Дикие розы

Обязанности, которые он сам на себя возложил, требовали присутствия в городе, поэтому Клод готовился к этому с тщательностью, которая пугала даже его самого. Он должен был выглядеть безупречно и, как выразился Эдмон, благородно. Для усиления последнего он даже вооружился тростью, что делал только в случаях исключительных. Смерть Жерома, Клод прекрасно знал это, обсуждали во всех гостиных, раз за разом перебирая за чашкой чая все известные детали и выдумывая недостающие. Разошедшиеся по округе сплетни он узнал из случайно услышанного разговора слуг. Что ж, с этим он не мог ничего поделать, но допустить, чтобы в городе обсуждали еще и его собственное состояние он не мог. Никакой ярко выраженной скорби, только несколько печальное спокойствие. В такие моменты Клод жалел, что не обладает циничностью своего друга. Клод редко носил черное. Он не любил мрачную торжественность этого цвета, который не шел к его характеру так, как к характеру герцога Дюрана. Поэтому взглянув на свое отражение, он не сразу узнал себя в молодом человеке, облаченном в траурный костюм. Клод, впрочем, знал, что выглядел не лучшим образом, так как за последние дни он спал всего несколько часов. Уснуть в этом доме он так и не смог, как ни пытался. Не позволял и суеверный страх, и мысли, которые неизменно стремились к убийству брата, как только Лезьё давал им волю. Минувшей ночью Клод разобрал немногочисленные бумаги Жерома, надеясь найти хоть что-то, что могло бы указать на виновную в его смерти, но в бумагах брата не было никаких женщин, кроме тех с которыми они были связаны родством. Оставалось надеяться, что Эдмону с его сомнительными, но полезными связями, повезет больше. Клод, впрочем, не знал, что он собирался делать, когда личность этой женщины станет известна. Он попеременно чувствовал себя и способным и неспособным взглянуть на неё. О том, чтобы заготовить речь, которую следовало бы перед ней произнести не могло быть и речи, потому что Клод не знал, что хотел бы сказать ей. Он уже начинал думать о том, что все стоит оставить как есть, просто похоронить вместе с Жеромом все произошедшее и все его тайны. Все это было столь внезапно раскрыто, что иногда Лезьё думал, что на самом деле это порождение его внезапно помутившегося разума. В глубине души Клод боялся узнать о брате то, к чему не был готов, так как прекрасно знал, что потянув за край одной тайны, он рисковал вытащить весь клубок. Репутация их семьи и без того не была безупречной и становиться участником очередного скандала Клоду не хотелось. Вилье-сен-Дени встретил Клода Лезьё тихим шепотом и взглядами, направленными в землю. Никто из соседей отчего-то не осмеливался взглянуть ему в лицо, но каждый встречный провожал взглядом, словно на время траура он был выброшен из жизни общества, потому что оно не желало сочувствовать ему в его горе. Клод, впрочем, мало уступал этой атмосфере трагичности, идя по главной улице так, словно в её конце его ждал эшафот, а не похоронная контора. Зная большинство своих соседей, он надеялся, что никто с ним даже не заговорит, ограничиваясь лишь негромкими приветствиями, и был рад, что никто не пытался проявить к нему сочувствие и участие. Только лишь Элен Шенье весьма осторожно и с пониманием осведомилась о том, как он чувствует себя. Клод ни в коей мере не желал показаться грубым или невежливым, особенно женщине, которая желала поддержать единственного потому, что сама ещё была в трауре по убитому брату, но сходство ситуаций заставило его невольно оттолкнуть предложенное сочувствие, потому что боялся случайным словом или жестом выдать страшную тайну, которая давила на него. Мадам Шенье, впрочем, кажется, отнеслась с пониманием и к этому, не став навязывать свое общество и утешение. Почти миновав главную улицу, Клод уже, было, вздохнул с облегчением от того, что ему удалось проделать весь путь не став жертвой любопытства соседей, но, внезапно, услышал голос, который слышать желал меньше всего. — Господин Лезьё! — к нему, подбирая юбки, устремилась мадам Бонн, причем с такой поспешностью, словно Клод мог в любой момент сорваться с места. Но Клод остался стоять, сжимая в пальцах трость, как и предписывали ему приличия, желая женщине провалиться сквозь землю. — Мадам Бонн, — довольно холодно ответил он на эмоциональное приветствие женщины, даже не приподняв цилиндр. Мадам Бонн была последней среди тех, кого он желал бы сейчас видеть. — Это всё так ужасно, — с ходу воздохнула мадам Бонн и снова заговорила скороговоркой, как делала всегда, когда торопилась приблизиться к интересовавшей её вещи. — Столько смертей в одном месте и за каких-то полгода! — Такова жизнь, — с философским смирением изрек Клод, слегка пожимая плечами. Пожалуй, это было его единственной защитой в этот момент. — Ваш брат покинул нас в самом начале жизни, а вы можете сказать лишь то, что она такова? — почти с негодованием воскликнула мадам Бонн, хмурясь и едва не топая ногами. — Если вы можете сказать что-то ещё, то скажите, — всё так же без эмоционально ответил Клод, делая неширокий приглашающий жест. — Как вы можете столь спокойно относиться к этому? — продолжала мадам Бонн, делая вид, что не заметила его обращения. Клод невесело усмехнулся, отворачиваясь в сторону. Он не был спокоен, но дал самому себе слова, что об этом никто не узнает. Сейчас он даже был благодарен за свою репутацию несерьезного и ветреного молодого человека, которая позволяла прикрыть его нежелание отвечать более обстоятельно. Пусть думают, что ему все равно, и он переживает это куда легче, чем на самом деле. — Скажите честно, господин Лезьё, вы знали о том, что ваш брат может умереть? — спросила мадам Бонн, внезапно понижая голос в попытке создать иллюзию доверительной беседы. — Прошу прощения? — переспросил Клод. — Я, разумеется, имею представление о том, как устроен мир и… — Ах, я вовсе не об этом, господин Лезьё! — воскликнула мадам Бонн, закатывая глаза, и тут же снова перешла на неестественный шепот. — Видите ли, некоторые, с вашего позволения я не буду говорить, кто, считают, что ваш брат покончил с собой, или, что ещё хуже, убит! Клод замер, не в силах пошевелиться. Стоявшая перед ним женщина требовала, что бы он опроверг правду. Это было почти так же ужасно, как и подтвердить её. Он многое бы отдал за то, чтобы узнать, кто был автором этого предположения, и что послужило для него почвой, но мадам Бонн ни за что бы не призналась, кто был этим человеком. — Нет, — с трудом проговорил он, качая головой и стараясь отогнать навязчивое видение убийства брата, — это более, чем естественная смерть. Возможно, это могло быть правдой, учитывая пристрастия его брата. По крайней мере, Клод успокаивал себя этим. Во всяком случае, он не мог ответить ничего другого без опасения сделать столь неприглядную правду достоянием общественности и их семья и в самом деле вместилище всего дурного. Но мадам Бонн, которая отчаянно желала поведать марнскому обществу узнанные ею подробности, не была удовлетворена таким ответом. — Неужели ваш брат бы болен? — спросила она, поднося к лицу затянутую в перчатку руку и так притворно удивляясь, что Клода бросило в дрожь от этой театральности и захотелось поаплодировать столь жалким попыткам завоевать его доверие. — Да, был, мадам Бонн, — с усилием ответил он. Можно ли было считать, что Жером и вправду не был здоров, раз предпочитал столь странные развлечения? Можно ли считаться отклонением то, что для него было нормой? Клоду не хотелось думать, что его брат был сумасшедшей, даже сама мысль о том, что он мог иметь некоторые отклонения, очень осторожное, но не менее неприятное выражение, была ему отвратительна. В такие минуты он невольно и с некоторым ужасом задумывался о том, какие демоны прячутся в глубине его собственного сознания? Но отсутствие очевидного ответа пугало его сильнее, чем его наличие: Клод прекрасно знал о том, что не существует безупречных людей. Жером не был ненормален, к гибели его привели пороки, которым он не смог противостоять. Эта мысль была единственным, что примиряло Клода со смертью брата. Мысль, что не Жером был виновен в собственной смерти, а другие люди, которые толкнули его на этот путь, внушили ему эту извращенную философию боли… Винить брата в том, что ему не хватало сил отказаться от такой жизни, Клод не мог. — Ах, какой ужас, — сокрушенно покачала головой мадам Бонн. — Кто бы мог подумать! — До некоторого времени даже я, — как можно более спокойно ответил Клод. Он старался убедить себя в том, что не врет, а лишь не говорит всей правды. Одна ложь, слишком серьезная, уже была на его совести, хоть он и пытался оправдать себя тем, что это, так же, как и сейчас, была ложь во благо. — Вам сейчас, должно быть, очень тяжело, — снова вздохнула мадам Бонн. — Вы, все-таки, лишились единственного близкого родственника…. — Благодарю за заботу, я чувствую себя намного лучше, — резко оборвал её Лезьё. — У меня, к счастью, есть великолепная кузина и великолепный друг, которые не позволят мне зайти в моей скорби слишком уж далеко. — А ваш отец? Он, наверное, будет в ужасном горе, когда узнает о случившимся. Клод снова бросило в дрожь, и он ещё сильнее сжал трость. Их отцу не было никакого дела до того, чем живут его сыновья. Он оставил без внимания смерть женщины, которую, как говорили многие, любил, на что же могли рассчитывать его дети? Он даже не написал отцу сам, зная, что это сделает его поверенный. — Ужасно, что все это случилось, когда вас не было здесь, — мадам Бонн, казалось, готова была продолжать разговор до тех пор, пока он не дал бы нужной ей информации. — Возможно, будь я здесь, мой брат был бы жив, — не удержался Клод и, поняв, насколько опрометчиво поступил, проговорив эти слова, быстро коснулся пальцами полей цилиндра и так же быстро поклонился. — Простите, мадам Бонн, но меня ждут дела. — Ах да, разумеется, вам же столько всего нужно сделать, — всплеснула руками мадам Бонн и Клод едва удержался от едкого замечания о том, что ей тоже предстоит много работы, связанной с передачей его слов во все гостиные округи. — До встречи, — отрывисто бросил он, резко разворачивался и быстро защищал данные по улице.

***

Спустя несколько часов Клод сидел в полумраке малой гостиной «Терры Нуары» и, подперев голову рукой, сжимал пальцах стакан, на дне которого слабо золотилось виски из личных запасов герцога Дюрана. От прежней иллюзии уверенности не осталось и следа, и сейчас он выглядел даже несколько жалко. Тонкая прядь, упасшая на лоб, и устремленный в пространство взгляд, только усугубляли это впечатление. Герцог Дюран сидел в кресле напротив, не сводя друга задумчивых и напряженных стальных глаз, пытаясь понять, насколько его друг близок к той пропасти, к которой он неоднократно подводил его в своих мыслях. Клод, безусловно, страдал, но, кажется, уже не был близок к помешательству так, как несколько дней назад. Это давало надежду, что рано или поздно он оправится от этой трагедии настолько, чтобы жить почти так же, как раньше. Дюран всегда считал доброту чем-то вроде слабости, полагая, что сила должна быть обязательно грубой, но вид отчаянно сопротивлявшегося Клода, которого он справедливо считал одним из самых добрых людей, которых ему довелось повстречать, невольно заставлял задуматься о том, что доброта дает не меньшую силу. — Я делаю все, что могу сделать отсюда, Клод, — в который раз повторил Эдмон, наполняя свой бокал. — Найти человека, не имея почти ничего… — Да пусть она и вовсе не найдется! — резко воскликнул Клод, вскидывая голову. — Пусть провалится в ад и сгорит там заживо вместе с дьяволом и всеми его демонами, Бог ей судья. — Я давно не слышал, что бы их упоминали в одном предложении с таким контекстом. — Эдмон, я понимаю, что тебя это мало касается, но все же прошу, ты можешь относиться к этому без своей привычной насмешки? — почти в отчаянье воскликнул Клод. — Я не хочу, чтобы какая-либо случайность сделала тайну всем известной. — Я более чем серьезен, — спокойно ответил Дюран. — Я понимаю, что тебя волнуют слухи, витающие вокруг смерти твоего брата, но это всего лишь сплетни, передаваемые из гостиной в гостиную. — Эдмон, я хотел, чтобы это несчастье осталось в узком кругу, — раздраженно бросил Клод, но Эдмон лишь приподнял бровь и холодно осведомился: — И как же ты собираешься скрыть похороны? — Я не собираюсь скрывать похороны! — Клод залпом осушил свой стакан. — Я не хотел, чтобы по Вилье-сен-Дени ходили слухи об убийстве, особенно, после всего, что здесь произошло. — Если тебя это несколько утешит, то могу сказать, что разговоры об убийствах верные спутники внезапных смертей, — пожал плечами Эдмон, осторожно забирая у Клода стакан, который тот порывался вновь наполнить. — Уже через два месяца об этом забудут, потому что случится что-нибудь ещё, не менее достойное внимания. — Я не желал, что бы они появились в этот раз, — тихо ответил Клод, откидываясь на спинку и прикрывая глаза. — Правдивые слухи всегда более неприятны, чем лживые, — спокойно заметил герцог Дюран. — Особенно, когда касаются тайны, раскрытие которой может обернуться множеством нежелательных последствий. К счастью, весьма сомнительному, Жером был очень осторожен и ни с кем открыто не враждовал, поэтому вскоре версия о его естественной смерти будет единогласно принята. Клод кивнул и, открыв глаза, устремил взгляд в потолок. Несколько мгновений он молчал, а затем тихо, почти с усмешкой, произнёс: — Вчера, почти сразу после вашего визита, ко мне явилась с соболезнованиями Жозефина де Лондор. — Вот уж действительно чудо, — без эмоционально ответил Эдмон. — Что же она хотела? — Даже не представляю, — отозвался Клод, продолжая глядеть в потолок. — По её словам она лишь желала выразить мне свое искреннее сочувствие. — Мне очень трудно совместить такие вещи, как мадемуазель де Лондор и искренние сочувствие, — пожал плечами Дюран. — У меня сложилось впечатление, что она не может жалеть никого, кроме себя. — Я знаю, что вы мало верите в неё, — вздохнул Лезьё, выпрямляюсь. — Честно сказать, я и сам мало верю в её доброту, но ты же понимаешь, что я не смог бы оттолкнуть её, даже если бы наверняка знал, что она просто решила в очередной раз поиздеваться надо мной. — Если она, даже из жалости, решила выказать тебе расположение, то не пренебрегай её утешениями, — усмехнулся Эдмон. — С легкой руки лорда Байрона многие женщины нашего века стремятся найти страдающего и скучающего мужчину, чтобы через свои объятья вернуть его к жизни. — Твои советы, как всегда, бесценны, Эдмон, — с изрядной долей иронии отозвался Клод и, добавил: — Что ж, благодарю, за то, что выслушал. Я даже не знаю, чтобы я делал, если бы у меня не было такого друга, как ты. — Изливал бы душу своей кузине, — усмехнулся герцог Дюран. — Хотя я склонен думать, что она так же мало подходит на эту роль, как и я. — Напротив, — Клод покачал головой. — Ты не представляешь, насколько Ида способна глубоко чувствовать и сколько в ней благородства. Она никогда не отказывала в помощи, если её о ней простили. — Кстати, о помощи. Если она тебе нужна, то я предоставлю её. Организация похорон, тем более близких родственников, далеко не самое приятное занятие, — Эдмон внимательно и несколько испытующе глядел на друга. — Ты же знаешь, что тебе стоит только попросить. — Благодарю, — Клод коротко кивнул. — Я справляюсь. Он надеялся на это. Он должен был сделать все это сам, пережить это раз и навсегда.