понял Иммануил. – Я считаю, что мы правы, уничтожив мужика. Но кажется, своим поступком мы завели какой-то страшный механизм. Павел усмехнулся и отстраненно посмотрел за окно, на кружащийся в медленном вальсе снег. Иммануил продолжал, чутко следя за мимикой друга. - Государыня ведь не просто так мечется и обещает погибель. Ты знал о пророчестве Заплатина? Великий князь неопределенно пожал плечами. - Ты же знаешь, как он говорил – и не разберешь, из Писания это или из его личных темных глубин. - Смерть всему роду Никитиных, если его убьет кто-то из правящей фамилии… - тихо выговорил Иммануил. - Не верь всякой ерунде, Мануэль. Он же специально так пророчествовал, чтобы обеспечить собственную безопасность, - беспечным тоном отозвался Павел с теми же интонациями, с которыми когда-то брат Борис отреагировал на старое проклятие рода Бахетовых. Иммануил вздрогнул. Павел взглянул в его светлые глаза. - Ты боишься, Мануэль? Иммануил впервые боялся не за себя. Ужасное предчувствие сжало сердце. Он только сейчас осознал, как давно и трепетно любил Павла. Великий князь пересел на диван, притянул растерянного друга к себе. - Даже если бы я точно знал, что погибну, то не изменил бы ничего. Иногда люди не в силах сопротивляться своему предназначению. Их близость была слишком нежной для мужчин. Они лежали, обнявшись, смотря друг другу в глаза, наблюдая за эмоциями, навсегда укладывая в памяти. Иммануил не мог наглядеться на своего любовника. Запах летнего гречишного поля. Сильное послушное тело. Четкие черные брови, темно-карие жгучие глаза. Полные губы, прикушенные от привычки сдерживать стоны. В эти губы Иммануил шептал слова, которые раньше не мог себе позволить. Он медленно двигался в податливом теле, ощущая на своей пояснице перекрещенные ноги. Так медленно - на грани касания. Так ласково – будто оберегал самую хрупкую из драгоценностей. Про Павла так и сказал кто-то из ироничных родственников – «Изящен, как статуэтка Лаберже». В уголках глаз защипало, Иммануил зажмурился, пряча от наполненного любовью взгляда великого князя непрошенные слезы. Разлука казалась неминуема, и горечь пронизывала накатывающее волнами наслаждение. Результатом громких дебатов в государевой семье было решение выслать Бутришевича и великого князя Павла на турецкий фронт, в Персию. Князю Бахетову предписывалось покинуть столицу и оставаться безвыездно в своем имении под Воронежем. Иммануил провожал великого князя на вокзале. Его поезд на юг отходил только вечером. Третий звонок. У Иммануила дрогнули губы. - Что? - наклонился Павел к его лицу. - Так странно, - князь нашел в себе силы улыбнуться. - Именно тогда, когда я понял, насколько ты мне дорог, мы вынуждены расстаться. - Мы еще встретимся, вот увидишь, - через силу выговорил Павел, прищурился за окно. Иммануил смотрел вслед поезду, который быстро скрылся за пеленой падающего снега. Наступал новый, 1917 год.