И звезда обелиска. И любовь. И война

Крепдешиновый лен и шинели летели сквозь тьму, Закружил этот вальс и на миг отступила война. Молодой лейтенант танцевал и ловил тишину, В перерывах меж боем дороже всего тишина. Вальс… Крепдешиновый вальс, После боя встаёт охмелевший рассвет. Как мне на танец любимую снова позвать? Я не знаю, назавтра из боя вернусь или нет? Полетел этот вальс над истерзанной боем страной, Крепдешиновых платьев тревожен и зноен полёт. Улыбнулись бойцы, и сквозь бури запахло весной, И почувствовал каждый: весна, как Победа, придёт. Ольга Фаворская

      «Сегодня, 5 августа, в 24 часа столица нашей Родины Москва будет салютовать нашим доблестным войскам, освободившим Орел и Белгород, двенадцатью артиллерийскими залпами из 120 орудий. Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу нашей Родины! Смерть немецким оккупантам!».       Левитан. Удалось в радиоприёмнике поймать Юрия Левитана.       – Даня, Левитан!       Людмила с улыбкой взглянула на своего любимого человека, поднялась со скамьи, на удивление целую. Эту деревню отбили у немцев всего месяц назад. Отбили в рамках Курской битвы, венцом победы в которой стало освобождение Орла и Белгорода, о котором сейчас по радио говорил Левитан.       – Господи, какое счастье, Данька! В Ленинграде прорвали блокадное кольцо, Сталинград, Харьков… Какое счастье! – буквально светилась девушка.       – Счастье.       Даниил быстро чмокнул её в щёку, пока никто не видит. Начальство не поощряло подобных взаимоотношений в полку. А они были. Были взаимоотношения, у некоторых даже была влюблённость, любовь.       – Ой, Люська… Война не место для любви, не на фронте это надо делать, Люся. Не на фронте… – только покачала головой Антонина, которой девушка первой рассказала о себе и Данииле.       – Люда. Не надо меня Люсей называть, пожалуйста. В моей жизни меня так называло только два человека: мама и очень близкая подруга. Мамы нет в живых уже почти двадцать лет, а от подруги за всю войну только одна весточка. Мне не то что бы неприятно, но…       – Поняла. Не буду – согласно кивнула медсестра. – Но всё-таки, не выносите это напоказ всё. Мало ли что.       – ППЖ*, – пробормотала себе под нос Людмила.       – А хотя бы поэтому. Ты же не хочешь, чтобы тебя считали ППЖ? Не хочешь. Вот и не показывайте свои чувства.       Девушка послушалась мудрого совета подруги. Свои чувства они не выпячивали, старались так делать, по крайней мере. Старались. Но выходило не всегда. Вот и в этот вечер…       В связи с московским салютом в полку устроили что-то вроде праздника. Собрались. Немного выпили. Отыскали где-то патефон, получилось какое-то подобие мирных танцев. Девушек правда было в разы меньше, чем молоденьких лётчиков. Но и эта проблема решалась.       – Ты позволишь?       – Позволю, – улыбнулась Людмила.       Волосы, обычно скрытые пилоткой, сейчас лежали на плечах каким-то подобием чёрной смоляной копны.       Патефон играл вальс. Патефон играл, а они танцевали. Даниил бережно придерживал девушку за талию, ни разу не наступив ей на ноги. Даниил. Она любила его. Не была влюблена, а именно любила. Очень глубоким, очень тёплым чувством. Он бы понравился отцу.       Константин Андреевич не одобрял ухажёров дочери, ни в школе, ни позднее в институте. Считал их ненадёжными и не способными обеспечить свою семью. Людмила знала причины.       А вот Даня ему бы понравился. Он именно такой. Очень надёжный. И он её любит. Девушка это сначала чувствовала. Чувствовала, а потом он ей это сказал сам. Случайно так, между делом. Он её любит. А она любит его.       Они танцевали вальс. Танцевали на какой-то полянке около какой-то украинской деревушки. Деревушки, которую совсем недавно отбили у немцев. Где-то продолжается война. А здесь недавняя оккупированная территория вдруг стала тыловой. И здесь, на поляне, освещённой лучами закатного солнца, они танцевали вальс. Танцевали не только они с Даниилом. Какой-то особо смелый лётчик пригласил на вальс обычно суровую Антонину, танцевали ещё какие-то пары.       Танцевали. В патефоне переключались пластинки, а им было хорошо. Хорошо здесь и сейчас. Хорошо, потому что верилось и чувствовалось: Победа придёт. Придёт обязательно, пусть и не скоро. Победа придёт, и война закончится в Берлине, а не на Урале, как надеялся Гитлер, начавший эту жестокую бойню.       Победа придёт. А они друг друга любят. И эта любовь их обязательно спасёт. Потому что ничто не может случиться с теми, кто любит. Ничего.