***
Жюли сидела в своей комнате за раскрытым секретером и молча смотрела в окно. Никогда ещё за последние несколько месяцев ей так сильно не хотелось того, чтобы эта война поскорее закончилась и её муж, который ей, в сущности, был безразличен, вернулся и забрал её отсюда. Чем больше времени Жюли проводила под крышей «Виллы Роз», тем чаще её посещала мысль, что выбирая из двух зол меньшее, она ошиблась и выбрала большее. Маркиза Лондор никогда не вникала в тонкости ведения хозяйства и даже подумать не могла, во сколько обходится сестре «Вилла Роз», считая, что Ида не в меру расточительна и придает деньгам слишком большое значение. А из-за того, что Ида уже не может, как в былые времена, появляться на каждом вечере в новом платье, теша свое тщеславие и купаясь во внимании, они вынуждены отказываться от приглашений. Конечно Жюли могла бы одолжить, да и даже спокойно отдать, один или даже несколько своих нарядов сестре, потому что большинство её платьев совсем скоро ей не понадобятся, но была уверенна, что Ида только и ждет, когда Жюли уступит ей. Мать и отец, разумеется, простили бы своей любимице любые прихоти и капризы, но Жюли не собиралась повторять их ошибку. Конечно, ей было жаль, что Моник тоже страдает от этого, но, возможно, это научит Иду быть более уважительной и менее эгоистичной, поняв, наконец, что стоит думать не только о себе, но и о тех, кто по воле случая был от нее зависим. Жюли было свойственно обвинять окружающих в своих собственных пороках, разумеется, не приписывая их себе. Негромкий стук в дверь заставил Жюли отвлечься от своих мыслей. — Жюли? — в комнату заглянула Моник. — Можно мне войти? — Заходи, — Жюли даже не обернулась на дверь. Моник легко прошла по старому, порой скрипевшему паркету, и уселась на небольшую банкетку перед туалетным столиком. Некоторое время сестры молчали, пока, наконец, Моник не произнесла: — Жюли, ты очень несправедлива к Иде. Она очень любит «Виллу Роз», ты знаешь это, и боится, что у нас отнимут её из-за того, что мы что-то кому-то не заплатим. — Ида — жадное чудовище. Такое, каким всегда была, — зло отрезала Жюли. — И если она думает разжалобить меня рассказами о нижних юбках и бальных туфлях, то может прекратить свои попытки. Они выглядят жалко. — Но, Жюли, ты прожила с нами уже месяц, — упрямо продолжила Моник. — Неужели ты не заметила, что мы живем действительно плохо? По сравнению с тем, что было, разумеется. Я совсем не разбираюсь в деньгах, но Ида говорит, что налоги и долги просто громадны и однажды, до твоего приезда, к нам приходили какие-то люди и довольно резко дали понять, что если Ида не заплатит, «Виллу Роз» продадут так же, как наш парижский дом. — Но не продали, как я вижу, — Жюли приподняла брови, придавая лицу ироничное выражение. — Значит, Ида достала деньги. — Да, мы ездили в Германию, к маминым родственникам, — тихо ответила Моник. — Если бы ты только видела, как Иде пришлось унижаться перед ними. Боже, сколько всего мы выслушали о себе и нашем отце. Я молилась, чтобы Ида сдержалась и не ответила колкостью. — Мне всё равно. Пусть и дальше просит помощи у наших родственников, тем более что это приносит результаты. Я никогда не проявляла склонности к благотворительности, — Жюли отвернулась к секретеру, всем своим видом показывая, что разговор окончен и она не желает больше говорить на эту тему. Младшая Воле печально вздохнула и, покачав головой, вышла из комнаты. Жюли оглянулась, удостоверившись, что младшая сестра покинула её спальню, и вытащила из маленького ящика недописанное письмо. Нужно было написать Антуану, пожаловаться ему на сестёр, спросить, когда, наконец, закончится эта никому не нужная война, описать, что ей приходится терпеть из-за того, что он оставил её одну в неуютном доме. Это было её первое письмо мужу, с тех пор как он уехал. Писать множество трепетных писем Жюли считала верхом глупости, да и не видела повода. Маркиз де Лондор для неё почти не существовал. О нём вспоминалось только, когда у Жюли возникала новая прихоть, требующая немедленного исполнения, или когда он робко появлялся на пороге её спальни. Она всёрьез полагала, что как только Антуан получит её письмо, то сразу же оставит и армию, и войну и примчится к ней, как делал всегда, когда она о чем-нибудь просила.Глава 1
24 мая 2015 г. в 19:30
Был холодный осенний вечер, на марнские луга тяжело опускались сумерки.
В камине гостиной «Виллы Роз» слабо горел огонь, едва освещая комнату и почти не давая тепла. Жюли стояла у окна, медленно поглаживала нитку жемчуга на шее и задумчиво глядела куда-то вглубь черневшего по ту сторону стекла сада. Моник, как всегда почти неестественно прямая, сидела в кресле у самого камина, придвинувшись почти вплотную к огню, и читала какой-то новомодный роман, от которого не могла оторваться уже несколько дней и который, кажется, перечитывала уже третий раз. Ида вальяжно полулежала на диване, откинувшись на вышитые подушки и перебирала между пальцев длинный темный локон.
— Я, конечно, люблю одиночество, но все же не до такой степени, — внезапно сказала она, резко выпрямляясь и усаживаясь, подкладывая под спину подушку, на которой до этого лежала. — Мы сидим здесь, почти как в заточении уже вторую, если не третью, неделю.
— Мы могли бы поехать на вечер к Шенье на прошлой неделе, но ты сама решила остаться, — ответила Жюли, не поворачивая головы.
— Могли бы. Если бы ты снизошла до удовлетворения моей скромной просьбы и одолжила бы нам хоть сколько-нибудь. Ты видела бальные туфли Моник? Они совершенно сбиты! И это притом, что она танцует реже, чем кто бы то ни было на Марне, — зло возразила Ида. — Нашему отцу, конечно, следовало бы вести дела несколько тщательнее и вовремя выплачивать долги, но что же поделать, если он не отличался дальновидностью?
— Ида, прошу тебя, — тихо сказала Моник, закрывая книгу и кладя её на колени. — Не надо так. Ведь Жюли не обязана помогать нам.
— Помнится, выходя замуж, она клялась отцу, что поможет нам поддержать наше благосостояние? — Ида с усмешкой взглянула в спину старшей сестре, с удовлетворением замечая, что плечи Жюли напряглись. — Мне пришлось в несколько раз сократить расходы и уволить почти всех слуг, чтобы мы могли существовать. Мы не можем делать вид, что потеря дома в столице для нас ничего не значит и мы по-прежнему богаты. Здесь каждый знает, что это не так, но разве это означает, что мы должны влачить нищенское существование? Отец хотел завещать «Виллу Роз» и тебе тоже, Жюли.
— Но оставил он её полностью тебе, — раздраженно ответила Жюли, поворачиваясь, наконец, к сестре.
— А кому ещё, моя дорогая? — улыбка Иды стала немного презрительной и высокомерной. — Ты ведь даже не соизволила приехать попрощаться с ним, когда он умирал. Ты в тот момент прекрасно проводила время в Париже.
— Я не хочу об этом говорить, — отрезала Жюли, резко направляясь к дверям с явным намерением покинуть комнату. Правда была неприятна, но ещё неприятней были навязчивые видения полутемной комнаты, бледной Иды с темными кругами под глазами и мужчины с ввалившимися щеками, который лежал на широкой кровати. Средняя Воле была единственной, кто видел, как умер их отец, но она никогда не говорила об этом, никогда не рассказывала, какими были его последние слова и последние минуты.
Жюли никогда бы не призналась в том, что чувствует вину за то, что не приехала проститься с отцом, сочтя его болезнь недостаточно серьезной и не поверив в наполненное отчаянием письмо сестры, которая просила её приехать.
— Я хочу! — резко крикнула Ида в след сестре. — И я имею право говорить об этом с тобой хотя бы потому, что ты существуешь за наш счет, имея средства к существованию!
Ответом ей была громко захлопнувшаяся дверь гостинной. Несколько мгновений Ида глядела на неё, а затем с глубоким вздохом снова откинулась на подушку.
— Это невыносимо, — наконец прошептала она. — Я не переживу, если у нас отберут и «Виллу Роз», а это рано или поздно случится, если я не погашу все долги.
— Ида, дорогая, мы должны надеяться на лучшее, — произнесла Моник с такими смирением и кротостью, что Ида поморщилась.
— Ты не имеешь дела с нетерпеливыми кредиторами. И, если быть честной, я пониманию их. Когда речь идет о подобных суммах, не принято церемониться. Моник, почти все наши деньги уходят на оплату этих бесконечных долгов, но их не становится меньше, — Ида передернула плечами. — И заметь, я даже не говорю о том, что помимо обязательств перед кредиторами отца, я должна платить налоги.
Моник сидела молча, склонив голову набок. Когда речь заходила о чём-либо связанном с хозяйством, Ида менялась на глазах: все дела в «Вилле Роз» уже довольно долгое время вела только она. Семья Воле давно утратила своё положение в обществе, во многом благодаря виконту Воле, который, проигрывая огромные суммы то в карты, то на скачках, то в дружеских спорах, впадал в расстройство из-за проигрыша и, желая отыграться, проигрывал ещё больше. Однажды, Ида очень смутно помнила эти события, он доигрался до того, что его жена, красавица Ида фон Берг, забрала дочерей и уехала к своим родным, жившим юге Германии, сказав, что вернётся только тогда, когда её муж перестанет играть. На какое-то время, пока была жива виконтесса, виконт Воле действительно забыл об играх, продолжая, однако, бездумно тратить деньги на развлечения и наряды жены и дочерей. Но шесть лет назад, когда виконтессы Воле не стало, он принялся за игру с ещё большим пылом и проиграл даже немалое наследство своей жены. Причем не только свою долю, но и доли младших дочерей. И этот долг, учитывая постоянно набегавшие проценты, невозможно было погасить, продав несколько картин и безделушек. Положение было поистине бедственным, но осознавала это только Ида. Жюли не было дела до того, чем живут её сёстры, она была вполне богата, а Моник считала, что всё, что связанно с деньгами — это мужские дела, а женщина, занимающаяся мужскими делами, не заслуживает особого уважения.
— Какое унижение, — до странности бесцветно проговорила Ида, переводя взгляд на сестру. — И унизительно даже не то, что мы бедны, а то, что об этом знают все вокруг и только и ждут, когда мы потеряем последнее, чтобы лишний раз обсудить то, как нужно и не нужно жить. Если это наказание, то я не понимаю, за что.
— Ида, но ещё не все потеряно, — возразила Моник. — Одной из нас нужно просто удачно выйти замуж.
— О, да! — иронично засмеялась виконтесса Воле. — Была б я мужчиной, я бы не взглянула ни на одну из нас как на будущую жену. Всё наше приданое — это "Вилла Роз", дом на побережье и долги. Даже буржуа, которые хотели бы породниться со старинным родом и получить титул, вряд ли взглянут на нас.
— Но не всем же мужчинам важны деньги, — качнула головой Моник.
— Да, они безусловно не важны тем мужчинам, которые живут на страницах твоих романов. Если все мои поклонники всерьез решат жениться и будут выбирать между Анжеликой Бонн и мной, то они выберут мадемуазель Бонн, хотя самая ужасная горгулья Нотр-Дама красивее этой девушки. А всё потому, что она богата. Моник, мы принадлежим к тому обществу, в котором всё решают деньги и их отсутствие или наличие.
— А наши дяди?
— Не думаю, что они желают содержать дочерей своей недальновидной сестры, учитывая, что у них есть собственные.
Ида замолчала, а Моник прикусила губу. Её средняя сестра всегда была любимицей матери, что не удивительно: уж слишком они были похожи. Ида могла часами говорить с ней, в то время как Моник не могла и полчаса поддерживать разговор. Иде разрешалось брать украшения матери, перешивать на себя её платья и вообще делать многое из того, что запрещалось другим. Уже в четырнадцать Ида танцевала на вечерах и засиживалась в гостях вместе с родителями и старшей сестрой до поздней ночи. Обычно в такие вечера Моник оставалась в доме одна и завидовала старшим сёстрам. Через несколько лет, когда младшая Воле и сама стала выезжать на балы и танцы, нашелся новый повод для зависти — кавалеры, которые находили куда более приятным общество беззастенчиво заигрывавшей с ними Иды, которую не смущали осуждающие взгляды и голоса. Ни один из поклонников средней Воле, разумеется, не собирался предлагать ей руку и сердце, а время шло и в перспективе Ида могла остаться «вечной мадемуазель», тем более, что в обществе в последнее время всё чаще можно было услышать, что виконтесса де Воле-Берг, слишком уж тянет со своим замужеством и младшая сестра вполне может её опередить.
Виконтессой де Воле-Берг Ида, к слову, назвалась сама, присоединив после смерти матери её девичью фамилию к своей. Отчасти из-за звучности, отчасти для того, чтобы раздражать родных матери, которые старались всячески откреститься от этого родства.