***
Зрители напряженно следили за каждым движением всех участников разворачивавшейся на их глазах драмы. Некоторые переговаривались еле слышным шепотом, делая прогнозы о решении. Всем было прекрасно известно — либо помилование, либо казнь. Никаких полутонов, тюрем и ссылок, все духе времени и подсудимого. — Такой красавец, разве он мог кого-нибудь убить? — шептались дамы. — Будет так жаль, если ему отрубят голову. — Мало шансов, что его оправдают, — говорили мужчины. — Против него весь суд, а он так спокоен, как будто и правда не виновен. — Сегодня, 25 апреля, 1854 года, в 12 часов по полудню, заседание суда по делу об убийстве Андре Лорана объявляется открытым, — объявил судья и, словно для убедительности, стукнул молотком. В зале мгновенно воцарилась гробовая тишина. Судья пристально оглядел зал и объявил, обращаясь к своему секретарю: — Господин Мартин, доложите о явке сторон и свидетелей. — Ваша честь, все свидетели явились и удалены из зала для ожидания вызова для дачи их показаний, — бойко отрапортовал господин Мартин, не очень красивый, но весьма щеголеватого вида человек. — Подсудимый, — судья снова обратился к Эдмону, — назовите ваше полное имя и фамилию. — Эдмон Кармель Антуан де Дюран, — спокойно отозвался Эдмон. — Место и дата вашего рождения? — продолжал расспросы судья. — Регион Иль-де-Франс, поместье «Терра Нуара» близ Вилье-сен-Дени, 4 мая 1829 года, — Эдмон все ещё старался быть спокойным, понимая необходимость этих вопросов. — Где вы проживаете на данный момент? — Вышеуказанное поместье, — Дюран краем глаза взглянул на секретаря, который усердно сверял его слова с имеющимися у суда данными. — Как долго вы живете на этом месте? — вопрос был не по делу, но Эдмон все же ответил: — Около полугода, с ноября 1853. — Каково ваше образование и род занятий? — бессмысленным вопросам, казалось, не будет конца. — Я окончил Сорбонну, факультет юридических наук с углублением в изучение адвокатской деятельности, — Эдмон, в который раз криво усмехнулся, услышав, как зашептались в зале, не привыкнув видеть на скамье подсудимых адвоката. — С тех пор ни чем не занимался, кроме путешествий по странам Европы. — Как и когда вы познакомились с убитым? — В Руане, в 1849, кажется. — Какого ваше семейное положение? — Я не женат, — спокойно ответил Дюран, уже предвкушая следующий вопрос. — Есть ли у вас дети и если есть то, какого их количество? — Я точно знаю об одном, но вероятно их больше, — герцог был все так же спокоен. — Потрудитесь припомнить точное количество, — сказал судья, поджимая губы. — Я не знаю, я их не считал. Это внебрачные дети, ваша честь. О большинстве я даже понятия не имею, — Эдмон улыбнулся, вызывая новый приступ недовольства своей натурой в зале. Судья снова поджал губы и задал последний вопрос: — Были ли вы приставлены к наградам, участвовали в боевых действиях? — Нет, я не был замечен ни в чем подобном, — Эдмон продолжал улыбаться. Зачем он вел себя так нагло перед людьми, от которых зависела его жизнь, он и сам не мог понять. Судья ещё раз окинул подсудимого полным презрения взглядом и, с неимоверной гордостью огласил состав суда, а так же их многочисленные права, позволявшие им с головой утопить обвиняемого. У Эдмона было лишь право не отвечать на вопросы, на которые он сочтет нужным не отвечать и обязанность вести себя в рамках приличий и не мешать проведению процесса. Были представлены присяжные. Все они были невероятно напыщенными и смотрели на герцога Дюрана, как на кусок мяса на рынке, словно уже видели его на эшафоте в центре Парижа. Наконец, закончив с чересчур бюрократической частью, судья объявил о начале судебного следствия и перешел к самой интересной, на взгляд зрителей, части. Настолько интересной, что все снова замолчали затаив дыхание. — Эдмон Кармель Антуан де Дюран, вы обвиняетесь в непреднамеренном убийстве Андре Лорана вследствие нанесения ему нескольких ударов по голове повлекших смерть потерпевшего. Подсудимый, понятно ли вам обвинение и признаете ли вы себя виновным? — грозно спросил судья, поворачиваясь к осужденному. — Ваша честь, в вашей практике был хоть один человек, который признал бы себя виновным? — к величайшему ужасу адвоката осведомился Эдмон, сопровождая вопрос обворожительной улыбкой. — Обвиняемый, отвечайте на поставленный вопрос! — крикнул судья, начиная багроветь от злости. — Нет, не признаю, — спокойно ответил Эдмон, продолжая улыбаться. По залу прокатился легкий гул неодобрения столь вызывающего поведения. — Изложите свою версию событий, — сказал судья. Эдмон уже с трудом сдерживался, что бы хотя бы выглядеть спокойным: к такому обращению он не привык. Пусть он хоть тысячу раз будет убийцей, но он все ещё герцог де Дюран и к нему должны относиться с должным уважением. — Мою версию событий… — протянул он и, откинувшись на спинку скамьи, начал, — Допустим, какая-то неведомая сила поднимает человека и заставляет его ночью идти в лес. Допустим, он идет ночью в лес, что само по себе уже является не самым обычным действием. Случается так, что в этом лесу он встречает кого-то, кто его убивает. По странному стечению обстоятельств это случается почему-то в границе моих владений. По совпадению, но уже более роковому, все сложилось так, что мои отношения с убитым, не буду это скрывать, были весьма не гладкими. Убийца прячет тело путем закапывания его в землю, но тело находят и обвиняют меня, как хозяина земли, на которой было совершено преступление, в убийстве. А тут ещё получается так, что я всем сердцем ненавидел жертву. Спасибо, что хотя бы в непреднамеренном убийстве, а не спланированном заранее. Но если вас всех волнует вопрос, почему я убил Андре Лорана, хотя я его не убивал, то меня больше мучает вопрос, что он делал на моих землях глубокой ночью. На месте всех здесь присутствующих, я бы в первую очередь задумался… — Подсудимый! — судья резко оборвал пустившегося в рассуждения Эдмона. — Это все, что вы можете сказать по поводу вашей версии событий? — Да, ваша честь. — Хорошо, — судья принял более удобную позу, подавшись вперед и с видом, полным какого-то злорадства, произнес, — У суда, я думаю у всех здесь присутствующих, есть вопрос, где вы были в ту ночь, когда произошло убийство? — Я имею право не отвечать на некоторые вопросы, — Эдмон гордо вскинул голову, — И насколько я знаю, это не должно расцениваться, как признание мной своей вины и не может быть использовано, как доказательство моей виновности. А раз это так, в идеале, конечно же, я откажусь отвечать на данный вопрос. В зале зашептались, выдвигая догадки о том, что в деле замешана женщина, которую нельзя скомпрометировать, пусть даже ради этого придется отдать свою жизнь. — Есть ли у обвинения или защиты вопросы к обвиняемому? — спросил судья, поочередно посмотрев на прокурора и адвоката. Оба покачали головами, ожидая куда более интересную часть. Судья молча кивнул и сделал жест рукой, отдавая поле битвы другому полководцу: прокурору. Настало время допроса свидетелей обвинения.***
— По делу Эдмона де Дюрана обвинение вызывает первого свидетеля, Пьера Ману, — провозгласил прокурор, и Эдмон невольно поморщился. Из боковой двери вышел человек, которого он знал и знал очень хорошо. Пьер Ману был дворецким и управляющим «Терры Нуары». В какой-то момент Эдмон поймал себя на мысли, что обязательно рассчитает этого неблагодарного, как только выйдет на свободу, и тут же добавил к этой разе слово «если». Прокурор тем временем взял библию в черном строгом переплете и, подойдя к своему свидетелю, сказал: — Вы должны положить правую руку на Библию. Ману послушно выполнил это действие. — Клянитесь говорить правду и ничего кроме правды, и да поможет вам Бог, — наставительно произнес прокурор. — Клянусь, — негромко проговорил Ману. Прокурор убрал Библию и указал ему на кафедру перед судом. Ману, слегка пошатываясь, встал за нее и обвел глазами присяжных, судью, прокурора и адвоката. С Эдмоном он не захотел встретиться взглядом, и отвел глаза, чувствуя, однако, как его хозяин пристально смотрит ему в спину, и прекрасно понимая, что этот взгляд значит. — Итак, господин Ману, — начал прокурор, — скажите, какого ваше занятие? — Я дворецкий и управляющий в «Терре Нуаре», поместье, которое принадлежит господину Дюрану, — голос Ману был все ещё слабым. — А где вы были в ночь убийства? — Я был в городе у своей сестры и её мужа. — Почему вы были в городе? Разве вы не живете в поместье? — спросил прокурор, который встал и сейчас расхаживал взад вперед перед кафедрой. — В воскресенье господин Дюран дал выходной всем слугам, и мы должны были вернуться к полудню понедельника, — проговорил Ману, продолжая озираться на суд. — То есть в ночь убийства господин Дюран дал вам выходной? — спросил прокурор, резко останавливаясь. — Протестую! — крикнул адвокат, вскакивая с места, — Мой подзащитный всегда давал своим слугам один выходной в неделю, преимущественно с воскресенья и до полудня понедельника. — Свидетель, так ли это? — осведомился судья. Ману кивнул. — Протест принят! — объявил судья, ударяя молотком. Прокурор сверкнул глазами в сторону адвоката, однако, продолжил измерять шагами пространство перед судом: — Заметили ли вы какие-то странности в поведении вашего хозяина накануне убийства? — Да. Он был более нервным и раздражительным, чем обычно, — уже более уверенно подтвердил Ману. — С чем вы полагаете это могло бы быть связано? — Вероятнее всего с неуспехом на скачках, — пожал плечами Ману. — Заметили ли вы что-то необычное в поместье, после того, как вернулись в полдень понедельника? — не навязчиво подвел прокурор к одному из своих главных вопросов. — Да, пожалуй, — кивнул Ману, — Я не досчитался в кухне одного свертка горчицы около десяти унций и одного свертка перца около шестнадцати унций, но тогда я подумал, что, возможно, кто-то из прислуги отнес их в кладовую и не стал проверять там. «Ложь! — мысленно воскликнул Дюран, — Я положил эти чертовы свертки точь-в-точь, как они лежали, ты даже не подумал о том, что их кто-то брал» — Попрошу заметить, что данные вещества, а именно порошок горчицы и молотый перец, были найдены на месте обнаружения тела, — пояснил прокурор и продолжил, — А встречали ли вы лично жертву преступления? — Да, один раз. Это было после Рождества, день вспомнить не могу. Он явился в «Терру Нуару» по какому-то делу к господину Дюрану, — голос Ману окончательно окреп и он перестал озираться по сторонам. — Какое отношение ваш хозяин продемонстрировал к посетителю? — спросил прокурор, и Эдмона затрясло от негодования. О да, первого свидетеля он выбрал как нельзя лучше. — Негативное, господин прокурор, — последовал ответ. — За несколько дней до этого мне были даны специальные инструкции насчет этого человека, по которым я не должен был допускать его к хозяину, а должен был отвечать, что господина Дюрана нет дома. — Что ж, у меня больше нет вопросов к свидетелю, — объявил прокурор, обращаясь к судье. — Есть ли к свидетелю вопросы у защиты? — спросил судья. Адвокат лишь покачал головой, не проронив ни слова, но по всему его виду было видно, что он немного огорчен. — Господин Ману, можете занять ваше место в зале, — кивнул судья и дворецкий, все так же нетвердо, направился к своему месту. На миг он встретился глазами с Эдмоном, который смотрел на него немигающим взглядом готовой к броску змеи, и опустил голову ещё ниже. Прокурор тем временем провозгласил: — По делу Эдмона де Дюрана обвинение вызывает второго свидетеля, Катрин Алюэт. Все из той же боковой двери в зал вышла Катрин Алюэт, и Эдмона вновь передернуло, на этот раз от отвращения. Катрин была одета с невероятной роскошью, как будто она пришла лишь для того, чтобы покрасоваться перед многочисленной публикой, чтобы потом про нее говорили «смотрите, это же та самая Катрин Алюэт, которая свидетельствовала против герцога Дюрана на том процессе». Собственно, так оно и было. В зале послышалось несколько возгласов о красоте новой свидетельницы. Катрин, так же как и Ману, обвела взглядом весь зал, не побоявшись, однако, встретиться взглядом с Эдмоном и даже еле заметно улыбнулась ему. Эдмон лишь гордо вскинул голову, говоря, что ему наплевать на все её показания, потому что они не существенны. — Положите правую руку на Библию. Клянитесь говорить правду и ничего кроме правды, и да поможет вам Бог, — сказал прокурор и Катрин, с невероятным удовольствием выполнив эту торжественное приказание, уверенно и четко произнесла: — Клянусь! Встав за кафедру, она самым милым и невинным образом опустила глаза и сложила руки на бортике. Эдмон старательно подавлял в себе желание встать и крикнуть, что ей нельзя доверить даже принести стакан воды, не то, что свидетельствовать в суде. — Госпожа Алюэт, — на этот раз прокурор избрал себе место ближе к углу зала и расположился там, решив не сходить с места, — расскажите суду, в каких отношениях вы были с убитым и его семьей. — Я не скажу, что была хорошим другом господина Лорана, но я нахожусь в дружеских отношениях с семьей Шенье, — с некоторой гордостью ответила Катрин. — Хотя и с господином Лораном я была в достаточно теплых приятельских отношениях. — Что вы можете сказать об отношениях убитого и подсудимого? — спросил прокурор и в голове Эдмона, как молния, мелькнуло воспоминание, что Катрин присутствовала при его встрече с Лораном, когда тот приехал после Рождества. — Я знаю, что они были знакомы до этого. Я знаю, что до того момента, когда они встретились в первый приезд господина Лорана, после Рождества, они были в плохих отношениях, — ответила Катрин. — По крайней мере, со стороны господина де Дюрана. С его стороны это была непередаваемая ненависть, которую он даже не пытался скрывать. — И вы заметили это при первой встрече? — О, это было трудно не заметить, — Катрин выразительно подняла брови. — Он тогда даже не остановился поговорить, сразу раскланялся и ушел, весьма резким тоном заявив, что его ждут дела. К тому же, насколько мне известно, между ними произошла крупная ссора, после которой господин Лоран был вынужден уехать. — Вы не знаете, из-за чего была ссора? — спросил прокурор. — К сожалению нет. Но я знаю, что господин де Дюран… — Катрин на секунду запнулась, словно думая, озвучить или нет известную ей тайну и, наконец, собравшись с мыслями, быстро, на одном дыхании выговорила, — Я знаю, что господин де Дюран поклялся убить господина Лорана. Он так и сказал: если я вас снова встречу, я убью вас. Зал мгновенно загудел. Это новое обстоятельство совершенно не оправдывало подсудимого. Судья ударил молотком и, грозно сдвинув брови, обратился к Эдмону: — Подсудимый, то, что сказала эта девушка — правда? Эдмон молчал. Каждый в зале с замиранием сердца ждал его ответа. Катрин немного виновато опустила голову, словно извиняясь за то, что выдала эту тайну. — Да, правда. Хотя скорее это была не угроза, а лишь фраза, брошенная в пылу ссоры. Одна из тех угроз, которые никогда не выполняют, — наконец произнес он и ни один нерв не дернулся на его лице. — Но я хотел бы знать, откуда прелестная мадемуазель знает это обстоятельство. В тот момент, когда я обронил эту фразу, её не могло быть поблизости. Как, впрочем, и вообще кого бы то ни было. — Подсудимый! — судья ударил молотком, и зал снова загудел, на этот раз выражая одновременно и недовольство судьей и восхищение искренностью подсудимого и его наблюдательностью. — Протестую! — завопил адвокат. — Если мой подзащитный утверждает, что данные слова были сказаны при полном отсутствии свидетелей, мадемуазель Алюэт должна объяснить, откуда она располагает такими сведениями! — Протест отклонен! — возразил судья, снова ударяя молотком. Гул в зале стал заметнее, а Катрин Алюэт, это не укрылось от глаз Дюрана, с облегчением вздохнула. Судья был вынужден снова прибегнуть к молотку, чтобы восстановить тишину и прокурор продолжил расспросы: — А заметили ли вы, мадемуазель Алюэт, что-то необычное в их отношениях незадолго до убийства? — Да, — кивнула Катрин. — Накануне убийства, в воскресенье, маркиза де Лондор устраивала вечер. И господин де Дюран на этом вечере вел себя весьма странно. Он был, как будто ужасно раздражен. — Черт бы побрал этих светских сплетниц! — прошептал Дюран, подавляя в себе желание от одолевавшей его злобы пнуть заграждение и тем самым ещё больше выдать себя. — Что ж, у меня больше нет вопросов к мадемуазель Катрин Алюэт, — объявил прокурор. Судья кивнул и обратился к адвокату: — Есть ли у защиты вопросы к свидетелю? — Да, ваша честь, у меня один вопрос, — адвокат поднялся со своего места и не спеша вышел в центр, что бы встать прямо перед кафедрой. — В начале вы упомянули, о том, что вы хороший друг семьи Шенье. Что вы так же были в теплых приятельских отношениях с господином Лораном. Ответьте мне, мадемуазель, упоминал ли кто-то из его родственников или он сам, о том, что мой подзащитный угрожал ему? — Нет, — покачала головой Катрин, и весь её вид говорил о том, как хочется ей добавить «к сожалению», — Господин Лоран, напротив, всегда очень хорошо отзывался о господине де Дюране, хотя и признавал, что тот его недолюбливает. — Хорошо, благодарю вас, — сказал адвокат и, возвратившись на свое место, добавил, — У меня больше нет вопросов. — Мадемуазель Катрин Алюэт, вы можете занять ваше место в зале, — кивнул судья. Катрин развернулась и, подобрав полы не в меру роскошного платья, направилась к своему месту. Встретившись взглядом с Дюраном, она лишь подняла голову и презрительно хмыкнула, на что Эдмон ответил ей божественной улыбкой. — По делу Эдмона де Дюрана обвинение вызывает третьего свидетеля, госпожу Элен Шенье, — возвестил прокурор. Элен Шенье вела себя так, как полагается вести себя женщине потерявшей брата при весьма печальнейших и неясных обстоятельствах, то есть была одета в глубокий траур и смотрела исключительно в пол. Глаз она не подняла ни на зал, ни на подсудимого, ни даже на прокурора, когда тот подошел к ней с Библией. Клятву она произнесла так тихо, что, кажется, даже в первых рядах её слов не услышали. — Вы только посмотрите, бедная женщина, она в таком горе! — шептались дамы. — Он смотрит на нее с таким вызовом, словно не чувствует перед ней своей вины, — говорили мужчины. Эдмон и правда не чувствовал своей вины. На его, несколько вольный взгляд, такие люди, как Лоран были для общества чумными больными — одного нужно было сжечь, чтобы не заразить остальных. — Госпожа Шенье, — на этот раз прокурор был самой обходительностью и встал прямо перед кафедрой, — расскажите суду о взаимоотношениях вашего брата и обвиняемого. — Вы знаете, я и Андре, мы всегда были достаточно близки, насколько могут быть близки брат с сестрой, — начала Элен Шенье слабым, прерывающимся голосом, — но он никогда не рассказывал мне о своих знакомых, а я не расспрашивала. Я знаю лишь то, что я видела. Мой брат дорожил обществом господина де Дюрана, я не слышала, что бы он говорил о нем дурно. А вот господин герцог… Я знаю, что он ненавидел моего бедного брата до смерти. Эдмон криво усмехнулся, подумав, что весь образ мадам Шенье располагает к сочувствию со стороны зрителей и присяжных. А выражения, которые она подбирала, были просто великолепны для того, чтобы положить его голову под нож гильотины. — А знали ли вы об отсутствии вашего брата в ночь убийства? — спросил прокурор, продолжая доверительно глядеть в глаза свидетельницы. — Нет. Я обнаружила, что его комната пуста, когда поднялась утром позвать его к утреннему чаю, — мадам Шенье продолжала говорить еле слышно, однако в зале стояла такая тишина, что было слышно, как тикают часы в карманах. — Его вещи были на месте и я подумала, что он просто отправился на утреннюю прогулку. Но когда он не явился к обеду… я перерыла все бумаги на его столе, но он не оставил нам никакой записки, как он обычно делал. Я расспросила слуг, на случай если бы он просил передать мне что-то на словах, но он не сделал и этого. Он просто ушел из дома так, что его никто не заметил. — А какова вероятность, госпожа Шенье, что ваш брат отправлялся на встречу с обвиняемым? — продолжал прокурор. — Учитывая их отношения, право не знаю, — Элен Шенье пожала плечами и, казалось, была готова разрыдаться. Да, свидетель обвинения она была так себе, подумал Эдмон, но как она была удачно выбрана. Один её безутешный вид заставлял верить в его виновность и проникаться жалостью к ней и её брату. — У меня больше нет вопросов, — объявил прокурор. — Есть ли вопросы у защиты? — осведомился судья. Адвокат кивнул и, мельком взглянув на Эдмона, который еле заметно ему кивнул, откашлялся и, встав с места, вышел из-за своего стола и занял то место, где недавно стоял прокурор. — Вы сказали, что не нашли записки, которую мог бы оставить ваш брат перед уходом, — начал адвокат. — Предполагаете ли вы, что была записка, которая могла заставить его уйти из дома поздно ночью? — Я могу это предположить, но я не нашла и её, — Элен вытерла наворачивавшиеся на глаза слезы. — Мог ли ваш брат её уничтожить? — продолжал адвокат. — Нет, Андре был очень рассеян и всегда действовал по порыву, — покачала головой мадам Шенье. — Он всегда бросал письма на столе или в ящик, и если бы была записка, то её бы нашли. Он сохранял абсолютно любой клочок бумаги. — Могла ли эта встреча быть назначена в устной форме? — Нет, мой брат всегда был с нами или у нас на виду и я не видела, что бы он о чем-то говорил с господином де Дюраном, — Элен Шенье снова потянулась к лицу платочком. — Госпожа Шенье, скажите, — адвокат пристально взглянул на женщину, — за день до убийства вы заметили какие-нибудь странности в поведении моего подзащитного и вашего брата? — Вы говорите о том вечере, что давала маркиза де Лондор? — переспросила мадам Шенье и, пожав плечами, ответила, — Право нет. Господин де Дюран всегда высокомерен и горд. Таким же он был и в тот вечер. А мой брат… пожалуй, только то, что он весь вечер провел рядом с виконтессой де Воле, но что в этом необычного? — Да ничего, учитывая предпочтения вашего брата, — не сдержался Эдмон. — Подсудимый! — судья стукнул молотком и Эдмон был вынужден взять себя в руки, однако в зале уже кто-то зашептался, высказывая предположения о том, что суд старательно хотел скрыть. Элен залилась краской и прикрыла лицо платочком. — У меня больше нет вопросов, ваша честь, — сказал адвокат, возвращаясь на свое место с видом победителя. — Госпожа Шенье, можете занять ваше место в зале, — судья ударил молоточком. Элен Шенье кивнула и, продолжая прикрывать лицо платочком, направилась к своему месту, избегая взглядов в зал ещё больше, чем в начале. — По делу Эдмона де Дюрана обвинение вызывает четвертого свидетеля, Рено Роше, — объявил прокурор. Эдмон невольно вздрогнул. У этого человека, а точнее у начальника и хорошего друга этого человека, были с ним свои счеты, и он готов был свидетельствовать против него так же рьяно, как и расследовать это убийство. Рено Роше появился в зале и всем своим видом он воплощал серьезность и непоколебимость. Как и все свидетели до него он оглядел зал, суд, подсудимого, и при этом ни одна черточка в его лице не изменилась. Все с тем же каменным выражением лица, громко и четко, он произнес клятву и занял свое место перед судом, не изъявляя даже малейшего желания обернуться на подсудимого, сверлившего взглядом его спину. — Господин Роше, — прокурор снова принялся измерять шагами пространство перед кафедрой, — как известно суду, тело Андре Лорана, закопанное в землю, обнаружили именно вы. Расскажите, как это было. — Да, — кивнул Рено, — Собаки не могли взять след, и вдруг внезапно одна из них принялась копать и лаять. Я и бывшие со мной приставы поспешили к этому месту и, осмотрев его, мы увидели, что земля там была недавно раскопана и лишь тщательно замаскирована дерном. У нас были с собой лопаты, поэтому я лишь отправил одного пристава в ближайший дом за понятыми, а другого за господином Лефевром и семьей Шенье. Мы дождались прихода господина Лефевра и начали копать. На глубине около полутора метров мы нашли тело мужчины, в котором госпожа Шенье опознала своего брата. В это время вернулся второй пристав, который сопровождал девушку, оказавшуюся владелицей близлежащего поместья. Уже после этого господин Лефевр отправил приставов за хозяином ещё одного соседнего поместья, господином де Дюраном. — Как повел себя обвиняемый, когда увидел тело? — спросил прокурор. — Разыграл крайнее удивление. Был весьма дерзок. Возможно, даже грубоват, — Роше многозначительно поднял брови и это было его первое движение за все время, не считая речи. — Впрочем, так же он вел себя и на допросе. — Протестую! — воскликнул Эдмон, встряхнув головой от негодования. — Я был сразу же обвинен в убийстве, это была защитная реакция! Любой бы на моем месте… — Протест отклонен! — объявил судья, ударив молотком и Рено, обернувшись на Дюрана, криво усмехнулся, как бы давая понять, что все напрасно. Эдмон в свою очередь откинулся на спинку скамьи, принимая настолько вальяжную позу, настолько мог в данной ситуации. — Вы упомянули о том, что собаки не могли взять след, — продолжал прокурор. — Чем это могло быть вызвано? — Ну, во-первых, тем, что это лес и, возможно, следы смыла роса, — Роше сделал небольшую паузу и продолжил, — Но я и господин Лефевр все же склоняемся к версии, что преступник скрыл свои следы, используя какие-то подручные средства. — Какие, например? — прокурор остановился, уже зная ответ. — Молотый перец, например. Или горчицу, — пожал плечами Рено. — Возможно, чеснок, либо какие-то другие специи. В зале вновь зашептались. Все прекрасно помнили показания Пьера Ману о перце и горчице, и теперь уже обсуждали картину преступления. Прокурор, не обращая внимания на этот легкий шум, продолжал: — Но, не смотря на то, что преступник скрывал свои следы, вы считаете убийство ненамеренным? — Скрывать свои следы для преступников естественно, — кивнул Рено. — К тому же следы от ударов на теле говорили о том, что целью было не убийство. Только сумасшедшие могут совершить намеренное убийство голыми руками, а подсудимый абсолютно здоров. — То есть, любой житель Франции постоянно носит с собой молотый перец и горчицу? — Нет, разумеется. Как и не носит с собой лопату, — усмехнулся Роше. — Поэтому мы и решили, что за ними ему нужно было отправиться в ближайший дом, которым была «Терра Нуара». Так как следов взлома там обнаружено не было, это позволило сделать вывод о том, что преступник вошел в дом, используя ключ, взял всё необходимое и затем вернул на положенное место. — У меня больше нет вопросов, — прокурор прошел на свое место и с должной гордостью занял его. У Эдмона промелькнула слабая надежда, что должно быть допрос бесконечных свидетелей обвинения был закончен. — Есть ли к свидетелю вопросы у защиты? — судья посмотрел на адвоката. — Да, ваша честь, — ответил тот, быстро вставая со своего места и выходя в середину зала и останавливаясь в нескольких шагах перед кафедрой. Эдмон бросил быстрый взгляд на присяжных, о которых уже успел забыть и с удивлением обнаружил, что они смотрят на него с большим участием, чем можно было ожидать. — Господин Роше, какие были у вас основания задержать моего подзащитного, кроме как его плохие отношения с убитым и нахождение тела на его землях? — осведомился адвокат. Роше судорожно обвел глазами суд, словно прося помощи, но судья безмолвствовал. Тогда Рено, уже не так уверенно начал: — Господин де Дюран отказался давать показания о том, где он был в ночь убийства. — И это основание, на котором вы отправили его на скамью подсудимых? — спросил адвокат, ещё на шаг подходя к кафедре. — Да, — Роше вновь овладел собой. — И не было найдено никаких улик? Лопаты, которой был закопан труп? Пуговицы, волос на теле? — адвокат подошел почти вплотную к кафедре. — Нет, — все так же спокойно отвечал Роше, однако настороженно ловя в шепоте зала нотки недовольства, — Были найдены лишь следы, которые по виду и размеру сходились со следами господина де Дюрана, но так как преступник использовал что-то, чтобы перебить свой запах, мы не смогли определить, чьи это следы. — А могло ли это быть убийство с целью ограбления? — Нет, все личные вещи убитого остались при нем, — ответил Роше. — На основании этого мы и сделали вывод, что ограбление не было целью убийства. Кроме того, обычный вор не стал бы так тщательно прятать тело. — Но все же даже обычный вор мог спрятать тело? — продолжал адвокат. — Да, такие случаи в моей практике тоже были, — кивнул Рено. — У меня больше нет вопросов, — с легким негодованием сказал адвокат, направляясь к своему месту и усаживаясь за стол. — Господин Роше, вы можете занять свое место в зале, — судья ударил молотком и Рено, кивнув, сошел с кафедры. Мельком он взглянул на Эдмона, который торжествующе улыбнулся, и, скривив губы в непонятную линию, прошел на свое место, не глядя больше ни на кого.