Дикие розы

Церковь Вилье-сен-Дени представляла собой простую готическую постройку пятисотлетней давности, достаточно типичную для этой местности. Никаких лишних украшений в церкви не было, только башня с колокольней, старое, слегка потемневшее от времени витражное окно-роза и несколько грубо выполненные скульптуры святых в нишах, на которых время от времени обновляли краску. Около церкви несколько хаотично раскинулось кладбище, негласно разделенное между простыми смертными и знатью. С трех сторон оно было обнесено невысокой каменной оградой, а с четвертой — ограниченно скорбного вида рощей из чахлых деревьев и колючих полусухих кустарников. В это несколько туманное и серое утро пейзаж выглядел куда более удручающе, чем обычно, являя собой декорацию для любого готического романа. Из низко нависших облаков, которые внезапно затянули небо на рассвете, грозился вот-вот пойти мелкий и холодный осенний дождь. В таком мрачном окружении, рядом с Жюли и Моник, которые были одеты в подходящие случаю и атмосфере темные и строгие наряды, Ида в своем синем платье чувствовала себя несколько неуютно, осознавая, что является единственным ярким пятном, на котором невольно останавливался взгляд любого. Вряд ли истинной католичке подобало так выглядеть в церкви, но менять что-либо уже поздно. К тому же, в этом цвете, оттеняющем ее голубые глаза, Ида была особенно хороша. Благодаря отсутствующей у маркизы Лондор пунктуальности, сестры вновь опоздали. К счастью, не намного, но большинство прихожан уже собралось. Моник вошла в церковь первой и постаралась, по своему обыкновению, незаметно пробежать, подобрав платье и усевшись на скамью, сразу опустила глаза в молитвенник и сжала в руке четки. Добродетель во плоти, как одобряюще сказали бы про нее суровые блюстительницы нравственности. Жюли прошла к своему месту держась с достоинством богатой молодой замужней дамы и с чувством превосходства, легким кивком головы поздоровавшись со всеми знакомыми. Подобное поведение казалось вежливым, а потому хоть и осуждалось все теми же непреклонными дамами, но очень осторожно. Ида же, решив, что исправить положение у неё не получится постаралась привлечь к себе всеобщее внимание, медленно пройдя по проходу, шурша платьем и улыбаясь всем присутсвующим, правда, с одной-единственной целью: отыскать глазами Эдмона. И ничьё мнение, даже самой авторитетной женщины, не могло бы ее заставить вести себя иначе. Герцог Дюран нашелся быстро. Он устроился через проход, точно напротив той скамьи, где расположились сестры Воле. Иду он окинул равнодушным взглядом, на мгновение обернувшись через плечо. Ида в ответ оглядела его тоже достаточно беспристрастно. Герцог Дюран был в светло-сером и этот цвет так же хорошо оттенял его стальные глаза, как синий — её. Нельзя было сказать, что Дюран следовал моде в каждой детали своего гардероба, но его одежда отличалась определенной строгостью, что куда больше шло к его лицу и, кажется, натуре. Появился священник, и Эдмон посмотрел на него так же равнодушно, на мгновение отвлекшись от перелистывания страничек своего старого молитвенника в кожанном тисненом переплете. Виконтессу Воле он не осуждал хотя бы потому, что сам пришел сюда не молиться, а производить впечатление добропорядочного человека, насколько это, конечно, было возможно, учитывая его репутацию. Встреча с виконтессой Воле была приятным дополнением. Плана у него не было, Эдмон всегда предпочитал действовать исключительно по обстоятельствам, так как план требовал выполнения определенных условий, которые вторая сторона обычно упорно не желала выполнять. К тому же, не имея плана нельзя было не выполнить его, что тоже было немаловажно. Время тянулось почти невыносимо медленно и Иде, то и дело бросавшей быстрые взгляды на герцога Дюрана, который с отсутвующим видом смотрел на старое резное распятие над алтарем, показалось, что прошло не меньше четырех часов, хотя месса заняла едва ли полтора. Проповедь можно было назвать интересной, если бы проповеди производили на виконтессу Воле хоть какое-то впечатление и если бы она была чуть более состредоточена на происходящем. Поэтому Ида совершенно неподобающе вздохнула с облегчением, когда месса была окончена, и прихожане стали медленно покидать церковь. Пока Моник о чем-то беседовала со священником, а Жюли стояла рядом и слушала, смиренно опустив голову и сцепив на животе руки, Ида, в большей степени от скуки, остановилась перед статуей Мадонны, вглядевшись в нежные, почти детские черты лица статуи. Ида никогда не была ярой католичкой и верила скорее по привычке или же для того, чтобы найти отдушину в своей, как ей казалось, безрадостной жизни. Вся её вера, как впрочем и большинство добродетелей, умерли вместе с матерью. Чрезмерный рационализм со склонностью к мрачному фатализму не оставляли в её сердце места для веры в чудеса. Моник всё ещё занята разговором со священником. Вздохнув, Ида постояла несколько мгновений, снизу вверх глядя на Мадонну, и наконец, повернулась, тут же упираясь взглядом в герцога Дюрана, который стоял достаточно близко и тоже глядел на статую. — Весьма посредственная копия, почти неузнаваемая, хотя и не лишенная своего характера, — не сводя взгляда со скульптуры произнес Эдмон. — Прошу прощения? — переспросила Ида. — Статуя, — герцог Дюран наконец перевел взгляд на виконтессу Воле. — Копия с Мадонны Брюгге Микеланджело. Резчик сильно смягчил черты лица и упростил наряд, поэтому, вероятно, остался неуличенным в копировании. Хотя, может статься, это был сознательный шаг. Ида снова посмотрела на статую. — Большинству прихожан нет до этого дела, — наконец произнесла она. — Честно говоря, я и сама никогда не задумывалась о том, чем является эта статуя. — Подлинники, выполненные рукой известных мастеров являются лишь поводом для гордости. Думаю, истинно верующим не столь важно, результатом чьей работы является ли убранство их церкви, — пожал плечами герцог Дюран. — Осмелюсь предположить, что и мастера создавая свои произведения думали о вере не в первую очередь, — ответила Ида, подбирая полы платья и направляясь к выходу. — Люди искусства всегда больше заботились об эстетической составляющей, — Эдмон шёл за ней следом, почему-то стараясь идти с ней в ногу. — Я говорила о признании, господин герцог. И о вознаграждении, — Ида даже не обернулась. — Истинно верующих, как и бескорыстных, ничтожно мало. — Возможно, именно поэтому нам так сложно понять тех, кто создавал ради самого создания, — улыбнулся Эдмон. — Вы могли бы быть прекрасным собеседником, господин герцог, если бы не были иногда столь невыносимы, — трудно было сказать, какое именно чувство Ида вложила в эти слова, поэтому Эдмон счел нужным снова улыбнуться и ответить так, как всегда отвечал на подобные высказывания в своей адрес: — Благодарю. Ида остановилась на ступеньках церкви и, резко повернувшись к нему, внезапно даже для самой себя, спросила: — Что вы думаете обо всём этом? — О чём именно? — переспросил Эдмон, слегка приподнимая бровь и показывая этим, что не понимает не только вопроса, но и его смысла. — О вере, о Боге, — Ида слегка кивнула на распахнутые двери церкви за его спиной. — Не сочтите за оскорбление, но вы мне не показались человеком, который безоговорочно принимает всё, что навязывает общество. — Если вы верите в этого, то боги у нас с вами разные, — Эдмон слегка усмехнулся, подумав о том, что впервые высказывает свои убеждения малознакомой женщине настолько откровенно. — В каком-то смысле, мне проще вам ответить «нет, не верю». Виконтесса Воле взглянула на него с некоторым интересом: ей ещё не приходилось видеть атеистов и говорить с ними, и, честно сказать, она почему-то побаивалась их. Словно поняв её взгляд, Дюран спокойно пояснил: — Я бы не назвал себя атеистом в том смысле этого слова, в каком его все понимают. Просто в какой-то момент я подумал, что лучший Бог для меня — это я сам. — Самонадеянно, — проронила Ида и глубокомысленно сжав губы, медленно спустилась по старым ступеням, подбирая платье. — Ничуть, на мой взгляд. Куда более самонадеянно считать себя праведником в наш век, — Эдмон медленно спустился за ней, держась однако на почтительном расстоянии. Ида остановилась и, наконец обернувшись, внимательно посмотрела на герцога Дюрана. Он был совершенно серьезен, в словах его, в интонации и в лице не было ни капли насмешки. — Ваши взгляды весьма интересны и заслуживают более долгого разговора. Надеюсь, когда-нибудь я буду иметь счастье поговорить с вами, — Ида присела в легком реверансе и добавила: — Была рада встрече. Всего доброго. Герцог Дюран кивнул в ответ, не забыв мягко улыбнуться, и, не отводя взгляда, проследил за тем, как Ида со всем возможным изяществом забралась в экипаж, опираясь на руку кучера. В его сторону она больше не взглянула, даже когда устроилась внутри, расправив юбки. Эдмон усмехнулся. До этого ему приходилось иметь дело в основном с восторженными барышнями, каждая из которых была целиком и полностью дочерью своей изящной эпохи. У виконтессы Воле было качество, которое Эдмон называл про себя презрением к условностям. От рассуждений по поводу принадлежности Иды ко времени, в котором ей довелось родиться, герцога Дюрана отвлекли шаги и шелест юбок за спиной. Обернувшись, он увидел Жюли и Моник. Встречаться с этими милыми особами Эдмону отчего-то не хотелось, но спасаться бегством было уже поздно и невежливо, поэтому не оставалось ничего другого кроме как вежливо поприветсвовать их. — О, господин Дюран, какая приятная встреча! — улыбнулась Жюли, отвечая на изящный поклон Эдмона. — Решили почтить своим присутвием наш скромный приход? — Сомневаюсь, что скромным можно назвать место, где одновременно собирается столько приятных во всех отношениях дам, — приподняв бровь ответил Эдмон и улыбка Жюли, почувствовавшей иронию, стала ещё более холодной. — Как чувствуете себя на новом месте, в «Терре Нуаре»? — спросила Моник, слегка склонив голову набок, улыбаясь и слегка прикрыв глаза, надеясь, что выглядит привлекательно. — Как и всегда в первое время после переезда, мадемуазель. Немного непривычно, но скоро это пройдет, — улыбнулся Эдмон и быстро, краем глаза взглянул в сторону экипажа сестер. Ида отвернулась и теперь изучала оборки на своем подоле столь внимательно, словно могла найти в них ответ на все неразрешимые вопросы бытия. — А на зиму вы уедете в Париж? Многие уезжают, — продолжила Моник, ободренная адресованной ей улыбкой. — Нет, я останусь здесь. Мне нравится тишина и спокойствие этого места. Суета больших городов меня порядком утомила, — Эдмон задумчиво посмотрел вдаль, снова бросив при этом взгляд на Иду. Она так и не повернула головы. — Да, Вилье-сен-Дени не лишено некоторого очарования, господин Дюран, — кивнула Жюли, посчитав, что её молчание затянулось, а Моник, с её неумелыми попытками вести светскую беседу, рискует начать выглядеть глупо. — Я сама очень редко уезжала отсюда надолго. А если и уезжала, то неизменно возвращалась. Как она хладнокровно лгала, но как это красиво звучало. Моник, в душе осуждавшая сестру за подобное, все же не могла не восхититься её убедительностью и умением непринужденно вести беседу. Ей самой нужно было ещё многому научиться, чтобы так же спокойно общаться с мужчиной и не бояться сказать что-то, что может быть воспринято, как нечто неприличное. — Такая любовь к дому не заслуживает ничего, кроме похвалы, мадам Лондор. Я надеюсь, мы с вами будем прекрасными соседями, — снова улыбнулся герцог Дюран, в упор глядя на Жюли. Жюли тоже улыбнулась одними губами, ни на мгновение не отводя взгляда, словно давала понять, что ироничность герцога Дюрана ничуть не пугает её, хоть ей и не хватает сил отвечать равноценно. Легкий ветер красиво перебирал пышные перья на её шляпке и мех темно-коричневого цвета на накидке. Продолжая улыбаться, Жюли взглянула в сторону экипажа, встречая взгляд сестры. Лицо Иды не выражало ни одобрения, ни порицания, ни какой-либо эмоции или чувства. — Боюсь, наша сестра нас уже заждалась, поэтому мы вынуждены вас покинуть, — Жюли слегка склонила голову, и Моник последовала её примеру. — Было приятно поговорить с вами, — эти слова Эдмона, сопровождаемые изящным поклоном, были адресованы обеим Воле, но свой взгляд он решил все же остановить на младшей, дабы благородно не компрометировать маркизу Лондор. — Нам тоже, господин Дюран. Надеюсь, мы обязательно встретимся ещё и в очень скором времени, — ответила Жюли, а Моник присев в легком реверансе и едва удержавшись на ногах, добавила: — До встречи. Проводив взглядом обеих сестер Воле и понаблюдав за тем, как они, так же, как недавно Ида, усаживаются в экипаж, опираясь на руку кучера, Эдмон отвернулся и медленным шагом двинулся между могил в поисках той, что принадлежала его матери. Раз уж он здесь, то стоит впервые в жизни посмотреть на место, где нашла последний приют женщина, которая произвела его на свет. Пройдясь вдоль стены церкви, где располагались могилы наиболее увожаемых и состоятельных жителей Вилье-сен-Дени, Эдмон, почти случайно, набрел на фигуру скорбящего ангела из белого мрамора. Оглядев могилу, он отстраненно подумал сначала о том, что было бы неплохо принести сюда цветов, а потом о том, что он не знает, любила ли его мать цветы и успела ли она полюбить хоть что-то в этой жизни. Эдмон отвернулся от статуи ангела и посмотрел на дорогу. Мысли снова вернулись к виконтессе Воле. Герцог Дюран на собственном примере прекрасно знал, что приятная внешность отнюдь не обещает такой же чистой души. Его репутация давно уже не была хорошей, и, честно сказать, ему это нравилось, так как избавляло от необходимости вести себя так, как полагалось, но многие молодые девушки и их родители по-прежнему видели в нём блестящую партию. Иногда это вызывало у него смех, иногда — раздражение. Наблюдать за тем, как прекрасные юные девушки, которых не занимало до этого ничего, кроме новых нарядов и сплетен, внезапно начинали интересоваться скачками и путешествиями, а иногда и другими не свойственными им вещами, было порой весьма интересно. Более того, некоторые из них предпринимали столь отчаянные шаги, что даже Эдмону становилось не по себе от их решительности. Виконтесса Воле Эдмону нравилась. Ровно настолько, чтобы быть с ней честным и не скрывать своего истинного лица из уважения, а не из пренебрежения. У виконтессы Воле был довольно незаурядный ум, хотя она и не спешила демонстрировать его, были сила и характер, которые Эдмон смог разглядеть даже за тщательно завитыми локонами и модными платьями. Даже её нефранцузское имя словно бы подчеркивало её непохожесть на прочих девушек, не оставляя ей в этом выбора. Виконтесса Воле была исключением, вызовом, а герцог Дюран любил вызовы.

***

За всю дорогу до «Виллы Роз» Ида не проронила ни слова, но держалась вполне спокойно и безразлично. Хоть в душе виконтесса Воле и была раздражена поведением сестёр, она приняла решение относиться к сложившейся ситуации более философски и ни в коем случае ни жестом, ни словом не выдавать своих мыслей. Пожалуй, в том окружении, в котором ей посчастливилось оказаться, это было наилучшим выходом. Да, герцог Дюран был ей определенно интересен, он отличался от всех её поклонников хотя бы тем, что говорил с ней о чем-то более содержательном, чем собственные чувства и прочий романтический вздор. И в тоже время говорить с ним было тяжело как минимум потому что Ида не могла понять, как он относится к ней: считает ли неспособной услышать в его словах иронию или же наоборот, иронизирует потому, что знает, что она может понять его. Видел ли он ее интерес к нему и если видел, то была ли его ирония насмешкой именно над ней и ее зарождающейся влюбленностью, которая для неё казалась отягощающей, а герцогу Дюрану должна была казаться обыденностью? Жюли, тоже глядя на однообразные луга вокруг экипажа, упрекала себя за то, что пошла на поводу у Моник и согласилась участвовать в этом представлении, у которого не было даже цели. Навыков ведения непринужденной светской беседы Моник явно недоставало и в итоге она, неумело, хоть и искренне улыбаясь, смогла произнести лишь несколько банальнейших фраз. Если бы Жюли знала, что всё закончится этим, оставила бы Моник претворять ее планы в жизнь самостоятельно. Страшно подумать о том, как это выглядело со стороны и что могли люди сначала подумать о ней, а затем и поведать за чаем маркизе де Лондор с самым непринужденным видом и как бы между прочим. Становится героиней слухов в отсутвие Антуана, который отстаивал бы её доброе имя несмотря ни на что, Жюли не хотелось. Моник и вовсе ничего не понимала. Ида, которая так стремилась к сегодняшней встрече со своим новым соседом, едва перекинулась с ним парой фраз. Собственное выступление казалось Моник более чем удачным хотя бы потому, что герцог Дюран совершенно точно обратил на неё внимание и даже был безукоризненно вежлив и любезен. Особенно грела Моник мысль о том, что ей была адресована мягкая, обаятельная улыбка герцога. Из-за поворота показался забор «Виллы Роз», вдоль которого с громким и злым лаем несся Шени, огромная пятнистая и лохматая собака, которая должна была охранять поместье, но в итоге доставляло куда больше проблем, чем пользы. Ида не любила его, и пес отвечал ей взаимностью. Особенно виконтессу Воле раздражало то, что пес частенько срывался с привязи и бегал просто так из-за чего и сама Ида, и Жюли, и Моник порой боялись выходить на улицу. К счастью, большую часть времени Шени предпочитал проводить на конюшне, так как хозяином его считался Филипп, которому, похоже, доставляло особенное удовольствие издеваться над своей хозяйкой, и поэтому он почти никогда не привязывали Шени достаточно крепко. Громкий лай мгновенно выдернул Иду из её мыслей и заставил вздрогнуть и прижаться спиной к сиденью. Встречаться Шени, которого она именовала не иначе, как исчадием ада, ей не хотелось, но встречи уже было не избежать. Филипп, бывший на «Вилле Роз» одновременно и конюхом, и кучером, проворно спрыгнул с козел и открыл дверцу экипажа, подавая руку выходившим сёстрам. Шени продолжал отрывисто лаять, припадая к земле, поглядывая на хозяина, но бросаться вперед не спешил. — Ещё раз увижу это животное не на цепи — прикажу Жаку выкинуть его вон, — сурово произнесла Ида, выбираясь из экипажа, опираясь на руку Филиппа. Шени, словно поняв смысл слов, глухо зарычал и снова припад к земле, словно готовясь к броску. Ида, помня о том, что этот пес понимал только язык грубой силы, сверкнула в его сторону глазами и, подобрав с земли ветку, слегка замахнулась в сторону пса, показывая, что бить она не будет, но и прятаться не намерена. Шени в ответ оскалился, но не торопился сокращать разделявшее его и виконтессу Воле расстояние. Жюли и Моник поспешили, выбравшись из экипажа и сцепившись руками, с опаской глядя на пса, пробежать мимо. Внезапно Шени глухо зарычал и отчего-то бросился следом за Жюли и Моник. Жюли отчаянно взвизгнула, закрывая лицо руками и мгновенно, спряталась за младшую сестру, которая просто замерла на месте, в один миг став белее смерти. От неминуемого столкновения их спасла молниеносная реакция Иды, которая, несмотря на обилие мешавших юбок, проворно бросилась к псу, отбросив бесполезную ветку, и в последний момент успела подхватить с земли длинный конец цепи, которая волочилась за Шени по земле. Удержать огромного пса в одиночку Ида не смогла бы при всем желании, но в этот момент опомнившийся, наконец, Филипп тоже схватился за свободный конец цепи и потянул на себя. Ида была вне себя. Настолько, что чувствовала себя способной убить Шени голыми руками прямо здесь и сейчас. Поэтому, когда Шени, запутавшись в длинной цепи, обратил свою оскаленную морду к ней, Ида, неожиданно даже для самой себя снова схватила с земли ветку и со всей силы хлестнула пса. Шени зарычал ещё более зло, попытавшись ухватить ветку зубами, но Ида ударила снова, не до конца понимая зачем. Ей словно хотелось доказать животному, что она не слаба и не безобидна. Она ударила заметавшегося и злобно рычавшего Шени ещё несколько раз, прежде чем Филипп смог встать между псом и своей госпожой. Ида тяжело дышала, поправляя выбившиеся из-под шляпки волосы, и смотрела на Шени, прятавшегося теперь за спиной хозяина, всё с той же ненавистью. — Госпожа Воле, что же вы его так! — укоризненно произнес Филипп, поглаживая длинную шерсть пса, жавшегося к его ноге и продолжавшего скалиться. — Если я ещё раз встречу это чудовище без привязи, то клянусь, что пристрелю его. А если не смогу сама, то прикажу Жаку, — глухо произнесла Ида, отряхивая запыленное платье, не оставляя сомнений в том, что ей достанет сил исполнить это обещание. Филипп снова погладил пса по голове, словно успокаивая, мрачно глядя на виконтессу Воле снизу вверх. — И не смотри на меня так. Туда ему и дорога, — холодно ответила Ида и быстрым шагом пошла по аллее к дому. Жюли и Моник все еще стояли на месте, не в силах пошевелиться. Внезапная жестокость сестры пугала их чуть ли не сильнее перспективы оказаться жертвами агрессивного пса. Впрочем, Ида была напугана своим поведением не меньше. Мстительное животное, которое, она была в этом уверена, не забыло ей ни одного удара, тоже немало её пугало. Нужно будет приказать Жаку избавиться от Шени каким-нибудь более-менее гуманным способом и завести нового пса, который будет относиться к своим хозяевам спокойно, а самой впредь вести себя сдержанно и не давать выход этой злобе.