– Мы к вам, профессор, <…> вот по какому делу! <…> – Бить будете, папаша?! (Михаил Булгаков «Собачье сердце»)
Следующие три дня я помню плохо. Они тянулись тягостно и бесконечно. Выполняя пожелание Снейпа, я не выпила Оборотное зелье – оно так и осталось стоять на тумбочке в склянке, – но бóльшую часть времени отсиживалась в предоставленной мне спальне, мимодумно листая фолианты Миранды Гуссокл и Филли да Спора, не в состоянии ни на чем сосредоточиться. Ни одной сколько-нибудь связной мысли в голове не возникало, и я была даже рада этой звенящей пустоте. Часами медленно рассматривала детали интерьера, скрупулезно фиксируя перекрестья оконных рам, складки тяжелых гардин, изгибы стульев, рисунок древесины столешницы, игру света и тени на покрывале, «елочку» старого, местами выщербленного паркета, старательно отполированного усилиями домовика, и снова оконные переплеты… Изредка вынужденная покидать комнату, старалась незамеченной скользнуть через гостиную, до отвращения напоминая себе мускусную крысу Чучундру и неизменно чувствуя взгляд хозяина дома. Впрочем, мне это только казалось. Однажды, не удержавшись и посмотрев в его сторону, я увидела профессора погруженным в чтение какого-то фолианта. Меня он, похоже, не заметил. Тяжелые смоляные пряди скрывали лицо, и только кончик орлиного носа четко очерчивался на фоне окна, придавая неподвижному силуэту ссутуленного человека несколько зловещий облик. Такими вот и бывают настоящие колдуны в сказках. Иногда из-за двери своего убежища я слышала чуть рваный ритм шагов – Снейп еще прихрамывал – или кашель. Реже – одну две фразы, обращенные, видимо, к Снорти. Трапезничали мы, как и прежде, за одним столом, обмениваясь дежурными «доброе утро» и «доброй ночи» перед завтраком и после ужина, практически не глядя друг на друга. И в эти тягостные минуты совместных трапез я больше всего боялась, что мое волнение выльется в какую-нибудь досадную неловкость – уроню приборы, опрокину стакан с напитком или что-то в этом роде. А на четвертые сутки Снейп исчез. Я поняла это, едва проснулась, потому что не почувствовала ставший уже привычным полынно-горький запах с нотками корицы и можжевельника. Воспоминание о нем неотступно сопровождало меня в присутствии этого человека, поначалу почти сводя с ума своей нематериальностью и в то же время неотступностью, а позже став привычным, как для любителя вермута его изысканный букет. Завтракала в одиночестве, испытывая смешанное чувство тревоги и облегчения. После затяжных дождей наконец-то выглянуло солнце, и мрачная гостиная приобрела вполне уютный вид. Небольшое помещение все было залито светом. На месте, где обычно восседал Снейп, сейчас, раскинув лапы, пузом кверху разлеглась Ночка. За дни, проведенные в этом доме, она изменилась до неузнаваемости, превратившись из заморыша в красавицу с пушистой шелковистой шерстью и хвостом, какому позавидовала бы чернобурая лисица. В ее походке и манере появились достоинство, спокойная вальяжность уверенного в себе и любимого питомца. Она по-прежнему спала у меня в ногах, но в последние дни я дважды исподволь наблюдала ее лежащей на коленях у Снейпа, и он, не отрываясь от книги, задумчиво поглаживал урчавшую от удовольствия животину. Впервые увидав эту идиллию, так не вязавшуюся с образом злыдня из детской книжки, я едва не споткнулась, напрочь забыв, что должна неслышно прошмыгнуть мимо. Хотя, по моим наблюдениям, мало что было в этом человеке соответствующего описанному глазами школяров. Радуясь, что осталась незамеченной, я тогда скользнула в спальню, унося в душе странное чувство, вернее целый коктейль чувств, теплой горечью разлившихся в душе. Я даже не стану в этом разбираться: ни к чему хорошему оно не приведет. Еще две недели, и все это закончится. Начнется другая жизнь, и что-то мне подсказывало, в школе хандрить будет некогда. В минуты уныния спасала палочка. Находясь здесь, даже в отсутствие хозяина, я могла часами практиковаться в простейшем волшебстве, не привлекая внимания чиновников из отдела по надзору. Дом в тупике Прядильщика значился жилищем одинокого взрослого мага и не представлял интереса для министерских надзирателей. В такие мгновения, почти сливаясь воедино с палочкой, я чувствовала себя счастливой. У меня все получится.◄♦►
Я подняла взгляд на свое изображение в отполированном до зеркального блеска кофейнике. Оно искажало так, что лицо казалось скукоженным в кулачок, зато верхняя часть головы – непомерно большой, как если бы я смотрела через увеличительное стекло. И сейчас, при свете яркого дня, стала слишком заметна рыжина, обильно брызнувшая от корней волос, потеснив черную краску – магловскую химию, перед которой волшебство преображения оказалось бессильно. Когда-то в детстве я стеснялась своих кос и до слез обижалась, когда меня дразнили рыжей или ржавой. Стеснялась мелких, едва заметных веснушек, норовивших обсыпать не только нос, но и плечи, и с завистью глядела на ребят, которые часами могли бегать под палящими лучами майского солнца. Меня же мама на протяжении нескольких дней выпускала ненадолго, чтобы кожа постепенно привыкла к солнцу и приобрела золотистый загар, не сгорела до красноты, ведь впереди было жаркое экспедиционное лето. А папе мои косы нравились. Он называл цвет моей гривы couleur de feuille morte. Что это за «фёйль морт», я узнала только в десятом классе, когда сняла с полки «Сагу о Форсайтах»… Внезапный вой сирены выдернул меня из ностальгических воспоминаний, и первое, что я увидела, были испуганные глаза домовика. – Кто это? – горло внезапно перехватило спазмом, и холодок стек в живот и ниже, разливаясь слабостью в коленях. Домовик отчаянно замотал головой, прислушался к чему-то, и землистого цвета лицо приобрело оливковый оттенок. Он решительно схватил меня за руку и потянул к стеллажу, за которым была потайная лестница в подвал. Но в этот момент из прихожей раздался грохот и треск сносимой двери. Снорти, отчаянно глянув снизу вверх, только и смог пропищать: – Бегите! – и бросился в коридор навстречу незваным гостям. Не знаю, как бы я поступила, умей отворять потайной ход. Но прежде это делали при мне Снорти и сам Снейп. Вроде как надо было нажать что-то где-то… Додумывала эту бессмыслицу, уже влетев в спальню и плотно притворив дверь. Сердце колотилось где-то в горле, но голова работала четко. Содержимое флакона влила в себя одним махом, тут же скинув свою одежду и затолкав ее и пустой флакон под матрас. В темное платье нырнула уже «племянница Снейпа». Между тем в гостиной что-то загрохотало, послышался голосок Снорти, увещевавшего незваных гостей, рык неизвестного: – Что ты там бормочешь, жаба? – вскрик, еще удар, невнятный лепет домовика. – Не прессуй мне мозги, урод! Где он?! – вновь звук удара. И еще один голос, тише, с холодной насмешкой, то ли сонно, то ли пьяно растягивая слова, но от этого еще страшнее: – Оставь его, Хьюго. Он невкусный. Эй, ты, есть кто в доме? Эльф не успел ответить, а может, уже не мог?.. Да они же его убьют! Видимо, мы оба – я и неизвестный – сделали шаг к двери, разделявшей нас. Человек по ту сторону с силой рванул дверь на себя, и я едва не ткнулась в грудь незнакомца. Подняла испуганный взгляд – пегие пряди обрамляли породистое лицо не старого еще человека с жесткими, решительно вылепленными чертами, застывшими в смеси изумления и злорадства. – Ба-а! Северус, что за шутки? Думаешь провести нас в образе миленькой нимфетки? – от него разило спиртным. – Сэр... – говорить спокойно не получалось. Голос дрожал и срывался, но так даже правдоподобнее. – Дяди нет дома. Когда он вернется, ему не понравится, что вы вломились в его дом. Хохотнув, пегий отступил, давая мне выйти на свет. Теперь, стоя посреди гостиной, я оказалась окружена магами. Или нет, не только магами. Кроме пегого, в котором я узнала Рабастана Лестрейнджа, разве только заметно постаревшего по сравнению с магиснимком, виденным в кабинете Зельеварения, здесь был еще один, кажется, Мальсибер. Значит, люди Шеклболта, как и следовало ожидать, во время облавы переловили далеко не всех. Третьего я тоже видела в гостиной Малфоев: вервольф из свиты Грейбека, он, кажется, испытывал ко мне самый живой интерес, причем явно гастрономический, заставляя держаться от него подальше. И не меня одну: Ночка тоже бесследно исчезла. – Ну, что скажешь, Хьюго? – обратился Лестрейндж к оборотню с насмешкой. – Ты у нас эксперт. – Это не Снейп, – оборотень не сводил с меня голодных глаз, довольно щурясь, как волк при виде Красной Шапочки. – Запах женский... Юное тело… Горячая кровь… Сладкая сучка… Не течная, но это можно исправить… Вервольф подался вперед, ощерив клыки. Дохнуло смрадом – я в ужасе отшатнулась, натолкнувшись спиной на Мальсибера, который все еще хранил мрачное молчание. Он по-отечески придержал меня за плечи, и над моей головой раздался неожиданно молодой, напряженный баритон: – Уймись, зверь, не то я тебя успокою. Какого соплохвоста мы вообще вломились к Северусу? – Ты знаешь, Мальсибер, – мрачно отрезал Рабастан. – Нечего строить из себя доброго приятеля. К Снейпу слишком много неудобных вопросов, на которые наш скользкий друг должен будет ответить. А эта нимфетка… – он глянул на меня сверху вниз, и я не перехватила – лишь макушкой почувствовала его тяжелый взгляд. – Эта нимфетка залог того, что он не даст деру. А скажи-ка, детка, ты и впрямь его племянница? – маг смерил меня внимательным взором. – Не родная, – я нервно сглотнула, вспоминая подробности сомнительной легенды, и пролепетала, не поднимая глаз на «страшных дядек». – Моя мама приходилась дяде Северусу кузиной, – благо, в английском нет необходимости уточнять, двоюродной, троюродной или вообще падчерицей троюродной кузины от шестого брака. – Хм… Ну, нечто общее у вас, пожалуй, есть, – хмыкнул деверь Беллатрисы, задумчиво потирая подбородок. Затем, что-то вспомнив, глянул в сторону: – А где, черт возьми, домовик? – Да, небось, забился под половицу, как перепуганная крыса, – отмахнулся оборотень, все так же не сводя с меня жадного взгляда. Не будь рядом магов… – А кстати, о крысах, – Рабастан вновь посмотрел на меня, – помнится, Хвост говорил о потайном ходе в подвал? Дорого бы я дал, чтобы узнать тайны здешнего подземелья. Нужно было бы допросить домовика, но, поскольку он сбежал… Детка, а скажи-ка нам, что ты знаешь? – Я не знаю, куда ушел дядя Северус, – старательно тереблю манжет платья. Разыгрывать дурочку непривычно. – Ну-ну, не надо казаться глупее, чем ты есть, – во вкрадчивом голосе Лестрейнджа внезапно послышалась угроза. – Где потайной ход? – Я н-не знаю… Я тут совсем недавно. Дядя не показывал. – Ну, что ж, проверим. Освежим тебе память, – он неприятно хохотнул, – любимым способом твоего дядюшки… – Прекрати! Ты… – Стой где стоишь, Мальсибер, и не вздумай хвататься за палочку, или я уложу тебя на месте! Хьюго, следи за ним! – с этими словами Лестрейндж схватил меня за подбородок, принуждая смотреть ему в глаза, и я едва успела с ужасом понять, что именно сейчас произойдет. – Легили… – Экспеллиармус! Дальше все происходило слишком быстро и почти одновременно. Палочки обоих колдунов оказались в руках Снейпа, возникшего на пороге без единого звука. В тот же момент, не успев прыгнуть, оборотень грохнулся об пол, получив на развороте в грудь парализующее заклятие, а я, вывернувшись из захвата Рабастана, отскочила к стене, предоставляя пожирателю уклоняться от связывающего заклятия, впрочем, безуспешно. За спиной Снейпа стоял порядком потрепанный, но довольный Снорти с Ночкой на руках. Хозяин мрачно озирал притихшую гостиную. Свободу передвижения сохранил только Мальсибер. К нему Снейп и обратился: – В чем дело, Рекс? Какого черта вы ворвались в мой дом, избили моего слугу и вознамерились применить пытки к моей племяннице? Зачем здесь эта бешеная тварь? – он брезгливо взглянул на лежавшего поленом оборотня. – Вы совсем выжили из ума? – Об этом тебе лучше спросить Рабастана. Я сам не понимаю, что на него нашло. Чудом вырвавшись из Министерства той ночью, он вечно был на взводе, а после смерти Беллы вообще съехал с катушек. Я встретил их в Лютном, возле «Пьяного гоблина», где они, видимо, хлестали виски всю ночь. Услышал, о чем говорят, и пошел с ними, побоявшись, как бы они не наворотили дел по пьяни. Спроси обо всем Лестрейнджа, и я заодно послушаю. Снейп молча кивнул, но палочку Мальсиберу не отдал. Вместо этого взглянул на связанного Рабастана: – Ну, и что тебя привело в мой дом после разгульной ночи? – Я не стану отвечать тебе связанный. – Как хочешь, – Снейп с деланым равнодушием пожал плечами. – Посиди, подумай. Мне спешить некуда. Советую срочно протрезветь и потренироваться в окклюменции, потому что, когда мне надоест терпеть тебя и эту блохастую скотину в своей гостиной, я сам все узнаю, – от профессорской ухмылки меня бросило в пот: так скалится зверь перед броском. – И смею заметить, я не насмерть перепуганная девочка одиннадцати лет и жалеть тебя не стану. – Что ты сделал с Беллой? – вместо ответа прорычал связанный. – Вернул ее к жизни. – Не рассказывай мне сказок, Снейп! Вы всю жизнь ненавидели друг друга. Белла не верила ни единому твоему слову, всегда подозревала, что ты предатель и двурушник. Каким заклинанием ты связал волю моей невестки? Империус, да? – Ты пьян. Неужели ты думаешь, что Темный Лорд не способен видеть нас насквозь? Сделай я такое, лежал бы в луже собственной крови рядом с псом Грейбека. Она ушла с Темным Лордом, я остался там же, где все вы. – Тебя видели с ней во время сражения с министерскими шавками. Ты куда-то тащил ее. – Я пытался вынести ее из-под обстрела, еще не зная, что она мертва, – Снейп не мигая смотрел в глаза Лестрейнджу, когда произносил медленно и твердо, взвешивая каждое слово, будто давал клятву: – Когда я нашел ее, Беллатриса уже была мертва. Фактически это была чистая правда, но только я могла оценить подтекст сказанного, всю изощренность профессорского reservatio mentalis. Однако Рабастан то ли оказался слишком увлечен идеей снейповой вины, то ли почувствовал некий двойной смысл сказанного, потому что прошипел, все так же глядя в глаза противника: – Хииитрый… Хитрый дьявол… Ты лжешь так правдиво, что даже Он тебе верит. А я – нет! Хотел бы я знать, почему Он не убил тебя четыре дня назад, когда ты корчился на полу перед Ним, харкая кровью… – Видимо, я чист перед Темным Лордом, – пожал плечами Снейп, как бы предлагая свою версию мотивов Хозяина. – Я нужен ему. Но Рабастан будто не слышал: – После гибели Беллы Темный Лорд пришел в бешенство. Он убил Хорста и еще двоих оборотней, вышвырнул в окно Роули и едва не укокошил Нотта. А потом Ему под руку попался ты... – Лестрейндж хрипло хохотнул, словно каркнул, после чего усмешка исчезла с его лица, сменившись гримасой ненависти: – Ну и как тебе жаркие объятия Нагайны, скользкий наш соратник? – Впечатляют, – голос Снейпа звучал без выражения, лицо оставалось безразличным, но даже я, знавшая его недавно, обратила внимание, как сжалась в кулак левая рука, а пальцы правой побелели, стиснув палочку. – А-а-аххх-ха-ха-ха! Кххх… Кхххэээ! – смех безумца перешел в надсадный кашель. Видимо, годы, проведенные в Азкабане, не прошли даром ни для его рассудка, ни для тела. – О да, Круциатус с барского плеча пришелся тебе впору! Это было дивное зрелище… Жаль, мне не довелось увидеть, как ты издохнешь! – последние слова он буквально выплюнул, вложив в них столько горячего, страстного желания, что, возьмись какая безумная фея исполнять его самые сокровенные мечты, участи Снейпа не позавидовали бы и приговоренные судом Инквизиции. – Избавь меня от своих пьяных фантазий, – губы зельевара искривились в презрительной усмешке, которая тут же сошла с мрачного лица. Некоторое время он задумчиво изучал человека напротив. Из раздумий его вывел голос Мальсибера: – Полагаю, Северус, мы и так слишком долго злоупотребляем твоим гостеприимством. – Полагаю, да, Рекс. Что произошло дальше, я поняла не сразу. Ничего не было сказано, однако свет, внезапно брызнувший из палочки Снейпа, ударил Лестрейнджа в грудь. Тот окинул мир расфокусированным взглядом сельского дурачка и обмяк, потеряв сознание. Мальсибер только и успел раскрыть рот в изумленном возгласе, когда облако сияющей изумрудной дымки бережно окутало его. Маг покачнулся и мягко осел на пол, подхваченный Снейпом в падении. Теперь в гостиной нас осталось трое в сознании, не считая кошки, против троих бессознательных. – Он меня защищал, – обронила я, ни к кому особенно не обращаясь. – Пытался урезонить тех двоих. Снейп молча кивнул, давая понять, что принял это к сведению. – Но вы же его… – Просто усыпил. Здоровый, целительный сон. Когда он проснется, в лучшем случае вспомнит, что ему снилась какая-то муть ни о чем. А то и вовсе не вспомнит ни о каком сне. – А эти двое? – С ними проще. Злоупотребление спиртным дурно влияет на память и мышление, и им придется послужить тому наглядным примером. Очнувшись, они никогда не вспомнят событий последних двух суток, и даже сеанс легилименции им вряд ли поможет. Еще дня три будут мучиться похмельем, не снимаемым никаким заклинанием. Оборотень перенесет все несколько тяжелее, чем маг… – Снейп склонился над бессознательным Лестрейнджем. Что именно он делал, я не видела. Наконец, профессор выпрямился и оглянулся: – Снорти! – Да, хозяин? – Сможешь трансгрессировать домой мистера Мальсибера? – Да хозяин. – Он должен будет проснуться в своей постели. – Да, хозяин. Снорти был в том доме с хозяином. Снорти есть доступ. — Вот его палочка. Положишь под подушку с правой стороны. И не забудь переодеть в пижаму. — Да, хозяин. Снорти все сделает. Домовик подошел к спящему магу, взял его за запястья, и оба тут же исчезли с легким хлопком. Снейп обернулся ко мне: – А теперь кратко: как это случилось? Я рассказала по возможности кратко и без эмоций. Зельевар слушал молча, вскинув брови, лишь когда я упомянула, что столкнулась в дверях спальни с мистером Лестрейнджем. – Вы намеревались выйти и встретить дорогих гостей? – в его голосе не было издевки, только усталость. – И чем же, позвольте полюбопытствовать, было вызвано такое гостеприимство? – Они же били Снорти, – выдав это, я смутилась, поскольку мотив мне самой показался странным, когда я его озвучила. Но это так: шагнуть в сторону двери меня заставили вскрики домовика, звуки ударов и сознание, что его там сейчас попросту убьют. Правильнее и разумнее было бы забиться под кровать, в шкаф, за тяжелые зеленые гардины и молиться, чтобы не нашли. Только все равно нашли бы. В их мире с их заклинаниями это не проблема. Понимая, что краснею, я подняла глаза на профессора, ожидая увидеть какую-нибудь из тех презрительных гримас, которые он корчил своим ученикам на страницах Книги. Снейп смотрел задумчиво, пожалуй, даже отрешенно и почему-то поверх моей головы в дальний угол гостиной. Обернувшись, чтобы понять, что такое интересное он там увидел, встретила взгляд домовика. Когда он вернулся и сколько из нашего разговора слышал, не знаю. В огромных глазах-плошках застыло выражение крайнего потрясения. Малыш хотел что-то сказать, но лишь шмыгнул носом и поспешно опустил голову. Эту довольно неловкую сцену прервал голос Снейпа: – Так, теперь с этими. Полагаю, ты сможешь доставить их на задний двор «Пьяного гоблина», куда хозяин заведения и его подручные вышвыривают перебравших буянов, чтобы проспались. Но смотри, чтобы тебя не заметили. Вот палочка Лестрейнджа. – Да, хозяин, – домовик энергично кивнул, все так же не поднимая глаз. – Снорти все сделает как надо.◄♦►
Спустя час ничто в доме не напоминало о визите нежданных гостей. Даже входная дверь выглядела как новенькая. Снейп на некоторое время пропал, однако вскоре вернулся и выглядел если не вполне спокойным, то, во всяком случае, удовлетворенным. Снорти подал ланч, но есть не хотелось. Не шли из головы слова Лестрейнджа: «О да, Круциатус с барского плеча пришелся тебе впору!» Так вот где профессора так отделали… Даже не знаю, чего больше во мне было – злости или ужаса. Снейп тоже сидел погруженный в глубокую задумчивость перед давно остывшим блюдом. О чем думал зельевар, я не знала, но, похоже, проблем ему хватало, и с моим приходом в этот мир они только множились. Наконец он поднял глаза: – Сегодня нам всем нужен отдых, а завтра отправимся покупать вам все необходимое к школе. Я молча кивнула, борясь с искушением задать вопрос, на который профессор вряд ли ответил бы что-нибудь вразумительнее, чем «не ваше дело», и был бы прав. – А Дамблдор не ошибся: ваша кошка – очень способное животное, – голос Снейпа вывел меня из раздумий. – Что?.. В каком смысле? – Кошки – не все, конечно, – могут аккумулировать… ммм… то, что маглы называют «жизненной силой», и способны по доброй воле отдавать ее тем, кому пожелают. Не знаю, прониклась ли она симпатией к моему слуге или поняла, что Снорти единственный может помочь вам, но, думаю, благодаря ей порядком избитый домовик сумел трансгрессировать и найти меня, – Снейп бросил взгляд в сторону камина, возле которого на видавшем виды коврике, свернувшись клубком, спала сытая Ночка. — Иначе трудно объяснить, как ему это удалось. Я кивнула и ободренная тем, что хозяин дома первым нарушил молчание, тихо спросила: – За что он вас так? Снейп молчал, и я уже решила: не ответит. Ответил: – Дело не во мне. Темный Лорд в последнее время все более неуравновешен, непредсказуем и склонен к вспышкам неконтролируемого гнева. Потеря Беллы предшествовала потере нескольких крестражей и стала для него жизненно важной утратой. Лестрейндж была для Хозяина этакой персональной кошкой, источником жизненных сил, которых в последнее время становится все меньше. – Да, понимаю, – я против воли передернула плечами, вспоминая жуткий опыт близкого общения с Волдемортом и мимоходом отмечая, что Дамблдор, получив сведения о крестражах, времени не терял. – Но ведь он очень сильный маг. Неужели… – и осеклась, увидев кривую усмешку. – Темный Лорд весьма силен и очень умен. И в то же время тем более слаб, что не способен этого осознать. К тому же он имеет дело со следствиями, отвергая первопричину. В этом его ограниченность и, если хотите, уязвимость, – Снейп говорил медленно и тоже очень тихо, то ли опасаясь, что его подслушают, то ли сам удивляясь тому, что говорит: – Его ошибка в том, что, страстно желая одержать верх над Дамблдором, он никогда не прислушивался к словам старика, считая, будто тот попросту морочит голову всем подряд. Не скрою, когда-то я тоже так думал, – кривая ухмылка на мгновение исказила лицо зельевара. – Темный Лорд полагает, что сила Верховного чародея в его уникальных способностях, в опыте, в обладании некими артефактами. Старик же всю жизнь говорил о любви. Это всех нас раздражало, как раздражает ребенка, когда родители вместо того, чтобы подарить дорогую игрушку, принимаются читать нотации на темы морали. Кто ж знал, что речь как раз о самом главном источнике силы – о первооснове мира? Этот источник неиссякаем, когда носишь его в себе. Но можно и паразитировать на чужом, на суррогатах любви. На поклонении, обожании не одного, но многих – десятков, сотен, тысяч рабски преданных душ. В абсолютном измерении эта сила может казаться большей, чем сила одного. Даже одержать верх на время. Но все не так просто… Он замолчал, глядя перед собой в никуда, а я сидела, боясь пикнуть. Сейчас и здесь человек напротив говорил мне то, что, наверное, не говорил никому и никогда. Собственно, не было в его словах ничего такого, о чем бы я не читала или не слышала: преисполненный любви подвижник один способен быть светом для многих, а тирану, властолюбцу, диктатору всегда нужны толпы рабов. Магический мир в этом смысле ничем не отличается от магловского, да только то, что для меня прописные истины, для Снейпа «опыт – сын ошибок трудных»… – Профессор, вы ведь догадывались, какие отношения связывали Беллу и Лорда? Знали, что она была его постоянным донором, самой преданной, до полного самоотвержения, до потери... души? – это трудные вопросы, но я должна их задать. Он тоже это понимает и не отводит взгляда: – Должен был бы, если бы этот вопрос меня занимал. Проводя ритуал по оживлению тела Беллы, я не вполне отдавал себе отчет, что ждет неведомую сущность, призванную мной посредством Кольца. Хотя ощущение глобального подвоха было, как частенько, когда приходилось полагаться на ум и волю профессора Дамблдора…– он невесело усмехнулся. – По-настоящему связь Беллы и Лорда мне начала приоткрываться во время сеанса легилименции, которой я подверг вас по вашему же настоянию. Но там было много иного, мне не понятного, осмыслить же не хватило времени. А потом события стали развиваться так быстро, что пришлось импровизировать по ходу дела. – И эта импровизация едва не стоила вам жизни. Он неопределенно пожал плечами: – Не стоит приписывать мне подвиги самопожертвования. Я всего лишь действовал по обстоятельствам, не задумываясь о последствиях. Имей я время на размышления, едва ли пошел бы этим путем, поскольку не самоубийца и не герой. За этим пожалуйте к гриффиндорцам. Я же предпочитаю действовать скрытно и наверняка, заранее взвесив все pro et contra. Потому ли, что в его тоне слышался слишком нарочитый вызов, а может, я сама давно уже взвесила все pro et contra, его слова не возымели действия, на которое Снейп, видимо, рассчитывал. Подперев щеки уже привычно детскими кулачками, я безмятежно улыбалась, глядя, как этот удивительный человек по странному капризу своей натуры силится казаться хуже, чем он есть на самом деле. Ладно, положим, на первых порах ему самому было выгодно держать меня в отдалении от Беллы, пусть даже ценой неимоверных усилий, опасаясь, что Волдеморт с его ментальными способностями обнаружит подлог. Но что ему мешало после предоставить меня печальной участи, ведь свою роль я на тот момент уже сыграла? Зачем было устранять одного из пожирателей, запускать в небо Метку, инспирируя облаву, и тем самым избавляться от присутствия Волдеморта? Зачем из последних сил тащить меня на крышу, на глазах у разъяренных мракоборцев левитировать в обнимку с нелегкой ношей, рискуя получить заклятие в спину или вовсе сверзиться вниз, потеряв последние силы? Зачем пытаться вытолкнуть меня за пределы поместья через потайной ход, а самому остаться на верную смерть, не желая быть обузой? Ничего не скажешь, «скрытно и наверняка»! – Чему вы улыбаетесь? – Вашим попыткам казаться хуже, чем вы есть. Это простое замечание почему-то вызвало у профессора ступор. Он уставился на меня, как Гамлет на тень отца. Потом поднялся и молча вышел.