И звезда обелиска. И любовь. И война

На Мамаевом кургане Тишина стоит такая… Тишина стоит такая…. На Мамаевом кургане Время, затаив дыханье, Время, затаив дыханье, Смотрит молча в облака… К.Арсенев

      — Людмила… Что случилось, Люда?       Девушка с огромным трудом поднялась с раскладушки. Под глазами у неё были заметны тёмные круги.       — Ну и сколько ты не спала, скажи мне? — Антонина подошла к подруге, обняла её за плечи.       — Не помню. Сутки, двое может. Я не помню. Наплыв немецких документов и карт, сама понимаешь… Голова болит, не соображаю ничего. Есть у тебя пирамидон в аптечке?       — Есть. Только я его тебе не дам. Ложись обратно, поспи немножко…       — И меня по законам военного времени за несоблюдение дисциплины… — Людмила взорвалась. У неё всегда так было, ещё со школы. Когда недосыпала нервы сдавали. А тут наложились ещё одно обстоятельство…       — Не кричи на меня. Что-то у тебя случилось, не в одном недосыпе дело. Люд…       — Вот что ты за человек, Тонь, всё под кожу норовишь залезть, выпытать! Мне пришло письмо. — Людмила успокаивалась так же быстро, как и «загоралась». — От Марины. Отца убили в последние дни битвы за Сталинград. Чуть больше месяца назад. — Девушке уже было трудно «держать лицо». Она разрыдалась. — Снайпер какой-то молоденький. Марине пришла похоронка. Она приводит тут текст. Зачитать?       — Не надо, — махнула рукой медсестра, — я знаю, из чего она состоит. Сама такую получила. Ещё в сорок первом.       — Отец?       — Муж, — глухо ответила Антонина. — Отца в тридцать седьмом расстреляли как врага. Обычный киевский профессор был. А вот как оно вышло… Я потом расскажу, если ты захочешь. Пойдём, дам тебе пирамидон. После Победы отоспимся. Пойдём. Пуговицу застегни! А то и правда, расстрелять не расстреляют, а на «губу» попадёшь за расстёгнутую пуговицу на рубашке.       Людмила застегнула пуговицу, надела шинель и направилась вслед за подругой в санчасть. Запила водой таблетку и вышла на улицу, где столкнулась с Даниилом.       — Здравствуй, — вымученной улыбкой встретила его девушка.       — Здравствуй. Устаёшь?       — Документов много трофейных, перевожу.       Людмилу немного качало. Даниил осторожно взял её за руку, удержал.       — Мне письмо пришло. Там выдержка из отцовской похоронки.       За последние полчаса девушка говорила эту печальную новость уже второй раз. И уже немножко стало легче, она стала примиряться с этим. Примиряться с той новостью, с которой примириться было сложно и с первого взгляда практически невозможно. Начинала примиряться…       Вечером он зашёл к ней в деревенскую избу, где располагался штаб полка. Людмила подняла глаза от документов, тряхнула головой. Спать хотелось невероятно. Она взглянула на своего непосредственного начальника:       — Товарищ начальник, разрешите?       — Разрешаю. Иди, — махнул он рукой, вместо того чтобы ответить на её вопрос по уставу.       Людмила поднялась, набросила на плечи шинель и вышла вслед за Болотовым в начинавшую теплеть апрельскую ночь. Вышли, отошли к забору, Даниил закурил.       — Дай мне тоже, — попросила его Сергеева.       Даниил молча протянул ей папиросу. Она затянулась, закашлялась:       — Сто лет не курила. Последний раз на втором курсе. После зачёта какого-то, — улыбнулась девушка. — Так давно это было, страшно представить. Удивительно так: мы планы строили, когда выпускались… Что мы сделаем, как будем свою работу строить в школе… Молодые специалисты… Я филфак закончила, — зачем-то решила уточнить Люда.       — Я знаю — ты говорила.       Даниил ничего не говорил, никаких слов соболезнования, но Людмила чувствовала его поддержку. И от этого становилось легче.       — Спасибо тебе, Дань.       Девушка застегнула шинель. Её знобило.       — Люда, если ты замёрзла, пойдём в помещение тогда, — обнял он её за плечи.       Девушка не стала вырываться. Ей было хорошо в этих объятиях. Тепло и уютно. Поцеловались они в тот момент совершенно случайно и неловко для обоих.