Король в беде

3 мая 3019 года Третьей Эпохи, Минас Тирит После короткого осмотра отцовского дома и убедившись, что все в порядке, весь оставшейся день Лотириель могла заниматься, чем захочется. Без Эомера и его захватывающей компании (которую она бы предпочла), она уселась в своем солярии с горой вышивки. Лотириель находила, что это было идеальное занятие, не требующее участия разума, чтобы обдумать, на что же она все-таки согласилась, и начать сомневаться. Она сочувствовала неприятностям Эомера; она знала, что амбиции леди Амдриель простирались слишком далеко, чтобы быть равнодушной. И, припомнив все, что она знала о недавно коронованном короле Рохана, ее чувства к нему упрочнились — в последнее время он пережил столько трагедий, что теперь она гадала, как же он терпит Минас Тирит и его оживленный двор. Как у него вообще хватало сил ей улыбаться? Эта мысль была потеряна, когда Лотириель начала улыбаться сама себе, бросив забытую вышивку на коленях и уставившись в окно в сады ее отца, едва готовые расцвести. О, что за чудесная у Эомера улыбка! Одной только ее хватало, чтобы навсегда оставить след в ее сердце, и как в Арде что-то настолько простое может заставить ее потеплеть от макушки до пяток? Если прикрыть глаза, она совершенно безупречно могла вспомнить ощущение его губ на ее, и как ленивое удовольствие абсолютно затуманило ее разум… Нет! Такие мысли не пристали леди — щеки Лотириель горели от стыда, несмотря на то, что она была одна. Сочувствие, которое она испытывала к Эомеру, и желание помочь должны быть ее целью. Им больше не будет нужды целоваться, как бы она не наслаждалась этим. Леди Амдриель пустит слухи, и им нужно будет только подтвердить их, составляя друг другу компанию. И все. Лотириель не может испытывать к Эомеру никаких чувств, кроме дружеских. По-другому просто нельзя. Он просил ее помощи, чтобы избежать внимания влюбленных кокеток, в конце концов! Она не позволит себе проявить ту же слабость к его прекрасному лицу, что и остальные леди. Она должна контролировать свои чувства, не важно, насколько неотразим Эомер. Но несмотря на все ее намерения быть равнодушной, одеваясь для бала в Меретронде той ночью, Лотириель трепетала. Притворяясь, что не думает об Эомере, она одела самое свое лучшее платье: из бледно-голубого шелка, подчеркивающего ее тонкую талию, с элегантно перекатывавшимся, словно вода, подолом. Оно ему понравится? Или ее волосы, шелковистыми волнами спускающиеся по спине? Ему понравится запах жасминовых духов, которыми она надушила запястья и шею? — Небеса, Лотириель, — сказал Амротос, когда они присоединилась к семье во дворе. Они тоже были торжественно одеты, хотя вопрос о том, причесывался ли Амротос, оставался открытым. — Может быть, мне взять для тебя плащ? Ты не простудишься? — Очень смешно, — прохладно ответила она, слишком хорошо ощущая на коже, обычно не такой открытой, бриз. Но ее платье было не более откровенным, чем платья остальных леди Цитадели, утешила она себя. Амротос, предложивший ей руку, когда Имрахиль сказал, что им пора идти, вряд ли думал так же. — Сколько сердец ты собираешься разбить сегодня? — спросил он с искрой в глазах. — Или только одно, но конкретное? Лотириель намеревалась рассказать Амротосу об их с Эомером спектакле. Но раздражение от его шутки сделало возможность удивить брата более соблазнительной… — Знаешь, Эомер и я только говорили о тебе, — добавил Амротос жизнерадостно. — Правда? Когда же? — О, думаю, два дня назад. Он, м, проходит через некоторые проблемы при дворе, и я сказал ему, что ты можешь помочь. Лотириель прикусила губу, чтобы не улыбнуться, переводя внимание к ярко освещенной в вечерних сумерках факелами вымощенной камнем дороге. Так это Амротос предложил ее помощь Эомеру? И король был в достаточном отчаянии, чтобы ею воспользоваться. Ей было интересно, был ли метод «помощи» предложен Амротосом? Она в этом сомневалась. Нет, ей, наверно, не нужно ничего говорить дорогому брату… Они ступили в ярко освещенный трапезный зал Меретронда, и ее сердце начало рваться из груди. Высокие, беломраморные колонны манили их вперед, исчезая в высоте, куда не достигал свет. Драгоценности сверкали. Мужчины и женщины громко смеялись, а слуги сновали туда-сюда с вином. Но глаза Лотириель смотрели не на них — ее взгляд притянула дальняя часть зала, там, где стояли столы с едой. Эомера было легко заметить, особенно, после того, как он встал, едва они вошли. И несмотря на расстояние, она все равно увидела в его глазах веселье. — Отведи меня к столам, — попросила Лотириель брата, не в состоянии оторвать взгляд от короля. Он улыбался ей, и чем ближе Амротос вел ее мимо разговаривающих людей, мимо быстроногих слуг, тем шире становилась улыбка. Эомер был торжественно одет, в зеленую, как трава, тунику, и черный плащ, обитый серебристым мехом, лежал на его и без того широких плечах. Что за вид он представлял собой! Лотириель пыталась усмирить расцветший в животе огненный цветок, но без толку. — Добрый вечер, моя леди, — сказал Эомер, когда они приблизились, и низко поклонился. Он взял ее руку и поднес к губам, его зеленые глаза с вызовом сверкнули. — Мой лорд, — пробормотала она. Она была уверена, что ее щеки порозовели. Что ж, тем лучше для их спектакля, решила она. — А что я? — громко сказал Амротос, заставив Лотириель вздрогнуть. Она так быстро позабыла о нем! — Здравствуй, Амротос, — Эомер пришел в себя быстрее, чем она, не отпустив ее руку.— Спасибо, что привел ко мне твою сестру. — К тебе? — спросил он с удивлением. — Но почему… — Я последовал твоему совету, — со смехом сказал король. — А теперь прочь! Оставь нас в покое. — Прочь? Но возмущенный ответ Амротоса был проигнорирован. Эомер выдвинул для Лотириель стул и, чувствуя на себе его восхищенный взгляд, она так, как могла, элегантно присела. Он пододвинул свой стул ближе к ней, заставив ее кожу заколоть от тревоги и предвкушения. Она не могла смотреть ему в глаза; вдруг она выдаст свои чувства? — Тогда прощайте! Я пойду искать того, кто составит мне компанию, — фыркнув, заявил Амротос. Лотириель подавила смешок, помахав ему на прощание, благодарная за повод отвлечься, и он двинулся обратно в толпу. Она должна сохранять рассудок. Она должна! — Ну вот и все! — радостно сказал Эомер и снова взял ее за руку. — А теперь, если мы хотим убедить все, что абсолютно без ума друг от друга, боюсь, вам придется краснеть куда больше, Цыпленок. — Я просила не называть меня Цыпленком, мой лорд, если помните. — Эомер, — поправил он. — Мы должны общаться… Близко, если можно так сказать. А! Очень убедительный румянец. Прекрасная работа, моя дорогая. Лотириель начала сомневаться, справится ли вовсе. Его глаза смотрели слишком пристально, а в их уголках появились морщинки, когда он широко ей улыбнулся. — Да, — сказал он мягко. — Продолжай смотреть на меня так, Цыпленок. Мы должны быть слишком увлечены друг другом, чтобы нам не задавали вопросов. — Обязательно? — слабо спросила она. — О, да, обязательно. Видишь ли, если мы будем до тошноты увлечены друг другом, никто не пожелает с нами говорить. — По… Понимаю. — Да. Не оборачивайся, но с юга к нам приближается лорд, — прошептал Эомер. — Поговорить с нами? Быть может, дамы послали его на разведку? — Возможно, он хочет знать, как мы познакомились, — сказала Лотириель, влившись в разговор. — И правда! А теперь, хочешь ли ты быть допрошенной? Лично я нет. Слишком много неловких вопросов! — О, тут я соглашусь! — Хорошо. Смотри на меня, — сказал он снова, и его глаза потемнели. — Лотириель. — То, как Эомер сказал ее имя заставило ее затрепетать, и из ее губ вырвался едва-едва слышный вздох. Как он это делал? Его лицо было близко к ее, и она ощутила, как его свободная рука коснулась ее подбородка, а большой палец скользнул по нижней губе. Только теперь она услышала шаги, скорее всего, это был тот лорд, о котором говорил Эомер, остановился перед ними. Губы Эомера прижались к ее, и весь зал и все его обитатели совершенно исчезли. В ее ушах поднялся шум, и Лотириель снова вдохнула от удовольствия быть поцелованной им. В конце концов он отпустил ее, возможно мгновение или час спустя, и Лотириель быстро опустила глаза. Совершенно равнодушна, как же! Какой же глупой она была, если думала, что может не влюбиться в него! — Очень хорошо. — Его слова были легче дыхания, и она ощутила, как Эомер легко поцеловал ее в лоб. — Похоже, наш друг ушел. И, должен сказать, он приятно позеленел. — Как и все, кто смотрел в нашу сторону, — пробормотала Лотириель. — Этот поцелуй, наверное, был уже слишком. — Сомневаюсь в этом. Нас же оставили одних, разве нет? Оглянувшись на зал, она согласилась со словами Эомера, несмотря на многие взгляды, что не отрывались от них. Некоторые любопытные, некоторые ошеломленные, некоторые горькие. Ее отец не смотрел на них, к ее облегчению. Леди Амдриель была особенно открыта в своих мыслях о них, она пылала отвращением, сверля взглядом всех, на кого падал ее взгляд. Ее дочь нигде не было видно, что удивило Лотириель. Леди Мадриель обычно не отходила от матери. — Ты не можешь часто отвлекаться от меня. Лотириель повернулась обратно к Эомеру. Он лениво откинулся на стул, глядя на нее с какой-то незнакомой эмоцией. Она заставила себя улыбнуться. — Ты слишком наслаждаешься этим спектаклем! — сурово сказала Лотириель, потеплев от его внимания. — О, я этого не отрицаю! — засмеялся он. — Я не только наслаждаюсь, шокируя гондорский двор, но и имею повод монополизировать все внимание прекраснейшей женщины города. Мне не на что жаловаться! — Кроме причины, по которой ты был вынужден пойти на эти меры. Смех Эомера утих, но он все еще улыбался. — Справедливо, Цыпленок. Быть может, мне стоит переформулировать: мне больше не на что жаловаться. Судьба мне улыбнулась. — Судьбу вынудили. — Ты даже не представляешь. — В его словах был дополнительный вес чего-то, что она не знала, и она отвернулась. Лотириель сделала глоток вина, дрожащими пальцами сжимая кубок и строго ругая себя. Не позволяй его очарованию взять верх! — Ты говорил кому-то о нашем плане? — спросила она, усилием воли заставляя голос звучать легко. Эомер ответил не сразу, и Лотириель не удержалась и с удивлением посмотрела на него. Обычно он быстро находил, что сказать, и она тут же засомневалась своем вопросе. Но нет — он улыбнулся и сказал: — Нет. — Нет? — Ни единой душе! Чем больше людей знают о нашем секрете, тем скорее его раскроют. Особенно, если один из этих людей моя сестра или мой капитан. — Его шутка была такой сухой, что Лотириель совершенно неприлично хрюкнула и тут же покраснела от смущения. — Я хотела сказать братьям, — сказала она. — Но Амротос так повел себя, что я захотела поставить его на место. Думаю, после того, как ты прогнал его, цель достигнута, так что спасибо! Эомер засмеялся. — В последнее время мне пришлось часто практиковаться в прогонянии! — сказал он. — Но что он сделал, чтобы рассердить тебя? Нужно ли позвать его обратно, чтобы я снова прогнал его? Хотя бы ради мелкой мести. — О! Не искушай. — Лотириель улыбалась, искренне раздумывая, не принять ли его предложение, когда он наклонился к ней, поставив локоть на ручку стула, и нетерпеливо повторил: — Что натворил Амротос? Признаюсь, меня мучает любопытство. Она скептически на него взглянула и подняла брови. — Вам не идет эта мелодрама, мой лорд. — Эомер. — Хорошо, Эомер! Если ты хочешь знать, Амротос… Что ж, он дразнил меня из-за моего платья. — Признаться ему в этом было ужасно, и Лотириель снова покраснела. Эомер определенно должен быть доволен тем, как часто она напоминает помидор в его компании. — Твое платье? — с удивлением спросил он. — Но что с ним не так? Мне оно весьма по нраву. Ее румянец усилился. Может быть, зал перетопили? Лотириель чувствовала прокатившийся по коже жар, пытаясь не замечать, как не отрываются от нее глаза Эомера. Быть может, платье было слишком открытым. Но опять же, за смущением от прямолинейного восхищения Эомера скрывалось удовольствие. Она надеялась, что он не просто притворялся, что ему приятно смотреть на нее. — Мне повезло, что ты так прекрасна, — сказал он после паузы. — Для остальных не будет сюрпризом, что ты украла мое сердце. Лотириель намеревалась остановить происходящее прежде, чем она еще больше бы потерялась. Она подняла подбородок и сказала небрежно: — Ты уже говорил мне, что я прекрасна сегодня. Если начнешь настаивать, я могу и поверить тебе! Но Эомер только усмехнулся. — Как ты и должна — я знаю, что такое красота, и ценю ее. О, небеса. Он был просто невозможен. Начали разносить еду, и она просто не могла дождаться, когда подойдет ее очередь. Пока все были заняты ужином, она расслабилась — это было желанное облегчение после их бурного флирта. Но Эомер, видимо, не собирался умолкать. Он принялся расспрашивать ее о том, каково расти возле моря, и Лотириель не могла удержаться — она с радостью описывала дворец отца, морские прогулки в заливе Белфалас и поездки верхом по белым пляжам и холмам, покрытым летними цветами. Она скучала по дому больше, чем осознавала; иначе почему она с такой резвостью принялась рассказывать обо всех этих глупостях королю? Хотя считал ли он эти рассказы глупостью было неясно. Внимание Эомера не иссякало, и он редко отводил от нее взгляд. Лотириель заставила себя не обращать на это внимания, в конце концов, это он спросил ее о доме. — Могу ли просить составить мне компанию завтра? — прервал ее Эомер, когда унесли последнее блюдо. Уже было поздно, небеса потемнели, а гости начали зевать. Лотириель, которая говорила со своим кузеном-наместником, знала, что танцев не будет — их оставят на последний пир перед возвращением роханцев домой. Мысль об этом принесла с собой странное чувство тоски, хотя она и не знала, почему. — О, конечно. Наверно, — сказала она. — Разве ты не будешь занят? Он улыбнулся. — Хватит с меня дел. Я предпочту насладиться последними днями в городе, гуляя под руку с моей, эм, возлюбленной. — Ты хотел сказать, разбивая сердца всех несчастных леди города, — поправила его Лотириель со смешком. — Мы по-разному смотрим на мир, ты и я! — сказал Эомер. — Я приду к тебе утром, если ты пожелаешь. Она желала, даже больше, чем ей хотелось бы. Она не могла ему сопротивляться, даже когда пыталась. Все притворство, что Эомер никак на нее не влияет, растаяло под его взглядом. Лотириель улыбнулась мужчине рядом с собой, вновь чувствуя трепет в животе, расходящийся по конечностям. — Я буду ждать.