***
— Катрин сообщила мне прелестную новость, — сказала Жюли, когда сестры сели обедать и Люси принесла первое блюдо. — Катрин Алюэт приезжала сюда? — удивленно протянула Моник. — Я же тебе говорила утром, — раздраженно заметила Ида, недовольно поглядывая на нерасторопную Люси. — Явилась с видом королевы, а ушла с видом пристыженной девочки. Мне уже до смерти надоело здешнее общество. — Жером собирался в этом месяце на Ривьеру… — нерешительно проговорила Моник, искоса глядя на сестру. — Нет, Моник, мы вынуждены отказать себе в удовольствии повидать Ривьеру. Отчасти, потому что мы ещё не богаты, а я и так потратила на этих скачках больше, чем предполагала, но, в основном, потому что мы не можем оставить сейчас Жюли, — было видно, что Ида не намерена менять своё решение. — Но он едет ненадолго, — не уступала Моник. — Всего лишь на две недели, самое большее на три. К тому же, он звал нас с собой. — Нет, Моник, мы никуда не поедем, — средняя виконтесса Воле была, как всегда, непреклонна и, решив, что разговор исчерпан, обратилась к Жюли, — Кстати, тот новый журнал, который пришел из Парижа, там столько чудесных детских вещёй. Уверена, тебе что-нибудь понравиться. — Но я могла бы поехать… — начала было Моник, которая тоже не была намерена уступать и твердо вознамерилась провести ближайшие три недели на Ривьере. — Никаких «но», Моник. Я не отпущу тебя никуда одну, ты же знаешь, — Ида изо всех сил старалась быть спокойной и сдержанной. — За Жеромом самим ещё надо приглядывать. К тому же, я думаю, он сам не захочет оставить брата, когда узнает последние обстоятельства. — Последние обстоятельства? — Моник вопросительно скривила губки и выгнула брови. — Брат Элен Шенье возвращается, — ответила Жюли с подобием ироничной улыбки. — Соскучился по Дюрану. Моник перевела вопросительный взгляд на Жюли. — Я не знаю подробностей, — пожала плечами старшая Воле. — Сходи в город, поговори с Катрин Алюэт, у меня не было сил её слушать, а тебе, несомненно, будет интересно. — Но, ведь, когда он уехал, он оставил записку, что больше не вернутся, — не унималась Моник. — Поверишь ты или нет, но Катрин Алюэт сказала тоже самое, — ответила Жюли, не поднимая глаз от тарелки. — Ну и что это значит для нас? — нетерпеливо воскликнула Моник. — Что нам от того, что он вернулся? Мы не станем жить интереснее! — Ну, для нас это может быть и нечего не значит, зато для всей округи чудесное развлечение — с иронией отозвалась Ида, отпивая глоток воды из бокала. — Может быть, и мы сумеем развлечься. — Для развлечения я бы лучше куда-нибудь поехала, —- вернулась к своей первой мысли Моник. Ида выразительно промолчала, а Жюли лишь сверкнула на младшую сестру глазами.***
После завтрака Ида отправилась в город: неделю назад она заказала себе платье из чудесного шёлка цвета шампанского и намеревалась блеснуть в нём на ближайшем вечере, который устраивали в воскресенье Лондоры. Моник, не желая оставаться в обществе раздражительной Жюли, упросила сестру взять её с собой. Ида не горела желанием брать с собой сопровождающих, тем более, что она знала, что Моник непременно выпросит себе какие-нибудь ленты, платок или перчатки. Но, после слёзных молений и уверений, что ни на что дорогое в этот раз младшая Воле глаз не положит, согласилась взять сестру с собой. В городе как обычно было полно праздно прогуливающихся знакомых. С первых же шагов по главной улице они столкнулись с Катрин Алюэт и мадам Бонн, главными сплетницами округи. Не смотря на то, что одной было сорок пять, а другой двадцать, обе были одинаково глупы. Однако, Катрин, к счастью, была всё ещё обижена на Иду за свой утренний визит и поэтому любезно избавила сестер Воле от своего общества, зашептавшись, правда, очень усиленно со своей собеседницей. Пройдя ещё несколько десятков шагов, сестры встретили более желанных претендентов на разговор, а именно братьев Лезьё. — Боже мой, вы слышали? — защебетала Моник, как только они поздоровались, но Клод перебил её и с легкой, но мрачной, иронией в голосе, ответил: — Даже видели. Он приехал дня три назад. — И что вы об этом думаете? — без особого интереса спросила Ида. — Ничего, — просто улыбнулся Жером. — Хотя история, по своей сути, чудесная. Драма вышла бы великолепная. — Ещё может выйти, Жером, — засмеялась Ида. — Жером, это омерзительно и аморально, — воскликнул Клод. — Будь у меня подобные наклонности, я бы скрывал их так же тщательно, как убийство. — На вечере у Лондоров он, конечно же, будет? — в форме полу-вопроса полу-утверждения спросила Ида. — Разумеется, там же будет Эдмон, — почти рассмеялся Жером. — Жером, тебе стоит побольше читать любовных драм, — тоже улыбнулась Ида. — Я зритель, а не читатель, — уточнил Лезьё с невероятным видом собственного достоинства. — Я предпочитаю смотреть, возможно, быть участником, но никак не тем, кому очевидцы вкратце пересказывают увиденное. — Самая чудесная драма разворачивается перед самым твоим лицом, дорогой брат, — печально улыбнулся Клод, всем видом показывая, что говорит о себе. — На скачках Жозефина была к тебе более расположена, чем обычно, — заметила Ида. — Она все равно больше смотрела на Эдмона, — невыразительно ответил Клод. — Боже мой, Клод, на него смотрел весь ипподром, — расхохоталась Моник, — он же был фаворитом! Ты ни на что не обращаешь внимания. Уверена, на вечере она будет с тобой намного любезнее, чем обычно. — Ида, ну хоть ты не давай мне ложную надежду! — умоляюще воскликнул Клод. — Ладно эти романтические натуры, но ты. Маркиза де Лондор терпеть меня не может и не разрешит мне жениться на Жозефине, даже если я внезапно разбогатею. — Ну… — с улыбкой начала Ида. — Я думаю, здесь все помнят, какой скандал был, когда Антуан сделал предложение Жюли. Маркиза де Лондор кричала, что скорее предпочтет быть разодранной волками, чем благословит брак сына. Однако, Жюли всё же стала маркизой де Лондор. — Как она, кстати? — спросил Жером. — Как обычно, — отозвалась Моник. — Не дает никому жить, требует изысков и прочих невозможностей, и оправдывается своим положением. — Я все же думаю, что ей это позволительно, — снисходительно улыбнулся Клод и, легонько тронув Иду за руку, кивнул на другую сторону улицы, — А вот и он. Во всей красе. И действительно, по противоположной стороне улицы гордо вышагивало семейство Шенье в полном составе. Ида нервно поморщилась, сожалея о том, что не заметила их раньше и не спряталась. Кивнув и лучезарно улыбнувшись через улицу Элен Шенье и Жоффрею, средняя виконтесса поспешно простилась с братьями и, схватив под руку Моник, увлекла её в дамский магазин, где дожидалось уже готовое платье.***
Когда вечером, а точнее в полночь, Ида открыла дверь надежно спрятанного в лесу охотничьего домика, ей сразу бросилась в глаза напряженность Эдмона. Она и до этого замечала, что он всё чаще раздражен и озлоблен, но сегодня он был особенно взвинчен и это чувствовалось в каждом его движении и даже в позе лежавшей у его ног Арэ. Он даже не дождался, когда виконтесса подойдет к нему, а сам бросился ей на встречу, по привычке хватая её руки и проверяя теплые ли они. — Что ж, ты, как всегда, пунктуальна, — даже в его голосе было раздражение, которое он пытался скрыть, но не мог, даже несмотря на своё самообладание. — Ты, кажется, не рад меня видеть, — Ида быстро вырвала руки из его цепких пальцев. — Безмерно рад, прекрасная виконтесса, — ответил Эдмон и Ида почувствовала в его голосе усталость. Несколько мгновений он молча смотрел ей в глаза, а потом провёл ладонью по её щеке, с намереньем поцеловать. Ида, ожидая этого поцелуя, приготовилась к нему и закрыла глаза. Но Эдмон отвернулся от неё и отошел к окну. Виконтесса Воле сделала серьезное лицо, как будто всё так и должно было быть, но в душе она была глубоко уязвлена. Да, он был не в духе в последнее время, но он ещё никогда не отворачивался от неё. И она не желала думать о том, что это равнодушие означает конец. — Я пришла сюда не для того, чтобы стоять, — наконец сказала она холодным тоном, устав от тишины, которая здесь была слишком уж давящей. — Можешь лечь, — так же холодно ответил Эдмон, слегка подняв бровь, и, оглядев её с головы до ног, усмехнулся и продолжил смотреть в окно. — Если ты не хочешь меня видеть, тогда я пойду, — со злостью бросила Ида, чувствуя, однако, что говорит словно бы в пустоту. Что ж, если его больше интересует лес за окном, он может смотреть на него. Она направилась к двери, как вдруг Дюран остановил её: — Я тебя не отпускал. Ида попыталась что-то возразить, но не успела: Эдмон подозвал её к себе резким, почти повелительным жестом. Она подошла, но, всё же, дав волю уязвленной гордости, проговорила сквозь зубы : — Ты не смеешь обращаться со мной, как с вещью, даже если платишь мне деньги. — И не маленькие деньги, meine Schöne*, — прошептал Эдмон и, прижав её к себе, поцеловал. Это были, кажется, единственные слова на немецком, которые он знал, и Ида ненавидела, когда он называл её так, видя в этом очередную издёвку. Но сейчас, как всегда не обратив на это внимания, она обвила его шею руками, стараясь прижаться к его плечу. Он коснулся пальцами пуговиц на лифе её платья. На них были львиные головы, он только сейчас заметил это. Ида не шевелилась, лицо её оставалось неподвижным, как будто ей было всё равно, что сейчас происходит. Дюран аккуратно, возможно, даже излишне медленно, расстегнул платье и стащил его, вместе с нижней рубашкой, с её плеч. Она стояла перед ним совершенно обнаженная и, чувствуя собственную беззащитность, пыталась прикрыться руками. Около минуты он с мрачным лицом смотрел на эту женщину, которая была подчинена его воли, но в любую секунду могла ускользнуть из-под его власти. Он ненавидел это чувство, которое всегда возникало при взгляде на неё: её тело принадлежало ему, всё без остатка, а душа и сердце никогда не должны были стать его. Он подошел ближе и излишне резким движением убрал её руки, чтобы увидеть красоту хотя бы её тела, раз сердце было закрыто для него. Ида гордо, с вызовом, глядела в его холодные серые глаза. Её лицо оставалось спокойным, как самое веское доказательство его мыслей. Эдмон, как всегда в такие моменты, мрачно усмехнулся и молча кивнул в сторону кровати, которая была одним из немногих предметов обстановки здесь. Впервые он встретил женщину, которая оказалась в его постели не потому что любила его, а потому что он любил.***
Несколько мгновений он лежал, безэмоционально глядя в потолок, а затем повернул голову, чтобы посмотреть на Иду. Она всё ещё лежала, закрыв глаза. Он подвинул её ближе к себе и осторожно положил её голову себе на грудь. Несколько мгновений Эдмон задумчиво гладил её волосы и перебирал мягкие каштановые локоны, пока Ида не приподнялась на локте и посмотрела на него так, словно впервые видела, вглядываясь в каждую чёрточку его лица. — Мне пора идти, — спокойным тоном произнесла она и, казалось, об это спокойствие разбилось всё, что происходило здесь несколько минут назад. — Иди, — ответил Эдмон, пожимая плечами. Она встала и принялась расправлять платье. И в этот момент, впервые в жизни, герцог де Дюран переступил через свою гордость и, протянув к ней руку, всё же несколько холодны голосом произнес: — Останься ещё. Ида выпрямилась и замерла на месте, уронив платье на пол. Но затем, словно придя в себя, подошла и села на край кровати, устремив свой взгляд в окно. Звездное небо за ним жило своей жизнью. Лес за ним жил своей жизнью. Всё вокруг них жило своей жизнью, кроме них самих. — Что случилось? — наконец произнесла Ида, осторожно повернув к нему голову. — Я устал, Ида, — Эдмон даже не взглянул на неё. — Устал ото всего. От жизни, от людей, от себя. — Реши эту проблему, так, как решал всегда — напейся, — печально усмехнулась Ида. — Пить я тоже устал, — покачал головой Дюран. — Я всё время только и делаю, что напиваюсь и совращаю женщин. — Но раньше тебе эта жизнь приносила удовольствие, — заметила Ида. — Больше не приносит. Я перестал любить то, что всегда любил, но я не нашел замену. Знаешь, я всегда мечтал уехать куда-нибудь, быть может развеяться, но потом я понял, что я буду одинаково себя чувствовать везде, потому что, куда бы я не ехал, я останусь собой. На секунду он замолчал, вдыхая прохладный ночной воздух, а затем продолжил: — Нет, я не хочу начинать сначала. Зачем сжигать рукопись на которую было потрачено столько времени и сил? Такое ощущение, что до конца осталось лишь пара глав. Если бы я верил во что-то, то молился, что б это было так. — Ты болен? — обеспокоенно спросила Ида, проводя тонкой рукой по его лбу и волосам. — Нет, выпил чуть больше, чем следовало, — рассмеялся Эдмон, отстраняя её руку. — Впрочем, как всегда в последнее время. — Да, я заметила, — ответила виконтесса Воле, легонько ударяя его по щеке в знак неодобрения. Эдмон ловко перехватил её руку и, в который раз, принялся рассматривать линии на ладони. — К тому же, — продолжил он, — ты не могла этого не слышать, весь город только об этом и говорит, дорожайший брат Элен Шенье решил вернуться. — Если ты убьешь его, я не буду помогать тебе выбираться из тюрьмы, — спокойно произнесла Ида. — Проси Клода, он добрый, он не откажет. Эдмон с улыбкой покачал головой и посмотрел на Арэ, которая теперь вертелась около ног Иды. Это животное не любило и не слушалось никого, кроме него. А возле Иды, словно чувствуя, что эта женщина важна для хозяина, она становилась доброй и покладистой, выполняла её команды, терлась о её ноги и даже играла с лентой. Впрочем, как и он сам. Ни с одной женщиной он раньше не был так откровенен. И до чего это казалось нелепым: он, видевший в своей жизни женщин, настолько красивых, что мужчины слепли и немели в их присутствии, влюбился, пусть и в красивую, но, всё же, не ослепительно великолепную Иду. Тем холодным дамам, которых все признавали идеалами и эталонами, претило преклонение, они устали от него. Ида даже не думала, что кто-то может интересоваться ею вполне искренне, а не от скуки.