***
Не смотря на то, что дата отъезда была почти что назначена и притом ею самой, Ида до конца не осознавала, что в скором времени ей придется покинуть «Виллу Роз», без которой она не мыслила своей жизни. В отличие от своих сестер и прочих восторженных девушек, виконтесса Воле редко испытывала ностальгический трепет, связанный с каким-либо местом. Она любила Париж и его яркую, насыщенную событиями жизнь, но не чувствовала тоски по тому времени, когда жила там, а потому полагала, что сможет прекрасно обойтись и без «Виллы Роз», хоть это и будет нелегко. Место для виконтессы Воле всегда оставалось местом. В него можно было вернуться, если тоска становилась невыносимой. Куда труднее для Иды было смириться с тем, что были люди, которых ей больше никогда не суждено было увидеть в своей жизни. «Вилла Роз» и, тем более, Париж никуда не исчезнут и будут существовать, даже если её самой не станет, как существовали до того, как она появилась на свет. А люди имели привычку умирать и иногда внезапно. Особенно, если страна участвовала в войне. В Вилье-сен-Дени было тихо и спокойно. Не смотря на то, что погода была чудесной и располагала к прогулкам, на главной улице было немноголюдно, что весьма обрадовало Иду: никого из своих соседей она не хотела бы видеть, потому как не могла поручиться, что и сейчас сможет выдержать шепот за спиной и косые взгляды с тем молчаливым достоинством, с каким должно было это делать. По улицам ходили лишь горожане, занятые своими повседневными делами и им, хоть они, конечно, и были в курсе всех сплетен, было некогда пускаться в праздные обсуждения виконтессы Воле. А один или два быстрых взгляда, сопровождаемые усмешкой, Ида могла выдержать. Конечно, она с удовольствием бы осталась дома, но скорый отъезд на неопределенный срок требовал покончить со всеми делами, которые ещё оставались здесь и, в связи с последними событиями, были позабыты. Нельзя было сказать, что дела эти были первостепенной важности и требовали личного присутствия виконтессы Воле, но ей хотелось разобраться со всем, как можно скорее, чтобы не было возможности использовать их как предлог для того, чтобы отложить отъезд. Уже на обратном пути, проходя мимо церкви, Ида увидела Клода, погруженного в какие-то свои мысли и медленным неторопливым шагом шедшего между могил, задумчиво оглядывая надгробия. Кузину, которая остановилась, чтобы дождаться его он заметил лишь тогда, когда поравнялся с ней у церковной ограды. Вздрогнув и тем самым сбросив с себя оцепенение, Клод попытался улыбнуться и, как можно более непринужденно, поклонился, воскликнув: — Дорогая кузина, вот так встреча! Не думал, что встречу тебя здесь. Ида сдержанно кивнула и тоже попыталась улыбнуться. Впрочем, улыбка тут же сошла с её лица, вновь уступив место спокойному, почти безразличному выражению. — Мне нужно закончить все свои дела до осени, потому что я покидаю «Виллу Роз», — неожиданно для самой себя сказала она, глядя на брата в упор. — Я не знаю, когда я вернусь и вернусь ли когда-нибудь. — Значит, уезжаете в конце месяца? — спросил Клод, сведя брови к переносице и глядя в землю. То, что они хотели сказать не получалось облечь в слова, что в их беседах случалось крайне редко и они оба это чувствовали. Ида никому не высказывала вслух своих опасений по поводу того, что это путешествие в Марсель может стать для неё последним в жизни путешествием. Тысячи женщин по всему миру умирали, пытаясь произвести на свет детей. Многие из тех, кто переживал роды, в той или иной степени теряли здоровье. И этого виконтесса Воле боялась больше всего на свете. Никто не знал, что может случиться с её родными, которые останутся совершенно одни, если с ней что-то случиться. Ей отчаянно хотелось попросить Клода не бросать ни Жюли с Дианой-Антуанеттой, ни её собственного ребенка, хотя она и без этой просьбы и данного в ответ слова понимала, что Клод сделает все возможное и невозможное, чтобы они ни в чем не нуждались. Клод вряд ли понимал и разделял её страхи, но, видя задумчивое напряжение сестры, понимал, что её что-то гнетет. Допытываться причины он не желал и потому предоставил кузине право самой поделиться тревожащими её вещами, когда она сочтет нужным сделать это. — Полагаю, после всего, что я здесь учинила, мне не стоит задерживаться, — снова попыталась улыбнуться Ида, но улыбка вышла в большей степени жалкой. — Если нужно, я готов поехать с вами. Меня, как ты знаешь, здесь тоже ничего не держит, — Клод внимательно посмотрел на сестру. Ей предстояло ещё не мало испытаний, и это они оба тоже прекрасно понимали. Клод чувствовал бы себя куда спокойнее, если бы Ида в это непростое для себя время находилась под его присмотром и, если понадобиться, защитой. Но он мог лишь предложить свою помощь, а его сестра была вольна принять её или отвергнуть и, Лезьё прекрасно знал это, Ида предпочтет самостоятельность, как предпочитала всегда, когда ей давали подобный выбор. — А как же прекрасная Жозефина де Лондор? — виконтесса Воле легко подняла брови. — Ты полагаешь, что после всего произошедшего она захочет хотя бы взглянуть на меня? — усмехнулся Клод и в его голосе, хоть тон и был насмешливым, отчетливо проскользнула горечь. — Мне казалось, ваши отношения несколько наладились. По крайней мере, я могу с уверенностью сказать, что она совершенно искренне пыталась поддержать тебя после смерти Жерома. Клод задумчиво кивнул. — Да. Я даже поверил в то, что когда-нибудь смогу стать небезразличным ей, — его губы снова тронула ироничная усмешка. Немного помолчав, он добавил: — Маркиза де Лондор никогда не отдала бы мне руку своей дочери. Теперь же, после того, как я принял твою сторону, она не потерпит даже намека на подобную возможность. — Как бы я хотела сделать что-то, чтобы исправить это, — вздохнула Ида, покачав головой и задумчиво глядя на портал церкви. — Ведь в этом немалая доля моей вины. — Напротив, твоей вины здесь нет совершенно. Я бы никогда не смог стать мужем мадемуазель Лондор., — решительно ответил Клод, но, не без сожаления добавил: — Все это пустые надежды и мне их лучше навсегда оставить. У Иды от этих слов почти непроизвольно сжалось сердце. Никто не мог бы назвать её слишком сентиментальной, но то, с какой силой её брат без малейшей надежды на взаимность любил Жозефину, всегда вызывало в ней почти что восхищение. Как бы высокомерно и порой даже грубо не общалась с ним юная маркиза Лондор, сколько бы ему не говорили, что его чувство не имеет будущего, Клод всегда был уверен в том, что рано или поздно он добьется права стоять у алтаря рядом с той, которую любил. И от этого было вдвойне страшно слышать, как он отрекается от всех своих надежд с такой холодной решительностью. — Не смей говорить так, — негромко, почти шепотом, проговорила виконтесса Воле. Да, последние полгода ни для кого из них не прошли бесследно, но она не могла и не желала допустить, чтобы Клод, всегда веривший в лучшее, не смотря на привычку драматизировать, утратил эту веру. — Ида, между мной и Жозефиной Лондор пропасть, которую мне не преодолеть никогда в жизни. У меня нет ни связей, ни имени, ни состояния, а она из знатной аристократической семьи, принятой в высшем обществе, — Клод понизил голос, продолжая разглядывать землю под ногами. — Не думаю, что она смогла бы отказаться от всего этого ради меня. А если бы и смогла… Что может сказать, что потом, когда ее чувства угаснут, она не возненавидит меня за то, что я лишил её той жизни, которую она любила. — Значит, с этим безрассудным увлечением покончено? — усмехнулась Ида. — Какая жалость. Я только-только начала видеть в ней некоторые положительные черты. — Нет, конечно же, нет, — торопливо отозвался Клод, поднимая на сестру глаза. — Я всегда буду любить её так же сильно, как люблю сейчас. Я просто устал говорить об этом. — Неужели никому в нашей семье не суждена счастливая любовь? — вздохнула виконтесса Воле. Клод улыбнулся. — Я счастлив уже от того, что могу любить такую девушку, как Жозефина. — Пожалуй, на этом и закончим сей грустный разговор, — в голосе Иды отчетливо проскользнула деланная радость, выносить этот хоть и спокойный, но все же скорбный тон Ида больше не могла. — Не желаешь ли пообедать с нами на «Вилле Роз»? Возможно, в следующий раз за одним столом мы соберемся не скоро. — С удовольствием составлю вам компанию, дорогая кузина, — ответил Клод и даже поклонился, подхватывая легкий тон Иды, который более подходил светской беседе. — Разве я могу отказать тебе в такой малости?***
Обед прошел за каким-то почти бессмысленными, ничего не значащими разговорами. О предстоящем отъезде Ида больше не заговаривала и ни Клод, ни Жюли не собирались настаивать на этом разговоре. Маркиза Лондор, впрочем, твердо решила не упускать возможность, если, конечно, таковая ей представиться, поговорить с Клодом о побеге Моник. Говорить об этом при Иде ей не хотелось не только потому, что её сестре, скорее всего, этот разговор будет мало приятен, но и потому, что в присутствии средней кузины Клод не скажет ни одного лишнего слова. Но виконтесса Воле, словно угадав намерения сестры, не собиралась покидать столовую достаточно надолго, чтобы оставить Жюли и Клода наедине и дать им возможность поговорить. Клод, казалось, тоже чувствовал намерение Жюли, но понимал, что избежать разговора ему не удастся, особенно если Жюли желала, что бы он состоялся. Уже после обеда, в холле, когда Клод собирался уходить, а Ида задержалась в столовой, давая какие-то указания Люси, маркиза Лондор, наконец, осуществила задуманное. Со всей решительностью, которую она напускала на себя в такие моменты, Жюли остановилась возле кузена и, почти вызывающе глядя ему прямо в глаза, произнесла: — Клод, я хочу знать, что в этом нет твоей вины. — В чем именно? — спокойно, даже холодно осведомился Клод, не отводя взгляда. — Ты понимаешь, о чем я, — Жюли слегка вскинула голову. — О Моник. Сначала ты изъявляешь желание побеседовать с ней, а потом она исчезает, не оставив даже записки. — В побеге Моник виновата лишь сама Моник, и никто больше, — все тем же ровным тоном ответил Клод, пожимая плечами. — Клод, я не так глупа! — воскликнула маркиза Лондор, но тут же снова понизила голос, опасаясь, что Ида может услышать её. — Я вижу, что в нашей семье происходит что-то ужасное и меня не посвящают в подробности именно потому, что правда ужасна. Вы можете ничего не говорить мне, я признаю, что могу не выдержать откровенности, но не держите меня за легкомысленную дурочку. Холодное выражение на лице Клода стало чуть мягче, и он покачал головой, словно говоря тем самым, что, не смотря на всю любовь к кузине, не может сделать ей подобного одолжения. — Жюли, ты же знаешь, я не люблю лгать, но и всей правды я не могу тебе сказать, — вздохнул он. — Если бы дело касалось только одного меня... — Я не прошу открывать мне страшные тайны, — не унималась Жюли, — я лишь прошу сказать, имеешь ли ты отношение к побегу Моник. Лицо Клода изменилось, снова превратившись в неподвижную, безжизненную маску. — Имею, — спокойно, почти с вызовом ответил он. Жюли кивнула и отвела, наконец, взгляд от лица брата. — Я так и думала, — прошептала она. Полученное знание не принесло ей облегчения и только лишь породило ещё большее количество вопросов, но вид Клода ясно говорил, что больше ничего от него не получиться добиться, как бы она не пыталась сделать это. — Но я хотел не этого, — спокойно пояснил он, выдержав паузу. — Я, признаться, даже не думал, что мои слова могут повлиять на нее так. — Что ж, тогда помолись, чтобы этот её поступок не обернулся для нас новыми и еще большими неприятностями. Клод собирался ответить, что теперь любая малозначимая мелочь может сулить им ещё большие неприятности, но в этот момент в холл вошла Ида, и ему оставалось лишь с теплой улыбкой проститься с обеими кузинами, надеясь на то, что Жюли будет благоразумна и не станет расспрашивать Иду. Он не мог сказать наверняка, догадывается ли виконтесса Воле о том, что он говорил с Моник, но совершенно точно знал, что хочет, чтобы ей это стало известно от него. Разумеется, не сейчас, когда Ида занята приготовлениями к отъезду и тревожными мыслями о собственном будущем, но тогда, когда вся эта история частично будет позади.***
Была только середина августа и до назначенной Идой даты отъезда оставалась ещё неделя, но виконтесса Воле-Берг испытывала непреодолимое желание покинуть это место как можно скорее. Дело было совсем не в том, что она внезапно перестала любить «Виллу Роз», нет. Дело было в том, что она по-прежнему любила это место больше всего на свете и боялась, что не сможет оставить его, если не покинет немедленно. Было даже странно, что она столь привязана к месту, с которым у неё было связано так мало приятных воспоминаний. В этом, безусловно, была своя ирония, которую, несомненно, оценил бы герцог Дюран, но Ида старалась не вспоминать даже его имя. Впрочем, это было, разумеется, бесполезно, так как даже если она не вспоминала о нем на протяжении целого дня, воспоминания наваливались ночью, ближе к полуночи, одной большой волной, с которой невозможно было бороться. Вытравить из своего сердца и мыслей Дюрана Ида не могла, как ни пыталась. Она понимала, что отъезд тем более не сможет помочь ей в этом, но продолжала несколько наивно надеяться, что если уедет из мест, где сами стены дома напоминают ей об Эдмоне, то сможет куда быстрее выбросить мысли о нем из головы. И вот, пятнадцатого августа, в середине недели, виконтесса Воле собрала в своем кабинете всех оставшихся на «Вилле Роз» слуг. Было их, по-прежнему, всего лишь трое: незаменимый Жак, Люси и Филипп. Конечно же, каждый из них из них знал, что собирается сказать им Ида, но все молчали, понимая, что говорить должна начать госпожа. Но Ида медлила и стояла возле стола, скрестив на груди руки и бегая глазами по строчкам открытой книги, которая лежала перед ней. Она прекрасно понимала, что не сможет обойтись без несколько неуклюжей, но далеко не глупой и исполнительной Люси, к которой она, ко всему прочему, уже привыкла, хоть поначалу девушка порядком раздражала её. О том, что бы обойтись без Жака, который был незаменим, не могло быть и речи, хотя Ида была более чем уверена, что он сам не захочет покидать её и отправиться в Марсель даже если она объявит, что дает ему расчет и абсолютно свободен. В любом случае, она не имела права заставлять их ехать вместе с ней, если они того не желали, поэтому оставалось лишь предоставить им выбор и надеяться, что верные слуги не покинут свою хозяйку. — В связи с тем, что я и моя сестра покидаем в скором времени Вилье-сен-Дени на неопределенный срок, — наконец произнесла Ида, опираясь на стол и мельком посмотрев на лежавшие на нем бумаги, — я отпускаю вас всех. Если вам необходимы рекомендации, то я готова их предоставить. — Если бы ваши рекомендации что-то значили! — без капли уважения и почтительности хмыкнул Филипп. — Здесь, в округе, они ни для кого не будут иметь значения. Виконтесса Воле резко выпрямилась и замерла, устремив на своего слугу гневный взгляд. Жак, стоявший рядом с Филиппом и не успевший остановить его, теперь смотрел в пол, чувствуя часть вины и на себе. Люси сцепила спереди руки и вжала голову в плечи, как делала всегда, когда хозяйка начинала проявлять признаки недовольства. Но сейчас, это было ясно всем, дело обстояло куда серьезнее: Филипп позволил себе непростительную вольность. Ида могла смириться с тем, что её осуждало и презирало Марнское общество: то были люди, в большинстве своем, равные ей по происхождению и статусу. Но простить подобную дерзость простолюдину, которому она на протяжении нескольких лет давала работу и исправно платила даже тогда, когда на «Вилле Роз» были не лучшие времена, она не могла. Ида даже не могла найти, что ответить на подобную наглость и, с трудом собираясь с мыслями, холодно произнесла, стараясь сохранить остатки спокойствия: — Я никого и никогда не держала на «Вилле Роз». Любой из вас мог уйти в любой момент, если вы считали, что я хозяйка, недостойная хорошей службы. Филипп молчал, но не потому, что не желал ответить теперь уже бывшей хозяйке, а потому, что не знал. — Можете уходить хоть сейчас, если работа у меня так вас тяготит, — сказала Ида, с громким стуком захлопывая лежавшую на столе книгу. — С превеликим удовольствием, — в полголоса, почти с грубой, оскорбительной, язвительностью, отозвался Филипп и, круто развернувшись, быстрым шагом покинул кабинет виконтессы Воле, не забыв хлопнуть на прощанье дверью. Ида, всплеснув руками, покачала головой и перевела взгляд на стоявших рядом Жака и Люси, которая смотрела в пол, сцепив на животе руки. — Мы остаемся, — Жак спокойно посмотрел на Иду, выдерживая её полный холодного гнева взгляд. — Вы? — переспросила виконтесса, резко выпрямляясь. — Да, — дворецкий продолжал сохранять спокойствие, — Я и Люси. Кто-то же должен приглядываться за вами и мадам Лондор. И за мадемуазель Дианой. — Вот как? — Ида подняла брови и поджала губы. Весь её вид выражал крайнее недовольство. — Вы полагаете, что никто кроме вас не может это сделать? — Я не собираюсь оставлять вас, госпожа виконтесса, — спокойно сказал Жак, выдерживая пронизывающий взгляд хозяйки. — Вы не оставили меня и я не могу оставить вас. Кроме того, вы заплатили нам вперед на несколько месяцев и мы, как честные люди обязаны отработать эти деньги. — Какая образцовая преданность и честность. Что ж, разумеется, вы можете остаться, если желаете сопровождать меня и мою сестру, — в голосе виконтессы Воле все ещё была слышна ирония, но буря уже миновала, но Жак, лучше многих знавший свою госпожу, знал, что буря уже миновала и виконтесса, конечно же, позволит им остаться. Кроме того, он прекрасно понимал, что именно на это виконтесса Воле и рассчитывала, давая им своеобразное право выбора. Разумеется, силой она не стала бы их удерживать, реши они уйти, но и уйти просто так не позволила бы. — Да, мы желаем и будем сопровождать вас с вашей сестрой, — негромко, но твердо и крайне уверенно, проговорила Люси, тоже поднимая глаза на Иду. — Что ж, — Ида развела руками и снова оперлась на стол, разглядывая бумаги, — тогда продолжайте собирать вещи. Мы уезжаем в Марсель и уезжаем надолго. Люси быстро кивнула и поспешно вышла из кабинета, словно боялась, что виконтесса Воле передумает. Жак, спокойный и ничего не выражавший, остался стоять в центре кабинета, внимательно наблюдая за каждым движением Иды, которая без всякой цели перекладывала с места на место бумаги лишь для того, чтобы чем-то занять руки. — В чем дело? — спросила она наконец, поднимая взгляд на своего верного дворецкого. — Есть что-то ещё? — Да, госпожа Воле, я желал бы поговорить об одном деле, очень для меня важном, — негромко, но четко и уверенно, сказал Жак, почтительно глядя на свою хозяйку, — но если сейчас вы не готовы меня выслушать, я подожду до того момента, когда… — Нет, отчего же говори, — Ида поистине по-королевски взмахнула рукой, давая своему слуге разрешение говорить. — Я хотел бы жениться и думаю, что должен попросить вашего согласия на это, — Жак поднял голову и посмотрел в лицо виконтессы Воле спокойным, ясным взглядом. Губы Иды тронула легкая улыбка. — На Люси, так ведь? — проговорила она, закрывая лежавшую перед ней конторскую книгу. Жак кивнул и снова замер в ожидании ответа виконтессы. — Честно сказать, я уже давно жду, когда ты обратишься ко мне с этим, — Ида открыла ящик стола и, словно бы между прочим, оглядела его содержимое. — Я знаю, что вам сейчас трудно, госпожа Воле, — продолжил Жак, — поэтому если вас это расстраивает, то мы согласны повременить с этим. — Нет, Жак, меня это нисколько не расстраивает, — улыбнулась Ида, покачав головой. — Вы оба хорошо служили мне и не пожелали оставить меня теперь, когда любые отношения со мной могут бросить тень на честное имя. — Нам все равно, что говорят о вас, — Жак на мгновение запнулся, словно раздумывая над тем, не покажутся ли его слова непозволительной вольностью, но все же добавил, не теряя своего уверенного, спокойного тона: — Мы знаем вас и нам не важно, что говорят те, кто не имеет ни малейшего понятия о том, что вы из себя представляете. — Ваша преданность заслужила того, чтобы быть оцененной, — кивнула Ида и, достав из ящика запечатанный конверт, положила его на стол перед своим дворецким. — Мой скромный подарок к вашей свадьбе. — Благодарю вас, госпожа виконтесса, — Жак поклонился и только после этого взял конверт, словно желая показать, что единственное, что для него важно — расположение его хозяйки. — Оставьте, Жак, это пустое, — Ида поморщилась и махнула рукой. — Вы много раз доказали мне свою преданность и вот теперь доказываете её снова, хотя я, в сущности, сделала для вас ничтожно мало. — Вы дали шанс на честную и спокойную жизнь человеку, который отчаялся когда-либо получить его, — упрямо качнул головой Жак. — Поверьте мне, госпожа виконтесса, это куда больше, чем могу дать вам я. Ида усмехнулась на эти заверения в самозабвенной преданности, хотя не капли в них не сомневалась, и произнесла, опускаясь в кресло: — Иди и поздравь Люси. Я уверена, что она ждет новостей. Жак поклонился и направился к дверям. Уже на пороге его догнала брошенная ему в спину фраза виконтессы Воле: — И скажи ей, что у неё обязательно будет самое красивое свадебное платье. Нет, определенно, они ничем не заслуживали такой щедрости со стороны хозяйки, разве только тем, что делали свою работу так хорошо, как только могли.