***
Господин Реми Ланфер, адвокат и лысоватый толстоватый человек лет сорока в совершенно не вязавшемся с его видом сюртуке, стоял у двери камеры, сжимая в руках папку для документов из коричневой кожи, и смотрел в спину арестанту. Это был высокий, намного выше его мужчина, в слегка запыленном, но хорошего качества фраке, смотревший в окно и сложивший руки за спиной так, словно смотрел не из окна тюремной камеры, а из окна своей гостиной. — Господин герцог де Дюран? — осведомился Ланфер и, не дождавшись ответа, решил представиться сам, — Я — Реми Ланфер, ваш… — Я знаю, кто вы, — арестант слегка повернул к нему голову, показывая безупречный профиль. Реми вздрогнул от ледяной остроты этого голоса, — Вы мой адвокат, не так ли? — Да… — забормотал Ланфер, — Поэтому я хотел бы задать вам несколько вопросов… — И вы вели раньше дела об убийствах? — арестант повернулся и Ланфер увидел, что это поразительно красивый молодой человек, с правильностью черт лица и фигуры которого могли спорить разве что греческие и римские статуи. — Да, вел, два дела, но они… я был молод и неопытен... Арестант изящно вскинул бровь и молча отвернулся обратно к окну. — Я здесь, чтобы помочь вам, господин герцог, — поспешно воскликнул адвокат, подавшись вперед, но Эдмон резко повернулся и, слегка повысив голос, спросил: — Помочь в чем? Подняться на эшафот? Я думаю, я и сам смогу это сделать. — Если будете так же вести себя на суде, то непременно сможете, — Ланфер попытался улыбнуться, раскрывая свою папку и перебирая листы бумаги. — Я окончил курс по юриспруденции на факультете Сорбонны, — гордо ответил Дюран. — Я мог бы защитить сам себя лучше, чем вы, но, к сожалению, мне этого не позволили. — Господин герцог, я уже много лет работаю в конторе своего брата… — начал, было, Реми, но Эдмон снова холодно перебил его: — Оноре Ланфера, я знаю, я имел с вашей конторой дела. Я, если мне не изменяет память, просил, что бы этим делом занимался ваш брат. — Он решил дать мне шанс, — скромно возразил Ланфер. — Дать вам шанс?! — воскликнул Дюран, в один шаг подскакивая к съежившемуся адвокату и глядя на него сверху вниз. — На кону жизнь человека, а ваш брат «решил дать вам шанс»? — Он болен и на некоторое время отошел от дел. Но я всегда могу с ним посоветоваться… — нерешительно произнес Реми, запрокидывая голову, что бы видеть собеседника. — К чему вам советы, если вы не сможете ими воспользоваться, — Эдмон снова отошел к окну и молча уставился в него. — Да, господин герцог, правда ваша, адвокат из меня не очень хороший, — Ланфер вздохнул спокойно, ощущая прилив воздуха. — Но неужели ваши связи, ваши деньги не могут… — Я уже почти ничего не могу, — возразил Дюран, продолжая смотреть в окно. — Дата заседания уже назначена. Единственная привилегия, которой я могу воспользоваться — это назвать вам тех, кто выступит в мою защиту. — Это лучше, чем ничего, — воскликнул Ланфер. — Кто же эти люди? Я с радостью сообщу их имена суду… — Клод Лезье, один из моих соседей и мой очень хороший друг. Сейчас он в Париже и вы можете найти его в отеле «Крильон». И ещё… — Эдмон запнулся, чуть было не назвав имя Иды. Разве захочет она защищать его в суде, зная правду? Да и вообще хотела бы она защищать его? Какое ей теперь дело до его судьбы. Да и к тому же с его стороны было совершенно не этично прикрываться юбкой женщины, которую он любил и для которой он меньше всего хотел беспокойства. А ведь кто знает, с чем ей придется столкнуться, появись она на этом суде в качестве свидетеля защиты, а не в качестве зрителя. Люди предпочитают видеть во всем, что касается его жизни лишь один подтекст, а ставить на кон репутацию Иды он не хотел. — И? — переспросил Реми Ланфер, когда раздумья герцога слишком уж затянулись. — И виконтесса Ида де Воле-Берг. Мое поместье граничит с её, — все же произнес Эдмон, продолжая смотреть в окно. — Может быть, она пожелает сказать что-то в мою защиту, но я в этом сомневаюсь. — Я приложу все силы, что бы убедить её, — заверил адвокат. — Дальше, господин герцог. — Это все, — с ледяным спокойствием ответил Дюран. — Как? Два человека? — толи с изумлением, толи с ужасом воскликнул Ланфер и Эдмон криво усмехнулся: — Поверьте, учитывая мой характер, даже два человека очень много. — Как скажете, — вздохнул адвокат и, немного помолчав, спросил, — Скажите, почему вы оказались здесь, учитывая ваше положение в обществе? — Из-за настойчивости детектива Лефевра, с которым у меня в прошлом вышла небольшая размолвка. — Да, я знаю, что он вел ваше дело. Человек весьма достойный и известный, с хорошей профессиональной репутацией, — Ланфер склонил голову. — Но я спрашивал о том, почему вы не попытались оправдаться или хотя бы использовать свои связи. — Связи я использовал так, как смог в данный момент, а оправдываться я ненавижу, — рассмеялся Эдмон. — Я попытался написать письма нескольким знакомым, которые могли бы мне помочь, но они пока не пожелали мне даже ответить. Вероятно, титул перестает что-то значить, когда речь заходит об убийстве. Равенство перед законом, к которому так стремится наше общество ещё со времен Революции. Адвокат пожал плечами, не зная, что ответить. Своего подзащитного он совершенно не понимал и понятия не имел, как оправдать его. А между тем проиграть дело, допустить смерть или в крайнем, очень щадящем случае, пожизненное заключение наследника герцогской фамилии означало конец не только его карьеры, но конец карьеры его брата и вообще закрытие их конторы. — Вы можете попросить, что бы мне выдали ещё бумагу и новое перо? — внезапно спросил Дюран, резко отворачиваясь от окна и в упор глядя на своего защитника. — Вы хотите написать письмо? — несколько оторопело спросил Ланфер, не понимая, как может человек в том положении, в каком находился герцог, думать о чем-то кроме спасения собственной жизни. — Нет, — последовал холодный ответ, — я хочу написать речь, которая станет вашей речью защиты. — В смысле? — Ланфер все ещё не понимал о чем идет речь. — В прямом, господин Ланфер. Я напишу речь защиты, ваш брат внесет туда пару изменений, а вы её прочитаете в конце судебного процесса, — все так же спокойно пояснил Эдмон. — Я полагаю, я справлюсь с этим лучше, чем вы. — Вы хотите сами руководить своей защитой? — произнес, наконец, Ланфер после нескольких секунд молчания. Эдмон снова усмехнулся. — А почему бы и нет? — в его голосе промелькнула какая-то гордая горечь. — Маршал Ней командовал собственным расстрелом, так почему я не могу руководить своей защитой в суде? — Руководить собственной защитой куда сложнее, чем собственным расстрелом. Вам же не убить себя надо, а спасти, — робко проговорил Реми Ланфер, осторожно прижимая к груди свою папку, но, встретившись глазами с взглядом герцога, тяжело вздохнул и добавил. — Хорошо, я прочту речь, которую вы составите. И даже ни одного слова там не изменю. — Разумеется, — спокойно ответил Дюран и замер в ожидании, пока Ланфер просил принести письменные принадлежности и бумагу. — Вам весьма повезло, господин Дюран, — сказал Ланфер, возвращаясь в камеру с несколькими листами бумаги и пером, — Бумаги вам дали столько, что можете написать автобиографию в нескольких томах. Когда будет готова ваша, точнее моя, речь? — В моей голове она уже готова, — спокойно ответил Эдмон, размещая все на широком подоконнике зарешеченного окна, где было куда больше света, чем за столом в углу. — Прошу прощения? — переспросил Ланфер, недоуменно глядя на своего подзащитного. — Не просите, — не отрываясь от своего занятия, произнес Дюран. — Я почти адвокат, господин Ланфер. Неужели вы думаете, что находясь здесь двадцать четыре часа в сутки, я не думал о том, как будет выглядеть моя защита? Лучше займитесь свидетелями и вопросами, которые будете им задавать. С этим вы должны справиться. Попробуйте разузнать, что готовит обвинение и, самое главное, кто входит в число их свидетелей. — Непременно займусь этим, — с поклоном ответил адвокат и попятился к двери, понимая, что теперь он здесь лишний. — За речью можете прийти завтра, — все тем же холодным деловым тоном продолжал Эдмон. — Пару раз прочтете при мне, я объясню вам, на чем стоит сделать акцент, и отнесете своему брату. — Непременно, господин герцог, — прошептал Ланфер и поспешно вышел в тюремный коридор, закрывая за собой дверь и оставляя этого человека наедине с его мыслями. Никого более странного он ещё не встречал. Было что-то не поддающееся объяснению в этой натуре, при первом взгляде казавшееся чем-то даже демоническим.***
В работе, как и в обычной жизни, Реми Ланфер предпочитал придерживаться четко установленных правил. Как частные, так и рабочие визиты он предпочитал наносить в полдень. Это время казалось ему самым лучшим, потому что посещаемые были уже вполне бодрыми, но ещё не уставшие от скуки и рутины дня. Его брат, Оноре Ланфер, один из лучших юристов Франции, весьма гордился собственной безупречной репутацией и не менее безупречной репутацией своей конторы. Поэтому все его помощники, а в особенности брат, старательно поддерживали эту репутацию всеми возможными способами. Реми привык находиться в тени брата и ещё во время учебы понял, что юриспруденция не его призвание ни в коей степени. Оноре был блестящим адвокатом, Реми был совершенной бездарностью и потому радовался уже тому, что брат позволяет ему занимать должность его помощника. Теперь же, когда Оноре подхватил (или уверил себя, что подхватил) какое-то из этих новомодных заболеваний, непосредственная забота о конторе легла на плечи Реми. Впрочем, он и тут лишь выполнял распоряжения брата, который, как многие считали, просто решил отдохнуть от бесконечных судебных тяжб. Но одну вещь Реми помнил без напоминаний брата или кого бы то ни было ещё: главное — безупречная репутация. Поэтому на следующий день после посещения своего подзащитного он облачился в один из лучших своих деловых костюмов, которые должны были создать хотя бы видимость присутствия у него профессионализма, взял кожаную папку, которую неизменно носил с собой для тех же целей и первым утренним поездом отправился на Марну. Клода Лезьё, который оказался очень приятным и сговорчивым молодым человеком, он навестил ещё вчера. Господин Лезьё выразил готовность подтвердить алиби своего друга и выступить на предстоящем процессе свидетелем защиты. Ланфер мог даже сказать, что он хотел этого, до того чувствовалось его странное рвение. Правда, он был весьма удивлен, когда адвокат осторожно спросил его о виконтессе Воле, но все с той же готовностью поведал, что он и виконтесса довольно близкие родственники и что она, несомненно, согласится свидетельствовать в пользу герцога де Дюрана. Когда Ланфер сказал, что его подзащитный говорил совсем другое, Лезьё помрачнел и тактично ушел от темы. Поэтому теперь, сидя в тряском экипаже, который вез его из Вильводе в Вилье-сен-Дени, адвокат гадал, какой же окажется эта виконтесса Ида де Воле-Берг. Почему-то в его воображении рисовалась взбалмошная и непостоянная, не очень красивая женщина в возрасте лет тридцати. Это не сулило ничего хорошего, потому что Ланфер плохо ладил даже со спокойными женщинами, не то, что с теми настроение которых менялось, как погода на морском побережье. Сойдя с экипажа, в котором его порядком укачало, в маленьком городке на берегу Марны он осведомился, как ему добраться до поместья под названием «Вилла Роз». Выслушав достаточно пространное объяснение, он вежливо раскланялся и удалился, сопровождаемый тихим сплетническим шепотом. Он был здесь не первым гостем: за день до него здесь уже побывал прокурор, который так же желал поговорить с виконтессой Воле. Пройдя по дороге, которая проходила между живописных, зацветавших лугов, Ланфер, порядком уставший с непривычки, добрел-таки до конечной цели своего путешествия. В первый момент, очутившись перед невысоким каменным забором, увитым наполовину дикими, наполовину садовыми, алыми, как кровь, розами, он даже не поверил, что это именно то место, которое он искал. Но на заборе рядом с воротами была резная табличка с надписью «Вилла Роз», поэтому сомневаться не приходилось. Одна створка тяжелых кованых ворот со старинными вензелями была слегка приоткрыта и вела на широкую аллею, вдоль которой росли точно такие же, совершенно невероятной красоты, розы. Несколько секунд Ланфер молча стоял перед воротами, решая войти или нет, и наконец, решительно ступил на подъездную аллею. В конце аллеи, осыпанной кровавыми лепестками, стоял средневековый замок из светлого камня, окруженный подступавшим лесом с одной стороны и бескрайними, казалось, полями с другой. Стены замка были увиты плющом, в котором виднелись, опять-таки, розы. Поднявшись по ступеням, Реми Ланфер уверенно взялся за дверной молоток и трижды постучал. Долго ждать не пришлось. Дверь открыл высокий, элегантного вида молодой человек, который застыл на пороге, вопросительно глядя на посетителя. В доме кто-то играл на рояле приятную мелодию Моцарта. — Добрый день. Меня зовут Реми Ланфер, — поспешил представиться адвокат и, доставая из внутреннего кармана пальто визитную карточку, добавил, протягивая её молодому человеку, — Я адвокат и хотел бы переговорить с госпожой виконтессой по весьма важному делу. Молодой человек мельком взглянул на карточку и с поклоном пропустил Ланфера в холл. — Подождите минуту, я доложу о вас, — сказал он, принимая у гостя пальто, и исчез в одной из дверей. На секунду, которая потребовалась ему, чтобы проскользнуть в приоткрытую дверь, звуки рояля стали громче. Затем музыка внезапно оборвалась и наступила абсолютная тишина. Впрочем, через мгновение элегантный молодой человек вернулся и с поклоном объявил, указывая на дверь: — Госпожа виконтесса ждет вас. Ланфер набрал воздуха в грудь и уверенно шагнул в дверной проем, за которым оказалась гостиная. Перед инструментом, спиной к нему сидела женщина в простом домашнем платье из переливчатого шелка цвета слоновой кости с кружевами в тон. Каштановые волосы, украшенные лентами, красиво струились по плечам. Одна рука лежала на её коленях, в тонких пальцах другой она вертела его визитку. — Значит, он хочет, что бы я была свидетелем защиты на этом процессе? — спросила женщина, не дожидаясь приветствия, и повернулась, не вставая с банкетки. Ланфер с приятным удивлением осознал, что все его представления об этой даме были ложными. Виконтессе Воле на вид было двадцать или двадцать один, лицо вполне можно было назвать красивым, а весь её вид выдавал в ней женщину рассудительную и спокойную. Ида же, напротив, была разочарована, увидев перед собой человека, который едва ли производил впечатление хорошего адвоката. — Он лишь назвал ваше имя, — Ланфер слегка поклонился. — Ваше и… — Клода Лезьё, моего кузена, — сказала Ида, и, указывая изящной рукой на диван, добавила, — Присаживайтесь, господин Ланфер. Судя по всему, разговор нам предстоит долгий. — Прежде всего, я хотел бы узнать ваш ответ, — Реми Ланфер устроился на диване, продолжая сжимать в руках свою папку, которая, казалось, придавала ему уверенности. — Вчера здесь уже был ваш оппонент, — средняя виконтесса Воле поднялась и пересела в кресло, точно напротив адвоката. — Может быть, вы хотите кофе или чаю? Впрочем, у меня есть и кое-что покрепче, смотря, что вы предпочитаете. — Благодарю, — отрицательно покачал головой адвокат. Значит, прокурор уже был здесь и он, несомненно, хотел заполучить эту девушку в свидетели. Да, с её хладнокровием и внешностью она была просто находкой для этого судебного процесса. — Если вас интересует мое решение, то, поскольку я отказалась от роли свидетеля обвинения, я в вашем распоряжении. Такой быстрой победы Реми Ланфер не ожидал и поэтому теперь молчал в совершенном смятении и, не зная, что говорить. — К несчастью, мне нечего добавить к моим показаниям, которые я давала ранее, — продолжала Ида, слегка усмехаясь его неловкости, — но если у вас есть ко мне вопросы, то я с радостью на них отвечу. — Я, право, не был готов к тому, что вы согласитесь так быстро. Меня предупреждали об обратном, — Ланфер попытался улыбнуться, но это только придало ему неловкости. Ида снова усмехнулась, на этот раз более заметно и адвокат невольно подумал о том, что с таким характером она наверняка имеет много врагов. — Я ничего не делаю просто так, господин Ланфер, — холодно произнесла она. — Если я что-то делаю, значит, у меня есть своя цель. — В данном случае мы должны иметь целью свершение справедливого суда, — осторожно напомнил Ланфер и Ида откровенно рассмеялась: — Оставьте этот идеализм для восторженных барышень, которых он трогает. Я прекрасно понимаю, чем обернется для вас проигрыш на этом процессе. Когда речь идет сохранении деловой репутации, правосудие всегда отступает на второй план. — К несчастью, госпожа виконтесса, адвокат из меня не очень хороший, поэтому мне остается рассчитывать лишь на справедливый суд, который не позволит отправить на казнь невиновного, — спокойно ответил Ланфер. — То есть вы верите в невиновность вашего подзащитного? — средняя виконтесса Воле слегка приподняла брови и адвокат поразился, сколько в этой девушке нерастраченной ироничности и озлобленности. — Адвокат обязан верить в невиновность того, кого защищает, — Ланфер склонил голову и негромко добавил, — К тому же я читал материалы дела. При нынешнем раскладе у нас есть все шансы. — Вы сами прекрасно понимаете, что нет, — Ида откинулась на спинку кресла и устало подперла голову рукой. Ланфер молча посмотрел на девушку, на этот раз поражаясь её проницательности. Да, она не лишена достоинств, которые, однако, для молодой незамужней девушки являются недостатками. — Что ж, — произнес он, поднимаясь с дивана и слегка кланяясь, — я рад, что вы согласились выступить на суде со стороны защиты. Надеюсь, что мы одержим победу. — Я тоже на это надеюсь, — отозвалась Ида, поднимая на него спокойный ясный взгляд. — Прошу простить меня за отнятое время. Был весьма рад знакомству. Я извещу вас, когда вы понадобитесь, — Ланфер ещё раз поклонился и, дождавшись в ответ лишь легкий, изящный и немного высокомерный кивок, вышел в холл. Надев пальто, которое ему подал элегантный молодой человек, адвокат быстрым шагом вышел на подъездную аллею. Сейчас, оказавшись на улице, он даже не мог точно сказать, каким было его впечатление от знакомства с виконтессой Воле. Она была мила и обладала своеобразной вежливостью, но отталкивала своей ироничностью, точно так же, как и его подзащитный. Там, правда, был более трудный случай, но все же. Ида продолжала сидеть в кресле, откинувшись на спинку и подпирая голову рукой. Более неудачного адвоката для Эдмона нельзя было придумать. Конечно же, он сам будет руководить своей защитой, но что толку от хорошего руководителя, если исполнитель ни на что не годен. Со страхом и замиранием сердца она представляла себе предстоящий процесс и этого толстого, невысокого мужчину в роли защитника. Да он даже выглядит не так, как должен выглядеть адвокат. Кого он сможет убедить в невиновности Эдмона, когда все так уверены в обратном? Вчера, когда она довольно резко высказала свой отказ прокурору, он лишь усмехнулся и сказал, что в таком деле лучше принять правильную сторону с точки зрения общества, а не с точки зрения закона. В ответ на это Ида лишь гордо вскинула голову и указала защитнику закона на дверь. Теперь она понимала смысл его слов. У Эдмона не было шансов, никакое алиби, никакая Алин Ферье и даже Клод, и она сама не смогут ему помочь. Но теперь уже было поздно пытаться, что либо остановить, а отступиться было просто невозможно. Гордая честь Иды де Воле-Берг не позволяли ей оставаться в стороне от судьбы человека, который ей был дороже, чем кто бы то ни было в этом мире. Тем более, что она была соучастницей этого преступления, невольной свидетельницей. До сих пор она не задумывалась, почему Эдмон, чтобы обеспечить себе алиби, не назвал её имени и не раскрыл их отношений. Вряд ли он дорожил её честью и репутацией, он вообще мало дорожил своими любовницами.***
— Кто на этот раз? — спросила Жюли, заходя в гостиную в сопровождении Моник и кивая на дверь. — Противоположная сторона, — спокойно ответила Ида, не поднимая головы. — Адвокат Эдмона. Спросил, согласна ли я выступить свидетелем защиты. — И что же ты ответила? — спросила Моник, прижимая к груди руки и находясь в сильнейшем смятении. — Я согласилась, — средняя виконтесса Воле всё ещё не поднимала головы. — Но они проиграют этот процесс и без моей помощи. Даже слово «безнадёжность» не подходит для описания этого случая. Моник лишь ахнула и повалилась на диван, который ещё недавно занимал Ланфер. Жюли, тяжело вздохнув, покачала головой, выражая явное неодобрение по отношению к такому бурному проявлению чувств. — Советую тебе собирать вещи, а не рыдать, — холодно заметила Ида, — мы уезжаем в Париж сегодня же. — Что? — Моник вскинула голову. — Мы уезжаем в Париж сегодня же, — спокойно повторила Ида, наконец, выходя из оцепенения и поднимаясь на ноги. — Какое из этих слов осталось для тебя загадкой? — Я… Я еду с тобой? — переспросила младшая Воле, мгновенно выпрямляясь и глядя на сестру широко распахнутыми глазами. — Разве благородно с моей стороны лишать тебя такого зрелища? — с ядовитой усмешкой ответила Ида. — Я бы и Жюли предложила поехать с нами, но она уже давно дала мне понять, что знать не хочет об этом деле. Моник перевела взгляд на Жюли, которая кивнула в подтверждение этих слов. — Клод и Жером уже там, так что, если мы отправимся не слишком поздно, у нас даже будет шанс сегодня с ними поужинать, — продолжила Ида. — Так что, если намереваешься ко мне присоединиться, найди Люси, пусть поможет тебе уложить вещи. — А как же ты? — спросила младшая Воле, прижимая руки к груди и всё ещё глядя на сестёр широко распахнутыми глазами. — Я предусмотрительно позаботилась об этом утром. — То есть ты с самого утра знала, что сегодня мы уезжаем в Париж и ни слова мне не сказала? — Моник возмущенно сдвинула брови и почти топнула ножкой. — Моник, лучше собирай вещи, — со смехом произнесла Жюли. — Иде в последнее время свойственны спонтанные решения. — Когда сюда явился прокурор, мне стало очевидно, что и адвокат не заставит себя ждать, — Ида и сама не могла сдержать усмешку. — А я ведь дала Клоду обещание, что выступлю на стороне защиты, если меня захотят там видеть. Поэтому будь готова к отъезду через два часа. Моник охнула, всплеснула руками, но так ничего и не сказав, выбежала в холл, зовя Люси. — Я так понимаю, ты не вернешься, пока все не закончится, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла Жюли. Ида еле заметно кивнула. — В таком случае, я желаю тебе удачи в том, что ты затеяла, — маркиза Лондор попыталась улыбнуться. Дюран застуживал смерти, но и Ида заслуживала быть счастливой, а её счастье зависело от его жизни.***
Ужин был мрачным и молчаливым, и даже великолепный интерьер ресторана отеля «Крильон» не мог сделать его менее напряженным. Клод заметно нервничал, почти ничего не ел и только задумчиво поглаживал пальцами гладкую ножку бокала. Моник тоже была напряжена, но, не желая вызвать недовольство у сестры, безуспешно старалась придать своему лицу выражение совершенной уверенности. Жером и Ида, напротив, были совершенно, и даже как меланхолически, спокойны. Ида, впрочем, нервничала куда больше Клода, и одной из главных причин её волнения был, собственно, её кузен. Если ее авантюра провалится, то ему будет грозить не меньшая опасность. — Может, поговорим о чем-нибудь? — спросил Жером, обводя взглядом собеседников. — Я не в состоянии, — задумчиво отозвался Клод. — Вам всем необходимо отвлечься от этого процесса. Мир, в конце концов, не вертится вокруг него. — Дорогой брат, вышло так что сейчас это единственное из всех происходящих в мире событий, которое касается меня настолько близко, насколько вообще возможно, — Клод перевел взгляд на брата и, внезапно обратившись к Иде, добавил, — Кстати, ты ещё не получала записку от адвоката? Нам нужно с ним встретиться, чтобы обсудить некоторые детали. — Ах да, — слега закатила глаза виконтесса Воле, — подобающие поведение и внешний вид. Я уже догадываюсь, что нам скажут. — То есть, вам просто скажут, что делать и говорить? — приподняла брови Моник. — А ты полагала, что на суде все говорят то, что думают? — невесело усмехнулся Клод. — Я удивляюсь, почему они ещё не устраивают репетиций. — Кстати, — Жером повернулся к Иде, — этот адвокат Эдмона, в самом деле, так плох, как его описал Клод? — Ну почему же, — Ида равнодушно пожала плечами. —Для герцога Дюрана это лучшее, что только можно было найти. — В самом деле? Да даже из меня вышел бы лучший адвокат, — мрачно воскликнул Клод. — Вот именно, дорогой брат, — спокойно пояснила средняя Воле. — Он никуда не годится, и твой друг сможет показать всё великолепие своего ума, организовав собственную защиту на свой манер. — Сейчас Клод скажет тебе, что ты недооцениваешь герцога Дюрана, — засмеялся Жером. — Она пока что ещё не сказала ничего такого, с чем я не мог бы не согласиться, — тяжело вздохнул Клод, на мгновение перестав поглаживать бокал. — Его раздражает твоя веселость, — пояснила Ида. — Как и меня ваше уныние. Вы выглядите так, как будто это вас должны судить. — Лично меня весьма угнетает тот факт, что я должен участвовать в этом представлении по тем правилам, которые мне не нравятся, — качнул головой Клод. — Я не спорю с тем, что Эдмон, возможно, лучший защитник для себя самого, но… Эдмон прекрасно понимает, в какой фарс обратят суд над ним, и я боюсь, что из-за этого его тяга к эффектности возьмет верх. Я больше, чем уверен, что он дал своему адвокату множество рекомендаций относительно тех образов, которые мы с Идой должны будет примерить. Я не могу отказать в помощи другу, поэтому я пытаюсь смириться с этим, но мне, и ты это знаешь, претит всяческая театральность. Поэтому да, я не могу думать ни о чем, кроме этого злосчастного процесса. Разумеется, он не говорил всей правды. И ему, знающему все, казалось, что его отговорка и попытки объяснить свое состояние выглядят более, чем дешево, но что он мог поделать? Мысли Клода куда больше занимала предстоящая авантюра с его непосредственным участием, и чем больше он думал об этом, тем чаще у него мелькала мысль, что если это безумие удастся, то он совершенно искренне будет благодарить за эту удачу всех святых одновременно. Ида прекрасно это понимала и видела. В удачу, тем более в свою, она не верила и потому могла лишь слепо надеяться на Клода и Алин Ферье. Иногда она с ужасом думала о том, что Алин откажется в самый последний момент, не явится на суд или же явиться, но не обозначит своего присутствия. Она тщетно пыталась придумать хоть что-то на этот случай, но не могла. Это приводило её в отчаянье, но она не могла демонстрировать его даже отчасти, учитывая ее отношение к герцогу Дюрану. Оставалось напускать на себя чрезмерное равнодушие, которое не выглядело натуральным ни в коем разе. Ужин продолжался и закончился в том же духе. Жером бесконечно и неудачно пытался создать атмосферу веселья, Клод, Моник и Ида бесконечно и вполне удачно сопротивлялись этому. Прощание было таким же скомканным и сухим, как и весь ужин. Расходясь по номерам Клод и Ида договорились о встрече следующим утром, чтобы вместе отправиться к адвокату за инструкциями.***
Ни Ида, ни, тем более, Клод не могли в день заседания усидеть в отеле, поэтому явились во Дворец Правосудия одними из первых. Клод, следуя полученным инструкциям, являл собой образец неприметной скромности с гладко зачёсанными волосами и в темно-сером сюртуке. На жилете тускло золотилась цепочка часов, которую он избавил от брелоков, чтобы придать своему образу ещё большую неприметность. Ида же демонстрировала строгую элегантность и сдержанность, облачившись в вишневое бархатное платье, которое, вместе с гладкой прической, прибавило ей сразу лет десять. Одним словом, их образы совершенно не соответствовали тому, что они собирались устроить во время своих выступлений в качестве свидетелей. Жером и Моник, которые не были обременены выступлениями перед судом, сияли всевозможными изысками. Чуть ближе к началу совещания стали собираться остальные зрители, коих оказалось даже больше, чем предполагали Ида и Клод. Вновь прибывшие неторопливо прохаживались взад вперед, переговаривались и свысока оглядывали тех, кто выглядел чуть проще и скромнее. Вся эта толпа, впрочем, выглядела такой разномастной, что создавалось впечатление, что предстоящий суд сделал то, что мог мало, кто до этого — заставил явиться на Сите весь Париж в едином порыве. — Они ведут себя так, словно и в самом деле приехали в театр, — прошептал Клод, исподлобья оглядывая холл Дворца правосудия. — Неужели они не могут хотя бы создать вид судебного заседания? — Из этого процесса сделали представление, Клод. Смирись, — проговорила Ида. — Ты только взгляни, как они смотрят в нашу сторону, — добавила Моник и гордо вздернула подбородок в ответ на через чур пристальный взгляд одного из будущих зрителей. — Я знал, что это будет, но что бы настолько… — не унимался Клод. — О каком правосудии может идти речь, когда из процессов делают ярмарочные балаганы. — Ты драматизируешь, брат, — как можно более беспечно усмехнулся Жером, хотя по нему было видно, что он держится из последних сил. — Я согласна с Клодом. Они словно собрались не в зале суда, а где-то в гостиной. Сбежались, как гиены на падаль, — вступилась Ида. — Я бы на вашем месте подумал о том, что вы будете делать, когда весь этот фарс закончится, — усмехнулся Жером. — Моя любезная кузина может ударить меня прямо сейчас, но я напьюсь до бесчувствия, — негромко прошептал Клод, вызвав у вышеупомянутой кузины гневный взгляд. — В этот раз, учитывая обстоятельства, я, так и быть, прощу тебе подобную выходку, — бросила она. — Надейся, что ты будешь делать это со своим другом. — Вы так уверены в положительном исходе? — нервно передернулась Моник. — Я уверена только в том, что так или иначе это закончится, — с неудовольствием пожала плечами Ида. — Я не надеюсь на благополучный исход, — отозвался Клод. — Если не надеяться, то радость будет куда сильнее, а разочарование куда слабее. Помогает сохранить некоторое спокойствие. Ида тяжело вздохнула. От Клода сегодня требовалась вся его выдержка. Виконтесса Воле, в отличие от общества, знала, что ее кузен может быть куда более хладнокровным, чем принято было думать. И сейчас, глядя на него, она думала только об одном: знает ли он, что должен защищать виновного? И если знает, то скольких мучительных усилий ему стоило переступить через свою никогда смолкающую совесть? Ещё раз обведя холл взглядом, она заметила тонкую женскую фигурку в ярко-красном, через чур вычурном и откровенном платье. Алин все же пришла. Значит, можно было надеяться на успех. — Через пять минут откроют зал, — сдавленно сообщил Жером, убирая часы. Моник негромко охнула и, побледнев, вытянулась настолько прямо, насколько могла. Клод же напротив, словно отбросил все переживания и принял самый решительный вид, какой только имел. — Мы просто должны пережить это, — сказал он, поправляя перчатки и стряхивая с сюртука несуществующие пылинки.