***
Четырнадцатого сентября французская армия ступила на землю Крыма, высадившись недалеко от Евпатории. Не встречая никакого сопротивления, союзники начали свое стремительное продвижение к Севастополю, захватить который было бы триумфом для любой страны, которая в этой войне была против России. Предполагалось, что город слабо защищен и взять его не составит труда, но меньше чем через неделю силы союзников встретились с русской армией, которая стояла на реке Альме, закрывая подступы к своему главному городу на Черном море. Французкая армия, так же, как и армии союзников, были вынуждены вновь остановиться и встать лагерем в ожидании боя, который, возможно должен был бы решить исход этой войны, порядком надоевшей тем, кто принимал в ней участие. Пока солдаты вновь возводили лагерь и пытались сделать его столь же пригодным для жизни, каким был лагерь близ Варны, Дюран, порядком уставший от постоянных шума и суеты, которые были единственным, что окружало его в последнее время, отправился исследовать окрестности. День был теплым для стоявшего в данный момент времени года, но солнце уже не жгло, как в летние месяцы, и Эдмон не спеша шел, безразлично разглядывая открывавшийся его глазам крымский пейзаж. Дорога была пыльной. С правой ее стороны протиралась почти плоская равнина, покрытая сухой травой, с левой вниз уходил пологий склон, заросший кустами. Здешние места напоминали ему Италию, которую он очень любил, впрочем некоторое сходство находил даже Ромини. Природа был здесь совершенно иной, отличаясь и от недавно покинутой Варны и от Франции, и это было единственным, что немного радовало Эдмона, ещё не утратившего интерес к путешествиям и новым местам. С того момента, как он покинул Вилье-сен-Дени, ему нигде не встретились розы. С одной стороны он был рад, что ничто не напоминает ему о том, от чего он пытался уйти. С другой же стороны, чем меньше любая деталь в его окружении напоминала ему об Иде и всем, что было связано с нею, тем больше он вспоминал о ней. Другие женщины, которых вокруг оказалось в изобилии, и вовсе вызывали у него отвращение, поэтому он старался избегать их как только мог, что хоть и не соответствовало его репутации, но полностью соответствовало мыслям. Все это, и мысли, и атмосфера возбужденного ожидания, действовали герцогу Дюрану на нервы, поэтому теперь, отойдя от лагеря на расстояние полумили и оказавшись в долгожданном одиночестве, он испытал такое чувство спокойствия, какого не испытывал уже несколько лет. Остановившись, Эдмон запрокинул голову и посмотрел в ясное небо, затем оглядел пустынную местность, покрытую жестким кустарником и редкими невысокими деревьями и пыльную дорогу. Кругом царило полнейшее безмолвие и безлюдье, если не считать редких птичьих криков, шороха кустарника и Блана, который так же направлялся от лагеря в сторону Дюрана неторопливым, прогулочным шагом. Эдмону даже казалось, что он слышит, как капитан насвистывает какую-то народную песню сомнительного содержания. Желания встречаться с Бланом в этот момент только что обретенного спокойствия у Эдмона не было, поэтому он двинулся вперед, надеясь, что Анхель повернет назад. Внезапный резкий шорох, донесшийся из кустов, закрывавших левый склон дороги заставил Эдмона замереть на месте и прислушаться. Звук не повторился и Дюран уверенно свернул с тропы и, осторожно, стараясь не цепляться за сухой кустарник и не наступать на перекатывающиеся мелкие камни, спустился на поляну, надежно скрытую от глаз. День стоял ясный, солнце было в зените, и Эдмон был уверен, что его появление спугнет нескольких диких животных. Кроме того, это был вполне себе достойный предлог для того, чтобы избежать встречи с капитаном Бланом. Но, едва ступив на поляну, он столкнулся лицом к лицу с двумя мужчинами, облаченными в русскую форму. Пару секунд Эдмон и тот из разведчиков, что стоял ближе к нему, молча и напряженно смотрели друг на друга, явно удивленные тем, что только что предстало их взору. Опомнившись, Эдмон хотел, было, повернуть назад, вспомнив о том, что где-то позади него шел Блан, но в это же самое мгновение русский солдат выхватил саблю и сделал решительный выпад, от которого Дюран смог увернуться лишь по чистой случайности. Теперь покинуть эту поляну должен был кто-то один. Герцог Дюран был не очень хорош в фехтовании и, берясь за рукоять своей сабли, он отчетливо осознавал это. Рассчитывать на победу, выступая один на один, он мог, но против двоих шансов у него было куда меньше. Единственный прием, на который Эдмон полагался и который считал самым верным, заключался в том, что клинок сабли должен был пронзить человека насквозь в области груди. То, что первые же его выпады русский парировал с почти удивительной легкостью, только укрепило Эдмона в мысли, что, возможно, это последние минуты его жизни. Конечно, не вполне героическая смерть в схватке с двумя русскими разведчиками была совсем не тем, что он представлял себе до этого, но эта компания в принципе не оправдала ни одной из его надежд. Поэтому, делая очередной выпад, Эдмон не надеялся на то, что счастливое стечение обстоятельств спасет его, в его жизни счастливым стечениям обстоятельств не было места, но его противник, видимо, понявший, что для победы не придется прилагать много усилий, на мгновение потерял бдительность и лезвие сабли Эдмона скользнуло по его шее. Кровь брызнула из широкой раны и русский солдат, выронив оружие, упал на колени, отчаянно пытаясь зажать ладонями шею. И, впервые за долгое время, Дюран почувствовал странное, даже приятное и необходимое в этот момент оцепенение разума. Он смотрел на человека перед ним, который зажимал одной рукой рану, а второй пытался поднять свою саблю, и не думал решительно ни о чем, кроме того, что, раз уж так складывались обстоятельства, он должен выйти победителем из этой схватки. Почти не раздумывая, он снова занес руку и, не давая своему сопернику подняться, нанес колющий удар сверху вниз. Этот удар стал для русского разведчика последним: не проронив ни звука, он покачнулся и упал на бок. Вытащив клинок из тела поверженного противника, Эдмон, тяжело дыша, обернулся туда, где находился второй русский солдат и на мгновение замер: перед ним стоял бледный, испуганный юноша. Он выхватил саблю и теперь стоял, выставив её перед собой, полный решимости и всем своим видом желавший показать, что будет обороняться, но Эдмон понимал, что сможет обезоружить его одним движением и именно осознание этого не позволяло ему сделать шаг вперед. Да, он стремился на эту войну и несколько минут назад убил человека, вражеского солдата, но стоявшему перед ним юноше на вид еще не было даже двадцати. У него был чистый, не затуманенный взгляд и Дюран почувствовал невольное сожаление от того, что эта некрасивая и грязная война была первым, что этот юноша видел, вступая в жизнь. И сожаление это было ещё сильнее от того, что он и сам когда-то начал жить отнюдь не с того, с чего следовало бы. — Уходи, — коротко бросил Эдмон, вкладывая саблю в ножны и надеясь, что юноша поймет его или хотя бы догадается о смысле сказанного. Юноша отступил назад, но оружие не убрал. — Уходи, — повторил Дюран и махнул рукой в сторону расположения вражеского лагеря так, словно прогонял надоедливую кошку, которая лезла на стол. Юноша вновь не тронулся с места и Эдмон подумал, что он, должно быть, напуган настолько, что не может уйти даже при всем своем желании. — Капитан Дюран? — за кустами мелькнул тонкий силуэт Блана, который пробирался сквозь колючие заросли с противоположной от герцога стороны. — Все в порядке, я надеюсь? — Более чем, капитан Блан, — отозвался Эдмон, отступая назад и не сводя при этом взгляда с юноши, который словно бы пытался слиться с окружавшей их местностью и приходил в отчаянье от того, что не мог сделать этого. — Здесь было несколько вражеских разведчиков, но нас они больше не потревожат. Блан остановился, поняв, что его помощь не требуется и с явным облегчением повернул назад: прокладывание пути сквозь крымский кустарник было сомнительным удовольствием. Герцог Дюран, бросив последний взгляд на русского юношу, последовал за Бланом, который уже выбрался на тропу и теперь направлялся в сторону французского лагеря. Уже выйдя на тропу он в последний раз обернулся на поляну. Юноша продолжал стоять, переводя растерянный взгляд то на удалявшегося Эдмона, то на убитого товарища, то на деревья, обступавшие небольшую поляну. — Не думал, что они осмелятся подобраться так близко, — сказал Блан, когда расстояние между ним и герцогом Дюраном сократилось до нескольких метров. — Они не рассчитывали, что встретятся со мной, — безразлично ответил Эдмон, не стремясь сократить расстояние ещё больше. Анхель коротко, но не весело хохотнул, что говорило о том, что он оценил уровень самооценки своего собеседника. — Раз вы на нашей стороне, то мы непременно выиграем эту войну. — Я даже не сомневался в этом, — все тем же тоном ответил Эдмон, прибавляя шаг.***
Солдаты были ободрены, пусть небольшой, но все же удачней, которой была для них высадка в Крыму, и теперь пребывали в хорошем расположении духа, которое должно было держаться вплоть до следующего поражения. Дюран полагал, что этим поражением должен стать завтрашний бой, хотя и Сент-Арно, и офицеры, и сами солдаты были настроены весьма решительно и оптимистично. Настолько, что маршал закрыл глаза на некоторые, по его мнению, невинные развлечения и позволил лагерю погрузиться в лёгкий хаос, в котором, впрочем, как и в бою, солдаты де Сент-Арно удержа не знали. В любое другое время герцог бы и сам не отказался от веселья, но позволять подобное перед боем ему казалось неправильным. Глядя на слегка нетрезвых солдат и младших офицеров, которые все же пытались вытягиваться и отдавать честь при виде адъютанта своего маршала, он с некоторой болью думал о том, что если они продолжат в том же духе, то вряд ли встанут завтра в шеренгу. — Эй, красавчик! — от этого обращения Эдмон невольно передернулся и окатил сказавшую это девицу полным презрения взглядом. Говорившая была из маркитанток, Эдмон узнал её сразу, так как она частенько заглядывалась на него и делала недвусмысленные намёки, как и Ромини, и Блану, и ещё доброй половине старших офицеров. Впрочем, его взгляд её не остановил, и девушка нетвердым шагом, но с вполне уверенным видом подошла к нему и, не удержавшись на ногах, повисла на его плече. Эдмон предполагал, что это было сделано в большей степени специально и потому попытался поставить девицу на ноги. — Может, уделите мне немного внимания, капитан? — игриво проворковала она, очерчивая пальцем линию его скул. Эдмон поморщился, но не мог сказать от чего больше: от самого прикосновения или от запаха плохого вина, который исходил от девушки. — Тебе уже уделили внимание. И, по видимому, много, — как можно спокойнее ответил Дюран, хотя отвращение в голосе ему не удалось скрыть. — Это все потому что тебя не было рядом, — улыбнулась девушка, ещё сильнее повисая на его плече и обхватывая руками за шею. — Нашел бы меня раньше, была бы с тобой всю ночь. — Можешь считать, что я принёс обет воздержания, как тамплиер, — глухо ответил Эдмон, стряхивая, наконец, с себя девушку так, словно она была упавшим на одежду насекомым. — Клятвы ничего не значат, — девушка оказалась чрезмерно настойчивой и это начинало уже порядком злить Дюрана. Единственным, чего он не переносил ни в каком виде, были пьяные женщины. — Сделай мне одолжение и иди к черту, — огрызнулся он, пытаясь продолжить свой путь, что было трудно сделать, потому как девушка отчаянно пыталась на нем повиснуть, чтобы хоть как-то задержать. Но герцог Дюран был не менее упрям. — Ты не любезен так же, как и красив, — засмеялась девушка, запрокидывая голову и заливаясь неприятным визгливым смехом. — Если бы я захотел провести эту ночь в обществе женщины, то я точно выбрал бы не тебя, — Эдмон огляделся и, увидев двух стоявших в стороне солдат, с явным интересом наблюдавших за разворачивающимся на их глазах действом, резко перехватил руки девушки и толкнул её в их сторону. Не заботясь о её дальнейшей судьбе, он быстрым шагом дошёл до палатки, где собрались в этот вечер многие из офицеров, и, откинув полог вошел внутрь. Внутри было тесно, пахло алкоголем и стояла плотная завеса табачного дыма. Вокруг постоянно происходило какое-то движение, а в несмолкаемом гуле голосов трудно было расслышать даже стоявшего рядом. Эдмон прошёл ближе к центру, то и дело останавливаясь, чтобы перебросится с кем-нибудь из офицеров парой фраз. Из-за обилия людей стояла почти невыносимая духота и очень скоро он вынужден был расстегнуть застёгнутый на все пуговицы мундир и вытереть лоб, к которому неприятно липли волосы. Глянув поверх голов, Дюран заметил в дальнем углу капрала Рено, который, конечно же, наблюдал за ним почти затаив дыхание, хоть и смотрелся в этой обстановке, как заблудившаяся овца среди волков. — О, герцог, и вы здесь. А мы уже всерьёз полагали, что вы предпочли нам компанию миловидных маркитанток, — от одной из групп старших офицеров отделился растрёпанный Ромини. Его мундир был расстегнут, узел шейного платка был сильно ослаблен. — Да, решил заглянуть. С моей стороны было бы кощунствовать пропустить такое веселье, — Эдмон улыбнулся и итальянец с кривой усмешкой покачал головой. — No, il mio amico (Нет, мой друг), едва ли. Пир накануне смерти не quello che ciserve (не то, что нужно). — Non nella nostra competenza per qindi corela decisione del maresciallo (Не в нашей компетенции осуждать решения маршала) — ответил Эдмон, многозначительно поднимая брови. — При всём моём уважении к де Сент-Арно anche Largeau sarebbe la migliore maresciallo (даже Ларже был бы лучшим маршалом), — усмехнулся Ромини и уже по-французски добавил: — Хотите закурить? — Не откажусь, — ответил герцог, беря у итальянца предложенную турецкую сигарету. Не то что бы ему это нравилось, но немного отвлекало от несовершенства окружения и помогало занять руки. — Blanc'm ti aspetta (Блан очень ждал вас) — продолжая улыбаться произнёс Ромини. — Dio sa quello che ha detto su di te Largeau, ma lui ti odia (Бог знает, что ему о вас сказал Ларже, но он вас ненавидит). — Non mi interessa (Мне все равно), — пожал плечами Эдмон, неосознанно поднимая глаза и устремляя взгляд на Блана, который смеялся и шутил в компании нескольких офицеров и, разумеется, Ларже. — Largeau stupido e caldo. Blanc intelligente a fresco (Ларже глуп и горяч. Блан умен и холоден), — спокойно возразил Ромини. — Entrambi gli avversari sono pericolosi (Оба противника опасны). — Si sa, Romina, io sono stanco di intrighi (Знали бы вы, Ромини, как я устал от интриг). — Pertanto, vi avverto (Поэтому я и предупреждаю вас), — улыбнулся итальянец и, разводя руками, добавил: — Purtroppo, il nostro esercito è più simile alla Luce Superiore (К несчастью, наша армия больше похожа на Высший свет). Так что в ближайшее время вы вряд ли сможете жить спокойно. Я имею ввиду настолько спокойно, насколько возможно в центре военных действий. — Возможно, я чувствовал бы себя лучше, если бы мне удалось чего-нибудь выпить, — засмеялся Эдмон. — Что ж, вы по адресу, Дюран, у меня есть пару глотков чудного бургундского, — Ромини извлёк из под полы мундира полупустую бутылку. — Не чета тому, чем нас поят здесь. Вытащив зубами пробки он подал Дюрану бутылку, который вернул её обратно, сделав несколько больших глотков. Ромини тоже выпил и отставил пустую бутылку в сторону. Настроение у герцога немного улучшилось, хотя он все ещё чувствовал себя здесь ни к месту. В этот момент Блан легким, но резким движением вскочил на одну из скамеек, которые окружали стоявший в центре палатки стол, заставленный бутылками, и поднял руку, призывая к тишине. — O, santo Mary, — простонал Ромини и Дюран мысленно с ним согласился: что сейчас должно было произойти он прекрасно знал. — Господа! — крикнул Блан, обводя собравшихся насмешливым взглядом. — Кто желает выпить со мной? Офицеры снова оживленно заговорили и задвигались, но добровольца так и не нашлось: соревноваться с Анхелем Бланом было почти невозможно. Поэтому все лишь подталкивали друг друга, ожидая зрелища. Блан терпеливо стоял на скамье, ожидая своего оппонента, так как в конечном счете соперник всегда находился. — Что же, никто не желает? — Анхель прошелся по скамье и, резко повернувшись, внезапно устремил взгляд на Эдмона. — А вы, господин герцог? Или адъютанты нашего маршала по-прежнему никуда не годятся? Гул голосов тут же затих и все без исключения присутствующие повернулись в сторону того, кому был адресован вызов. Эдмон, в котором заговорила уязвленная гордость, хотел, было, сделать шаг вперед, но Ромини удержал его за локоть. — Если он выбрал вас своим соперником, то он добьется вашего согласия, — еле слышно прошептал он. — Не проигрывайте, даже не начав игру. — Я очень ценю ваш выбор, — улыбнулся Эдмон, замирая на месте, — но вынужден отказать вам в оказании чести вашим оппонентом. — Вот как? — Блан выразительно поднял брови, и гул голосов вокруг стал чуть громче. — Моя компания не достаточно хороша для вас? Эдмон выразительно поднял бровь и, улыбнувшись своей обычной холодной улыбкой, произнес: — Ваша компания для меня более чем хороша, капитан и поэтому мне не хотелось бы вашего поражения. — Браво, Дюран, вы его задели, — мрачно прошептал Ромини. Эдмон и сам это прекрасно понимал. Так же как и то, что Блану здесь так ещё никто не отвечал, а если и отвечал, то был немедленно поставлен на место. А он, не имеющий здесь ни авторитета, ни даже друзей, кроме разве что Ромини, сейчас восстановил против сея всех, кто входил в близкое окружение капитана, как будто было мало ненависти и наговоров от Ларже и собственной репутации. Но отступать он не имел права. Герцог Дюран не мог позволить каким-то сыновьям провинциальных буржуа смеяться над ним и говорить, что смел лишь на словах. — От вас, герцог, я с радостью его приму, — усмехнулся Блан, легко спускаясь со скамьи и делая несколько шагов в направлении своего оппонента. Офицеры, с интересом наблюдавшие за возникшей перепалкой, расступились, образуя подобие коридора между Дюраном и Бланом, которые теперь стояли друг на против друга. — Что ж, в таком случае я приму ваш вызов, — Эдмон излишне театрально поклонился и почувствовал, как за его спиной Ромини издал легкий мрачный смешок. — Так идите сюда! — воскликнул Блан и, обращаясь к окружающим, крикнул: — Ну что же вы, господа? Поприветствуйте моего сегодняшнего друга! Офицеры дружно и радостно, предвкушая зрелище, выкрикнули приветствие и зазвенели бутылками. Дюран, мрачно улыбнулся и двинулся по образовавшемуся коридору, который не преставая восторженно гудеть, смыкался за его спиной, отрезая всякий путь к отступлению. Последний связной фразой, которую услышал Эдмон, были слова Ромини, брошенные вслед: — Я поставлю на вас, герцог. Подойдя к столу, Эдмон как можно более беспечно и вальяжно опустился на предложенное ему Анхелем место. Сам же Блан сел точно напротив. Толпа обступила их плотным кольцом не переставая переговариваться. Теперь все беспорядочно делали ставки, перекрикивая друг друга. Везде, кроме небольшого пространства стола стоял почти невыносимый гвалт. За спиной спокойного, слегка усмехавшегося Блана стоял нагло скалившийся Ларже, сверливший Дюрана взглядом. Слева от себя герцог заметил протиснувшегося к столу Ромини, который теперь стоял спокойно скрестив на груди руки и молча разглядывая соперников. Кто-то из офицеров принес два невысоких стакана из мутного стекла и бутылку без этикеток и марок. И то, и другое было поставлено на стол. — Что это? — спросил Эдмон, кивая на бутылку. — Бренди, Дюран, — ответил Блан, кивая кому-то в сторону. — Не пить же нам, в конце концов, вино, как барышням. Эдмон кивнул, наблюдая за тем, как офицер налил содержимое бутылки в стопки, тщательно отмеряя одинаковое количество. — За вас, Дюран! — улыбнулся Анхель, поднимая свой стакан и глядя точно в глаза соперника. — Взаимно, Блан, — ответил Эдмон, делая ответный жест и залпом осушил свой стакан, стараясь не задерживать жидкость во рту. Горло немного обожгло, на языке осталась горечь спирта, а внутри сразу разлилось приятное тепло. Офицер тут же снова наполнил стаканы. После каждого круга возгласы вокруг становились все громче и ободрительнее. Анхель явно желал выиграть, Эдмон пил так, что бы напиться. В какой-то момент он заметил того самого молодого капрала, который тоже протиснулся в круг и теперь стоял недалеко от сосредоточенного Ромини.***
Обходя лагерь с несколькими особо близкими офицерами де Сент-Арно не мог, конечно же, пройти мимо палатки, в которой обосновались офицеры. Привлеченный гомоном и ободряющим гулом, он, приказав адъютантам остаться на улице, откинул полог палатки и вошел внутрь. Офицеры, увлеченные наблюдением за своеобразным поединком, заметили маршала только тогда, когда он начал протискиваться сквозь толпу к центру круга, где царило почти яростное оживление. К тому моменту, как Сент-Арно оказался около стола в палатке же повисла напряженная тишина, кое-кто даже поспешил ретироваться. — Так-так, — проговорил маршал, скрещивая на груди руки и оглядывая офицеров несколько высокомерным взглядом, — что тут происходит? Все участники действа стояли молча. Эдмон и Блан стояли возле стола с поразительным согласием встав плечом к плечу и загораживая собой стол, с которого не успели убрать почти пустую бутылку и стаканы. — Итак, — де Сент-Арно ещё раз оглядел стоявших перед ним, — Ларже, Блан, разумеется, куда же без вас? Дюран, тоже не удивлен. И, конечно же, Ромини. Блан сдавленно кашлянул, прикрыв рот кулаком. — Блан, — продолжил маршал, усмехаясь, — вы хотите и этого моего адъютанта споить? — Это было дружеское пари, господин маршал, — негромко проговорил Дюран. — Я обращался не к вам! — резко бросил де Сент-Арно, сверкнув глазами в сторону Эдмона. — Блан, я, кажется, требовал, чтобы вы закончили эти ваши «дуэли»? — Виноват, господин маршал, — ответил Блан и внезапно пошатнувшись, оперся на плечо Эдмона, который от этого покачнулся ещё больше, но все же удержался на ногах. Сент-Арно скептически поднял бровь, наблюдая за тем, как его адъютант и лучший офицер, пытаются помочь друг другу сохранить вертикальное положение и, обратившись к стоявшему рядом итальянцу, спросил: — Ромини, сколько они выпили? — Больше, чем обычно. — Что ж Дюран, можете собой гордиться, — хмыкнул маршал. — Вы продержались куда дольше остальных и, как я вижу, ещё даже можете стоять и говорить. — Не думаю, что это повод для гордости, — ответил Дюран, в свою очередь покачиваясь в сторону Блана. — На кого больше ставили, Ромини? — маршал снова обратился к Ромини маршала. — На Блана, господин маршал. — Не удивлен. Впрочем, в этот раз исход мог быть куда интереснее, — де Сент-Арно последний раз обвел взглядом офицеров и строгим, приказным тоном произнес, — А теперь, господа, прекращаям это убожество и расходимся, к чертовой матери. Не дожидаясь, пока офицеры начнут выполнять приказ, круто повернулся и вышел из палатки на улицу, где его терпеливо ждали адъютанты. Офицеры, уже не переговариваясь, лишь изредка перебрасываясь короткими разами, тоже двинулись на улицу. От прежнего веселья не осталось и следа. Ромини поспешил следом за маршалом, то и дело обеспокоенно оглядываясь на Эдмона. Задержаться он не мог, так как теперь ему нужно было убедить командующего в том, что все произошедшее было случайностью и должно расцениваться не иначе, как шалость, которую позволили себе люди, вполне могущие завтра оказаться мертвыми. Ларже тоже быстро исчез, предпочтя спокойно скрыться сразу после того, как был замечен. Эдмон и Анхель, ещё недавно бывшие в центре внимания, теперь остались одни. Как только Блан попытался сделать первый шаг, он тут же понял, что сегодняшняя запальчивость обойдется ему дорого. Дюрана в этот момент посетила схожая мысль и поэтому они, совершенно не сговариваясь, оперлись на плечи друг друга и тоже направились к выходу. На улице, где воздух не был пропитан алкоголем и запахом табака, где уже не было подгоняющих криков, оба почувствовали себя лучше. — Я вас недооценил, Дюран, — произнес, наконец, Блан, все ещё продолжая опираться на плечо недавнего оппонента. — Я привык к этому, — усмехнулся Эдмон. — Но я тоже недооценил вас. — Что ж, простим друг другу это, — засмеялся Блан, — и сочтем, что наш маленький поединок закончился ничьей. — Если вы выдвигаете такое предложение, то мне остается лишь согласиться. — Я уже начинаю думать, что Ларже совершенно бесчестно оговорил вас передо мной, — Блан внезапно остановился и отстранился, неожиданно серьезно, для своего состояния, глядя в глаза Дюрана. — Мне кажется, что вы человек куда более глубокий, чем хотите казаться. — Я готов был принять ваш вызов в тот самый момент, как вы мне его бросили, — усмехнулся Дюран, делся несколько нетвердых шагов. — Меня удержал Ромини. Блан театрально-пьяно закатил глаза, снова пошатываясь: — Ромини! У вас талант выбирать себя друзей из противоположных лагерей. — Вы хотели видеть меня в своем? — поднял бровь Эдмон. — Дюран, — Анхель шагнул вперед, кладя руку на плечо герцога, — вы из тех людей с кем лучше быть заодно. — Что ж, сожалею, что вы выбрали не ту сторону, — проговорил Эдмон, резким движением сбрасывая с плеча руку Анхеля. Блан гордо вскинул голову и слова отступил назад. Несколько мгновений он молчал, а затем, облизав пересохшие губы, кивнул головой и произнес: — Не вижу ничего страшного в том, что вас ненавидят столь многие. Ваша саркастичная заносчивость просто не оставляет им выбора. — Не вам говорить мне о заносчивости, — Эдмон издевательски поклонился, едва удержавшись на ногах. — Спокойной ночи, Блан. — Мы продолжим разговор завтра, — Блан повернулся настолько резко, насколько смог и бросил через плечо, — если вы, конечно, выживете. — Не умрите сами, — усмехнулся в ответ Дюрана и направился в противоположную сторону. Но, пройдя несколько шагов, он остановился и, повинуясь внезапно возникшему желанию, устремил взгляд в звездное небо. Несколько минут он стоял так, глядя на мерцавшие во многих тысячах миль от него, думая поочередно о собственной ничтожности, об Иде, о Клоде и о том, что он находится сейчас не на своем месте. Надежда на скорую смерть, несколько притупленная алкоголем, забилась в мозгу с новой силой. Что же, если завтра он выйдет на поле боя в том состоянии, какое обычно бывало у него после подобных гулянок, то первая пуля уж точно будет принадлежать ему. Внезапно, почувствовав чье-то ещё присутствие, Эдмон обернулся. Молодой капрал, пристально наблюдавший за им с почтительного расстояния, вздрогнул и, сдавленно кивнув, отвел глаза. Взгляд Эдмона был, видимо слишком красноречив, потому как юноша пробормотал невнятное извинение и поспешил, почти бегом, скрыться за ближайшей палаткой. Дюран, проследив за ним, недовольно поморщился. Столь ненавязчивое, но досаждающие преклонение ему не нравилось. Герцог Дюран не любил, когда им восхищались — вся его жизнь, все его действия, все делалось для того, что бы его ненавидели. Лишь это доставляло ему удовольствие.