***
Где и как искать виконтессу Воле, Эдмон совершенно не представлял. Ида всегда была вольной птицей и теперь, когда её не держало на Марне ничто, даже глубоко любимая ею “Вилла Роз”, она могла отправиться сколь угодно далеко. До этого дня, обыкновенно, покинутые женщины сами преследовали его, находя, порой, там, где он рассчитывал скрыться от всего мира. Теперь же ему самому предстояло отправиться на поиски. Да, он помнил о том, что у Иды и её сестер есть какая-то собственность в Марселе, но стоило ли начинать поиски оттуда он не знал. Впрочем, других вариантов у герцога Дюрана не было, поэтому ничего другого, кроме как отправиться в Марсель ему не оставалось. Виконтесса Воле обладала умением врезаться в память, поэтому он полагал, что будет нетрудно расспросить о ней в городах, которые он будет проезжать. Тратить время на сборы Эдмон не желал: он и так потерял его слишком много. Поэтому принял смелое решение отправиться в Марсель верхом: для такого хорошего наездника, каким был он, подобная поездка не должна была доставить особенных неудобств. Кроме того, теперь, когда начинаются осенние дожди и дороги в большинстве своем неминуемо должны были превратиться в непроходимое бездорожье, верховой имел существенное преимущество в скорости перед любым экипажем. А если учесть, что Эдмон собирался ехать на Агате, а никого выносливее арабских коней, он не знал. Конечно, Агат привык к коротким и стремительным броскам, но Эдмон не сомневался, что и дорогу до Марселя он с легкостью преодолеет. И, помимо всего прочего, длительные верховые поездки отлично помогали выбросить из головы все лишнее, а Эдмону это сейчас требовалось, как никогда. Ему нужны были душевные спокойствие и равновесие, которых сейчас, как впрочем, и всегда у него не было. Как и советовал Блан, он все еще не думал о том, что он будет говорить Иде не только потому, что желал сказать так, как чувствовал, но и потому, что заранее продуманные беседы никогда не шли по плану. Итак, Марна, не успевшая еще оправиться громкого возвращения герцога Дюрана в общество, как ей уже предстояло обсуждать его повторный внезапный отъезд. Все догадывались, куда он поехал. Возможно, даже догадывались зачем, но никто не рисковал говорить об этом вслух, потому как слишком уж невероятным это казалось.Глава 67
15 июня 2017 г. в 21:36
Если монолог, с таким блеском произнесенный Эдмоном на вечере у маркизы Лондор был в первую очередь рассчитан на то, чтобы сделать свое возвращение эффектным и, заодно, сбросить, наконец-то, пелену недоговоренности, которая всегда присутствовала в отношениях герцога Дюрана с обществом, то разговора с Клодом требовала совесть. Чувство это просыпалось у Эдмона столь редко, что он привык прислушиваться к нему, когда это все же случалось. После достаточно холодной встречи, когда он и Клод Лезьё обменялись лишь взглядами, причем последний не удостоил своего друга даже легким кивком, Эдмон чувствовал необходимость объяснить Клоду суть и природу тех чувств, которые он испытывал к Иде. Они оба слишком долго держали Клода в неведении, и теперь вышло так, что о тайне, которая связывала его лучшего друга и его сестру, он узнал от чужих людей.
Отправляясь на следующий день к Клоду, Эдмон не был уверен, что друг, возможно, уже бывший, захочет принять его и выслушать. Да, Клод обладал безграничной добротой и почти таким же безграничным всепониманием, но Эдмон не надеялся на них, так как в его случае никакие понимание и доброта не могли помочь, какой бы силой они не обладали, так как речь шла об Иде, ради которой Клод готов был перевернуть мир. Поэтому нельзя было надеяться на то, что такая эфемерная вещь, как доброта могла повлиять на выбор Клода между сестрой, которую он знал всю жизнь, и другом, которого он едва знал едва год. Впрочем, Эдмон не требовал выбора, он лишь хотел, чтобы ему дали возможность объясниться. Принимать это объяснения или нет, Клод был волен решать сам, но его критичность и тяга к справедливости не оставляли ему выбора. Ни ему, ни Эдмону.
Поэтому, честно сказать, он был немало удивлен, когда Клод согласился принять его. Управляющий проводил герцога Дюрана в кабинет и, распахнув перед ним дверь, взглянул на посетителя с некоторым сожалением. Эдмон про себя отметил, что его принимают, как делового партнера, в официальной и сковывающей тишине кабинета, а не как друга, в гостиной за чашкой чая. Но ведь, впрочем, его всего лишь согласились выслушать, никто не обещал ему понимания. А рассчитывать на большее, учитывая все обстоятельства, было бы наглостью.
В кабинете было на удивление светло, и царил такой идеальный порядок, что сама комната казалось Эдмону больше той, которую он помнил. И этот порядок только добавлял официальности и напряженности атмосфере, которая и без того была напряженной. Каждое движение, даже самое незначительное и еле уловимое, казалось преступлением по отношению к этому порядку.
Проходя в кабинет, чувствуя, как бесшумно управляющий закрывает за ним дверь, герцог Дюран рассудил, что держаться сообразно этой атмосфере, будет, пожалуй, единственным верным решением. Впрочем, тон всей беседе задал сам Клод. Первые его слова было невозможно отнести ни к дружескому, ни к официальному, ни, в принципе, к приветствию.
— Я был уверен, что у тебя достанет наглости явиться сюда, — Клод стоял в пол оборота у окна, скрестив на груди руки, и смотрел в сад. — Я бы вышвырнул тебя из своего дома, но я обещал Иде, что буду терпелив и вежлив. Хотя, если быть честным, мне и самому интересно, что ты скажешь.
Эдмон приподнял бровь и, медленно качнув головой, произнес:
— Ты же знаешь, что я…
— Да, никогда не оправдываешься, — Лезьё резко обернулся. — Потому что ты, черт побери, всегда прав! Я хочу знать почему, за что ты возненавидел Иду так, что её бесчестье показалось тебе лучшим наказанием.
Было странно видеть его таким: серьезным, измученным, уставшим. Казалось, что несколько прошедших месяцев были для Клода годами, и он внезапно постарел лет на десять.
— Это был необдуманный поступок, — вздохнул Дюран. — Я сожалел об этом.
— Такие вещи не происходят в одно мгновение, — раздраженно выдохнул Клод.
— Да, я мог отказаться от своего предложения, но я… — Эдмон на мгновение замолчал, глядя в пол перед собой. — Я испугался того, что тогда мне придется изменить всю свою жизнь, делать то, что я ни то, что никогда не
делал, но и не думал, что когда-нибудь буду делать. Поэтому я решил оставить все так, как оно было всегда. К сожалению, я слишком поздно понял, что ошибся и принял неверное решение. Теперь я хочу все исправить или хотя бы попытаться это сделать.
— И я могу тебе верить? — усмехнулся Клод. — После того, как ты поступил с моей сестрой?
— Нет, — неожиданно ответил Эдмон, — Я сам себе не верю. Год назад я клялся себе, что больше никогда не вернусь к старой жизни. Я не сдержал клятву. Я сам себя не уважаю, так чего же я могу требовать от тебя?
Замолчав, он опустился в кресло и опустил голову на руки. Клод молча смотрел на него сверху вниз.
— Я люблю ее, — наконец проговорил Дюран и нервно улыбнулся.
— Что? — переспросил Клод.
— Да, ты не ослышался, Клод, — Эдмон резко вскинул голову. — Да, я люблю её. Да, я не знаю, что такое любовь, но мне думается, что это именно она.
— И ты… Ты любил её все это время? — проговорил Клод, присаживаясь на край стола. Эдмон кивнул. — И ты предложил ей стать твоей содержанкой, потому что любил?
— Да, — снова кивнул Эдмон, — а она согласилась, потому что любила. Забавное стечение обстоятельств, не находишь?
Клод молча смотрел на друга и наконец, резко сорвавшись с края стола, широко размахнувшись, с силой ударил его по лицу. Эдмон невольно дернулся и приложил ладонь к месту удара.
— Да, я заслужил, знаю, — кивнул он. В любой другой момент он не простил бы подобного, но Клод имел на это полное право.
— Ты идиот, Дюран. Совершеннейший идиот, — уже несколько мягче проговорил Лезье.
— И с этим тоже бесполезно спорить, — согласился Эдмон, вновь взглянув на Клода.
Лезьё тяжело вздохнул, покачал головой и, сжав пальцами переносицу, медленно прошелся по кабинету. Эдмон молча и терпеливо следил за ним взглядом, не рискуя прерывать течение его мыслей. В целом, Клод отнесся к нему гораздо лучше, чем Эдмон предполагал.
Клод тем временем снова остановился у окна и невидящим взглядом окинул сначала стол, словно искал на нем то, что разрушало идеальность царившего вокруг порядка. Не найдя этого предмета на столе, Клод перевел взгляд на своего друга. Порядок в кабинете герцог Дюран, сидевший неподвижно, не нарушал никоим образом, но, странное дело, именно от него исходила это аура разлома, нецелостности, почти что хаоса. И, Клод понимал почему: именно с этого человека, с его приезда, для Вилье-сен-Дени началось “время потрясений”. В тот ноябрьский день, когда многие предполагали, что появление герцога Дюрана означает конец тихой и размеренной жизни, то никто не предполагал, что один лишь человек, пусть и с такой дурной репутацией, сможет без особых усилий лишить спокойствия марнское общество.
— Она убеждена в том, что ты единственный с кем она может быть счастлива. Впрочем, от влюбленной женщины трудно ожидать другого, — Клод вновь отвернулся к окну. — Я, уж прости меня, убежден в обратном. Поэтому я не скажу тебе, куда она уехала. Но если ты найдешь её, я искренне пожелаю вам счастья.
— И как я, по-твоему, должен сделать это? — спросил Эдмон, разводя руками. Лезье равнодушно пожал плечами, словно бы говорил, что все остальное его уже не касается.
— Сердце подскажет. Или что говорят обычно в подобных случаях?
Эдмон криво усмехнулся и, коротко кивнув на прощание, резко повернулся на каблуках и направился к двери. Уже взявшись за дверную ручку, он замер, глядя в пол, а затем, подняв голову, взглянул на Клода и с улыбкой спросил:
— Я слышал, ты женишься на Жозефине? Мои поздравления. Я искренне верил, что однажды это произойдет.
— Пока что рано о чем-либо говорить, — поморщился Клод. У меня невыполнимое условие от маркизы де Лондор.
— Ты смог заполучить сердце Жозефины. Неужели ты полагаешь, что она согласиться теперь выйти замуж за кого-то, кроме тебя? — Дюран приподнял бровь и, еще раз улыбнувшись, вышел, оставив Клода наедине с его мыслями и идеальным порядком кабинета.