Тренинг для нетрадиционной семьи

Джейн Утро. Первые лучи пробивают долбаный английский туман, а я сижу с социограммами. Все таблички заполнила за два часа, а вот последние две… Надо выйти покурить и подумать. Интересно, как они там? Ох, не наломал бы дров мелкий. Хотя наломает, вот точно наломает! А потом — совесть, самобичевание, и в ответ — презрение, игнор. Вот, блин, пинг-понг гребаный! Ни одним ключом, гады, не бьются, все подходы попробовала. Все: курить, дышать, курить, дышать. Выхожу на свое крылечко. Домик у меня в этот раз люксовый, но я же для дела. Здесь ежу понятно, что моих мальчиков в коттедж с двумя спальнями и гостиной селить нельзя! Пусть контактируют. Упс… легок на помине. Се-ве-рус. А ему прикид идет. Ох, а идет-то он как раз плохо. Досталось… Блин, аж плакать хочется! Ну ничего, красавчик, потерпи! Любой нарыв, он прорваться должен. А потом больно. А я помогу, подскажу, где вылечить и как. Ты же умный! Умный. Выкинул. Возвращается. Ох, вижу, непросто все будет! *** На завтрак все пришли красивыми. Подчеркнуто вальяжные, демонстрирующие образ любимого во всей красе. Вот и мелкий. Ну ничего себе, я его мелким назвала. М-м-м… хорош. Люди в черном. С головы до пят. Стильно, модно, но слишком мрачно. Так вот ты какой, Се-ве-рус. Кажется, Гарри гораздо шире в плечах, а пиджак как влитой. Ну да ладно. А вот и темный лорд. Ух! Мелкий, да ты неряха! Гротеск, конечно, но разнузданная милитарщина — это что-то. Как ни странно, тяжелые ботинки, штаны цвета хаки и футболка в обтяжку очень неплохо смотрятся на высоком стройном профессоре. Все, Северус, ты для меня — профессор. Ну да, химии, раз у тебя лаборатория. Перевожу образ Гарри на Северуса. Да, если в таком виде, то точно профессор. Не разговаривают и оба берут по кофе. Зову всех в беседку. Просто разговариваем, просто собираю информацию, отмечая незаполненные квадратики в своей голове, просто не отрываю глаз от моих мальчиков. Не смотрят, обоим плохо, им кажется, что это точно все! Конец, амба, невозврат. Дураки. Это — начало. Вот и начнем, пожалуй. — Я хочу поговорить про первый день. Самый первый день ваших отношений. Как вы считаете, что произошло тогда? Опишите его поминутно. Именно тот день, когда вы для себя решили, что вы вместе. Возьмите бумагу того цвета, каким был этот день, фломастер, ручку, карандаш — что вам угодно. На берегу озера есть уютные места. Расходитесь, вспоминайте, пишите. На все про все — час. Ладно-ладно, два. Группа разошлась. Гарри выбрал салатовый листок, фломастер и отправился на дерево, нависающее над самой водой. Я тоже люблю там сидеть. А Северус ушел далеко, взяв несколько бордовых листов и ручку. Я прогулялась по берегу, засекая укромные местечки, мечтательные взгляды, улыбки… и наткнулась на особенную улыбку. Северус сидел в беседке на берегу. Локти широко расставлены, рука быстро движется над бумагой, то и дело отрываясь от нее и тыкая ручкой в стол. Как будто опускает перо в чернила. Чудно так. А лицо светится нежной теплой улыбкой, от которой жесткое, словно выточенное из гранита лицо обретает мягкость. Ух. Надо, надо, надо, надо! По-любому надо! По возвращении предлагаю сдать работы сначала тем, кто не против, чтобы я прочитала их вслух. Некоторые краснеют, Гарри прячет глаза. Не сдаст. Северус первым поднимается с места, отдает бордовые листочки. Ну конечно, это вызов! Вызов для него, который он не смог проигнорировать. У меня в руках оказываются еще четыре работы, и я зачитываю их для всех, завораживая слушателей и настраивая на лирический лад. Последние листы беру, затаив дыхание, читаю с хрипотцой и волнением: «Это был осенний день. Мы встречались в третий раз, желтые листья кружились, падая на землю, а я волновался. Скользнул луч солнца, вычленяя из толпы лицо моего мальчика. Он улыбнулся, заметив меня, и по привычке коснулся переносицы, поправляя оставленные в прошлом очки. Я остановился и сел на лавочку в парке. Ноги не держали, подгибались. Я давно восхищался непосредственностью и бесстрашием, простотой и в то же время сложностью внутреннего мира этого совсем недавно ребенка, моего бывшего ученика. Я не видел его год после окончания школы, и при встрече мое восхищение переросло в более сильное чувство, имени которому я пока не знал. Поводом для встречи стал его научный проект в университете по криминалистике, с которым я согласился помочь. Помощи как таковой я не оказывал. Мы просто болтали, дискутировали, а под конец вспоминали о цели встречи и договаривались о следующей. Сейчас он шел к моей скамейке, нес большой пакет с вредной и вкусной едой, а мое сердце билось в ритме его шагов. Мне казалось, что Гарри слишком быстро бежит, потому что я не успевал за своим глупым сердцем. Я — жуткий мизантроп с гадким характером, с которым не то чтобы жить, даже дружить небезопасно. А этот мальчишка сидел рядом и заглядывал своими огромными глазищами в душу, обрывая все тормозные тросики. Он сказал „привет“, и я не успел ответить какой-нибудь колкостью. Он резко придвинулся и поцеловал меня в губы. Вот так просто поцеловал ненавистного учителя, смывая яд, готовый сорваться с губ. А потом он взглянул мне в глаза и сказал, что так нельзя, что он устал просто смотреть, что ему срочно нужно касаться. И ничего взамен не надо, просто держать меня за руку, и все. И он держал, рассказывая новости из университета, держал, вынимая еду из пакета, держал, вытирая другой рукой кетчуп с моего пиджака, держал, слизывая мороженое со щеки, держал, глядя в глаза и произнося очередную глупость. Держал… А мне было неважно, что он говорит и как выражается, почему он это делает. Самое главное, что он держал меня за руку. Младше вдвое, он понимал жизнь гораздо лучше меня. Он знал тогда, чем надо дорожить, как надо любить. Мы гуляли по Лондону, он держал меня за руку и молчал, а потом повернулся и сказал фразу, с которой и началась наша жизнь». — Северус, так не честно, что сказал Гарри? Мой профессор посмотрел на супруга, который сидел все это время с опущенной головой, и тихо произнёс: — Он сказал: «Я буду держать твою руку всю жизнь…»