Дикие розы

"Вилла Роз" просыпалась в одиннадцать часов. Точнее, просыпалась её хозяйка, которая имела привычку засиживаться в кабинете до трех-четырех часов ночи, разбирая бумаги и несколько раз пересчитывая имеющиеся средства, словно надеясь, что они внезапно увеличатся. В двенадцать все спускались к завтраку, кроме Жюли, которая как истинная маркиза де Лондор предпочитала завтракать в постели и выходила из своей комнаты только к двум, и только и делала, что иронично комментировала все происходящее, раздражая Иду. А в те дни, когда сестры готовились к вечерам и приемам, Иду, привыкшую к спокойной и размеренной жизни в уединении, раздражала непрекращающаяся суета. Иногда ей даже начинало казаться, что все, а в особенности старшая сестра, желали свести её с ума. Жюли всегда доставляла много хлопот в такие моменты. В одежде маркиза Лондор безукоризненно следовала моде и приходила в ужаснейшее расположение духа, если хоть одна женщина в ближайщем окружении хоть в чем-то опережала ее. С тех пор как она жила с Антуаном в Париже и посещала там великосветские приемы, императорские балы и оперу, у Жюли осталось немало бальных и вечерних туалетов, которые были слишком хороши для загородных вечеров, и Жюли приводило в восторг, что она является своеобразным эталоном. В столице, где за модой пыталась следить даже последняя простолюдинка, было трудно блистать и выделяться, особенно в обществе, которое эту моду и создавало. В Вилье-сен-Дени, где конкуренцию могла составить только сестра мужа и собственная сестра, оставаться эталоном и примером для подражания было куда проще. В этот вечер Жюли решила облачиться в великолепное бело-голубое платье, отделанное синими атласными розами и тонким кружевом, которое всего раз надела в Париже, на вечер, который она посетила с мужем перед самым его отъездом на войну. Ида, которая даже не подозревала о том, что является соперницей сестры в следовании моде, так как совершенно не следовала ей и одевалась исключительно в то, что подчеркивало самые очевидные достоинства её внешности, не стесняясь называла Жюли ветреной и недалекой, поражаясь её способности думать только о нарядах, развлечениях и о том, как бы заставить семью Лондор потратить очередную круглую сумму на свои прихоти. Ида же не призвала почти ни одного модного веянья, считая, что истинная красота — это то, что прошло проверку временем и отдавала предпочтение сочетаниям весьма классическим, которые кто-то мог бы даже назвать старомодными. И тем не менее на вечер к Боннам она и в самом деле пожелала явиться в своем последнем приобретении — белом атласном платье, полагая, что возвращение в общество должно выглядеть триумфальным. Моник была бы счастлива следить за модой, но Ида не отличалась щедростью, а внешность заставляла задумываться над каждой деталью своего гардероба. Неудачный цвет, фасон, а так же плохо продуманая прическа, могли ещё больше изуродовать младшую Воле, и тогда можно было бы и не помышлять об удачном замужестве, а удачное замужество было единственным, что интересовало Моник. И если с собственной некрасивостью она могла бы смириться, то с тем, что рядом с ней всегда находились Жюли и Ида, одна из которых отличалась невероятной красотой, а другая обаянием, за собственным внешним видом нужно было следить вдвойне тщательно. Поэтому младшей Воле оставалось только находиться в тени старших сестер и надеяться, что когда-нибудь ей перепадет отвергнутый ими лучик света. Разумеется, для Иды и Жюли в этой ситуации так же находилось обстоятельство, омрачающее их жизнь. Для Жюли это было равнодушие мужчин, которое не могла заменить женская зависть, особенно, если учесть, что смотрели эти мужчины не на кого-нибудь, а на Иду. Впрочем, иначе и быть не могло: на замужнюю женщину, коей являлась Жюли, никто не позволил бы себе взглянуть. Не в силу крепости моральных принципов, а единственно потому, что никто не желал бросать своим восхищением тень подозрений на себя и замужнюю женщину, пребывающую к тому же в весьма интересном положении, потому что потом, скорее всего, пришлось бы иметь дело с семьей де Лондор. Поэтому даже если бы Жюли всерьез решила бы обзавестись любовником, она скорее всего потерпела бы неудачу. Для Иды же таким омрачающим обстоятельством было то, что из всего шлейфа поклонников в лучшем случае только трое могли снизойти до того, чтобы предложить ей в будущем руку и сердце. Ида, как невеста, не представляла собой решительно ничего в обществе, где каждый искал материальной и социальной выгоды. Но, несмотря на все эти обстоятельства и понимание их наличия, все три сестры собирались на каждый вечер, в том числе и сегодняшний, так тщательно, как только могли в силу то ли привычки, то ли убеждений. И сегодня Иду эта тщательность особенно нервировала, так как она затягивала сборы, а Бонны жили примерно в пяти милях от «Виллы Роз». Осенний утренний дождь привел дорогу в непригодное состояние, и, следовательно, времени на то, чтобы добраться до дома Боннов нужно было больше. Виконтесса Воле была невероятно пунктуальной и ненавидела опаздывать, даже несмотря на то, что на вечера было не принято являться ровно к назначенному времени. К Боннам сестры все же явились с задержкой, появившись почти последними, хотя в этом была своя прелесть. Поднимаясь по парадной лестнице и шагая в холл, где всех встречали хозяева дома, Ида с наслаждением чувствовала, что все взгляды направлены на неё и идущую рядом Жюли, а значит их возвращение действительно производило впечатление. За это она даже готова была простить сестре её красоту и разделить с ней лавры всеобщего внимания. Моник оставалось лишь скромно держаться позади и довольствоваться случайно пойманными взглядами. — О, дорогая Жюли, мы рады вас видеть! Моник, вы сегодня очаровательны! Ида, нам так не хватало вас, молодые люди уже совершенно заскучали без вашего общества, ведь никто здесь не танцует лучше и охотнее вас! — защебетала мадам Бонн, незаметно толкая локтем своего супруга, и заставляя того тоже поприветствовать сестер. Ида лишь усмехнулась этой обязательной вежливости, вслух сказав, что для неё всегда приятно посетить их скромные вечера, и сдержанно, почти великодушно, улыбнулась Анжелике. Оглядев остальных гостей, Ида с улыбкой кивнула Клоду Лезьё, который почему-то был один, хотя Жером уже должен был вернуться из своего путешествия на север, и направилась в сторону небольшой группы молодых людей, которые, кажется, даже прекратили беседу при её появлении. Прошло не больше пяти минут её пребывания на вечере у Боннов, а она уже понимала, что ошиблась, полагая, будто бы соскучилась по этому обществу. Здесь все были одновременно и на одной стороне, и против друг друга. Каждый сам за себя, но в то же время готов подать руку ближнему, если это, конечно, не послужит в ущерб достижению его собственной цели и его репутации. И, казалось, никто этого не замечает, хотя разумеется, все прекрасно всё понимали. Каждый мнил себя святым, а остальных — лицемерными эгоистами и верил в то, что лишь его суждение истинно. Осознание того, что и она сама, и наиболее близкие ей люди тоже часть этого общества, только ещё больше угнетало. — О, дорогая кузина, как я рад снова тебя видеть в нашем обществе! — воскликнул Клод, пользуясь своим правом родственника и приветсвуя Иду первым. Близнецы Клод и Жером Лезьё, два сероглазых светловолосых почти что ангела, достаточно милые с эстетической точки зрения, являлись родными племянниками виконта Воле. Они были лишь на несколько месяцев старше Иды и с рождения являлись для неё самыми верными друзьями. Все трудности, выпадавшие на долю семьи, они переживали вместе, поддерживая друг друга так, как могли. Если бы кто-то вздумал определить, кто из двоих братьев старше, то выбор бы, несомненно, пал на Жерома. Его меланхоличный характер, любовь к путешествиям, тишине и одиночеству прибавляли ему сразу несколько лет. Из окружающих никто не мог сказать наверняка, что он думает о том или ином вопросе, так как он предпочитал больше слушать и наблюдать, чем говорить. Впрочем, если Жером начинал говорить, то ограничивался самыми общими фразами, даже если он при этом излагал свою точку зрения на что-либо. Удивительная замкнутость отталкивала от него любого, кто пытался приблизиться к нему, и со временем круг его общения сузился до брата и трёх кузин. И Жерома это ни сколько не трогало: он относился апатично абсолютно ко всему. Мало что действительно трогало его, мало что он считал стоящим внимания, мало что находил серьёзным. В своём равнодушии и безразличии он был почти жесток. Клод же напротив, имел репутацию несерьёзного молодого человека, почти всегда пребывавшего в состоянии необъяснимой веселости. Виконтесса Воле не раз намекала брату, что подобная репутация сослужит ему дурную службу, но Лезьё лишь отшучивался тем, что у нее самой репутация не лучше. А между тем, среди молодых людей Вилье-сен-Дени было трудно найти более всесторонне развитого, образованного, непоколебимого и уверенного в своих принципах, чем Клод Лезьё. Марнское общество, с ног до головы изъеденной ржавчиной лицемерия и алчности, просто не могло по достоинству оценить этот образчик истинной добродетели, по той лишь причине, что не верили в возможность его существования. Пожалуй, только одна Ида, которая была более всех остальных близка с ним, знала, что его постоянная веселость ни что иное, как попытка скрыться от проблем, которых у семьи Лезьё было тоже предостаточно. — Клод! — негромко проговорила Ида, одергивая его. Она ненавидела, когда Клод подчеркивал степень их родства, но снисходительно прощала ему эту привычку, так как подобным образом он обращался только к ней и это подчеркивало её исключительность в его глазах. — Да, я знаю, ты тоже рада меня видеть, — продолжая улыбаться, ответил Клод. — Ты себе льстишь, — как можно холоднее заметила Ида, подавая руку для поцелуя очередному кавалеру. — Мадемуазель Воле, вы обещали мне танец в прошлый раз, помните? — поинтересовался Жоффрей Шенье и Ида медленно перевела на него взгляд, понимая, что, кажется, пропустила то, что он говорил до этого. Жоффрей был одним из самых богатых наследников в округе и одним из самых преданных её поклонников. В обществе поговаривали, что он даже собирается сделать виконтессе Воле предложение, но разговоры эти не прекращались уже около года и сама Ида перестала придавать им значение. Она прекрасно знала, что многие из её поклонников совершенно неблагородно рассчитывали на вольность её взглядов. Знала, и с некоторым ужасом ждала, когда кто-то осмелится заговорить с ней об этом, потому что это означало бы окончательную гибель её репутации. Но, сдержав свой порыв несколько неуместной моральности, Ида лишь улыбнулась и ответила: — Это было очень давно, но раз вы говорите, что я дала вам обещание, то я должна его исполнить. Ведь это чудовищно с моей стороны лишать вас удовольствия танцевать со мной. Проговорив это, Ида с улыбкой повернула голову, пытаясь отыскать взглядом сестер, и замерла, не в силах пошевелиться: рядом с хозяевами стояли Жером и незнакомый ей молодой человек лет двадцати пяти. Он не был похож ни на одного из тех, кто сейчас окружал её. Стать и красота неизвестного напоминали виконтессе Воле об императорских балах, где всё сияло роскошью и изяществом. Во всей фигуре этого человека чувствовались гордость, присущая только аристократам крови, и осознание собственного достоинства. Он был из тех, кто знал, что великолепен, что весь мир был создан для того, чтобы он мог явить себя ему, из тех, кто шёл и брал то, что хотел, кому бы оно ни принадлежало и сколько бы ни стоило. Чувствовалось, что он видит глубже, чем хотелось бы людям, в безупречных чертах лица сквозили усталость и пресыщенность. Он был высок и строен, каштановые волосы, отливавшие темным золотом и совсем немного медью, были зачесаны набок и слегка назад, руки уверенно, по-хозяйски заложены за спину, фрак расстегнут, а на жилете поблескивала золотая цепочка часов. Взгляд серых глаз был насмешливым, гордым и задумчивым, а его улыбка, казалось, принадлежала какому-то греческому богу. Несмотря на моду, он был гладко выбрит и коротко острижен, но ему это невероятно шло. Остальные молодые люди, окружавшие Иду, заговорили между собой, пытаясь распределить очередность танцев, но Ида уже не обращала внимания на них: таинственный незнакомец занимал все ее внимание. А он тем временем оглядывал зал, пренебрежительно подняв бровь, и, на мгновение остановив свой взгляд на ней и окружавших её поклонниках, усмехнулся. — Ида, вы же подарите мне первый танец? — осмелился, наконец, попросить Жоффрей Шенье, осторожно заключая в своих ладонях, жар которых чувствовался даже через перчатку, руку виконтессы Воле. Ида рассеянно перевела на него взгляд и, не совсем понимая смысла своих слов, ответила: — Конечно, с радостью. Появление столь заметной и значительной личности, какую представлял собой незнакомец, конечно, не осталось незамеченным. Кавалеры Иды, которые почувствовали неблагоприятную для них перемену ветра, снова негромко заговорили между собой, на этот раз окидывая внимательными взглядами вновь прибывшего незнакомца. То, что он выделялся среди них, и все они меркли рядом с ним, было очевидно для каждого. — Ида, бог мой, ты его видела? — Жюли прошла мимо расступившихся молодых людей и остановилась рядом с Идой, немного потеснив не возражавшего Жоффрея Шенье. — Ты знаешь, кто это? — спросила Ида, краем глаза продолжая наблюдать за происходившим вокруг движением. — Тот, чьего возвращения здесь ждали весь последний год, — маркиза Лондор многозначительно подняла брови, улыбаясь одним уголком рта. — Не может быть… — прошептала Ида, слегка прикрывая рот рукой, словно эти слова сорвались с губ против её воли. — Это в самом деле он? Ты с ним знакома? — Мы не представлены друг другу лично, но я не могу сказать, что сожалею об этом, — качнула головой Жюли, наблюдая за тем, как Моник, словно тень, проскользнула между молодыми людьми и теперь села рядом с сестрами, слушая их разговор. — Антуан знаком с ним и я не слышала, чтобы он говорил о нем что-то хорошее. Жером, наконец, отошел вместе со своим знакомым от господина и госпожи Бонн и направился в их сторону. Сердце Иды бешено заколотилось в тот момент, когда Жером представлял своего друга всем её кавалерам, которые, кажется, были недовольны появлением нового соперника. Самообладание было не самой сильной чертой характера виконтессы, да и вообще семьи Воле и сейчас Ида чувствовала легкое волнение. На человека, который, несомненно, привык вращаться в кругах самых высших, трудно было произвести должное впечатление, являясь, по сути, обедневшей почти провинциальной аристократкой. Такие, Ида прекрасно помнила об этом, всегда воспринимались мужчинами такого сорта как лучшие кандидатки для легких любовных приключений, а тот, кто стоял сейчас перед ней, судя по его внешности, манерам, и тому, что о нем говорили, привык к легким победам, поэтому нельзя было показывать, что он смог заинтересовать её с первой минуты. В кругу ее почитателей все имели равные права, потому как были одинаково ей безразличны. Бросив быстрый взгляд вправо, Ида заметила, как Жюли гордо вздернула голову и расправила узкие плечи. Из всей семьи только она получила в наследство гордую, почти высокомерную стать фон Бергов, которая и из пастушки сделала бы графиню, а уж в сочетании с красотой Жюли и вовсе не оставляла сомнений в том, что она — истинная аристократка и не потертит к себе пренебрежительного отношения. — А теперь я представлю тебя истинному украшению нашего общества, — сказал Жером, поворачиваясь, наконец, к сестрам и Ида еле сдержала рвавшийся наружу вздох, услышав имя того, кто сейчас стоял перед ней: — Разрешите предстваить вам моего нового знакомого, герцога Эдмона де Дюрана. Эдмон, это моя старшая кузина Жюли, маркиза де Лондор. — Большая честь, — проговорил герцог негромким и очень спокойным голосом, который, впрочем, сложно было назвать мягким, и почти невесомо касаясь губами руки Жюли, — встретить вас лично, маркиза. Я много слышал о вас и имел честь быть знакомым с вашим супругом. — Взаимно, господин герцог, — ответила Жюли, улыбалась, и по этой улыбке было понятно, что то, что они слышали друг о друге, не было приятным ни в коей мере. Жером, очевидно тоже почувствовавший эту напряженность, поспешил указать на Моник и сказать: — Мадемуазель Моник де Воле, моя младшая кузина. Моник поспешила присесть в реверансе, опустив глаза и сцепив спереди руки, и слегка покачнулась от волнения, чего герцог, отвлекшийся на взаимный поклон, кажется, не заметил. Жюли не удержалась от еле заметной усмешки, обменявшись коротким взглядом с Идой. — А теперь… — начал, было, Жером, но Ида несколько бесцеремонно прервала его. — Ида, виконтесса де Воле-Берг, — сказала она, не дожидаясь, когда Жером представит её герцогу Дюрану. Эдмон с улыбкой поклонился, не отрывая глаз от её лица, и виконтесса Воле ответила ему тем же, с гордым спокойствием выдерживая его долгий взгляд. — Бриллиант данного собрания, я полагаю, — проговорил Дюран, и правый уголок его губ дернулся в подобии ироничной усмешки. — Мы с вами, кажется, близкие соседи? — Да, я владелица «Виллы Роз», — с гордым спокойствием кивнула Ида. — О да, я наслышан о вашем поместье. Весьма чудное место, должен сказать, — губы герцога Дюрана снова тронула улыбка, которая показалась Иде так же не лишенной иронии. — Более чем уверен, что оно считается одним из самых прекрасных в долине Марны. — И надолго ли вы приехали в наши края? — спросила Жюли как можно более невинно и осторожно, однако истинный смысл вопроса не укрылся ни от кого из присутствовавших. В Вилье-сен-Дени все ценили присущее этому месту спокойствие, даже те, кто в любой другой момент предпочли бы, что бы их жизнь походила на котел кипящего масла. А приезд такого человека, которым, если верить слухам, был герцог де Дюран, не сулил ничего хорошего для размеренной и тихой жизни дальнего столичного пригорода. Эдмон перевел взгляд на Жюли, и его улыбка мгновенно приобрела сходство с оскалом голодного волка. Разумеется, маркиза Лондор и предположить не могла, что сама того не желая дала ему смысл жизни на ближайшие несколько месяцев. — Навсегда. — Эдмон обвел глазами сестер, не переставая улыбаться, — Таких дам, как вы, не захочется покидать. Ида, почти неосознанно, отметила про себя, что он улыбался одними губами, а глаза оставались неподвижными и проницательно смотрели словно куда-то под кожу. Чтобы ни говорил этот человек, какое бы выражение не приобретало его лицо, разум его всегда был занят анализом того, что видели глаза. Музыканты заиграли первый танец, и Ида была вынуждена опереться на руку Жоффрея Шенье, которому она так неосмотрительно отдала право быть её первым партнером сегодня. Сам Шенье, казалось, просто обезумел от счастья, и всем своим видом вызывал зависть у остальных кавалеров виконтессы. Кто-то из них, впрочем, не растерявшись, тут же, со всей любезностью, пригласил на танец Жюли, которая со всей любезностью согласилась. Даже Моник оказалась приглашена.

***

Несмотря на определенную степень склонности к романтизму, Ида никогда не верила в любовь с первого взгляда и не собиралась поверить ни в ближайшее время, ни когда-либо ещё. Герцог Дюран, впрочем, тоже не был образцом романтического героя. Хоть он и не принимал никакого участия в происходившем вокруг, наблюдал он не со скукой, а с долей заинтересованности. Ида могла поклясться, что он уже может сказать пару слов о каждом, кто был в этом зале, и его характеристика оказалась бы весьма точной. И с точно такой же уверенностью она могла сказать, что если он приживется в этом обществе, то за его состояние и сердце разгорится самая настоящая война. Первый танец кончился, начался второй, затем третий. Ида не пропустила ни одного, и к пятому чувствовала себя изрядно уставшей. Жюли больше не танцевала и проводила время в несомненно увлекательной, что было понятно по её скучающему виду, беседе с хозяйкой вечера и её дочерью. Моник сидела рядом и участия в разговоре не принимала, так как разглядывала, как ей казалось незаметно, герцога Дюрана, который тоже не спешил присоединиться к танцующим и так и остался рядом с братьями Лезьё. — Я вижу, вы, наконец, остались в одиночестве, — улыбнулся герцог Дюран, когда Ида подошла к ним, легко обмахиваясь веером и обменявшись несколькими фразами с Клодом. — Может быть, уделите и мне немного времени? — Вы приглашаете меня на следующий вальс? — спросила Ида, приподнимая брови. — Именно, госпожа виконтесса, — ответил герцог Дюран с легким поклоном, обозначая свое намерение. Ида оперлась на его руку с таким видом, словно сделала ему величайшее одолжение. Вид её был настолько неприступным и отстраненным, что Эдмон не смог сдержать усмешки, легко и почти невесомо кладя руку на её талию. Ида ответила таким же легким, но уверенным, касанием, кладя руку на его плечо. Танцевал герцог Дюран, разумеется, лучше многих поклонников виконтессы Воле, что, впрочем, совершенно не удивляло: за несколько часов своего пребывания на Марне, он уже дал понять, что является человеком исключительным во всех отношениях. — Пока вы танцевали, я успел узнать о вас много интересного, — совершенно неожиданно начал разговор Дюран. Ида не ожидала ни подобной откровенности в первые несколько часов знакомства, ни того, что эти слова будут сказаны совершенно серьезно, даже без тени улыбки, которая ещё мгновение назад не сходила с лица герцога. Пожалуй, если бы не это удивление, она бы сочла это оскорблением и непременно бы возмутилась. — О, и что же эти люди сказали вам про меня? — проговорила Ида, вопросительно поднимая брови, словно желая показать, что понятия не имеет, что о ней могли сказать. — Вас многие осуждают, — улыбнулся Эдмон. — К счастью, я, как никто другой знаю, как ошибочно порой бывает мнение общества. — И что же думаете обо мне вы? — спросила Ида, тут же пожалев о том, что позволила себе столь откровенный вопрос. — Вы весьма милы, хороши собой и, несомненно, умны, госпожа виконтесса. Пока это все, что я могу сказать о вас. Виконтесса Воле с измученной улыбкой отвела глаза в сторону. Это означало, что она благодарна за то, что её внешность оценили по достоинству, но она слышала подобные комплименты уже не один раз и ожидала от герцога Дюрана чего-то более оригинального. — Мой вам совет: если вы хотите понравиться этому обществу, то выберете себе в друзья кого-нибудь из братьев Алюэт или Жоффрея Шенье, и женитесь. Желательно на Жозефине де Лондор или Анжелике Бонн. — Весьма радикальный способ завоевания расположения, — усмехнулся Эдмон. — К счастью, я могу позволить себе роскошь выбирать знакомых по душе. И пока мне больше по душе вы. Вас, как я слышал, считают весьма предприимчивой особой. — Они льстили мне, — улыбнулась Ида. — Вам должны были сказать, что я переживаю не лучшие времена. А это, согласитесь, совсем не доказательство моего ума. — Вы самокритичны. Это добавляет вам очарования, — негромко произнес Дюран. По лицу Иды снова пробежала вымученная улыбка. К её облегчению танец кончился и разговор, который начинал доставлять некоторое неудобство, можно было не продолжать. Раскрыв веер, виконтесса Воле рассеянно обмахнулась им несколько раз и невидящим взглядом окинула зал, в поисках места, где можно было бы, наконец, скрыться от общества герцога Дюрана. — Вы так побледнели. Вам плохо? — спросил Эдмон, осторожно подхватывая её под руку, как будто она могла упасть в обморок в любой момент, и в его голосе отчетливо прозвучала насмешка. Ида, быстро отдернув руку, ответила: — Нет, со мной все хорошо. Просто здесь немного душно, и я устала. С вашего позволения, я присоединюсь к своей сестре и немного отдохну. Никакой спор, разумеется, не стоил того, чтобы терпеть это. Для герцога Дюрана, казалось, не существовало никаких правил ведения светской беседы, даже если собеседником его была женщина. Ида не могла сказать, как относится к этому — с одной стороны такая прямота восхищала и своей смелостью и новизной, потому что никто ранее в марнском обществе, кроме неё самой, не позволял себе подобных вольностей. С другой — Ида привыкла, что поклонники её не позволяли себе слишком уж откровенно нарушать правила приличия, общаясь с ней. А герцог Дюран был то ли слишком уверен в себе, то ли настолько невысокого мнения обо всех окружающих его людях, что не видел смысла соблюдать в разговоре хоть какие-то правила. Продолжая легко обмахиваться веером, Ида уверенным шагом направилась к сидевшей на диване Жюли, которая буквально несколько мгновений назад избавилась от общества мадам и мадемуазель Бонн и теперь пребывала в одиночестве. Впрочем, сейчас Ида готова была терпеть и свою старшую сестру, и Анжелику Бонн, и даже Жозефину де Лондор с её матерью, лишь бы герцог Дюран оставил её в покое. Но у него, видимо, были другие планы, и он, не собираясь отставать от Иды ни на шаг, направился с ней к дивану. — Я вижу, ты решила присоединиться к моему скромному обществу, — проговорила Жюли, когда Ида, обмахиваясь веером, села рядом с ней. Дюран устроился неподалеку, опершись локтем на узкую каминную полку. Всем своим телом Ида чувствовала, что он не сводит с неё взгляда. В любое другое время это немало потешило бы её самолюбие и пополнило бы список её поклонников еще на одно имя, но сейчас она чувствовала себя, как бабочка, которых иные люди собирали и прикалывали к листам бумаги, чтобы потом демонстрировать гостям. Во взгляде герцога Дюрана не было восхищения, но было что-то более сильное и глубокое, насмешливое и пугающее. — Танцы порядком меня утомили, Жюли, — произнесла Ида. — Я слишком давно не практиковалась и успела позабыть, как это может быть тяжело. Ида сама поражалась себе, ведь еще в начале вечера она желала, чтобы герцог Дюран провел вечер в её обществе, а сейчас она уже была не в силах находиться с ним рядом, потому что он видел её словно насквозь, с усмешкой предлагая партию в хорошо известную обоим игру. Награда победителю — любовь побежденного, которая должна стать пищей для гордости. Она часто играла так со своими поклонниками, довольствуясь полупобедой. Герцог де Дюран был достойным соперником: вступить с ним в подобный поединок значило лишь обеспечить себе поражение. Ида обвела взглядом зал и остановилась на Клоде, который стоял возле камина и беседовал с одним из братьев Алюэт. Клод, обернувшись на пристальный взгляд своей кузины, легко улыбнулся. Ида тяжело вздохнула и снова обмахнулась веером. Молчаливая пауза начинала затягиваться, герцог Дюран не спешил прийти на помощь даме и ей пришлось начать разговор первой: — Мой кузен сказал, что познакомился с вами во время своего путешествия на север. А где именно? — Мы познакомились в Лилле. Я жил там достаточно долгое время. Мы встретились на одном из приемов у префекта. Я был приятно удивлен, когда услышал о том, что мой новый знакомый приехал из Вилье-сен-Дени, потому что тогда я уже принял решение вернуться в «Терру Нуару». Приезжать в новое место, гораздо легче, когда у вас там есть знакомый, — Эдмон тряхнул головой, поправляя упавшую прядь, продолжая изучать Иду взглядом. — Я мечтала побывать в Лилле. Говорят, там весьма красиво, — ответила Ида, хотя в данный момент ей было абсолютно безразлично, красиво в этом городе или нет. — Так же, как и в любом другом месте, мадемуазель Воле. Когда вы приезжаете в город на три дня и осматриваете разные церкви и усадьбы, у вас складывается о нем одно впечатление. А когда вы живете там, вы можете сказать об этом городе куда больше, — Дюран посмотрел на неё серьезно, кажется, впервые за вечер. — Иногда бывает одного взгляда достаточно, чтобы узнать о человеке или месте все, — негромко ответила Ида, бросая быстрый взгляд на Жюли, словно прося её вступить, наконец, разговор. Но маркиза де Лондор хранила гордое молчание, не упуская, однако, ни одной фразы. — Вы можете похвастаться таким талантом? — с усмешкой поинтересовался Эдмон. — Не думаю, господин Дюран. Я почти во всех людях вижу лицемеров и эгоистов, — с такой же усмешкой ответила Ида. — Ваше зрение вас не подводит, — спокойно произнес герцог Дюран. — Слышали о том, что люди часто видят в других свое отражение, госпожа виконтесса? — В таком случае я хотела бы знать, что видите в людях вы, — парировала Ида, стараясь сохранить вид самоуверенного спокойствия. Герцог Дюран одобрительно улыбнулся, словно признавая, что виконтесса Воле смогла дать ему достойный ответ и, возможно, если бы на его месте был кто-то менее сообразительный, это даже поставило бы его в тупик, и Ида почувствовала, как её захлестнуло волной глухого раздражения. Она привыкла к тому, что окружающие признавали за ней долю ума и образованности, которыми большинство женщин не отличались, и такая снисходительная похвала её уму сильно била по самолюбию. — Я вижу в людях то, что они менее всего желают мне показать. А учитывая то, что я собираюсь обосноваться здесь на долгий срок, я полагаю у нас будет время, чтобы разобраться во взглядах друг друга в достаточной степени, — пообещал Эдмон, не сводя взгляда с собеседницы. — Стоит только помнить о том, что первое впечатление весьма часто бывает обманчивым. — О том, что подчас оно является самым верным, тоже не стоит забывать, — с некоторым полунамеком подняв брови, ответила Ида. — Равно как не стоит переоценивать важность собственного мнения для других людей. — В таком случае, — пожала плечами виконтесса Воле, — не стоит пытаться произвести определенное впечатление, потому как желание произвести впечатление говорит лишь о важности чьего-либо мнения. — Даже если вы желаете произвести впечатление на самого себя? — Никогда не думала, что буду так рада вашему приезду, господин герцог, — внезапно проговорила Жюли, которая все это время сидела рядом и внимательно наблюдала за диалогом, который на её глазах перерастал в словесную баталию. — Моей дорогой сестре не хватало собеседника, который мог бы составить ей компанию в её философских изысканиях. — Боюсь, что мы совершенно не сойдемся с ней во взглядах, — покачал головой Эдмон, придавая своему лицу сокрушенное выражение, но даже не пытаясь согнать с него усмешку. — Кому нужно согласие, если истина рождается только в спорах? — пожала плечами Жюли и снова безучастно отвернулась в сторону. — В спорах рождается взаимная неприязнь и ничего больше, — спокойно отозвался Эдмон. — Имеете смелость не соглашаться с Сократом? — Ида приподняла брови и в упор взглянула на герцога Дюрана. — Сократ был таким же человеком, как и все остальные.