***
Моник и Жюли удивленно переглянулись, выглядывая в открытую дверь гостиной и провожая взглядом Шенье, который в два шага пересек холл, на ходу надевая пальто и цилиндр, которые ему подал Жак. Жоффрей выглядел расстроенным, злым и подавленным, а выражение лица было под стать хмурому небу. Неужели Ида отказала ему? Отказала одному из самых богатых наследников округи? Обе сестры не сомневались, о чём будут в ближайшее время шептаться во всех гостиных. Ида со злостью швырнула в угол многострадальную книгу, которая попалась ей под руку второй раз. Она сама подписала себе приговор, сама встала на скамеечку и сама накинула себе на шею петлю. Её поведение, манеры, слова — всё это сделало из неё в глазах окружающих ветреную, вздорную девчонку, которая ждет не дождется, когда в её сети попадет кто-нибудь с более-менее приличным состоянием. Что ж, пусть теперь развлекаются, рассуждая о ней и её планах на состояние недавно прибывшего герцога. Ведь её это, кажется, не должно волновать. Но что будет думать сам Дюран? До него эти слухи тоже дойдут, можно было не сомневаться — каждый посчитает своим долгом довести до его сведения эти сплетни и предупредить о том, что он должен держаться подальше от Иды. Сейчас она как никогда жалела, что её репутация не так хороша, как у той же Жозефины Лондор или Катрин Алюэт. То, чем раньше она в какой-то степени гордилась, теперь стало довольно существенным препятствием.***
Был последний день осени, тридцатое ноября. Улицы маленького городка на берегу Марны были как обычно заполнены спешащими по делам жителями и лениво прогуливающимися обитателями окрестных поместий. Эдмон часто присоединялся к ним, но не от того, что любил прогулки, а от того, что надеялся встретить Иду. Но она, видимо, не любила прогулки, а может быть, просто была занята делами. В последнее Дюрану почему-то хотелось верить больше. И вот сегодня он снова прохаживался по улицам, с вежливой улыбкой раскланиваясь со всеми соседями, которые говорили что-то о великолепной погоде и шли дальше. С другой стороны улицы его кто-то окликнул и, резко обернувшись, Эдмон увидел тех, чьё общество сейчас показалось ему спасением. Возле одного из магазинчиков стояли оба брата Лезьё в обществе мадемуазель де Лондор. Клод лучезарно и широко улыбнулся, Жером сдержанно склонил голову, а юная маркиза кокетливо опустила глаза, и Эдмону не оставалось ничего другого, кроме как пересечь улицу и подойти к ним со словами: — Добрый день. Рад встрече. Жозефина улыбнулась, поклонившись, малоразговорчивый Жером ещё раз сдержанно кивнул, а Клод вместо приветствия спросил: — Господин герцог, ну а что вы думаете о главной новости дня, поразившей наповал всю округу? — О какой новости? — настороженно спросил Дюран, внимательно оглядывая Клода. Да, этот человек определенно был создан для общества. Только в окружении людей он был действительно весел, улыбчив, прост и открыт, мог смеяться и беспрестанно шутить, что, видимо, и послужило достаточным основанием для того, что бы обвинить его в беспечности. — Боже, вы ещё не знаете? — воскликнула Жозефина, округляя свои большие темные глаза. — Об этом же говорит вся округа! Помните Жоффрея Шенье? — Да, помню. Мне он показался приятным, — быстро ответил Эдмон, хотя он возненавидел этого Шенье с самой первой встречи. Причину ненависти он, впрочем, назвать не мог. — Так вот, сей приятный представитель местной элиты сделал предложение моей любимой сестре, — усмехнулся Клод, опираясь на выступ стены. У Эдмона все перехватило внутри прежде, чем смог осознать и осудить себя за это. Личную заинтересованность нужно было как можно быстрее подавить и оставить азарт соревнования. Если, конечно, это до сих пор имеет смысл. — И что вы думаете? — продолжал свою речь Клод, не обращая ни малейшего внимания на отсутствующий взгляд Дюрана. — Она отказала ему! И отказала весьма резко и… — Господин Лезьё! — возмущённо воскликнула мадемуазель де Лондор. — Как вы можете так говорить? Такая женщина, как ваша сестра, должна гордиться тем, что хоть кто-то из её поклонников соизволил снизойти до того, чтобы сделать ей такое предложение. — Лично я горжусь своей сестрой, — спокойно ответил Клод. — А Шенье должен был кто-то поставить на место. — То есть как отказала? — спросил Эдмон, останавливая разговор, который рисковал перерасти в ссору. — Мы тоже были удивлены, — тут же ответила Жозефина, мгновенно меняя сердитое выражение лица на улыбающееся. — Я думаю, он и сам был уверен, что она согласится. Ах, чувствую, теперь братья Алюэт переубивают друг друга из-за неё. Но Эдмону было глубоко наплевать на братьев Алюэт и на то, что они собираются делать. Главное, что можно было спокойно продолжать игру, которую, честно сказать, было рановато заканчивать. — А самое главное — это причина её отказа, — продолжала смаковать последнюю сплетню Жозефина. — Она сказала, что всё дело в том, что она не любит его. — Если честно, на месте Шенье я не стал бы рассчитывать на что-то большее, — многозначительно поднял брови Жером, но встретив несколько недовольный взгляд брата, вновь превратился в суровое изваяние. Дюран ни сколько не удивился бы, если бы какая-нибудь другая, нежная и восторженная, девушка, которая падала бы в обморок по поводу и без, объяснила свой отказ отсутствием любви. Но слышать такое от виконтессы Воле, чья репутация не была такой идеальной, было, конечно, странно и наводило на мысль, что это одна из её жестоких шуток. Впрочем, сейчас, когда волна недопустимых чувств прошла, Эдмон мыслил как всегда спокойно и чётко. Этот отказ стал для него сигналом, который означал, что пришло время сделать следующий ход и всё же встретиться с виконтессой Воле. Совершенно случайно, разумеется. Наверное, стоит наведаться к тому самому Ежевичному ручью, о котором он слышал от кого-то из слуг и который был границей между «Террой Нуарой» и «Виллой Роз».***
Несмотря на то, что Ида ничего не рассказывала своим сестрам о предложении Шенье, она прекрасно понимала, что эти сплетницы всё знали. И теперь благодаря им и, конечно же, самому Шенье, который не преминет поделиться с общественностью своим горем, вся округа будет ещё недели две обсуждать (и, разумеется, осуждать) её отказ. Вследствие этого Иде не хотелось встречаться ни с кем из соседей, кроме, пожалуй, братьев Лезьё и герцога Дюрана. Жером и Клод приехали сразу на следующий день, вечером тридцатого, и вели себя хуже, чем девушки, выспрашивая все подробности и требуя почти дословного изложения. Впрочем, Иду это сильно повеселило, и она поведала им всё, умолчав лишь о некоторых своих чувствах. А вот Дюран по-прежнему не появлялся, хотя Клод мимолетом оговорился, что Эдмон был сильно удивлен её отказом, когда был посвящен в суть истории. Поэтому первую неделю декабря, а точнее, утренние часы этих дней, Ида снова провела на поваленном дереве у Ежевичного ручья. Всё так же бесплодно, как и раньше. Было уже девятое декабря, полдень. Ида медленно брела по тропинке. Земля была покрыта тонким слоем снега, под которым был ковер из опавших и потемневших листьев. В лесу было так тихо, темно и тоскливо, что ей хотелось упасть на один из пригорков и зарыдать, как делали героини разных романов, которыми Моник завалила всю библиотеку. Но заливаться слезами на холодной земле посреди леса было бы безмерно глупо. Отец всегда говорил Иде, что девушке ходить по лесу в гордом одиночестве небезопасно и, пока был жив, требовал, чтобы его любимая дочь прекратила эти утренние прогулки, но Ида не внимала его советам, правда, почему-то ей все же было немного неспокойно. Она тогда стащила у отца его револьвер, хотя понятия не имела, как им пользоваться и вряд ли бы смогла даже успеть выхватить его, если бы вдруг пришлось. Сложно передать, какую гамму чувств испытал виконт Воле, когда обнаружил пропажу и узнал, что это дело рук его любимой дочери. Это был один из тех немногих случаев, когда он позволил себе повысить голос и отчитать Иду со всей строгостью. Впрочем, ходить по утрам в лес она не перестала, поэтому, скрепя сердце и проклиная всё на свете, а в первую очередь — всех непутевых дочерей, виконт де Воле научил Иду попадать в цель один раз из шести. С тех пор аккуратный револьвер, покрытый тонкими узорами, с пластинами из чернёного серебра, специально заказанный для неё, сопровождал виконтессу Воле на всех прогулках. Применять его не приходилось, и Ида надеялась, что и не придётся, но только одна мысль о том, что она единственная девушка, которая умеет обращаться с самым настоящим оружием, невероятно грела душу. Ворона с громким карканьем сорвалась с верхушки дерева, осыпав Иду снегом, и перелетела на другое, продолжая надрывно каркать. Девушка, неплохо изучившая знаки природы, замерла на месте, поняв, что здесь есть кто-то ещё. Внезапно сзади раздался громкий треск веток. Ида резко обернулась, уже засовывая руку в карман своего мехового полушубка, готовая дать отпор кому бы то ни было, но от удивления не смогла даже двинуться с места. — Мадемуазель Воле, какая встреча, — от этих слов у Иды перехватило дыхание. В двух метрах от неё на тропинке стоял Эдмон Дюран в длинном черном пальто нараспашку, отряхивая с плеч снег. Казалось, он тоже был удивлен. — Да, добрый день, — растерянно проговорила Ида, продолжая рассматривать внезапного гостя, словно сомневалась в его реальности. Да, она планировала эту встречу, но, как оказалось, не была к ней готова. — Должен попросить у вас прощения. Я, кажется, вторгся в ваши владения, — с улыбкой проговорил он, подходя поближе и облокачиваясь на старый дуб, который рос рядом с тропинкой. — Ничего страшного, — ответила Ида и, чтобы не образовывалось неловкой паузы, продолжила, — Сегодня такая чудесная погода, жаль, что в лесу всегда так мрачно. — Да, день действительно великолепный. Удивительно, что ваши сестры не присоединились к вам, — Эдмон взглянул на голубое небо, расчерченное множеством тонких веток. — Хотя, сказать по правде, такая глушь — весьма странное место для прогулок. — И это говорите мне вы? — приподняла брови Ида. Дюран усмехнулся, склонив голову, словно признавая, что этот словесный поединок остался за ней, и, немного помолчав, добавил: — Я думаю, мне нужно извиниться перед вами. — Вам? Передо мной? За что же? — язвительно проговорила виконтесса Воле. — За тот разговор у церкви, ещё в ноябре. Помните? Мне показалось, вас очень задело то, что я уделил так много внимания вашим сестрам, — с улыбкой ответил Эдмон, притворно-виновато опуская глаза. — Вам показалось, господин герцог, — голос виконтессы Воле был холоден, как снег, покрывавший землю вокруг. — Вы слишком высокого о себе мнения. — Да, в тот день вы тоже так сказали, — усмехнулся Дюран, разворачиваясь и направляясь в сторону ручья. — Даже с такой же интонацией. — Вы невыносимы!— раздраженно бросила Ида в спину герцогу и, подобрав подол платья, резко развернулась и пошла в противоположную сторону. — И это я тоже от вас слышал, — обернулся через плечо Эдмон и с усмешкой крикнул ей вслед, — Всего доброго, виконтесса Воле, рад был встрече! Ида не ответила, видимо, окончательно наплевав на хорошие манеры. Эдмон обессилено покачал головой и снова усмехнулся. Раньше он тщеславно полагал, что его опыт общения со слабым полом поможет ему найти общий язык с любой его представительницей, но теперь, кажется, придется признать несостоятельность этой теории. Вначале ему показалось, что она рада его видеть, а в конце она крикнула, что он невыносим. Хотя надо было сказать, её лицо, когда она сердилась, приобретало своеобразное очарование. Злить её специально, лишь для того, чтобы лишний раз полюбоваться красотой, Эдмону не хотелось, но прекрасно удавалось. Что ж, эта игра действительно будет нелёгкой. Иде хотелось кричать от собственного бессилия. Подумать только, она столько ждала этой встречи и всячески её приближала лишь для того, чтобы он в очередной раз задел её гордость! Но малейший намёк на то, что он ей небезразличен, означал бы признание своего поражения, да и вряд ли бы он стал относиться к ней с большим уважением. Скорее, пытался бы уколоть ещё сильнее при каждой удобной возможности. Подняв глаза от тропинки, Ида замерла от ужаса, чувствуя, как решимость внезапно и безвозвратно покидает её. В нескольких метрах от неё стоял Шени. Она слишком хорошо помнила, как била его цепью. Шени, видимо, тоже не забыл и теперь с глухим рыком скалился в сторону хозяйки. Девушка негромко вскрикнула и тут же закрыла рот руками, словно боясь, что животное увидит в этом сигнал к атаке. Эдмон не знал, водятся ли в этих местах животные крупнее и опаснее лисы, но жизнь уже давно научила его, что самый опасный зверь — это тот, что ходит на двух ногах, а не на четырех. Поэтому он резко обернулся, полный решимости помешать кому бы то ни было причинить вред Иде, да ещё и на его глазах. К счастью, вместо человека он увидел лишь большую лохматую собаку, которая недовольно ворчала, слегка оскалившись. Но Иду это животное, кажется, пугало. В некоторой нерешительности Эдмон тоже замер на месте, пока наконец слабый, дрожащий голос Иды, которая боялась пошевелиться, не заставил его приблизиться к ней: — Господин Дюран? — Что такое? — несколько язвительно поинтересовался он, подходя и принимая прежний беспечный облик. — Вам нужна моя помощь? — Я бы в жизни вас ни о чем не попросила, но я боюсь этого адского создания больше всего на свете. — Весьма прискорбно. Так чем же я могу помочь даме, попавшей в беду? — снова с усмешкой спросил Эдмон, не спуская однако глаз с Шени, который продолжал рычать и скалиться. — Проводите меня до «Виллы Роз», — средняя виконтесса Воле наконец обернулась на него, продолжая прижимать к груди руки. — Что же может быть более увлекательным занятием для мужчины, как не спасение прекрасной девы от ужасного и кровожадного зверя? — Перестаньте насмехаться надо мной! — воскликнула Ида, резко опуская руки и сжимая кулаки, словно собиралась ударить собеседника. - А то что, виконтесса? Пойдете без меня мимо этой собаки? — Дюран осторожно обошел девушку, занимая позицию между ней и животным и, взяв под руку, повел по тропинке. — Главное, не оборачивайтесь на него и не показывайте, что вы боитесь. Собаки этого не любят. За что, кстати, он вас так ненавидит? — Я недавно чуть не убила его, — уже спокойнее произнесла Ида, чувствуя себя в безопасности рядом с герцогом. — Весомая причина, не спорю, — кивнул Эдмон. — Бога ради, давайте уйдем быстрее, — не выдержала средняя виконтесса Воле, высвобождая руку и ускоряя шаг, всё ещё косясь на Шени. Пёс зарычал, оскалившись ещё сильнее, и, внезапно сорвавшись с места, собрался для прыжка. Ида снова вскрикнула, прижимая к груди руки, словно готовясь умереть, но Эдмон резко оттолкнул её в сторону, бесстрашно подставляя левую руку под острые собачьи клыки и оседая на землю под тяжестью Шени, который продолжал глухо рычать, но не выпускал руки своей жертвы. Ида упала, больно ударившись коленом о какой-то выступавший из-под снега корень. Быстро оглянувшись через плечо, девушка уже думала увидеть нависшую над ней оскаленную пасть. Но вместо этого она увидела, как Шени, подскочив в прыжке, вцепился в руку Эдмона, повалив его на землю. В этот миг хладнокровие вернулось к ней поразительно быстро, вернее, виконтессе Воле хотелось, чтобы это было хладнокровием. На самом же деле она без единой мысли и, почти не осознавая, вытащила из кармана полушубка револьвер, и, совершенно не целясь, выстрелила в лохматую голову Шени. Пёс протяжно взвизгнул, отпустив руку Дюрана и повалился на бок. Снег вокруг мгновенно стал кроваво-алым. Ида продолжала сидеть на снегу, сжимая в вытянутых руках револьвер. Ей пришлось применить его впервые в жизни не для тренировки своих навыков, а для защиты, причём даже не для своей. Эдмон приподнялся на локте и посмотрел на уже мертвую собаку, из шеи которой хлестала кровь. — Боже, у вас, кажется, вся рука в крови, — негромко простонала Ида. — Ничего страшного. К тому же здесь больше его крови, чем моей, — Эдмон быстро встал и здоровой рукой поднял Иду, которая все это время сидела на земле, на ноги. — А вот вам я бы не советовал сидеть на холодном снегу. — Я… Это все из-за меня… Простите, — бессвязно проговорила девушка, поправляя платье и боясь поднять взгляд. — Не берите в голову. Со мной бывало хуже, и, я уверен, будет ещё не раз, — попытался улыбнуться Дюран и все его лицо слабо передернулось. — Послушайте, я не могу позволить вам уйти, — решительно заявила Ида. — Если вы сейчас уйдете, то люди скажут, что я натравила на вас цепного пса. У меня и так не безупречная репутация… — Мадемуазель Воле, меня всего лишь укусила собака и то не так сильно, как вам кажется. Мне не грозит смерть от потери крови, — возразил Дюран, уверенно направляясь по тропинке и поддерживая левую руку, которая всё же, приходилось это признать, сильно болела. — Нет, я настаиваю, господин Дюран! Вдруг с вами что-нибудь случится? — не унималась Ида. — Со мной уже чуть не случилось, — резко оборвал её Эдмон. — Вы, конечно, стреляете куда лучше всех знакомых мне женщин, но ещё несколько сантиметров ниже и пуля была бы не в горле этой сумасшедшей псины, а в моём плече. А это, я смею думать, куда более болезненно. Зачем, вы, кстати, носите с собой револьвер? Это не самая подходящая игрушка для молодой девушки. — Это самая подходящая игрушка для молодой девушки, которая любит гулять по лесу в одиночестве! — так же резко ответила Ида и, уже мягче, добавила. — И все же я не могу вас отпустить хотя бы потому, что я вам обязана. — Хорошо, раз вы так на этом настаиваете, виконтесса, — сказал Эдмон, подавая девушке здоровую руку. Честно сказать, он и сам был не против провести в её обществе лишние пару часов, даже несмотря на то, что рука довольно сильно болела и до «Терры Нуары» было куда ближе, чем до «Виллы Роз».***
— Кажется, я говорила, чтобы это исчадие ада всегда было на привязи?— эти слова были первым, что услышал Филипп от Иды, когда та, держа Эдмона под руку, подошла к «Вилле Роз». — Шени сорвался. Должно быть, я его недостаточно крепко привязал, — виновато ответил Филипп.— Извините, госпожа Воле, такого больше не повторится. — Да, не повторится, — с некоторой долей злорадства заметила Ида и, снова перейдя на тон, требующий раскаяния, сказала: — Лучше извинись перед господином герцогом, который стал его очередной жертвой. Дюран слабо усмехнулся: её резкость одновременно и раздражала, и нравилась. — А что с Шени? — не унимался Филипп, семеня за виконтессой Воле, которая шла широкими быстрыми шагами, стараясь идти в ногу с Эдмоном. — Я отправила его в ад, туда, где ему самое место! Я же, кажется, предупреждала, что пристрелю это животное, если увижу без привязи? — хладнокровно и цинично заявила Ида, как будто речь шла о том, что она хочет выпить чаю. Эдмона, да и Филиппа, передернуло от холода в её голосе. Ида же с отвращением думала о том, что теперь вся «Вилла Роз» на несколько дней погрузится в траур по какой-то собаке. Слуги похоронят его где-нибудь за домом, поставят над могилкой деревянный крест, будут проливать над ней слезы, да еще и помолятся за душу Шени. Оставалось надеяться, что они не додумаются заказать мессу за упокой его души. Даже её похороны, наверное, были бы менее торжественными, и из-за её смерти расстроились бы меньше.***
Жюли сидела в кресле перед камином, положив ноги на пуфик и пролистывая какую-то книгу. Моник стояла у окна гостиной и безучастно разглядывала аллею. Внезапно её лицо изменилось, и без того круглые глаза округлились ещё больше. — Боже, Жюли, Ида возвращается, — произнесла она, не отрываясь от окна. — И что? — устало ответила старшая Воле. — По-твоему, она не должна была вернуться? — Да не в этом дело! Ты ни за что не угадаешь, кого она с собой привела!— воскликнула Моник, оторвав наконец взгляд от окна, и, даже не дав сестре шанс угадать, воскликнула: — Дюрана! — Не может быть, — произнесла Жюли, откидывая книгу и бросаясь к окну, путаясь в юбках. — Но… Я думала она его видеть не хочет, не то что прогуливаться с ним под ручку! Хлопнула входная дверь, и в холле раздался голос Иды, которая отдавала какие-то указания, как обычно спокойный голос Жака и божественный голос Дюрана. Моник быстро бросилась к зеркалу, которое висело над камином, пригладила волосы и, поправляя платье, выбежала в холл, схватив под руку замешкавшуюся Жюли. Конечно, не ей было соперничать с Идой, да и вообще соперничать с собственной сестрой за внимание мужчины было низко, но разве не имеет права она хотя бы говорить с ним? — О, господин Дюран! Какая неожиданность! Мы даже не думали… — с ходу защебетала Моник, кокетливо хлопая ресницами и улыбаясь своей самой милой улыбкой. — Вам это не обязательно, да и, честно признаться, я тоже не думал, — с улыбкой произнес Эдмон, слегка склоняя голову в знак приветствия, и Ида усмехнулась, услышав знакомую иронию. — Если бы не ваш милый питомец, то я бы сейчас с вами не разговаривал. — Шени? Он, что, набросился на вас? — испуганно воскликнула Моник, которая едва не упала в обморок от одной только мысли о том, что с Дюраном могло что-то случиться, и заметив наконец разорванный и окровавленный левый рукав. — Могу заверить вас, что я в полном порядке. Но ваша сестра была очень настойчива в своём желании помочь мне. Отказаться было бы невежливо, — Эдмон, продолжая улыбаться, взглянул на Иду, и что-то в этом взгляде не понравилось Жюли. Что-то такое промелькнуло в его глазах, в его улыбке, быстро, почти неуловимо, но она успела это заметить. Что-то хищное и вместе с тем искренне заинтересованное. Будь каждое из этих чувств выражено сильнее, Жюли, возможно, могла бы назвать это смесью ненависти и любви, но здесь было что-то другое. Ида, к счастью, не увидела этот обращенный к ней взгляд, так как её мысли были заняты куда более важной проблемой: нужно было немедленно избавиться от общества сестёр.***
Распахнув тяжелые бархатные портьеры, которые висели на окнах кабинета, Ида оглядела озаренную неярким зимним солнцем комнату, в которой, как всегда, царил идеальный порядок. — Вы уверены, что не стоит позвать врача? — настороженно спросил Дюран, тоже оглядывая кабинет и останавливая свой взгляд на портрете молодой женщины, который висел в проеме между окнами. — Вы не первый, на кого бросился Шени, — негромко ответила Ида, указывая гостю на кресло возле камина. — Давайте, я посмотрю, что с вашей рукой. Эдмон осторожно закатал рукав рубашки, насквозь пропитанный кровью, и, слабо улыбнувшись, спросил: — Надеюсь, вы не падаете в обморок при виде крови, как все женщины. — Мне не положено быть такой, как все женщины, — уклончиво ответила средняя виконтесса Воле, протирая руку своего «пациента» мокрым полотенцем, которое мгновенно стало кроваво-красным. Эдмон еле заметно поморщился и, чтобы не думать о несильной, но неприятной боли, спросил: — Почему же? — Если я буду такой же, как большинство женщин, то очень скоро окажусь на улице, — девушка медленно прополоскала полотенце в глубокой миске, вода в которой тоже окрасилась в цвет крови. Ещё раз промокнув глубокие царапины на руке Эдмона, она задумчиво добавила: — У них, как правило, есть человек, который думает за них. У меня же не просто нет такого человека, мне самой пришлось им стать для некоторых людей. — Сомневаюсь, что вас так воспитали с самого начала, — снова поморщился Эдмон и, подняв глаза, в упор посмотрел на Иду. — Вы тоже считаете, что женщина должна быть украшением, а не человеком? — брови виконтессы дёрнулись, и её лицо приобрело выражение некоторого гневного презрения. — Почему вам, мужчинам, настолько нравится чувствовать свое превосходство над глупыми и легкомысленными женщинами, что вы стараетесь сделать такими всех? Это ведь все равно, что утверждаться за счёт ребенка. Одинаково унизительно, на мой взгляд. Несколько секунд Эдмон, не ожидавший столь решительного отпора, молчал, а Ида продолжала гневно смотреть на него, хмуря тонкие, острые брови. — Не знал, что вы столь яростно разделяете взгляды Мари Гуз*, — наконец, с усилием улыбаясь, произнес герцог, желавший хоть как-то вернуть разговор в более мирное русло. — Я не претендую на равные с мужчинами права, увольте, — всплеснула руками Ида, и, отложив полотенце, потянулась за бинтами. — Если женщинам дать равные права, то они и женщинами перестанут быть. Я лишь хочу, чтобы за нами признавали наличие ума и возможность им иногда пользоваться. — Весьма интересный подход к этому вопросу, — покачал головой Эдмон. — Не объясните ли подробнее? — Я имела ввиду, что женщина вполне может иметь свой взгляд на какие-то вещи и происходящие события, и этот взгляд не обязательно должен быть таким же, как у её мужа, брата, отца. Мне кажется, что есть некоторые стороны жизни, в которых женщина осведомлена несколько больше, чем мужчина. И в таких вопросах мужчина должен полагаться на женщину точно так же, как женщина должна полагаться на мужчину в тех вопросах, в каких ей и не положено разбираться, — уже спокойнее пояснила Ида, аккуратно перевязывая руку Дюрана, который продолжал внимательно смотреть на неё. Да, он в жизни не встречал подобной женщины. Конечно, среди его прежних знакомых и были особы, которые требовали для себя прав, но они делали это в каком-то порыве, не осознавая до конца, чего и зачем они добиваются, что станет с ними, когда их требования будут исполнены, как изменится их жизнь, и стоит ли её вообще менять. Взгляды же виконтессы Воле говорили о том, что она пришла к ним путём долгих, и, возможно, в чём-то мучительных рассуждений, а не просто потому, что они были модными. — Ваши рассуждения впечатляют, виконтесса Воле, — тихо сказал он, наблюдая за тем, как Ида заканчивает перевязку. Сейчас, когда в порыве чувств она высказала свои взгляды плохо знакомому человеку, она чувствовала лишь смущение и лёгкий стыд. Ей не следовало поддаваться на подобную провокацию и говорить о том, что она на самом деле думает. А по непроницаемому лицу герцога было трудно сказать, как он отнесся к её откровениям. — Возможно, они не были бы таковыми, если бы моя мать прожила на этом свете чуть дольше, — чуть слышно ответила она, откладывая в сторону бинт и поднимаясь. — Её смерть заставила меня заняться всеми семейными делами, от отца тогда уже было мало толку. Мне было не на кого положиться, и это изменило меня не в лучшую сторону. Она уже собиралась отойти к столу, как вдруг Эдмон удержал её за запястье здоровой рукой и с сочувствием взглянул на неё. Освободить руку она даже не пыталась: ей было приятно, что он просто вот так держит её за руку, пусть даже лишь с сочувствием. — Когда-нибудь, виконтесса, я расскажу вам грустную историю о том, как мой отец обвинил меня в убийстве и как это сказалось на моей жизни, — наконец произнес Дюран, выпуская её запястье, которое сжимал уже неприлично долго. Эти слова прозвучали как-то наигранно воодушевленно, и Ида не могла не заметить скрывающуюся за ними горечь. Что ж, видимо, и в его жизни было место драме.***
Было уже далеко за полночь. Моник каталась по кровати, изо всех сил пытаясь уснуть. Уже несколько дней у неё из головы не выходил этот случай с Шени. Жюли не придавала большого значения, но Моник это казалось странным. Десяток акров леса — достаточно много для того, чтобы два человека, один из которых живет в соседнем поместье и не имеет никакого отношения к этому лесу, случайно там встретились. Конечно, маловероятно, что они встречались там специально. Но Ида в последнее время очень много и очень долго гуляет по утрам. А Дюран… Здесь младшей Воле приходилось признать, что он мог случайно зайти на территорию «Виллы Роз», особенно, если учесть, что граница проходит по ручью, который зимой превращается просто в неглубокий широкий овраг. Иногда Моник даже жалела, что на месте Иды не оказалась она. Ведь тогда бы она, можно сказать, была обязана Дюрану жизнью. Иду, правда, это нисколько не заботило. Она, видимо, считала, что все соседи обязаны спасать ей жизнь. К тому же, её сестра так спокойно и даже мило разговаривала со своим соседом, что коварный план Моник грозил завершиться провалом. Ах, если бы ей только удалось привлечь его. Это ведь действительно бы опустило Иду с небес на землю и заставило бы понять, что не всё можно решить милым лицом и низкими вырезами бальных платьев. Подобные пошлые приёмы нужно оставить для привлечения тех, кому важна лишь внешняя оболочка. Герцог казался менее поверхностным человеком, и если это действительно так, то он очень скоро поймёт, что Ида ничего из себя не представляет. Моник в очередной раз повернулась на бок и закрыла глаза.