Дикие розы

Бонны не принадлежали к аристократии, будучи выходцами из буржуазии, но умели и могли если нужно устраивать вечера, сравнимые по масштабам и роскоши разве что с великосветскими приемами в самых знаменитых парижских домах. Несмотря на происхождение, мадам Бонн и её муж были весьма любезны и обходительны, и их манерам могли бы позавидовать даже представители родовой знати, если бы буржуазные, полубогемные привычки, не прорывались, время от времени, наружу. Анжелика, дочь четы Боннов, была наследницей неплохого состояния и, как и полагалось скромной, добропорядочной девушке, следила за модой, чего бы эта мода ни касалась, соблюдая при этом все возможные правила приличия. О ее внешних данных можно было сказать только одно: самой точной характеристикой являлось сделанное Идой сравнение с горгульями Нотр-Дама. Мадемуазель Бонн в свою очередь не упускала случая высказаться о поведении своей соперницы, весьма пространно именуя его неприличным, так как воспитание и добропорядочность не позволяли использовать в обществе более крепкие слова, которые, впрочем, проскальзывали в личных беседах. Ненависть девушек, которую виконтесса Воле со смехом называла легкой неприязнью, была взаимной. Мадам Бонн в отличие от собственной дочери относилась к Иде чуть более благосклонно. Правда лишь из-за того, что та постоянно предоставляла ей темы для разговоров, позволяя регулярно собирать в своей гостиной самых авторитетных дам общества и поддерживать тем самым собственный авторитет. Иногда мадам Бонн даже искренне признавалась, что ей жаль несчастную девушку, которой так не повезло в жизни и которая не прилагает совершенно никаких усилий, чтобы избавиться от своей дурной репутации. Разумеется, видь мадам Бонн виконтессу де Воле-Берг соперницей для своей дочери, всё сожаление тут же исчезло бы, но пока Ида не обладала состоянием, которое могло бы составить конкуренцию весьма значительному состоянию семьи Бонн, а так же безупречной репутацией, которой обладала Анжелика, ни о каком серьезном соперничестве не могло быть и речи. Молодые люди всегда с удовольствием ухаживали за веселыми и легкомысленными барышнями, но в жены, за редким исключением, предпочитали брать добрпорядочных скромниц, это мадам Бонн знала очень хорошо. Всего в Вилье-сен-Дени проживало шесть семей, претендовавших на то, чтобы называться обществом: Бонны, де Воле, де Лондор, Лезьё (два кузена сестер Воле по отцовской линии), Алюэт, Шенье — и многочисленные, казалось, почти бесчисленные, родственники двух последних семейств. В общем вокруг Вилье-сен-Дени на живописных берегах Марны расположилось около пятнадцати поместий и особняков, обеспечивавших жителей города постоянной работой. "Вилла Роз" находилась немного в стороне и от города, и от остальных поместий и это отчуждение многократно усиливало ореол романтичности и так же делало поместье местной достопримечательностью. Однажды "Вилла Роз" даже стала героем акварелей какого-то ученика Парижской художественной академии и сей факт всегда сильно забавлял её владелицу, которой этот самый художник подарил несколько своих работ в благодарность за то, что она позволила использовать свое поместье для упражнений в живописи. Впрочем, было на берегу Марны еще одно поместье, по стечению обстоятельств граничившее с "Виллой Роз", занимавшее всю округу не меньше последних столичных новостей и местных сплетен. Оно носило мрачное и звучное название "Терра Нуара", и пустовало уже больше двадцати лет. Некоторое время назад поместье, правда, начало немного оживать, что, конечно же, немедленно породило волну разговоров. В нем появились слуги, каминные трубы начали дымиться, ставни сняли с окон, но о возвращении хозяина пока ничего не было слышно, что только подогревало интерес. Поместье принадлежало герцогам Дюран и представляло собой внушительное здание эпохи Ренессанса, и чем-то напоминало дворец Фонтенбло, но почему-то, вопреки моде того времени, из темного камня. Должно быть, в дань названию. За двадцать с небольшим лет, что поместье пустовало, прекрасный парк, выдержанный по всем канонам Возрождения, пришел в упадок: дорожки заросли травой, на стены, статуи, фонтаны и беседки стали забираться плющ и дикие розы, семена которых ветер занес в парк из соседнего владения. И хоть в доме явно появились люди, парку никто не спешил возвращать прежнее великолепие. Те, кто принадлежал к старшему поколению, прекрасно помнили историю герцогини Гортензии де Дюран, после смерти которой её муж покинул свое родовое гнездо вместе с новорожденным сыном и больше никогда сюда не возвращался. Могила герцогини, украшенная скорбящим ангелом из белого мрамора в человеческий рост, представлявшим из себя подлинный шедевр скульптуры, и плитой, на которой было выбито только имя покойной и годы, сообщавшие, что пришла в этот мир Гортензия в 1810 году, а покинула его в 1828, была еще одной местной достопримечательностью. Цветов на могиле никогда не появлялось, так же, как не появлялся на ней и убитый горем муж. О старом герцоге Дюране говорили, что он почти перестал бывать в обществе и будто бы даже сошел с ума, якобы отправил сына учиться в католическую школу при монастыре, а затем в Сорбонну — изучать то-ли право, то ли что-то связанное с дипломатией. Впрочем, несколько лет назад господин герцог тихо умер в своей столичной резиденции, оставив титул, состояние, а, следовательно, и «Терру Нуару» единственному законному наследнику и теперь все справедливо полагали, что новый хозяин желает вернуться в свое родовое гнездо. Что это означало для устоявшейся и плавной жизни Вилье-сен-Дени, никто даже не пытался предположить, так как про молодого и единственного теперь герцога де Дюрана говорили столько, что отделить правду ото лжи было уже невозможно. Наверняка знали только то, что он молод, богат, удивительно хорош собой и много путешествует по Европе. Уже хотя бы поэтому его возможный приезд вызывал много разговоров, особенно в семьях, где имелись дочери. Так же про него говорили, что он распущен, имеет связи с личностями весьма сомнительными, а так же с продажными женщинами. Имя его не раз фигурировало в скандальных историях, в которых участвовали девушки и женщины из весьма приличных семей, а так же оскорбленные отцы, братья и мужья. Говорили, что он атеист, масон и дьяволопоклонник. В общем, если верить слухам, герцог де Дюран был человеком весьма интересным. Из всего марнского общества личное и весьма поверхностное знакомство с герцогом Дюраном имел только Антуан де Лондор, но расспросить его теперь не было никакой возможности, а до своего отъезда на войну слухи о герцоге Дюране он никак не подтверждал и не опровергал.

***

Утро было свежим и по-осеннему прохладным. Небо затягивали сероватые облака, оставляя кое-где клочки синего неба. Холмы вокруг Марны были подёрнуты легкой дымкой холодного сизоватого тумана, который постепенно рассеивался. Жюли сидела в столовой и допивала утренний кофе, беседуя с Моник о последнем вышедшем романе кого-то из популярных в аристократических кругах писателей. В общем, все говорило о том, что день будет тихим, спокойным и похожим на все остальные дни. Разрушено это спокойствие было Идой, которая внезапно ворвалась в столовую, словно вихрь. Шаль её упала с одного плеча, локоны растрепались, в руках она держала волочившуюся за ней по полу нижнюю юбку, сверкавшую следами не очень аккуратной штопки в самом низу подола. Весь вид Иды говорил о недовольстве и раздражении, в которое она впадала всякий раз, когда перебирала свои и Моник вещи. — Моник, — голос виконтессы Воле более чем соответствовал её виду, — что, ради всего святого, ты сделала со своей бальной нижней юбкой? Немедленно садись и приводи её в должное состояние. Пришей к подолу кружева или оборки, или ещё что-нибудь, но сделай так, чтобы она была в приличном виде завтра. Жюли замерла с поднятой чашкой и удивленно переводила взгляд с Иды на неподвижно застывшую Моник и обратно, предпочитая пока не вмешиваться. — Завтра мы едем на вечер к Боннам, — коротко пояснила Ида, бросая нижнюю юбку Моник на стул рядом, и направилась к дверям тем же быстрым шагом, каким вошла в столовую. — Тогда я велю Люси достать и выгладить мое серое платье... — начала было Моник, но средняя Воле повернулась к сестре, на миг замерев в дверях, и произнесла тоном не терпящим возражений: — Ты наденешь бледно-лиловое. Оно выглядит лучше. Моник замерла с испугом на лице и даже побоялась кивнуть сестре, не то что возразить и сказать, что лиловый, пусть даже и бледный, слишком темный для неё цвет. К тому же, это платье и в самом деле было лучше, хотя бы потому, что являлось относительно недавним приобретением, и было надето младшей Воле всего один раз. Жюли, которая все еще держала поднятую чашку, была удивлена не меньше. Ей, правда, было не о чем волноваться: её бальное платье и нижние юбки были в полном порядке. — Интересно, что наденет она сама? — проговорила вышедшая из оцепенения Моник, когда Ида скрылась в холле. Маркиза Лондор равнодушно пожала плечами и ответила: — Должно быть, белое, которое она заказывала вместе с твоим лиловым. Она, кажется, ещё никуда в нём не выходила. Моник хмыкнула, выражая явное неодобрение. Платье из белого атласа, с отделкой из темно-красного бархата, почти до неприличия обнажавшее плечи и грудь, было сшито на заказ в Париже и на данный момент являлось лучшим в гардеробе виконтессы Воле и потому оберегалось для особого случая. Выход в общество после долгого перерыва, видимо, мог вполне считаться таким особенным случаем. — Можешь сколько угодно считать это платье слишком откровенным, но признай, что каждый мужчина на этом вечере будет смотреть только на неё, — усмехнулась Жюли, аккуратно ставя чашку на блюдце. — Ида умеет привлекать внимание своим внешним видом и тебе следовало бы у неё поучиться этому. — Я предпочитаю обращать на себя внимание чем-то более содержательным, чем мои плечи, — снова хмыкнула Моник. — К сожалению, ни один мужчина не обратит внимание на твою благовоспитанность, пока ты не будешь привлекать внимание, — спокойно ответила маркиза Лондор. — А Ида, повторю, прекрасно умеет это делать. Или ты хочешь всю жизнь прожить с ней на "Вилле Роз"? Не думала, что тебе так нравится терпеть её вздорный характер. — Не припомню, чтобы Иду звали замуж. Жюли провела пальцами по сгибу салфетки: — Одно дело привлечь внимание с помощью своей красоты и затем удерживать его чем-то более содержательным, как ты говоришь, и совсем другое привлечь внимание красотой и удерживать его, используя низкие природные потребности. Ида предпочитает второй путь. — Ты использовала первый? — спросила Моник, слегка поднимая брови. Маркиза де Лондор едва заметно кивнула. В своё время ей оказалось достаточно лишь исключительной красоты и некоторой неповерхностности суждений и увлечений, чтобы Антуан де Лондор совершенно потерял голову и повел её к алтарю вопреки воле своей семьи. Моник, и Жюли это прекрасно понимала, не сможет воспользоваться ни первым вариантом, ни вторым. Первым — потому что как собеседница младшая Воле не представляла собой совершенно ничего и могла обсудить с предполагаемым поклонником разве что моду и последние сплетни; вторым — потому что и красотой не блистала, ни на фоне других девушек Вилье-сен-Дени, ни рядом со своими сестрами. Пожалуй, для любой девушки красивые сестры были самым страшным наказанием. Разумеется, возможные женихи могли пренебречь и красотой, и интересностью избранницы при наличии у неё хорошего приданого, но младшая Воле была лишена и этого, а потому оставалось рассчитывать только на счастливое стечение обстоятельств или на бескорыстность молодых людей. И то, и другое было редкостью. Первое для семьи Воле в принципе, второе — для времени в целом.

***

Вечером того же дня через Вилье-сен-Дени, поднимая клубы пыли, проехал простой, но не принадлежащий никому из местных, открытый экипаж, заставляя всех встречных оборачивается. Кучер был никому не знаком, но правил спокойно, иногда подстегивая пару темных лошадей. В экипаже, друг напротив друга, сидели двое молодых людей. Один из них, в котором без труда признали Жерома Лезье, устало откинулся в угол сиденья. Спутника его, который с некоторым интересом, но все же с выражением скуки на лице, оперся локтем на верхнюю планку дверцы, разглядывая пейзаж, никто не знал и толком не разглядел из-за высоко поднятого воротника. — Начинаю жалеть, что никогда не был здесь, — усмехнулся тот самый неизвестный, молодой человек в темно-сером пальто с высоким воротником. Лезьё только улыбнулся и обратился кучеру: — Чуть медленнее, — и, обратившись уже к своему спутнику, добавил: — Сейчас я покажу тебе место, которое называют самым красивым поместьем на этом берегу Марны. Готов поклясться, ты никогда в жизни не видел более романтичного места. — Я боюсь быть разочарован, — усмехнулся молодой человек. — После Италии мало что кажется романтичным. — Романтика Италии слишком сладка на мой вкус, — пожал плечами Жером. — Романтика Германии или Англии слишком сурова... — А здешняя просто слишком дорога твоему сердцу, поэтому и кажется самой подходящей, — все с той же усмешкой парировал молодой человек и поправил воротник пальто. — Всякий будет хвалить то, что является для него родным. — Вот здесь, — спокойно улыбнулся Жером, указывая направо от дороги. Кучер остановил лошадей, и молодой человек в пальто взглянул туда, куда указывал ему спутник. В двух метрах от дороги была невысокая каменная ограда с тяжелыми коваными воротами, которые были украшены вензелем V. Одна створка ворот была слегка приоткрыта и вела на широкую аллею, вдоль которой в буйном беспорядке росли совершенно невероятной красоты алые и белые розы. В конце аллеи, усыпанной листьями, белоснежными и кроваво-красными лепестками, стоял небольшой псевдосредневековый замок из серого камня, окруженный темневшим в вечерних сумерках садом и спускавшимися к Марне лугами. Стены замка были увиты плющом, в котором виднелись все те же великолепные розы. На ограде, рядом с воротами, была потемневшая от времени резная дощечка, надпись на которой гласила, что это место называется "Вилла Роз". — Да, и в самом деле весьма романтично, — проговорил молодой человек. — Кто же владеет этим великолепием? Хозяева такого места должны быть ему под стать. — Этим прекрасным местом владеет виконтесса Ида де Воле, моя кузина. Надеюсь, завтра ты познакомишься с ней, хотя в последнее время её и сестёр не часто можно увидеть в обществе, — с улыбкой ответил Жером. Экипаж медленно тронулся и, набирая скорость, помчался по дороге быстрее, чем раньше, поднимая в воздух пыль, которая уже не стелилась, а клубилась под копытами лошадей и колесами.