***
Его провели во внутренний двор, к решетке, которая разделяла внутренний двор тюрьмы, деля его на мир свободных и мир ожидавших или уже дождавшихся своей участи. Тут обычно и проходили свидания. Час был ранний, поэтому Клод оказался единственным посетителем, и от этого ему становилось ещё более неуютно. Через несколько минут привели Эдмона, на которого первая ночь в тюрьме уже наложила свой отпечаток. Судя по выражению и припухлости лица, он почти не спал не только в эту ночь, но и в несколько предыдущих. Аккуратно зачесанные назад волосы ярко контрастировали с примятым воротничком рубашки и небрежно завязанным галстуком, который был наспех сколот золотой булавкой. — Не буду лгать, что не ждал твоего визита, но не думал, что это случится так скоро, — Эдмон попытался улыбнуться с привычной беспечностью. — И как ты собираешься выбираться отсюда? — Клод не мог говорить спокойно. Для этого он был слишком взволнован. — Через суд разумеется. Не устраивать же мне побег из самой знаменитой тюрьмы Парижа. За это мне уж точно придется понести наказание. — Кстати, о наказании, — лицо Лезьё вмиг стало совершенно серьезным. — Ты понимаешь, что если ты будешь признан виновным, то… — Понимаю ли я, что мне с чисто французским изяществом отсекут голову на глазах половины Парижа? — с ухмылкой перебил друга Дюран. — Прекрасно понимаю, Клод. И полагаю, что это будет весьма интересное зрелище, я бы и сам не отказался посмотреть на это. — Речь о твоей жизни! — почти выкрикнул Клод. Сейчас друг вызывал у него лишь бессильное раздражение столь беспечным отношением к самому себе. Раздражала эта привычная насмешка, которая была совершенно не к месту. — Я прекрасно понимаю и это. Поэтому я переписал завещание на всякий случай. Лезьё всплеснул руками и отвернулся от решетки, запрокидывая голову и глядя в небо. Это уже было невыносимо. Казалось, за жизнь Эдмона он переживал больше, чем сам герцог де Дюран, которого перспектива быть казненным за убийство, кажется, даже привлекала. — Клод, — голос друга, резко ставший серьезным, заставил Клода вновь вернуться к решетке. — Я не ценю свою жизнь, это правда. Может быть, я даже желал бы обвинительного приговора, если бы был склонен к меланхолии и апатии. Но, к несчастью, дело в том, что земле придется носить меня, пока я сам не решу её покинуть. А я ещё не принял этого решения. Лезьё молча стоял, прислонившись плечом к решетке, скрестив на груди руки и не глядя на Эдмона, который теперь молча смотрел на него несколько извиняющимся взглядом. — Заседание, скорее всего, состоится в конце недели, и дело наверняка будет слушаться в один день. Им нет смысла растягивать это сомнительное удовольствие. — Почему бы тебе просто не заплатить кому-нибудь? Я не верю в то, что нет того, кто мог бы закрыть это дело за хорошую сумму, — внезапно произнес Клод, переводя взгляд на друга. Эдмон удивленно приподнял бровь, и его губы вновь тронула красивая усмешка: — Святые угодники, что я слышу? Сама порядочность и честность современного общества предлагает мне дать взятку. — Какая уже разница, — отмахнулся Лезьё, пропуская мимо ироничный укол. — Клод, этот процесс превратят в настоящий фарс с девизом «равенство перед законом», — покачал головой Эдмон. — Мне легче пережить этот суд, чем договариваться с тем, кто может его предотвратить. К тому же, из тюремной камеры это делать крайне неудобно, а мои родственники предпочли от меня откреститься, как делали всякий раз, когда я попадал в какой-нибудь скандал. — Я вполне мог бы заняться этим, — решительно заявил Клод. — Ты — воплощение общественной совести, — назидательным тоном ответил Дюран, — И единственный человек, которого я, кажется, не смог испортить своим влиянием. — И что ты хочешь этим сказать? — Что ты будешь спокойно ожидать того момента, когда тебя вызовут в суд как свидетеля защиты. Этим ты мне поможешь куда больше, чем попытками дать кому-то денег, — закончил свою речь Эдмон и оглянулся на охранника за спиной. Время свидания выходило. — Хорошо, — коротко бросил Клод, быстро пожимая руку друга через решетку. Он, конечно же, лгал. Разумеется, он не собирался, да и не мог, сидеть, сложа руки и ждать суда, когда его лучший друг был в тюрьме. Предприимчивый мозг Клода уже работал в поисках наиболее подходящего решения и Эдмон, судя по усмешке, с которой он отошел от решетки, прекрасно это понимал. Впрочем, и у него самого уже зрел в голове план.***
Вернувшись в отель так же пешком, Клод зашел в свой номер и, сняв мешавший сюртук, бессильно упал в кресло. Что делать он не знал. Дать взятку действительно казалось ему самым простым и очевидным решением, но как только он задумывался о том, сколько денег на это должно было уйти, и какой за этим должен был последовать скандал, ему становилось дурно. В том, что предстоящий процесс будет превращен в фарс, Эдмон был прав, и Клод это прекрасно понимал. От всех этих мыслей, к которым примешивалась и полная напряжения бессонная ночь, в голове царил совершенный хаос. Подумав о том, что ему нужен более беспристрастный взгляд на ситуацию, Лезьё медленно перебрался из кресла за бюро в углу и написал брату необычайно путаное письмо, в конце которого, как и предполагал Жером, была просьба приехать в Париж при первой возможности. Запечатав конверт с эмблемой отеля, Клод снова пододвинул к себе чистый лист бумаги и замер над ним, думая о том, стоит ли писать ещё и Иде. Рассудив, наконец, что его кузине судьба герцога Дюрана не столь интересна и не вызывает такой бури переживаний, как у него Клод отложил перо и, медленно встав, направился к кровати. Ему нужно было поспать, потому что сейчас он чувствовал себя совершенно разбитым. Резким движением сорвав с шеи душивший его галстук, Клод, не раздеваясь, повалился на шелковое покрывало, причем поперек кровати, и мгновенно провалился в тяжелый сон, не менее беспокойный, чем день.***
До Парижа Клод, несомненно, доехал, и, конечно же, навестил в тюрьме своего друга, но Ида прекрасно понимала, что ей нужно лично оценить масштаб предстоящей битвы, а для этого требовалось отправиться в Париж и самой встретиться с Эдмоном. Но сделать это было не так уж и легко, главным образом, потому что её появление в тюрьме, да и сама поездка в Париж, вызвала бы сплетен. Человеку, у которого есть тайны, кажется, что любое неосторожно оброненное слово, брошенный взгляд, любое движение, могут выдать его тайну или, по меньшей мере, заронить в мысли окружающих искры подозрения. Разумеется, она всегда могла сказать, что едет к брату, который умчался в столицу при первой же возможности, но даже это вызвало бы подозрения. Особенно, если учесть, что брату она тоже не желала попадаться на глаза, как не желала приезжать к нему без специального приглашения. В конце концов, ей нужно было выдерживать свою роль в этой истории. Если бы впоследствии он узнал, что она перед процессом ездила в Париж повидаться с ним и при этом не выполнила этой цели своего визита, то можно было рассчитывать на хладнокровный, пристрастный допрос со стороны Клода. Оставалось лишь уехать тайно, но это было сделать сложно, так как пришлось бы каким-то образом скрывать свое отсутствие в течение целого дня. Жюли, конечно же, можно было ничего не объяснять, но вот для Моник требовались объяснения. Впрочем, решение пришло достаточно неожиданно. Вечером, когда Ида спустилась к ужину совершенно спокойная, и даже несколько пугающая своим безразличием, Жюли твердо решила поговорить с сестрой. Маркиза Лондор справедливо полагала, даже знала наверняка, что теперь Ида сделает все возможное, чтобы вывести своего возлюбленного из зала суда победителем. И, судя по бесстрастному выражению лица средней Воле, она уже нашла выход. Впрочем, Жюли не пришлось ждать окончания ужина, чтобы поговорить с сестрой: Ида заговорила сама. — Мне нужно будет съездить завтра в Париж, — холодно произнесла она, разглядывая воду в прозрачном бокале. — Зачем? — Моник опередила Жюли с вопросом, округляя и без того большие глаза. — Неужели у нас какие-то проблемы? — Боюсь, что проблемы не у нас, — усмехнулась Ида. — Моя поездка — всего лишь формальность. Мне нужно дать показания. — Разве, ты их ещё не давала? — недоверчиво поинтересовалась Жюли, изучая сестру взглядом. Ни одно движение, ни один вздох не мог укрыться от её пристального взгляда. — Давала, — спокойно кивнула средняя Воле, — но порядок судебных разбирательств, принятый в этой стране, видимо, подразумевает, что я должна повторить одно и тоже несколько десятков раз. — И надолго ты уезжаешь? — Моник несколько испуганно переводила взгляд с Иды на Жюли. Оставаться одной в обществе немного неуравновешенной в последнее время сестры ей не хотелось. — Полагаю, вернусь завтрашним же вечером. Жюли мысленно усмехнулась: целого дня с избытком хватало на посещение своего любовника в тюрьме. Несколько минут сёстры хранили молчание, нарушая его лишь звоном ножей и вилок, пока, наконец, Жюли не спросила: — Уедешь завтра утром? Ида еле заметно кивнула, продолжая напряженно глядеть в свою тарелку. В какой-то момент она подняла взгляд на старшую сестру и та вопросительно подняла брови. Ида прикусила губу и отвернулась, давая понять, что подозрения Жюли верны и на самом деле она едет в Париж с одной единственной целью — увидеться с Эдмоном.***
— Ты намерена предложить ему помощь? — Жюли сидела на краю кровати в комнате Иды и куталась в шаль, хотя было достаточно тепло. Средняя виконтесса Воле, почти совершенно готовая к отъезду, аккуратно надевала перед зеркалом шляпку с плотной вуалью, которая была одной из многих мер предосторожности. — Помощь? — горько усмехнулась она, оборачиваясь на сестру. — Чем я могу ему помочь? Жюли пожала плечами и произнесла: — Ты знаешь, что я всего этого не одобряю. — Знаю, — вздохнула Ида, снова поворачиваясь к зеркалу, — но я не могу его бросить там. У него никого нет, кроме меня и Клода, Жюли. Если и мы отвернемся от него… — Он убийца, Ида, он этого заслуживает! — негромко воскликнула маркиза де Лондор, хмуря брови. — Он убил из-за меня, попрошу не забывать об этом, — спокойно ответила Ида, завязывая ленты шляпки. — Это не делает его невиновным! — продолжала сердиться Жюли. — Но снимает часть вины и кладёт её на мои плечи. — Ты даже это готова с ним разделить? — Жюли гордо вздёрнула подбородок. — Я всё готова с ним делить, если это нужно, — Ида поднялась и направилась к двери. Жюли хотела было пойти следом, но средняя Воле остановила её: — Не нужно меня провожать. Я вернусь вечером, постарайтесь оставить «Виллу Роз» целой и невредимой. Жюли попыталась улыбнуться и, проводив Иду взглядом, с усилием поднялась и подошла к окну, которое выходило на подъездную аллею, и, дождавшись, пока карета, увозившая Иду, скроется за воротами, резко задернула портьеры.***
До столицы Ида добралась позже, чем рассчитывала, не смотря на то, что решила для быстроты воспользоваться железной дорогой. Этот способ передвижения ей казался ненамного быстрее лошадей, а иногда даже медленней, но это было весьма ново и модно в последнее время. Правда, ближайшая к «Вилле Роз» станция находилась в Вильводе, до которого нужно было добираться всё на тех же лошадях. Не задерживаясь для созерцания красот Парижа, которые в последнее время уже успели ей надоесть, Ида направилась к Дворцу Правосудия. В спешке найдя экипаж и согласившись заплатить за него вдвое больше, чем можно было бы, виконтесса Воле отправилась в очередное путешествие по столице. Опустив на лицо плотную вуаль, она вжалась в самую глубину экипажа и боялась лишний раз взглянуть в окно. Отчего-то ей казалась, что она непременно должна встретить Клода или ещё кого-то, кто имеет отношение к этому делу. К её облегчению она, конечно же, никого не встретила и, добравшись до Консьержери, велела вознице ждать её возвращения. Около минуты она все же стояла у дверей, не решаясь войти. Однако, в свидании ей не отказали, хотя Ида волновалась по этому поводу и даже придумала целую историю про то, что она является вдовой двоюродного брата Эдмона, хотя, насколько она знала, Эдмон был единственным наследником по мужской линии. Её, почти без вопросов, провели во внутренний двор, туда же, где ещё недавно со своим другом встречался Клод, и оставили ожидать арестанта. Возле решетки в этот момент происходило ещё несколько свиданий, и Ида украдкой наблюдала за этими людьми. Кто-то был спокоен и почти весел, кто-то — в отчаянье, кто-то бросал вызов всему окружающему миру. Ей оставалось лишь напряженно ждать и надеяться, что тюрьма не смогла сломать Эдмона. Хотя, честно сказать, она сомневалась, что его вообще может что-то сломать. Казалось, этого человека невозможно выбить из его колеи ничем. Когда привели Эдмона, она едва удержалась, что бы не вскрикнуть и не отвернуться. Он выглядел более отдохнувшим, если, конечно, так можно сказать про человека находящегося в тюрьме, чем во время свидания с Клодом, но в остальном казался более потрепанным. Лицо не выражало ничего, кроме легкой апатии ко всему, что его в данный момент окружало. Возможно, кто-нибудь принял бы это за смирение, но Ида предпочла назвать это ожиданием. — Вот уж кого я действительно не ожидал увидеть, так это вас, виконтесса, — Эдмон оперся руками на решетку. — Что же вас сюда привело? — Вы, очевидно. Или вы так не верите в людей, что не можете даже допустить мысли, что я пришла просто, чтобы лишний раз увидеть вас, герцог? — тем же тоном ответила Ида, продолжая стоять в нескольких шагах от решетки. — Я не верю в вас и надеюсь, что вы мне любезно простите это недоразумение. Ида гордо вздернула подбородок и перевела взгляд на стену. Что ж, возможно, именно такого отношения она и заслуживала. В конце концов, она сама создала себе репутацию, которая позволяла видеть в ней лишь расчетливую и мелочную женщину, не способную на чувства. — Если вас волнует сохранение вашего доброго имени, — усмехнулся Дюран, — то можете быть спокойны. Пока что я не намерен раскрывать степень вашего участия в этой истории. Средняя виконтесса Воле приблизилась к решетке так резко, что Эдмон даже отклонился назад, и быстрым шепотом заговорила: — Как ты вообще допустил это? Неужели ты не мог заплатить кому-нибудь, чтобы это дело было закрыто? Да я никогда в жизни не поверю в то, что детектив Лефевр настолько мстителен и привержен идеям правосудия, что не согласился бы отпустить тебя, предложи ты ему неплохую сумму. — Не всех можно купить, не забывай об этом, — все с той же усмешкой ответил Эдмон, просовывая руку сквозь решетку и дотрагиваясь кончиками пальцев до щеки Иды, которая в гневе оттолкнула его руку. — Ты сейчас не в том положении, что бы издеваться надо мной. — Ида, мне, возможно, осталось жить неделю, — Эдмон почти рассмеялся. — Неужели, ты откажешь мне в последнем удовольствии? — У тебя весьма странные понятья об удовольствии. Может, будет действительно лучше, если тебе отрубят твою прекрасную голову, — в сердцах воскликнула Ида, отступая от решетки и намереваясь уходить. — Виконтесса Воле-Берг, — окликнул её Эдмон, впервые испугавшись, что она вправду может уйти и он больше не сможет её увидеть, — задержитесь ещё. Не хорошо прощаться со старыми друзьями в таком тоне. Тем более, когда есть вероятность, что вы прощаетесь навсегда. Ида медленно вернулась к решетке и, осторожно накрыв пальцы Эдмона своими, затянутыми к кружевную перчатку, прошептала: — Мне, правда, не хотелось бы, что бы тебя казнили. С тобой всегда было интересно поговорить и мне не хочется лишаться столь хорошего собеседника. Если я могу как-то помочь или тебе что-то нужно… — Здесь не так уж плохо, — ответил Эдмон, не глядя на нее. — Конечно, немного пыльно, но хотя бы нет крыс, светло и сухо. Совершенно не так, как это описывают в романах. В общем-то, тюремная камера оказалась не самым худшим местом на свете. По крайней мере, я видел похуже. — Думаю, покинешь ты это место всё же без сожаления, — улыбнулась Ида и замерла, понимая, что ей больше нечего сказать этому человеку. Да, она могла бы многое рассказать ему, признаться, наконец, в своих чувствах, заплакать и сказать, что она не хочет обвинительного приговора, потому что любит его до безумия. Но разве сможет этот человек, которому важны лишь удовольствия тела, оценить порыв её сердца и, самое главное, поверить в его искренность. Ведь он, кажется, уже ни во что не верит, тем более в людей. Эдмон тоже молчал, не отдергивая руки и позволяя её тонким пальцам лежать поверх его. Не важно, по какой причине она приехала сюда, важно было лишь то, что сейчас она здесь. Наверное, скажи он ей сейчас о своих чувствах, она бы приняла это за его очередную «предсмертную» шутку. В очередной раз он глядел на её лицо, которое она сейчас скромно опустила. В очередной раз он понял, что не встречал женщины красивее, хотя она была несколько далека от эталонов красоты. — Мне пора, — наконец произнесла Ида, совершенно безэмоционально отстраняясь и выдергивая руку. — Что ж, мне приятно, что ты меня не забыла, — усмехнулся Эдмон, нехотя отпуская её. Средняя виконтесса Воле язвительно улыбнулась и произнесла: — Не волнуйся, я забуду тебя не раньше, чем ты умрешь. — В таком случае я должен жить вечно, иначе память обо мне канет в Лету. Он засмеялся привычным обаятельным смехом, как будто был на светском приеме. Ида тоже невольно улыбнулась и добавила: — Есть, по крайней мере, один человек, которого ты не имеешь права бросить. — Да, твой чудесный брат, — ответил Эдмон, чуть было не сказав «ты». — Увидимся на суде, если я, конечно, не решу навестить тебя ещё раз, — бросила Ида, отходя от решетки. Она даже не улыбнулась на прощанье. Дюран не мог сказать, был ли он рад тому, что она навестила его или же лучше бы она этого не делала. С одной стороны он был рад увидеть её вновь, это было почти как глоток свежего воздуха. С другой же он не понимал цели её визита.***
Проведя день в, казалось, бесконечной гонке от "Виллы Роз" до Консьержери, средняя виконтесса Воле была счастлива, наконец, отдохнуть. Однако, возвращаться в своё поместье она не спешила, решив задержаться в Париже. В целях конспирации она остановилась в уединенном отеле, который был рассчитан на средних буржуа и, засеревшись в номере, принялась измерять его шагами. На придирчивый аристократический вкус номер был обставлен дурно, мысли Иды были так же далеки от этого места, как и вчерашним утром, были далеки от «Виллы Роз». Теперь ей предстояло решить задачу куда более сложную, чем собственный отъезд в Париж — Эдмону нужно было помочь. Возможно, этого не стоило делать, но деятельная натура Иды не давала ей покоя, особенно в то время, когда человек, которого она любила, мог остаться без головы. Отчасти, этого требовала совесть, которая упорно твердила, что в совершённом преступлении есть и её доля вины и, в таком случае, она не может оставаться на свободе, и вообще жить, когда «соучастник» несёт наказание. Новая головная боль сулила быть куда более сильной. Ида была наделена весьма сильной фантазией и не плохим воображением, но сейчас не чувствовала себя способной придумать хоть сколько-нибудь удачный план. Когда-то она слышала о том, что есть люди, которые занимаются подобными вещами, если заплатить им хорошую сумму. Но в данном случае это, скорее всего, обошлось бы ей в целое состояние, да и найти подобного человека, который бы взялся за это дело, да ещё и завершил бы его с успехом, было бы непросто, а время имело свойство заканчиваться. Поэтому, как всегда, виконтессе Воле пришлось полагаться на себя. О родственниках Эдмона виконтесса Воле знала мало. О его отношениях с ними и того меньше. Да и как бы выглядело, если бы она вдруг стала просить какого-нибудь обитателя высшего света помочь ему? Однако отчаянье заставляло Иду задумываться о правилах приличия в последнюю очередь. В попытке заставить свой измученный разум найти выход из сложившейся ситуации Ида увязала в невероятном количестве планов, каждый следующий из которых был безумнее предыдущего. Осознание собственной несостоятельности только увеличивало их безумность. В какой-то момент виконтесса Воле даже приняла твердое решение прийти в зал суда, сознаться абсолютно во всем и взять вину на себя. Возможно, к отчаявшейся женщине закон был бы не так строг. К счастью, эта мысль быстро уступила место другой, ключевой фигурой в которой была отчаявшаяся женщина. Схватившись за эту спасительную нить, Ида начала развивать столь внезапно возникшую у нее идею. Через несколько часов мучительных и напряженных раздумий был создан план, в лучших традициях приключенческих романов, которым виконтесса Воле чрезвычайно гордилась, считая верхом своей гениальности на данный момент. Ещё несколько часов ушли на обдумывание мелких деталей и к семи часам вечера план был окончательно готов, дело оставалось лишь за подготовкой к его осуществлению. Усевшись за письменный стол, Ида приступила к написанию письма. Недорогая бумага с эмблемой отеля сразу выдавала место создания и подходила разве что только для черновиков. Для оригинала Ида, мысленно извинившись, беспощадно вырвала чистый последний лист из находившейся в номере Библии. Когда, после многочисленных попыток, письмо было, наконец, написано, сложено и скреплено сургучом, таким же недорогим, как и бумага, можно было приступать к осуществлению основной части. Быстро одевшись и захватив только что написанное письмо, Ида, как можно незаметнее, выскользнула на улицу. Накинув на лицо плотную вуаль и, остановив более менее приличного вида экипаж, Ида холодно и невозмутимо назвала адрес: — Монмартр. Усаживаясь в экипаж, она слышала, как хмыкнул кучер. Очевидно, принял её за одну из обитательниц этого места. Раньше подобное предположение оскорбило бы её, но сейчас было все равно.***
Ида выпрыгнула из экипажа и, приказав кучеру ждать, быстро двинулась в пестрой и веселой толпе. Со всех сторон она чувствовала мужские взгляды, слетавшиеся к ней, как мотыльки на свет. Некоторые бросали ей оскорбительные предложения, дотрагиваясь своими мерзкими руками и говоря пошлые комплименты. Со свойственным ей стоицизмом Ида пробиралась сквозь это живое море, с каждым шагом желая развернуться и опрометью кинуться назад, но она была здесь не ради себя, а ради Эдмона. Толпа становилась всё меньше и спокойнее, а вскоре нашелся и тот самый поворот в темный переулок. Сжав, на всякий случай, в кармане рукоять револьвера Ида решительно двинулась в темноту. Двое подвыпивших мужчин приветствовали её вульгарным: — Эй, красотка, не желаешь развлечься? Бросив в их сторону испепеляющий взгляд, который заставил гуляк замолчать, Ида продолжила поиски. После двадцати минут исследования темного переулка она, наконец, нашла нужную ей дверь и, набросив на лицо вуаль, несколько минут поколебавшись, постучала. Открыла ей все та же женщина и, смерив взглядом, очевидно принимая Иду либо за новую работницу, либо за любительницу экзотических любовных утех, поинтересовалась: — Чем могу помочь, прелестная мадемуазель? — Мне нужна Алин Ферье. По делу чрезвычайно важному и не терпящему отлагательств, — спокойно, не дрогнувшим голосом произнесла Ида. Хозяйка борделя вглядывалась сквозь вуаль в лицо неизвестной женщины. Деловая хватка и наглый тон неизвестной, но весьма решительной особы ясно говорили о том, что на этом можно заработать. — Сожалею, мадемуазель, но в нашем деле время — деньги, — наконец выговорила она и попыталась захлопнуть дверь. Но Ида была настроена куда более, чем просто решительно и потому, удержав дверь рукой, с силой распахнула её вновь и, в упор глядя на содержательницу, проговорила сквозь зубы: — Однажды, один мужчина заплатил вам за свидание с Алин довольно хорошую сумму. Я заплачу столько же сейчас и в два раза больше за следующее, потому что она мне ещё понадобиться. Сумма получается приличная, если вы умеете считать. В доказательство виконтесса Воле мельком показала хозяйке несколько банкнот. Глаза хозяйки загорелись всё тем же алчным огнем и громогласно крикнув «Алин», она захлопнула дверь. Ида осталась одна среди темного переулка, у двери публичного дома. Когда она покидала «Виллу Роз» она ещё не так четко представляла себе, что она будет делать, теперь же план окончательно созрел в её голове. Отступив с лестницы в тень, Ида принялась ждать. Несколько мгновений ожидания Алин показались вечностью. Наконец, дверь распахнулась и из-за неё выглянула Алин, Ида мгновенно узнала детские черты её лица. Оглянувшись по сторонам с видом загнанного в западню зверька, Алин увидела, как от стены резко отделилась женская фигура с лицом, закрытым тонкой, но не прозрачной вуалью и непроизвольно вздрогнула. Несколько мгновений она разглядывала таинственную незнакомку, отмечая про себя, что та одета дорого и элегантно, платье вышито чистым шелком, перчатки только-только из галантерейного магазина, точно так же как и прелестная шляпка. Что же понадобилось этой великолепной женщине, которая, разумеется, была не чета проституткам, здесь, и от неё, от Алин Ферье. Теперь средней виконтессе оставалось уповать на свой талант, чтобы Алин не узнала её. — Что ж, я рада тебя видеть, Алин, — Ида сама испугалась своего голоса, который стал каким-то чужим и неузнаваемым, — Ты не знаешь меня, но у нас с тобой есть нечто общее… Наша общая жизненная ошибка, которую зовут герцог де Дюран. — Что вы от меня хотите? — испуганно залепетала Алин, прижимаясь к двери и глядя на незнакомку взглядом загнанной жертвы. — Наша жизненная ошибка нуждается в нас, дорогая Алин. Герцогу де Дюран нужна помощь, — решительно сказала Ида, решив не растягивать с делом. Но в эту минуту произошло то, чего Ида. Детское личико Алин искривилось, и она воскликнула: — Он не пришел ко мне на помощь, он бросил меня одну! А я должна ему помочь? Он испортил мне жизнь, втоптал в грязь меня и мою любовь, обманул меня, так же, как, скорее всего, обманул и вас! А вы хотите помогать ему и просите меня об этом же? Нет! Я достаточно страдала и страдаю из-за этого человека, пусть и он, хоть я и не знаю, что с ним случилось, страдает. Я не помогу ему, не пошевелю пальцем, что бы облегчить его участь. — Его обвиняют в убийстве, — спокойно проговорила Ида, не обращая внимания на несколько истеричный тон Алин. — Скоро состоится суд и приговор, в этом можно не сомневаться, будет обвинительным. Вы знаете, каково наказание за убийство, мадемуазель Ферье? Смертная казнь. Алин невольно вздохнула и, видимо, пожалев об этом вздохе, презрительно бросила: — Пусть ему помогает его нынешняя любовница, идите к ней. — Она… Отказалась, предпочтя расторгнуть и отрицать свою связь с герцогом, — как можно спокойнее ответила Ида. — Тогда почему вы решили, что я соглашусь? — Алин скрестила руки на груди и презрительно вскинула голову. Вопрос был справедлив и, честно говоря, ответа на него виконтесса Воле не знала. — Потому что я предлагаю вам сделку, — наконец произнесла она. — Вот как? — мадемуазель Ферье старалась оставаться равнодушной, но при слове «сделка» её глаза загорелись, что Ида, разумеется, не могла не заметить. — Скажите, Алин, вы любите свою дочь? — этот вопрос оказался столь внезапен, что Алин, растерявшись, ответила: — Да, но какое это имеет отношение… — Самое прямое, мадемуазель Ферье, — Ида улыбнулась, хотя за вуалью её улыбки не было видно. — Я знаю две вещи: вы хотите, чтобы герцог Дюран дал ей своё имя и что вы больны. Первое, и вы это прекрасно знаете, никогда не случиться, а второе неизбежно приведет вас к смерти. И, я уверена, вы понимаете, какая судьба ждет вашу дочь после того, как вас не станет. Алин молчала, настороженно обхватив руками худые плечи. Да, она прекрасно это знала. Как и то, что жить ей осталось, в общем-то, не много. В ней боролась жажда денег, которые она могла продолжать вытягивать у Эдмона при наличии у неё его дочери, и не до конца удушенное чувство материнской любви. — Я, разумеется, не могу дать вашей дочери герцогской фамилии, но и герцог Дюран не сможет заплатить вам ни сантима, если потеряет голову, — продолжила Ида. — У меня есть возможность устроить её в школу, где она получит достойное образование, станет прекрасной и милой девушкой, такой же, какой когда-то были вы, и, окончив её, сможет выйти замуж за достойного мужчину, о чем я обещаю вам позаботиться. — Вы обещаете позаботиться об Эдме, если я помогу вам? — Алин начинала сомневаться, но в голосе её проскальзывало недоверие. Уловив это, Ида решительно сказала: — Как о собственной дочери. Я могу поклясться вам на распятии, Библии или своей кровью, мадемуазель Ферье, если вы этого желаете. — Нет, я верю вам, зачем вам лгать мне, ведь вы тоже женщина, такая же, как и я, — тихо и быстро заговорила Алин. — Ради Эдмы я, так и быть, помогу вам. Вы, кажется, благородная женщина и заслуживаете того, чтобы помочь вам. Но я хочу, чтобы вы знали, что я помогаю вам, а не Эдмону. Что я должна сделать? — Вы должны приехать вот по этому адресу, здесь все написано, — Ида вынула из отворота перчатки маленькую карточку, — и спросить Клода Лезьё. Он будет извещен о вашем приходе и будет ждать вас. Ему вы отдадите вот это письмо, — Ида легким движение вытащила из корсажа небольшой конверт. — Не вскрывайте его, передайте лично в руки господину Лезьё и прочтите вместе с ним, там всё изложено. Когда всё закончиться, успешно или нет, я приеду за Эдмой и увезу ее, куда вы пожелаете. Алин молча взяла сначала карточку, потом конверт и, повертев их в руках, осторожно убрала в карман платья. — А это, — Ида снова, грациозным движением, выдернула из отворота перчатки несколько банкнот и тоже протянула их Алин, — вам, за то, что согласились помочь. Принимая деньги, Алин вскинула голову с изумлением воскликнула: — Вы должно быть богаты? — Скажем так, не бедна, — с грустной усмешкой отозвалась Ида, и поспешно добавила, — Я должна идти, мадемуазель Ферье. Напоследок я попрошу вас ещё об одной услуге. Вы должны забыть обо мне. Вы никогда не видели меня, не разговаривали со мной, я не приходила сюда и, разумеется, ничего вам не передавала и ни о чем не просила. До встречи, мадемуазель Ферье. С этими словами Ида развернулась, проклиная себя за эту сумасшедшую авантюру. — Постойте, как вас зовут? — крикнула Алин, которая стояла посреди переулка, прижав руки к груди и глядя в след таинственной незнакомке. — Это не имеет значения, — Ида резко обернулась, — но, если желаете, можете называть меня Розель.***
На «Виллу Роз» Ида вернулась лишь с первыми лучами солнца. Не проходя в спальню, она направилась прямо в свой кабинет, где бессильно рухнула в кресло перед столом и, вынув из ящика зеркало, внимательно посмотрела на себя. Переживания и бессонные ночи давали о себе знать: под глазами красовались синяки, лицо было серым, осунувшимся и помятым. Казалось, за эту неделю она постарела на десять лет. Подернув плечами, Ида представила, как выглядела в темноте переулка перед Алин. Не удивительно, что она не узнала её: сегодня перед ней была измученная женщина, а не молодая цветущая девушка. Откинувшись на спинку кресла, виконтесса Воле устремила взгляд в потолок и на мгновение закрыла глаза. Очнуться её заставил стук в дверь. Взглянув на часы, Ида не без удивления увидела, что они показывают одиннадцать часов. — Войдите! — провозгласила она, поспешно усаживаясь в кресле, как подобает хозяйке поместья и утыкаясь в лежавшую перед ней книгу. Дверь отворилась, и в кабинет чинно зашел Жак с небольшим посеребренным подносом, на котором была чашка чая и блюдце с какой-то чрезвычайно ароматной сдобой. — А, завтрак… — равнодушно протянула Ида, откладывая книгу. — Благодарю, Жак. — Госпожа маркиза хочет вас видеть, — негромко сказал Жак, оставляя поднос на краю стола и отходя на почтительное расстояние. — Прямо сейчас? — Ида с недоумением посмотрела на своего дворецкого. — Что ж, пусть проходит. Жак коротко кивнул и вышел из кабинета, тихо притворив за собой дверь, что, впрочем, было совершенно лишним: в следующее мгновение внутрь ворвалась Жюли, подобная страшному урагану. — Ты не вернулась вчера вечером! — почти закричала она, все же стараясь сдерживаться. — Где ты была? — В Париже, — спокойно ответила Ида, помешивая ложечкой чай и кивая сестре на кресло перед столом. — Я как раз хотела с тобой об этом поговорить. — Что тебе понадобилось ночью в Париже? Или ты уже строишь планы побега для своего любовника? — Жюли задыхалась от беспричинного негодования, которое Ида объяснила себе её положением и на которое не обижалась. — Нет, я строю планы не побега, а оправдания в суде, — Ида в упор посмотрела на сестру. — И не горячись так, тебе это вредно. — И как же ты хочешь это устроить? — язвительно поинтересовалась Жюли. — Для этого мне пришлось обратиться за помощью к Алин Ферье, парижской проститутке и бывшей любовнице Эдмона, — средняя виконтесса Воле была по-прежнему невозмутима и Жюли это выводило из себя. — Ты… Ты была… В публичном доме? — прерывающимся полушепотом спросила она, округляя глаза. — Нет, — покачала головой Ида, поднося ко рту чашку, — мы беседовали на улице. — То есть тебя видели на улице в обществе проститутки? — не унималась Жюли. — Не волнуйся, Жюли, я сделала все, чтобы сохранить инкогнито. — И что же должна будет сделать эта девушка? И в обмен на что? — все ещё нервно поинтересовалась Жюли. — Она должна будет свидетельствовать на суде, точнее получается, что лжесвидетельствовать, в пользу Эдмона. Мне не малых трудов стоило её уговорить, счастье, что я знала её слабое место, вернее предполагала его наличие именно в этом месте. Поэтому, она поможет Эдмону в обмен на лучшую жизнь для своей дочери, — сказала Ида и, предупреждая следующий вопрос, добавила, — Он ничего не знает. Пока что. — И как ты намерена это сообщить? — лицо старшей виконтессы уже приобрело сосредоченное выражение. Да, герцога де Дюрана она ненавидела, но её сестра любила его без памяти, и собиралась любить ещё очень долго, поэтому пусть уж лучше он останется жив, как бы ни заслуживал смерти. — Об этому ему сообщу не я. Ида де Воле-Берг не должна фигурировать в этом деле, надеюсь, ты понимаешь, — Ида совсем понизила голос и это придало разговору оттенок ещё большей конфиденциальности. — Кто же тогда? — Клод, — спокойно ответила Ида, допивая чай и ставя чашку на поднос. — Что? — переспросила Жюли, после минутного молчания. — Ты решила впутать в это нашего брата? Или он все знает? — Нет, — средняя виконтесса Воле покачала головой. — Он ничего не знает, а сообщит ему обо всем мадемуазель Ферье. — Я сойду с ума ото всего этого, — прошептала Жюли, роняя голову на руку. — Это никуда не годится, Ида. — Я знаю, но поздно возражать, Жюли, — усмехнулась Ида, вставая и подходя к креслу, в котором сидела Жюли. — Я уже все привела в исполнение и это был самый гениальный план, который я смогла придумать, учитывая все обстоятельства. — Ты же знаешь, что я на твоей стороне, как бы все не пошло, — старшая виконтесса взяла тонкую холодную руку сестры и прижалась к ней лбом. — Я знаю, — спокойно ответила Ида, гладя сестру по волосам. — Но я буду тебе более благодарна, если ты перестанешь из-за меня волноваться. «Все слишком плохо, чтобы кончится хорошо» промелькнуло в голове Иды, пока она стояла, поддерживая золотую головку Жюли, все ещё склоненную на её руки. Солнце, которое обычно не допускалось в эту комнату, на этот раз воспользовалось тем, что портьеры были отдернуты, и скакало по красновато-коричневой мебели и панелям обшивки, по бордовой пропыленной обивке мебели, по бордовым обоям, по медным подсвечникам и даже по столу хозяйки.***
Как только дверь за успокоенной и несколько ободренной Жюли закрылась, а Жак унес поднос, Ида вновь помрачнела и, сев за стол, принялась писать письмо Клоду, в котором, разумеется, анонимно, рассказывала о том, что в ближайшее время его навестит Алин Ферье. Несколько раз она принималась писать заново, находя, что почерк и выражения выдают её слишком сильно. Один за другим комки бумаги летели в растопленный камин, пока Ида, наконец, не добилась от своего подчерка ровной, прямой твердости, а от выражений некоторой всеосведомленной наглости. Когда анонимное послание приобрело, наконец, должный вид Ида запечатала его в простой конверт, не ставя печати на алый расплавленный сургуч, и всё тем же чужим подчерком надписала на конверте имя брата, название отеля, в котором он остановился, и поставила пометку «доставить как можно быстрее, лично в руки». Закончив эти приготовления, она невольно рассмеялась: подумать только, она пишет анонимное письмо своему брату, чтобы спасти от казни своего возлюбленного. Из этого вышел бы отличный роман, займись этой историей какой-нибудь модный писатель. Всё действительно мало походило на правду, но, к сожалению именно ею и являлось. Повертев ещё какое-то время в руках конверт, средняя виконтесса Воле крикнула: — Жак! Не прошло и тридцати секунд, как на пороге её кабинета возникла высокая худая фигура. Этот человек как будто находился всюду одновременно, моментально являясь на зов. — Желаете что-то ещё? — спросил он, убирая со стола поднос. — Да, Жак. Я желаю, что бы вы отправили вот это письмо немедленно, — Ида протянула ему конверт. Жак быстро взглянул на адрес и кивнул: — Я отправлюсь в город сейчас, госпожа виконтесса. — Хорошо. Это очень важно, поспешите, — Ида взяла снова схватилась за книгу, делая вид, что занята. Это письмо не должно было вызвать особых подозрений. О её хороших отношениях с братом знали все, поэтому не было ничего странного, что она писала ему. Последние события и сложившиеся обстоятельства объясняли срочность. А Клод вряд ли будет размахивать этим письмом и кричать на каждом углу, что какой-то неизвестный предлагает ему план по вызволению герцога Дюрана из тюрьмы. Скорее всего, он и вовсе никому о нем не расскажет и даже тут же сожжет. Конечно, с её стороны было не очень по-сестрински подвергать его опасности, но путь отступления для Клода у Иды уже был готов. Оставалось надеяться, что всё пойдет так, как она запланировала и ей не придется им пользоваться.