Мой друг

Артур. POV — Простишь, — тихо-тихо вымолвил я, склоняясь еще ниже, приникая щекой к затылку Мерлина и прикрывая глаза, в которых предательски блеснули слезы, так же, как у него. Мои были тоже от боли, но только душевной. Мерлин замер было, и тут же дернулся в сторону, непокорно мотнул головой. В другой раз я бы чисто по привычке отвесил ему подзатыльник за прекословие. Но не в этот. Сейчас я лишь сильнее, но не грубо, сжал его плечи, удерживая лежащим на месте. А потом сделал то, чего мне так невыносимо хотелось — тронул губами его темя. Пока никак не ожидавший этого Мерлин оставил попытки вырваться, переключившись на попытку понять, что вообще происходит и как такое возможно в принципе, я разжал одну руку и повел ей вдоль хребта, ласково, нежно, медленно. — Я попрошу, и ты простишь. Потому что я буду просить тебя простить меня, пока ты этого не сделаешь. Потому что я искренне сожалею о том, как поступил с тобой. Не только слишком жестоко выпорол, но еще больше унизил тебя этой поркой для детишек и девчонок, не по спине. Прости меня, Мерлин. Пожалуйста. — говоря это, я, едва касаясь, гладил его безжалостно исхлестанные ремнем ягодицы. Чувствуя насколько горяча и, наверняка, невероятно чувствительна сейчас кожа. Отчетливо ощущая каждую вздувшуюся поперечную полосу, оставленную ремнем. К ним я прикасался едва-едва, самыми кончиками пальцев. Почти невесомо оглаживая наказанное место всей ладонью. — Прости меня… прости… Под моей нежащей рукой Мерлин расслабился и, похоже, забалдел, перейдя к этому состоянию от обалдения. Да я сам первый обалдевал от себя самого, от того, что снова творю. Вновь не в силах удержать себя, остановиться, пока не стало окончательно поздно. Рука против воли, чуть скользнула в ложбинку между ягодиц, начала игриво поглаживать сверху вниз и обратно. Мерлин тут же зажался, испуганно, смущенно. — Прости… — чуть слышно шепнул я ему в самое ухо и надолго приник губами к шее, продолжив поглаживать его исполосованную задницу поверху. *** Не дело я делаю! Так нельзя! Этот невинный деревенский дурачок, сущее дитя природы, понятия ни о чем таком, порой среди знати творящемся, не имеет! У него и девушки-то, скорее всего, еще не было! Не то, что мужчины. Проклятье! Что ж мне именно его тощая задница никак покоя не дает?! Потому именно пониже спины, сорвавшись, я его и выпорол. Хотел увидеть неприкрытой одеждой, хотел видеть Мерлина лежащим на постели, как будто в ожидании меня, хотел трогать и ощущать его хотя бы через хлесткие удары ремня. Слышать стоны и вскрики, как будто от наслаждения… И что в итоге? Я все равно глажу его, соблазняю, чему противился так долго и безуспешно. *** — Прости меня, Мерлин… — Я… сам напросился… — наконец-то донесся до меня его сбивчивый неловкий шепот, — Первым унизил тебя… Ай! — Спасибо, что напомнил, Мерлин, — сопроводил я смачный шлепок пояснением. Стараясь говорить жестко, но нам обоим было очевидно, что я едва удерживаюсь от явственно прозвучавшей в голосе облегченной радостной улыбки. — Я больше не буду, милорд, — вот теперь смех едва не звенел в сказанных им словах, полных слишком нарочитого раскаяния и почтения. Второй шлепок по своей нещадно испоротой заднице Мерлин тоже вполне заслужил. Однако, на сей раз промолчал, не даром был готов и даже не ойкнул, — Артур, ты куда?! От того, что Мерлин вновь назвал меня по имени, как немногим ранее, вновь настолько забыв о церемониях, тронуло меня так, что пришлось прятать светлую счастливую улыбку, по-дурацки расцветшую на губах. Помнящих тепло его мягких волос, жаждущих изведать вкус его губ… — За розгами, — не удержался я сперва от того, чтобы подколоть и напугать Мерлина, а затем от смеха из-за его вытянувшегося лица, — Не трусь, я шучу. На сегодня ты достаточно наказан. Я за этим, видишь? — взял я с полочки из шкафа небольшой пузырек и покрутил его в пальцах, приближаясь обратно, — Знакомая штука? — Унимающий боль и заживляющий бальзам Гаюса от колотых и резанных ран, — незамедлительно опознал его Мерлин и завозился, стараясь поскорее подняться на ноги и не кривиться от боли, — Артур, не надо, я сам! — А ну лежать! — прикрикнул я него, и Мерлин послушно уткнулся раскрасневшейся физиономией назад в подушку. Нет, его точно надо драть, будет у меня, как шелковый. И невыносимо скучный. — Молодец. Лежи смирно и гордись, что принц не только сам выпорол тебя, а не отдал другим слугам, но еще и… Я так и не смог придумать, что «еще и», вдобавок, сглотнув пересохшим горлом, замолк. Сердце гулко стучало, бешено гнало кровь по венам, мысли путались, как я не старался казаться хладнокровным и насмешливым. Можно оставаться спокойным вблизи того, кого отчаянно хочешь, видя его почти раздетым, притрагиваясь к нему?! Я тоже не каменный! Только внизу живота кое-что окаменевало все стремительнее… Выгнать бы Мерлина взашей, как следует запереть дверь и унять поскорее эту сладко ноющую муку. Точно, дверь же надо закрыть! Принц, собственноручно порющий слугу — уже непорядок, но допустимый. А вот опустившийся рядом с ним на колени, аккуратно обрабатывающий полученные во время порки ссадины… Хорошо, что нас сейчас никто не видит, плохо, что я не сумел удержаться от искушения хотя бы еще раз, хоть так, украдкой, недопустимо притронуться к нему. Только не говорите мне, что это больше, чем плотское желание! Этого мне еще недоставало… До меня доносилось тяжелое взволнованное дыхание Мерлина, я сам больше не мог унять учащенного своего. Стараясь это скрыть, я не придумал ничего лучше, кроме как заговорить с ним, вслух. — Давно тебя, похоже, не пороли. Обнаглел в корень. — Вообще ни разу, — оскорблено буркнул Мерлин и моя рука замерла. — Как так? Оно и видно, — пренебрежительно фыркнул я, тогда как в груди вдруг все прям запело… как будто я был у него первым не только в этом… И в том еще, что тоже вполне могло бы быть — я ведь отлично вижу насколько Мерлину приятны мои манипуляции! Но такое — одно дело… Нет. Я не могу втянуть его во все это. Еще и сам затянусь по самое «не балуйся». И что тогда?! Тем временем моя рука, слушающаяся своего хозяина не больше Мерлина, уже проделывала такое, что у меня же самого дух захватывало. Пальцы пробирались все глубже, нащупывали и изучали вход, начинали расслаблять его… Мерлин весь подобрался, сквозь ткань куртки отчетливо обозначились сведенные острые лопатки. — Не надо бояться, — жарко выдохнул я ему на ухо, и все. Это был конец какому-либо здравомыслию. Я прижался губами к его щеке, толкая, заставляя повернуть голову, подставить рот. В который всосался так жадно, что не мог не причинить новой боли. Мерлин и целоваться не умел! Но нисколько не возражал против этого дикого, противоестественного между нами поцелуя! Более того — старался отвечать мне! Сам во власти некоего неукротимого чувственного безумия, в точности, как я сам! Что-что, а как не даваться в руки захватчика мой слуга только что прекрасно продемонстрировал. Ему все нравилось, я был желанен для него так же, как он для меня! Пока мы с Мерлином на пару не очнулись от пьянящего эротического дурмана, я оказался у него под боком. Где-то коря себя за то, не что не выдержал и решился, гораздо же больше наплевав на какие-либо угрызения совести. Одним рывком я сдернул с него штаны до колен, схватил за плечо и перевернул к себе спиной, одновременно нагибая вперед. — Прости меня еще раз, Мерлин. За то, что я сейчас сделаю, — торопливо выговорил я между поцелуями, сжимая и гладя его не уже слабо напряженный член. Мерлин глухо выстонал что-то, чего я не сумел разобрать, но о возражения на мои действия речь точно не шла. Будь иначе, хватило бы единственного короткого «Нет!», рывка в сторону. И член бы у него не стоял, истекая внутренним соком. Наспех обнажившись и проведя скользкой от бальзама и моего мальчика рукой по собственному стволу, я прижался к Мерлину всем телом и с силой толкнулся в него. Ладонь Мерлина вновь скомкала покрывало в горсти, губы второй раз не удержали болезненного стона. Но кисть вскоре расслабилась, и из вздымающейся груди до меня долетел совсем иной. Тихий-претихий. Сладкий-пресладкий.