***
Лужайка позади дома была заполнена людьми и лошадьми, под ногами у которых вертелись поджарые гончие. Ида быстро пробежала взглядом по толпе в поисках Эдмона. Но его, как назло, нигде не было видно. — Рады, что вы присоединились к нам, — снисходительно поздоровалась с сестрами маркиза де Лондор, и от количества фальши в её голосе Иде захотелось развернуться и уехать. — Мы тоже очень благодарны вам за приглашение, — тем не менее ответила она, улыбаясь своей самой невинной улыбкой. — Вы же знаете, с каким нетерпением все ждут этого каждую зиму. — Те, кто разбирается в этом лучше, чем я, говорят, что охота будет удачной. Сегодня хороший день, — кивнула головой мадам Лондор и, легонько ударив лошадь по бокам, отъехала от сестёр. Для этих девушек запас лицемерия у неё уже исчерпался, хотя бы потому, что они были явно ниже обычного круга её общения. — Ну так вот и не портите его, — сквозь зубы прошептала ей вслед Жюли. Она терпеть не могла свою свекровь, маркиза ненавидела свою невестку, Ида разделяла чувства обеих, с сарказмом наблюдая за тем, как они делают вид, будто не знают друг друга. Ида проводила взглядом маркизу Лондор и ещё раз оглядела собравшихся. На глаза ей сразу попалась Анжелика Бонн в темно-бордовой амазонке и накидке, которая её ужасно полнила. Увидев свою основную соперницу, Анжелика поджала губы и, гордо подняв голову, отвернулась, делая вид, что вовсе её не заметила. Следующим был Жоффрей Шенье, который тоже не соизволил снизойти до того, чтобы поздороваться с Идой, хотя смотрел на неё своими преданными щенячьими глазами, не отводя взгляда. По законам общества должно было пройти около пяти лет, чтобы они снова начали общаться после того, что произошло. Хотя Ида чувствовала, что вся семья Шенье несказанно рада, что их любимый сын наконец-то перестал находиться рядом с ней. И, если честно, она сама была этому рада. В общем, здесь были все, кроме того, кого она хотела увидеть. — О, Жюли, Моник, дорогая кузина! — воскликнул Клод, лихо осаживая своего коня и останавливаясь возле сестёр. — Вы все просто замечательно выглядите! — Благодарю, Клод. Но у меня тоже есть имя, — напомнила Ида и, оглядевшись, спросила: — А где Жером? — Где-то здесь, — махнул рукой Клод в неопределенном направлении, как будто речь шла о чем-то незначительном. — Вы же знаете, что он не любит охоту. Для него это слишком шумное мероприятие. Он бы с удовольствием уехал куда-нибудь на Рождество. В горы или ещё какую-нибудь глушь. — Я бы тоже с радостью покинула это место, — подала голос Жюли. — Но я бы предпочла отправиться в Париж. Там скоро начнутся Рождественские балы, и ни один вечер здесь не сравнится с ними. Ида недовольно поморщилась. Её бросало в дрожь всякий раз, когда сестра говорила о своем положении в обществе с таким чувством превосходства. В конце концов, она тоже видела небольшую часть этой великолепной блестящей жизни, когда семья ещё могла себе это позволить. — Тебе ничего не мешает уехать в Париж. Тем более, что Лондоры, по-видимому, на эту зиму остаются здесь, — резко ответила она, и, улыбнувшись, издалека кивнула головой хозяевам торжества. Будет просто великолепно, если Жюли уедет. Она перестанет действовать на нервы и нарушать существующий на «Вилле Роз» порядок вещей. — Жюли, ты несправедлива к нашим вечерам. За неимением лучшего они кажутся великолепными, — сказал Клод и, немного помолчав, спросил: — Ты будешь как обычно держаться в сторонке, с большинством женщин? — Конечно, — ответила Жюли. — Если мне не изменяет память, то на каждой охоте кто-нибудь падает с лошади. Это уже почти стало традицией, и у меня нет ни малейшего желания становиться её частью. — Смею напомнить, дорогая Жюли, что это ещё ни для кого не закончилось смертью, — быстро сказал Клод, увидев, что Жозефина, за которой он безотрывно следил, наконец-то осталась одна, поклонился сестрам, и направился в сторону своей дамы сердца. Нужно было поговорить с ней о чем-нибудь, пока она одна, потому что, если рядом с ней будут ещё человека два-три, она не обратит на него ни малейшего внимания. — Жозефина, вы сегодня, как всегда, полны очарования и изящества, — Клод улыбнулся, приветственно кланяясь Жозефине. — Вы тоже, как всегда, ничего, — холодно ответила девушка, даже не глядя в его сторону. — Рядом с вашими сестрами вы смотрелись куда лучше, чем рядом со мной. — Почему? — непонимающе поднял брови Клод. — Вы подходите друг другу, — с усталым вздохом ответила юная маркиза, как будто говорила что-то само собой разумеющееся. — Не потрудитесь ли объяснить? — не унимался Клод. — Если бы вы подходили мне, то поняли бы, о чем я говорю, — Жозефина гордо подняла голову, продолжая кого-то высматривать среди собравшихся. Клод обречённо отвел глаза. Немного успокаивало, что она вела себя так дерзко почти со всеми. — А кто же подходит вам? — спросил он наконец, но лишь для того, чтобы не образовывалась молчаливая пауза, и не возникало необходимости заканчивать разговор, если, конечно, это можно было называть разговором. — Вы не входите в это число, господин Лезьё, успокойтесь, — раздраженно ответила Жозефина. — И ваши милейшие сестры тоже. Особенно Ида. Идите и поговорите лучше с ней. — С радостью. Она ко мне добрее, чем вы. Вам есть, чему у неё поучиться, — попытался улыбнуться Клод, но получилось это как-то неуверенно. — Мне? У неё? — Жозефина смерила его презрительным взглядом, — Я думаю, моей семье не понравится, если я начну вести себя так, как она. — А мне не нравится, как вы ведёте себя сейчас. — Вы, слава Богу, не моя семья. И, к счастью, никогда ей не станете, — оборвала его девушка, вновь вздернув подбородок. — Прошу не забывать, любезная Жозефина, что я уже ваша семья, — усмехнулся Клод. — Я — кузен жены вашего брата. — Вы ведь поняли, что я имею в виду, — надменно ответила Жозефина и, легонько тронув поводья, поспешила отъехать медленным шагом к своей матери, которая не преминула метнуть в сторону Лезьё преисполненный презрения взгляд. Клод посмотрел вслед возлюбленной и, обратившись к своему коню, печально проговорил: — Нет, ты слышал? И вот что мне делать? Конь вяло махнул ушами и опустил голову. Жюли и Ида тем временем от безысходности разговаривали с мадам Бонн. Точнее слушали, потому что говорила исключительно мадам, причем обо всем подряд, начиная от последней столичной моды и заканчивая политикой. Переходы между темами были настолько резкими, что следить за сутью разговора было почти невозможно. Впрочем, Ида и не пыталась, так как была сосредоточена на безотрывном наблюдении за вновь прибывающими. — И я считаю, что это самое главное. Мадемуазель Воле, вы, кажется, говорили, что разделяете подобную точку зрения? — внезапно спросила мадам Бонн, поворачиваясь к девушке. Ида вздрогнула, вырванная из мира своих мыслей, и, рассеянно посмотрев на собеседницу, ответила: — Я с вами совершенно согласна. Это, несомненно, важнее всего. — Ты хоть знаешь, с чем согласилась? — шепнула Жюли, наклоняясь к Иде. — Понятия не имею, — так же тихо ответила ей средняя виконтесса Воле. Мадам Бонн улыбнулась, удостоверившись в том, что её слушают, и, внезапно кивнув головой в сторону хозяйки, которая приветствовала гостей, негромко сказала: — О, вы только взгляните, кто явился. Ида рефлекторно повернула голову, следя за взглядом мадам Бонн, и взглянула на новоприбывшего гостя. Это был Дюран, как всегда элегантный и невероятно красивый. На нем был темно-серый редингот с поднятым воротником и белый шарф, аккуратно сколотый булавкой с каким-то темным камнем. Руки затянуты в черные, отливающие матовым кожаным блеском перчатки. Его вороной арабский жеребец нетерпеливо рыл передними копытами землю и мотал головой, уже готовый понестись во весь опор, но ждущий приказания своего хозяина. Мадам Бонн ждала реакции на свои слова, поэтому средняя виконтесса Воле гордо и зло поджала губы, что относилось скорее к кокетливо улыбающейся и смеющейся Жозефине. Ида уже была готова разорвать в клочья любую девушку, которая только посмотрит на него или скажет ему хоть одно слово, а с мадемуазель Лондор у неё вообще были сложные отношения. Впрочем, как и со всеми девушками округи. У Иды никогда не было подруг и иногда ей становилось от этого невыносимо грустно. Ей не с кем было поделиться, не у кого было порыдать на плече, не у кого было попросить совет и дать совет тоже было некому. А мадам Бонн, между тем, расценила этот жест Иды, как полный презрения по отношению к герцогу. — Вы знаете, я ведь кое-что о нем узнала. Не специально, конечно же, — шепотом поведала она, наклоняясь поближе к Жюли и кивая в сторону Дюрана. — Вы, наверное, слышали от вашего кузена, что они познакомились в Лилле? У меня в Лилле есть знакомая, довольно хорошая знакомая, и я в одном письме совершенно случайно обмолвилась о нём. В свете я слышала, что о нём говорят ужасные вещи. Разумеется, я считала всё это просто грязными слухами, но когда он появился здесь, и я его увидела… Он очень меня насторожил, потому что он слишком богат, а самое главное — слишком красив для того, чтобы иметь хорошую репутацию. И моя знакомая рассказала мне, что он очень много путешествовал по Европе, переезжал из города в город, и нигде подолгу не задерживался. Женщины кидались ему на шею, а он воспринимал это как само собой разумеющееся. Да, впрочем, по нему легко сказать, что от недостатка женского внимания он никогда не страдал. А мужчин это обычно портит. Он замешан во множестве скандалов, в которых также участвовали женщины, а иногда и девицы из очень даже хороших семей. Жюли настороженно взглянула на мадам Бонн, и та склонила голову, говоря этим, что всё сказанное ей — чистая правда. И, честно говоря, Жюли верила этим словам. В свете она и сама слышала отголоски этих сплетен, но ей никогда не приходило в голову, что она может столкнуться с их непосредственным участником лицом к лицу. Более того, героя тех рассказов она никогда не воспринимала как своего возможного соседа и вообще как живого человека. — Кроме того, самые милые и обходительные молодые люди чаще всего оказываются самыми развращенными, — продолжала мадам Бонн. — Поэтому, Жюли, я бы посоветовала вам и вашим сестрам держаться от него подальше. Особенно Иде. Потому что, мне кажется, что она, как бы это сказать, не знает, когда нужно остановиться. Кроме того, она ведет себя слишком свободно, и он может сделать не те выводы, какие бы следовало. Надеюсь, вы понимаете, о чем я? Жюли кивнула. Она прекрасно всё понимала. Парижский свет, может быть, и живет скандалами, но на Марне им нет места. Здешняя жизнь слишком тиха и однообразна и должна оставаться таковой. Искоса Жюли взглянула на Иду, но та уже о чем-то тихо, но эмоционально беседовала с Клодом и Жеромом. — А теперь прошу меня простить, но мне нужно быть рядом с дочерью. Не хочу её оставлять в одиночестве, когда он здесь. Ведь моя Анжелика так наивна! — мадам Бонн, казалось, едва не пустила слезу от умиления собственной дочкой.***
Эдмон оглядел всех собравшихся, отыскивая в толпе Иду. Он принял это приглашение частично из-за неё, хотя затруднялся сказать, почему именно: потому, что в затеянной игре нельзя было сдавать позиции или потому, что хотел увидеть её ещё раз. Он был уверен, что она эту охоту не пропустит, хотя бы только потому, что это ещё один шанс предстать перед ним во всей красе. Тем более, если она действительно так хорошо ездит верхом, как говорят братья Лезьё. В какой-то миг, скользнув взглядом по разговаривавшей с ним Жозефине, Эдмон заметил метрах в пяти за её спиной Иду, которая разговаривала со своими кузенами. Каштановые крупно накрученные локоны спадали к её щекам и отливали на солнце красивым блеском. Легкий ветерок шевелил перья на шляпке и спадавшую с неё вуаль. В какой то миг она улыбнулась неповторимой улыбкой, какой на её лице он ещё не видел, и мягко погладила шею своей белоснежной кобылы, которая стояла спокойно, опустив голову. Переведя взгляд ещё немного правее, Эдмон увидел Жюли, которая о чем-то говорила с мадам Бонн. Не то чтобы ему это не нравилось. Скорее, ему не нравились их взгляды, направленные в его сторону. Дюрана выводило из себя, что в любом месте, где он появлялся, люди начинали изучать его прошлое так старательно, словно их собственное не вызывало вопросов. Его всегда интересовало: почему его деньги и его внешность не дают людям покоя? Почему, если девушки постоянно ходят за ним по пятам, он должен быть каким-то развратником? Пусть так оно и было, но было, так сказать, де-факто. — Надеюсь, вам очень понравится наше скромное мероприятие, — улыбнулась Жозефина. Она говорила что-то до этого, но это была единственная фраза, которую он услышал. — Я тоже надеюсь, мадемуазель Лондор, — с улыбкой ответил он и, легко поклонившись Жозефине и мадам Лондор, направился в сторону Иды. — Он так мил, мама, — негромко произнесла Жозефина, поворачиваясь к матери. — Разве может быть правдой то, что говорят про него? — Все девушки на несколько десятков миль вокруг готовы броситься на его шею, стоит ему лишь улыбнуться, — сухо сказала маркиза Лондор. — Хотя партия он для любой девицы превосходная, этого отрицать нельзя. Жозефина печально вздохнула. Ведь она сама, как и эти девушки, была готова пойти за ним хоть на край света за одну его улыбку, адресованную ей, именно ей и никому больше. Но он предпочитал общество этой виконтессы Воле. Что ж, ничего удивительного, если посмотреть на то, как она ведёт себя и как одевается. Но, юная маркиза в этом не сомневалась, даже если он и ищет развлечений у подобных женщин, то жену он должен себе искать непременно среди добропорядочных девиц.***
— Господин герцог, рады вас видеть! — Клод с улыбкой кивнул Дюрану. — Решили присоединиться к нашему скромному обществу? — Ну, не такому уж и скромному, — Эдмон легко поклонился в ответ, мельком взглянув на Иду. Её улыбка, которая мгновение назад привлекла его к ней, почему-то исчезла. — И всё же мы здесь, кажется, совершенно не к месту, — Клод выразительно поднял бровь. Слова Жозефины всё ещё пульсировали в его мозгу, заставляя вспоминать их снова и снова. — Я вообще считаю, что это — глупое мероприятие, — подал голос, молчавший до этого Жером, который наконец нашёл брата и кузин в этой хаотичной толпе. - Я не знаю, кого можно поймать с таким количеством народа. — На это и рассчитано, — засмеялся Эдмон. — Иногда мне кажется, что охота перестала быть охотой. Но чего я никогда не мог понять, так это того, какое удовольствие получают от охоты женщины, если они все равно держатся в стороне. — Не говорите обо всех, господин Дюран, — напомнила о себе Ида. — Да, когда начнется охота, вы увидите, что наша кузина не хуже многих мужчин. Даже получше некоторых, — многозначительно улыбнулся Клод. — Подчас я думаю, что все дело в том, как сидеть на лошади. Дюран непонимающе посмотрел на Клода, прося пояснения. — Он говорит о моей манере сидеть на лошади по-мужски, — засмеялась Ида. — Мои сестры и большинство здесь собравшихся, считают эту привычку отвратительной. А вы что думаете? — Женщина, сидящая на лошади вполоборота, выглядит изящнее и элегантнее, — произнес Дюран, окинув Иду критическим взглядом. — Но это же ужасно неудобно! — запротестовала девушка. — Вы так говорите только потому, что вы сами никогда не пробовали ездить, сидя боком. — Конечно, не пробовал. Зачем мне? — ответил Дюран, тихо усмехаясь. — Но, в любом случае, вы великолепно смотритесь на лошади и так. И я уверен, смотрелись бы великолепно, как бы ни сели. Ида улыбнулась, хотя от этого сомнительно комплимента она была не в восторге. Тем временем прозвучал сигнал к началу, и все, не переставая переговариваться, тронулись по направлению к ближайшему полю, где, по обыкновению, начиналась самая интересная часть охоты — выслеживание и травля. Ида старалась шаг в шаг держаться за Клодом. Ей хотелось побыть в одиночестве, а для этого нужно было сделать вид, что она уже вовлечена в какую-либо беседу. Опустив голову, она позволила своей лошади самой следовать за всеми остальными. Но, проведя в этом мысленном уединении около минуты, средняя виконтесса Воле заметила наконец, что рядом с ней, изредка поглядывая в её сторону, гордо едет Эдмон. Он, как обычно, старался не отставать от неё ни на шаг. Заметив, что девушка тоже пристально смотрит на него, Дюран криво усмехнулся и отвернулся. Некоторое время они ехали молча. Ида молча продолжала смотреть на снег, изрытый десятком копыт, как будто по полю прошёл отряд кавалерии. Эдмон тоже продолжал отстраненно смотреть в сторону, делая вид, что его безумно интересуют ветки кустов, которые, переплетаясь, образовывали замысловатый, ломаный узор. — Знаете, я всё ещё неловко себя чувствую из-за того случая с Шени, — Ида продолжала смотреть прямо перед собой. — Я не думала тогда, что всё обернётся, так и он бросится на вас. — Мадемуазель Воле, — прервал её Эдмон, резко поворачиваясь, — я встречал в своей жизни разных людей, поэтому, позвольте, я дам вам совет, а вы решите, стоит ли пользоваться им или он так же бесполезен, как и остальные мои философские изыскания. — Почту за честь получить его именно от вас, — слегка склонила голову Ида. — Никогда ни перед кем не оправдывайтесь, — Эдмон посмотрел на девушку в упор, и она удивилась, не видя в его глазах прежнего пренебрежения и легкомысленного заигрывания. — Во-первых: невиновный не нуждается в оправдании. Во-вторых: тот, кто вас ненавидит, никогда вам не поверит. Тот, кому безразличны вы, безразличны и ваши оправдания, а тот, кто вас любит… Он внезапно осекся и, отведя взгляд, продолжил: — Тот, кто вас любит, если существует такой человек, сам придумает вам оправдание. Снова наступила тишина. Ида молчала, прикусив губы, и боялась, что с них сорвется внезапно возникший вопрос: какова причина, по которой ему не нужны её оправдания? Процессия, торжественно двигавшаяся к лесу, остановилась в поле. Многие уже нетерпеливо оглядывались, и это нетерпение передавалась коням, которые рыли копытами снег. Наконец спустили гончих, которые тоже вертелись и не находили себе места. Вся свора ринулась вперед, то разбегаясь в разные стороны, то снова сбиваясь в кучку. Всадники устремились следом, держась однако на некотором расстоянии. Но не прошло и минуты, как воздух над полем сотрясся от оглушительного лая. Гончие взяли след. — Ну наконец-то! — радостно воскликнула Ида, устраиваясь в седле поудобнее, готовясь к сумасшедшей скачке. Обернувшись через плечо, она бросила короткий взгляд на Дюрана. Он улыбнулся в ответ, и Ида, с силой ударив лошадь по бокам, помчалась галопом вперёд, в авангард преследовавших зверя. Снег летел из-под копыт лошадей, которые неслись во весь опор, далеко впереди собачья свора заливалась беспрестанным лаем, гоня выделявшуюся на белом снегу серо-рыжую лисицу, совершенно обезумевшую, метавшуюся из стороны в сторону. Женщины, за редким исключением, постепенно сбивались в отдельную стайку, которая обычно наблюдала за охотой со стороны, а мужчины, тоже за очень редким исключением, постоянно подстегивая, гнали коней вслед за собаками. Где-то слева мелькнули кирпично-красная кобыла и рыжая амазонка Моник, которая тоже неслась вперёд, пригнувшись к шее лошади. Где-то впереди мелькала Жозефина, которая тоже обожала охоту, и Клод, который старался не отставать от неё. Перепуганное животное бросилось в лес, туда же ринулись и охотники, спешившие на зов собак, которые рассыпались между деревьями. Охотники, впрочем, тоже разделились на две группы, словно желая окружить и без того перепуганную лису, которая то и дело меняла направление. Ида всё так же старалась следовать за Клодом, не отстававшим от мадемуазель Лондор. Скакавшие до этого рядом с ней Дюран и Моник присоединились, видимо, к другой группе, так как рядом их видно не было. Впереди виднелось несколько упавших друг на друга толстых деревьев, и Ида приготовилась к прыжку, пригибаясь к шее своей кобылы. Всё произошло так быстро, что девушка поняла лишь то, что Жозефина, за которой она неслась почти след в след, с коротким вскриком упала с лошади, которая задела задними ногами поваленные деревья и сбросила свою хозяйку, припадая на передние. Боясь, что девушка окажется под копытами её лошади, когда та перепрыгнет через препятствие, средняя виконтесса Воле направила её правее. Внизу, совсем возле поваленных стволов, она успела заметить Жозефину, лежавшую без движения лицом вниз. Это заставило её резко осадить свою лошадь, как только та коснулась копытами земли. Белоснежная кобыла взметнулась на дыбы и Ида сама еле удержалась в седле, но сейчас, несмотря на всю неприязнь, её больше интересовала судьба Жозефины, чем своя собственная. Уж слишком много она слышала историй о том, как такие падения оказывались смертельными. Спрыгнув на землю и отбросив поводья, Ида увидела мёртвенно бледного Клода, который тоже сошёл на землю, и, быстро подхватив Жозефину на руки, оттащил девушку чуть в сторону от дороги. — Что с ней? Она жива? — с ходу спросила Ида, подбегая к нему и стягивая с рук перчатки. — Очень на это надеюсь, — ответил задыхавшийся от волнения Клод, кладя руку на шею Жозефины. — Да, жива, хвала Господу. Нужно привести её в чувство. С этими словами он легко, почти неощутимо, похлопал юную маркизу по бледной щеке. — Позволь мне, — решительно возразила Ида и, не дожидаясь ответа, несколько раз, наотмашь, хлестнула девушку по щекам снятой перчаткой. — Может быть, несколько жестоко, зато действенно, — проговорила она, отвечая на испуганный взгляд Клода. — Она приходит в себя.***
Прогнозы сбылись. Охота была действительно удачной, если, конечно, можно было считать удачей то, что спустя несколько часов безумной лесной скачки поймана была лишь та самая несчастная лиса. Теперь все медленным шагом возвращались обратно, громко переговариваясь и обсуждая, кто и как показал своё великолепное умение ездить верхом. Ида ехала в гордом одиночестве и любовалась сказочным зимним лесом. То и дело с дерева на дерево перелетали какие-то птицы, осыпая снег с веток и громко крича. Однако мысли её были далеки от созерцания этой умиротворенной красоты. Разумеется, ни слова благодарности. Она и не рассчитывала на это, зная, что Жозефина и её мать скорее лишат себя жизни, чем признают, что чем-то обязаны Иде де Воле-Берг или её кузену. Лондоры всегда считали их ниже своего круга, и брак Антуана и Жюли всегда рассматривался ими как ужаснейший мезальянс. И, Ида прекрасно это понимала, скорее небо рухнет на землю, чем второй такой брак будет допущен. Поэтому о какой благодарности может идти речь? К тому же Жозефину раздражал сам факт её падения. Кто же теперь, после такого, скажет, что она лучшая наездница в округе? — Мадемуазель Воле, — от неожиданности девушка вздрогнула и повернула голову, хотя и так знала, кому принадлежит этот голос. — Новости разносятся быстро, — улыбнулся Дюран. — Я слышал, что вы помогли Жозефине Лондор, когда она упала с лошади. — Моя заслуга здесь лишь в том, что я не дала своей лошади пройтись по ней, — ответила Ида. — Не скромничайте, мадемуазель Воле, вам это не идет, — Эдмон не сводил с Иды взгляда. — Клод мне уже рассказал всё в красках и с подробностями. — В таком случае, он, наверное, что-то преувеличил, — засмеялась Ида. — Он это любит, превозносить мои заслуги. — Уверен, что нет. Хотя мадемуазель Лондор упорно не хочет признавать вашу помощь, — ответил Дюран, приглаживая растрепавшиеся волосы. — Мне все равно. Я должна была ей помочь, — пожала плечами Ида. — Может быть, я, конечно, не образец для подражания, но я не могла просто так пройти мимо. Моя тетя по отцовской линии, мать Клода и Жерома… Она упала с лошади на прогулке… — И умерла, — закончил за неё Эдмон. Эти слова прозвучали холодно и цинично. — Жером рассказывал мне. Вам тогда было девятнадцать лет, не так ли? — Да. Мы очень тяжело это пережили, — тихо ответила Ида и, немного помолчав, добавила. — Вы так спокойно говорите о смерти, как будто для вас это ничего не значит. — Просто вокруг меня её всегда было слишком много, — уголки его губ печально опустились вниз. — А когда чего-то много, этому перестаешь придавать большое значение. Остается лишь то, чего, по вашему мнению, вам не хватает. Любви или денег, например. Сравнение было выбрано неудачно. Лицо Иды мгновенно переменилось, став холодным и непроницаемым. Больше всего в этом человеке её раздражало умение в любой момент разговора указывать на чужие недостатки самым невинным образом. — В таком случае всем миром движет только лишь кажущаяся нехватка чего-либо, — резко бросила она и, подстегнув лошадь, пустила её рысью. Герцог Дюран лишь обречённо вздохнул и тихо выругался. Он так и не мог привыкнуть к тому, что, разговаривая с этой девушкой, нужно тщательно подбирать выражения, потому что она во всех фразах видит какие-то двусмысленные намеки. Моник, которая ехала неподалеку, не спуская глаз с Дюрана, только и ждала этой минуты. Осторожно подобравшись к нему поближе, она спросила как можно доброжелательнее: — Моя сестра иногда бывает просто невыносима, не так ли? — Скорее, она все понимает слишком буквально, — вздохнул Эдмон, продолжая смотреть в спину удаляющейся Иде. — Как вам сегодняшняя охота, господин Дюран? — продолжала наступление младшая виконтесса Воле, желая немного скрасить всё ещё витавшее в воздухе напряжение. — Я предпочитаю охотиться не на лис. Лисы — слишком мелко, — ответил Эдмон, посмотрев на Моник. Он хотел было добавить, что предпочитает охотиться на людей, и то в несколько переносном смысле, но всё же удержался от этой подробности. Эта девушка, в отличие от её сестры, вряд ли была способна хоть как-то понять его взгляды на жизнь.***
Сёстры вернулись домой только вечером. Теперь, вплоть до весны, а то и до лета, их ожидали долгие недели скучной, размеренной и однообразной жизни. В округе редко кто давал Рождественский бал, по крайней мере, последний был года четыре назад. Единственным человеком, которого эта мысль удручала не так сильно, как ни странно, была Жюли. Причина состояла в том, что её фигура стремительно портилась — после Рождества маркиза де Лондор вряд ли сможет влезть хотя бы в одно из своих великолепных бальных платьев. И хотя её первый ребенок ещё не появился на свет, Жюли уже твердо решила, что больше никогда у неё не будет никаких детей. С неё вполне хватит одного, особенно если это будет девочка. Жюли всегда хотела дочь. Она даже решила, что обязательно даст ей какое-нибудь короткое, но звучное имя. Например, Эмма или Анна, а, может быть, и Катрин. Жюли отошла от окна и уютно расположилась в кресле у камина, положив ноги на пуфик, и посмотрела в огонь. Как же хорошо, что она уже полностью устроила свою жизнь и ей не нужно бегать за каким-нибудь Дюраном, изо всех сил стараясь обратить на себя его внимание, в надежде, что из толпы девушек он выберет именно её. Насколько Жюли помнила, внимания Антуана ей добиваться не приходилось: это он добивался её, и весьма успешно — в какой-то степени. Разумеется, и Иде могло так повезти, особенно если учесть, что поклонники средней виконтессы, с её же помощью, избавились от одного из главных своих конкурентов. Шенье был, конечно, богат, но даже Жюли находила его человеческие качества ужасными. Впрочем, к Иде он теперь не приблизится меньше чем на расстояние выстрела, хотя, Жюли заметила это, на охоте он не сводил с неё глаз, особенно в то время, когда Ида беседовала с герцогом Дюраном. Молодая маркиза Лондор всерьёз полагала, что пресную жизнь здесь, на Марне, просто необходимо разбавить какой-нибудь драмой. Можно было бы даже принять участие. Знала ли она, что подобные желания сбываются тогда, когда о них забывают? Знала, но не придавала значения.***
Эдмон стоял у окна своего кабинета, держа в руках маленькую кофейную чашку, над которой ещё поднимался легкий дымок. Кофе успокаивал и быстро приводил в себя, поэтому он и отдавал предпочтение этому напитку, когда пить что-то крепче было нельзя. Парк, который так и не привели в первозданный вид, теперь был занесён снегом и выглядел безжизненным и унылым. Особенную мрачность ему придавали статуи, выглядевшие словно неупокоенные души, в любой, даже самый солнечный день. Впрочем, всё вокруг как будто застыло. Начинались однообразные серые дни столичного пригорода, а это означало, что вновь придётся каждый день следовать установленным здесь обычаям и проводить время так, как принято его здесь проводить. Хотя был один человек, который несколько скрашивал своим присутствием неприятность местного общества. В какой момент Клод стал для него чуть больше, чем просто знакомым, Эдмон не заметил. Сказать по правде, он осознал это только тогда, когда мысленно назвал его другом. Чем этот молодой человек так располагал к себе, что впервые за много лет удостоился столь высокой — для герцога Дюрана — оценки, да ещё и в такой короткий срок, тоже было трудно определить. С одной стороны Эдмон чувствовал в нём что-то вроде родственной души и схожести обстоятельств, когда человеку приписывали те качества, которыми он совершенно не обладал. Клод был неглуп, много читал, пытался изучать языки и различные науки, что делало его сносным собеседником почти для любого. Он почти никогда не пребывал в мрачном расположении духа и из-за этого общество окрестило его ветреным и легкомысленным. Он был искренен, и эта искренность подкупала лучше лести, которую Эдмон чувствовал безукоризненно. Все его предыдущие друзья искали в дружбе с ним выгоду, деньги или связи, Клод же искал друга и вышло так, что нашёл. Сделав осторожный глоток, Эдмон снова посмотрел в окно. В Париже сейчас уже во всю шли приготовления к рождественским балам, а здесь всё было заметено снегом, безмолвно и мертво. Казалось, люди намеревались вместе с природой погрузиться в спячку. Провести здесь зиму и вправду стало казаться испытанием. В сущности Дюрана здесь не держало ничто, кроме разве что друга. Он мог уехать в Париж в любой момент и провести там время, флиртуя со столичными красавицами, и даже уговорить Клода поехать с ним. Но, как ни хотелось ему скрыть это от самого себя, оставить среднюю виконтессу Воле скучать здесь он не мог. Да и тратить внимание на пустых и ветреных парижских девушек не хотелось. Тот факт, что он не видится с Идой и совершенно никак её не развлекает, не имел значения. Он уже перестал одёргивать себя за мысли о ней. Перестал наконец отрицать то, что эта девушка стала ему небезразлична так быстро. Прошло всего лишь чуть больше месяца со дня их первой встречи, а он уже задумывался над тем, что, возможно, эта дуэль им проиграна. Даже некоторые женщины, которые входили в список его побед, держали оборону против него дольше, чем он свою в этот раз. Эдмон не вполне понимал, в чём было дело: то ли в чрезмерной уверенности в том, что его сердце окончательно омертвело, то ли в том, что виконтесса Воле даже не прилагала усилий, чтобы понравиться ему. Возможно, и в том, и в другом. Но гордость, шептавшая в другое ухо, требовала довести дело до конца и завоевать эту женщину любой ценой, раз уж она стала так дорога, но, разумеется, не раскрывая своих карт. Герцог Дюран привык добиваться своих целей, и одним из его жизненных принципов, почти девизом, была фраза «Unguibus et rostro»**. Поэтому сейчас, в очередной раз вспомнив об Иде, образ которой мелькнул в веренице домашних дел, он вспомнил об одной, мимоходом брошенной, фразе. Увлечённый внезапно возникшей идеей, он резко повернулся и рванулся к письменному столу, едва не облившись кофе, о котором уже успел забыть. Почему бы не действовать чуть более масштабно, чем обычно? Ведь, если верить иезуитам, цель всегда оправдывает средства.