Дикие розы

Ужин у Боннов был таким же превосходным, как и вечер. Отчасти это объяснялось великолепием их поместья, в котором каждая деталь была призвана ненавязчиво говорить гостям о том, насколько роскошную и расточительную жизнь могут вести его владельцы. Господин Бонн сделал состояние, занимаясь спекуляцией, о чем всем было прекрасно известно, и появился в обществе относительно недавно, но никто даже не вспоминал о его прошлом. Деньги решали все, даже то, что решить, казалось бы, нельзя, и это подливало масла в огонь ненависти средней виконтессы. Хотя в действительности, иногда она даже готова была это признать, Бонны были весьма неплохими людьми. Быть может не столь образованными и всесторонне развитыми, как большая часть ее окружения, но мир менялся, неумолимо и безжалостно, и аристократы, прежде горделиво взиравшие на все остальные классы, были вынуждены мириться с тем, что вчерашние буржуа, располагавшие подчас куда большими средствами, занимают места среди них. Ида прошла в столовую и заняла отведенное ей место рядом с сестрами. В округе было негласной традицией усаживать сестер непременно рядом на всех обедах и ужинах, и обычно оказывалось так, что по правую руку Иды сидела Моник, а по левую Жюли. Но сегодня мадам Бонн решила усадить Жюли напротив между Клодом и Пьером Алюэт, а между Идой и Моник, безразлично разглядывая бокал для воды, сегодня сидел Жером. Место по левую руку от виконтессы Воле пустовало и Ида устало подумала о том, что, вероятно, займет его новоприбывший герцог Дюран. — Как вы находите вечер? По-моему, он прекрасно устроен, — этот голос заставил Иду вздрогнуть и медленно повернуть голову налево. Да, на стул рядом с ней и в самом деле опустился герцог Дюран. Ида невольно подумала о том, что было не столь трудно найти ему другое место за этим огромным столом, и что уж лучше бы на его месте был кто-то из братьев Алюэт или Жоффрей Шенье, который бы говорил о своих чувствах и читал бы стихи, вероятно, собственного сочинения. Что мог сказать герцог Дюран? Очередную колкость для того, чтобы начатая баталия не была закончена слишком быстро? Виконтессе Воле лишь оставалось молча глядеть на него с твердым намерением быть холоднее арктических льдов, надеясь, что это несколько умалит его интерес к ней. — Несколько вычурно, правда, и с не вполне уместным размахом, но хозяева прекрасные люди, несмотря на происхождение, но вечер великолепный и, несомненно, стоил того, чтобы посетить его. Не так ли, госпожа Воле? — продолжал Эдмон, слегка прищурившись. Очевидно, он всегда говорил то, что думал о людях и окружающей обстановке, раз, не стесняясь, обсуждал хозяев. Хотя, когда он произнес последнее предложение, в голове виконтессы Воле мелькнуло предположение, что он пытается угадать ее мнение обо всем этом. — Господин Бонн богат, его дочь — наследница огромного состояния, а, следовательно, ему самое место в обществе, — холодно ответила Ида, изо всех сил стараясь заставить себя говорить ровно, вновь убеждаясь, что у этого человека были весьма странные манеры. — По крайней мере, в этом обществе место для них нашлось. — Вам уже говорили, что вы прямолинейны? — осведомился Дюран, продолжая глядеть на Иду, и теперь в его глазах скользила насмешка. — Я сочту это за комплимент и отвечу, что вы были первым, — произнесла Ида и искоса взгляднула на герцога Дюрана. Он продолжал смотреть на неё спокойно и прямо, и улыбался то ли снисходительно, то ли одобрительно. Иде хотелось вглядываться в него как можно пристальнее, чтобы понять, что он за человек, но сейчас она могла смотреть на него не иначе как, повернув голову, для чего пришлось бы вновь заговорить, а разговаривать с ним было невыносимо. Стараясь отвлечься, Ида взглянула еще правее и увидела на противоположной стороне стола Анжелику. Поймав на себе пристальный взгляд соперницы, мадемуазель Бонн презрительно поджала губы и обратилась к сидевшей рядом матери. — Кажется, мадемуазель Бонн вас недолюбливает, — заметил Эдмон. Ида рассеянно кивнула: — Да. И могу вас заверить, в этом наши чувства взаимны. Дело в том, что у каждой из нас есть то, чего нет у другой. — Какая поэтичная и тонкая ирония, — несколько печально улыбнулся герцог Дюран. — Состояние никогда не заменит благородного происхождения, — негромко ответила Ида, вымещая раздражение на куске жареного кролика, который только что опустился на ее тарелку. — Обе проблемы вполне решаются удачными связями, а у вас есть все шансы, —проговорил Дюран, приподнимая бровь. Ида, не до конца поняв его насмешку, уловила, однако, в этом какой-то неприличный намек и вмиг помрачнела. Еще никто и никогда с ней так не говорил, и ее репутация, пусть не совсем безупречная, никому не давала такого права. Сохранять невозмутимость в этом разговоре становилось все труднее, и виконтесса Воле уже с трудом владела собой. — Благодарю за участие и буду иметь ваш совет ввиду, — как можно спокойнее ответила Ида, протыкая вилкой кусок кролика. Эдмон засмеялся неизвестно чему и покачал головой. Ужин закончился в десять и Ида чувствовала себя невероятно уставшей, как будто она побывала не на увеселительном вечере, а вынуждена была спасаться от настигшей её бури. Она пыталась списать это на то, что уже давно не выезжала на такие вечера и просто отвыкла от них, хотя прекрасно понимала, что ее вывела из сил легкая дуэль с герцогом де Дюраном, которая, несомненно, была лишь началом, увертюрой ко всему остальному действию. В конце вечера Эдмон, вместе с Клодом и Жеромом, любезно проводил её и сестер до экипажа, как будто не обменивался с ней колкостями на протяжении всего вечера и даже поцеловал на прощанье руку и улыбнулся так, как не улыбался на этом вечере — светло и искренне. Как только дверца кареты закрылась, и сестры остались втроем, выход своим эмоциям дала спокойная до этого момента Жюли. — Надеюсь, ты довольна, сестра. Какое удовольствие доставляет тебе выставлять себя в таком свете? Почему, ради всего святого, ты не можешь вести себя так, как подобает приличной девушке? — И что же было неприлично в моем поведении на этот раз? — устало осведомилась Ида. — Ты понятия не имеешь, что за человек герцог Дюран и что о нем говорят в Париже, — лицо Жюли выражало целую смесь эмоций. — Он — не Жоффрей Шенье и не Шарль или Пьер Алюэт, которым не хватит смелости и сил на нечто предосудительное. Ида понимала это. Герцог Дюран был совершенно иным человеком и собственная инаковость ничуть не тяготила его, напротив, он наслаждался своей исключительностью и в тоже время она была для него естественна. Он не пытался казаться другим, он был другим. И Жюли была права, от него можно было ожидать всего. — Пока он не сделал ничего предосудительного. Если не брать в расчет его своеобразные манеры, конечно, — как можно спокойнее ответила Ида. — Но, полагаю, он может себе позволить некоторую эксцентричность. Жюли вздохнула, тяжело и зло, и мельком взглянув на Моник, сказала: — Я не даю советы, но предупреждаю и прошу вас обеих — держитесь от герцога Дюрана подальше.

***

Часы пробили двенадцать. Дюран остановился, и, не убирая с плеча скрипку, прислушался. "Терра Нуара" уже спала и внезапная тишина после тоскливых звуков оборвавшейся мелодии казалась угнетающей. Скрипка уже давно была одним из немногих его утешений в этом мире, уступая первое место только хорошему алкоголю. Ее мягкие звуки всегда действовали, как успокоительное и помогали привести мысли ворядок. Эдмон смутно помнил, как научился играть, но прекрасно помнил, что удовольствие от этого начал получать довольно поздно. Тогда, когда научился ценить неодушевленную, но наполненную жизнью красоту искусства. Герцогу Дюрану довелось побывать в обществах самых разных, начиная высшим парижским светом и заканчивая мелкими провинциальными буржуа. Это было в меру лицемерным, ровно настолько, чтобы это лицемерие можно было выносить со снисходительной улыбкой. Сочетание чудесного и очаровательного края и не самых приятных людей было обычной иронией его жизни. Когда Жером называл его имя, представляя всем наиболее значимым фигурам, Эдмон замечал на себе заинтересованные взгляды молодых девушек и немного настороженные их родителей. О нем здесь несомненно что-то слышали — иногда Эдмону казалось, что во Франции не осталось места, где бы о нем не слышали, — и герцог Дюран справедливо полагал, что ничего хорошего эти люди не слышали. В любом случае все они не стоили его внимания, в отличе от виконтессы де Воле-Берг. Она, несомненно, была достойным оппонентом. Он провел возле неё целый вечер, хотя сначала руководствовался лишь личными предпочтениями, так как в его глазах в сравнении с мадемуазель Бонн, и даже с мадемуазель Лондор, Ида де Воле явно выигрывала. Чуть позже появилось желание узнать больше об этой несколько противоречивой натуре, но он так и не смог понять до конца, что виконтесса Воле представляла собой на самом деле. Она, ему не хотелось это признавать, завладела его вниманием, наверное, еще тогда, когда, поприветствовав хозяев, скользнула по нему взглядом, видимо, не заметив. Он даже не знал, кто она, но понял, что это та, которую он пытался найти: достойная соперница для него. Оказывается, все это время она была так близко от "Терры Нуары". Эдмон осторожно отложил скрипку и подошел к зеркалу, пристально вглядываясь в свое отражение. Он был мечтой многих: и восторженных девушек, и зрелых женщин, случалось даже привлекать внимание мужчин. А что теперь? Теперь, планируя поединок с очередной своей жертвой, он задумывается еще и о своих чувствах. О тех, которых у него не было, но которые могли бы возникнуть, если бы он в полной мере понимал, что такое чувства. Герцог де Дюран не умел и не хотел любить. Не видевший любви в детстве и столкнувшийся с человеческой неискренностью в юности, он не верил в то, что бескорыстные любовь и привязанность вообще возможны в этом мире. С любым человеком встречавшимся ему на пути он вступал в поединок и если человек выдерживал — подпускал ближе. Эдмон ошибался в людях и признавал это не без досады на самого себя. Поражение означало, что он проявил беспечность, а залогом победы, своей броней, герцог Дюран считал полное неверие, усвоив ещё в детсве простую истину: того, кто не верит, невозможно одурачить. Виконтесса Воле на первый взгляд была такой же. Она не верила этому миру и была с ним честна, не скрывая своего неверия, так же, как и он сам. И это было тем, что герцог Дюран искал, приглядываясь к девушкам и женщинам, которых встречал на пути. Быть может, если бы он умел любить, то отдал бы ей своё сердце не задумываясь. Но, слава богу, сердца у герцога Дюрана не было.