— Что-то мне весь день везёт, кстати. <…> — Это как раз понятно. Ты следуешь своей судьбе, вот тебе и везёт. Так всегда бывает. (Макс Фрай «Жалобная книга») Девушки – самые странные создания в мире, не считая драконов, если они (я имею в виду драконов), конечно, существуют. (Алекс Кош «Огненный Факультет»)
Завтракали рано, после чего Снейп спешно удалился. Минувшим вечером истекло трое суток с того момента, как я влила в себя Оборотное зелье и теперь пребывала в своем обычном виде. Профессор, прежде избегавший даже смотреть на меня, теперь с каменной невозмутимостью принимал из моих рук баночку с мармеладом и, не отводя глаз, обменивался со мной обыденными малозначительными фразами, так что стороннему наблюдателю при взгляде на нас пришло бы в голову, что это самая обычная семья за завтраком. Нет, пожалуй, для обычной не хватало парочки карапузов, перемазанных овсянкой и мармеладом, которые азартно хрустели бы тостами и норовили пихнуть друг друга под столом, пока родители не видят. Но вот Снейп удалился, и Снорти уже заканчивал убирать со стола, а я все думала, с чего бы начать разговор. Наконец, осознав, что домовик сейчас попросту исчезнет и не факт, что появится до обеда, если его не позвать, решилась: – Э-э-э… Снорти, у меня к вам довольно необычная просьба… Домовик застыл, настороженно глядя на меня. Не знаю, обладают ли эльфы эмпатическим даром. Но тут этого и не требовалось: в моем тоне сквозила такая неуверенность, а точнее, уверенность, что ему это не понравится, что домовик все понял. – Гостье моего хозяина нельзя покидать дом, – нервно стриганув ушами, почти умоляюще, но при этом довольно решительно заявил малыш. – Знаю. Но мне очень надо. Домовик отрицательно замотал головой: – Не просите. Снорти не может. У него приказ хозяина. Ничего нового для себя я не услышала. Ожидаемо. Однако у меня в запасе был еще один, правда довольно безнадежный, вариант: – Вообще-то, я хотела попросить вас сопровождать меня. И обязуюсь, что не предприму никаких действий без вашего ведома, а также обещаю… …что замышляю только шалость. –… что не сбегу и вернусь с вами сюда, как только сделаю все необходимые покупки. – Но ведь вчера вы вместе с хозяином… – Вчера мы купили все необходимое одиннадцатилетней девочке. Однако мне в моем истинном обличье тоже кое-что необходимо, – надеюсь, моя улыбка выглядит достаточно обезоруживающе и убедительно. Снорти некоторое время задумчиво смотрел на меня. В его взгляде не было больше подобострастия слуги, отчего на миг показалось, что исполнительный домовик – это такая роль, с которой малыш сросся, но она его сути вовсе не исчерпывает. Да и от традиционного домового русских сказок он отличается в корне. Представить того сопровождающим хозяев или гостей на ярмарку просто невозможно, разве только его дом – избушка на курьих ножках или цыганская кибитка. Наконец, моргнув, эльф осторожно уточнил: – Вам нужен магловский магазин одежды? – Да, – поначалу я даже не заметила, что он перестал именовать меня в третьем лице, перейдя на прямое обращение. – И ваша помощь в поиске такого магазина. Я… э-э… плохо знаю Лондон. Домовик посмотрел на меня уже оценивающе и задал следующий вопрос, который меня откровенно обнадежил, поскольку был уже вопросом по существу и мог означать, что Снорти не отмел саму идею, а готов ее принять: – Вам понадобятся магловские деньги? – Думаю, они у меня есть. Надо это проверить. Подойдет любой банкомат. Понял ли домовик, о чем я говорю? По его реакции, похоже, понял, как ни странно. Правда давать согласие не спешил, все еще что-то взвешивая в уме. Что именно, стало ясно, когда он сказал: – Хозяин Северус велел заботиться о вас, угождать вашим желаниям, не спускать с вас глаз и не выпускать вас из дому. Одну. Но Снорти не запрещено покидать дом. Снорти не нарушит данного слова и не выпустит вас одну, он не спустит с вас глаз, если будет сопровождать вас. Снорти – хороший домовик. – Замечательный! – поистине иезуитская логика малыша искренне забавляла: не так они просты, местные домовые. – А вы поможете мне найти нужный магазин? Снорти слегка пожал костлявыми плечиками: – Это нетрудно. Места, где много маглов радуются обновкам, легко определить. Ого! Да он и впрямь эмпат. Вот бы узнать, чем эмоции от приобретения обновок отличаются от радости встречи с любимыми в популярных местах свиданий либо, скажем, на вокзалах. Или на вокзалах и в аэропортах еще присутствует горечь расставания? Но лезть в дебри психического восприятия домовиков сейчас не время. Есть более насущный вопрос: – А как вы будете сопровождать меня, не возбуждая любопытства маглов? – Снорти никто не увидит, кроме гостьи моего хозяина, – просто ответил он, вновь именуя меня в третьем лице. Что ж, значит, весь вопрос лишь в том, чтобы я своим обращением не привлекала внимание к невидимке. В ответ на эту мысль домовик согласно кивнул. Следующие три с половиной часа, думаю, стали самыми нелегкими в многотрудной жизни домовика и заставили беднягу искренне пожалеть о своем добросердечии и неведении относительно всех странностей женской натуры. Но этот невероятный маленький мужчина держался стоически, притом наотрез отказываясь сунуть нос в примерочную, чтобы оценить даже полупальто, шляпку и сапожки, не говоря уж об иных деталях гардероба. Так что пришлось полагаться на мнение продавцов и собственный вкус, в основном совпадавшие. Уж не знаю, что подумали обо мне эти достойные дамы и девицы: не каждый день приходится обслуживать клиентку, желающую приобрести полный гардероб на разные случаи – от чулок и белья до перчаток и сумочки. Лара была бы мной довольна: не я приобретала в «Харродсе» сувенир на память, а он презентовал мне дамский набор, как «покупателю недели». Девушка продавец что-то щебетала мне об «аромате этого года» от маэстро Креспа, указывая на махонький подарочный флакон L'eau Par, а я со всей неизбежностью понимала, что вот сейчас по-настоящему «прописываюсь» в этом мире, где прежде все было не мое, с чужого плеча, как и сам этот мир. Не знаю, насколько правильна мысль, что вещи привязывают нас к бытию. Возможно, так и есть. Но обычно проповедники всех религий призывают отказаться от власти вещей, дабы те не застили пути к горнему. В моем же случае, обзаводясь собственностью, я вписывалась в этот мир, становилась неотъемлемой частью его материальности, словно бы окончательно обретая плоть и кровь в иной для себя реальности. Такая вот странность. Мы покинули шумный Найтбридж, увешанные пакетами с ног до головы, и вряд ли кого привлек легкий хлопок, раздавшийся из темной арки, куда мы свернули, едва покинув торговый центр, как и то, что значительная часть пакетов, если приглядеться, попросту парила в воздухе, приводимая в движение неведомой силой. А кто заметил и успел изумиться… Что ж, так и рождаются в умах английских фантастов истории о человеке-невидимке. Дома, разложив и развесив покупки в шкафу, я первым делом поменяла белье и с наслаждением избавилась от порядком надоевшего кружевного комплекта. А сунув ноги в удобные домашние туфли-балетки, почувствовала себя еще более довольной, чем Ночка, что пузом кверху по-хозяйски разлеглась в профессорском кресле. Снорти появился в гостиной около пяти, искусно левитируя поднос, на котором уместились чайник с чашкой, сахарница, сливочник и тортница с кексами. Невозмутимость английского дворецкого сменилась легкой растерянностью, когда домовик понял, что и я встречаю его не с пустыми руками. Еще там, в торговом центре, приметила один-единственный взгляд, который малыш украдкой кинул на резной черепаховый гребень, инкрустированный перламутром. Уж не знаю, чем эта вещица так взяла эльфа за сердце, но мое ли это дело? Приобрести гребень, не привлекая внимания Снорти, не составило труда, и теперь я могла сделать подарок домовику, не рискуя лишить профессора слуги: я ведь не хозяйка, и гребень не одежда. Снорти издал неопределенный звук и замер, глядя на подарок, который я, не найдя нужных слов, с улыбкой протягивала ему. Потом попятился и вновь замер. – Это… мне? – уточнил осторожно. – Ну да, вам. Мне показалось, эта вещь вам понравилась, и захотелось сделать подарок, – вся уверенность куда-то испарилась. Откуда ни возьмись появился страх, что я ошиблась, сделала что-то такое, чего делать никак нельзя было. – П-простите, что-то не так? Неправильно, да? Мне просто хотелось сделать вам приятное и… Вот… Длинные костлявые пальцы, подрагивая, осторожно тронули перламутровую вставку на гребне. Домовик поднял огромные круглые глаза, в которых застыло непередаваемое выражение, вновь опустил взгляд на гребень, с благоговением принимая дар, как будто это была не безделица, а вещь совершенно бесценная. И стало вовсе неудобно, словно бы я заглянула в святая святых чужой души, намного более возвышенной и благодарной, чем моя собственная. Но если я думала, что на этой трогательной ноте мы и разойдемся восвояси переживать свои катарсисы, я плохо знала домовиков. В какой-то момент на губах эльфа заиграла хитрая усмешка, губы чуть шевельнулись, что-то неслышно шепча, и он протянул мне теперь уже собственный гребень: – Расчешите волосы, гостья моего хозяина. Послушайте Снорти – так будет хорошо. – Хм… Ну, ладно. Я принялась медленно расчесывать волосы, чувствуя странное, но приятное онемение, словно шлемом охватившее голову. Спустя минуту от прежней усталости не осталось и следа, а на смену ей пришла чистая детская радость, какую с возрастом испытываешь все реже – просто от полноты ощущения мира, от слитности с ним. – Спасибо, – улыбаясь, протянула гребень домовику. – Такое волшебное чувство! Он кивнул, хитро поблескивая глазами: – Приятного аппетита, гостья моего хозяина, – и привычно поклонился, пряча лукавую усмешку, а затем исчез, прижимая к груди черепаховый гребень. Да какой там аппетит! Непередаваемое чувство сродни восторгу играло во мне, как пузырьки в шампанском. Именно сейчас я во всей полноте осознала, что вернулась – к жизни, к себе самой, к порогу. И надо лишь набраться духу и толкнуть дверь в неизвестность… Вместо того, наскоро влив в себя чашку чаю и чувствуя непреодолимое желание занять ум чем-то познавательным, я обратилась к профессорской библиотеке. Но не к полке с учебниками – в этот раз меня заинтересовала «Энциклопедия магических животных» в пяти томах. Ее автор, Симплициус Халливер, дал бы сто очков вперед Альфреду Брему в том, что касается художественных достоинств своих статей, а скорее занимательных очерков: читалось, как увлекательный роман. Вместе с тем в предисловии к изданию, написанном профессором Силванусом Кеттлберном, отмечалась удивительная достоверность в описании особенностей и повадок самых различных волшебных тварей. Будучи одним из первых известных целителей Святого Мунго, Халливер отличался пытливостью ума и страстью к путешествиям. Некоторое время жил в Дублине, где водил дружбу с чудаковатым маглом – настоятелем собора Святого Патрика, «неким деканом Джонатаном Свифтом», который даже описал кое-какие из путешествий целителя, но насочинял много такой отсебятины, по сравнению с которой изменение имени Симплициус на Лемюэль была самой невинной фантазией святого отца. Пролистав тома, посвященные беспозвоночным, млекопитающим и птицам, я остановилась на томе о рептилиях. Как многие, кто в детстве недопереболел динозаврами, не могла пройти мимо драконов, тем более, что в магическом мире они отнюдь не вымерли – наоборот, процветали и активно изучались драконоведами в специальных резервациях в Восточной Европе, Японии, Китае, Скандинавии. Выяснилось, что дракон – это не только ценная кожа и от двух до семи тонн «диетического легкоусвояемого мяса», но и тварь с крайне интересными и разнообразными повадками. Так, половой диморфизм и брачное поведение венгерских хвосторог напоминали паукообразных: значительно более крупная драконица после спаривания норовила напоследок подзакусить избранником-недомерком, что способствовало быстрейшему откладыванию яиц и выведению здорового потомства. Незадачливого папаши как раз хватало на то, чтобы будущая мамаша не отлучалась от кладки, имея запасы деликатесного мясца с душком. А вот норвежским горбатым и шотландским озерным каннибализм был чужд абсолютно. Более того, подобно лебедям, волкам и некоторым другим животным, они образовывали пары на всю жизнь, так что гибель одного из партнеров нередко влекла гибель другого. И о потомстве они заботились трогательно, на протяжении многих лет, причем повзрослевшие драконы не теряли связи с родителями и братьями-сестрами, даже обзаведясь собственной парой. Словом, драконята знали не только папу с мамой, но и бабушек-дедушек. Но самым интересным и поистине таинственным оказался восточнославянский трехголовый. Начать с того, что его мало кто видел. Точнее, считалось, что мало кто оставался жив после близкого общения с этой гигантской тварью, дабы поведать о ней миру. Симплициусу повезло: он не только видел, но и несколько лет прожил в подгорной пещере такого дракона у Плещеева озера близ Переславля Залесского, в землях московитов, в те времена только-только переживших Смуту. Дракон оказался весьма высокоразвитой личностью (ага, одна голова - ум, а три – консили-ум!), любил на досуге почитывать книжки и слушать занимательные истории, которых Халливер знал многое множество. Вот на положении Шахерезады целитель и провел без малого четыре года в крайне познавательном почетном плену и был отпущен под честное слово, что непременно развеет оскорбительные слухи о кровожадности, скаредности и блудливой охоте до человеческих жен и девиц, коими якобы отличается Zmey Gorynych, как его называют местные маглы. Дракону на память от мага остались собственноручные записки последнего о том, что ему приходилось видеть и слышать в чужих землях, томик сонетов Шекспира, а заодно и знание английского, чтобы все это на досуге почитывать. Магу, в довесок к мешочку золота и шкатулке с драгоценностями, – уверенность в том, что восточнославянский трехголовый, хоть и отличается совершенно человеческим интеллектом и душевным складом сродни типичному английскому холостяку, все же абсолютный дракон, человеческого обличья принимать не способен и в том потребности не имеет; к плотским утехам с человеческими дамами и девицами непричастен по причинам телесной и сердечной к тому нерасположенности. Склад ума имеет скорее философический, чему причина многовековая жизнь и любовь к чтению, размышлениям и созерцанию. А ежели кого и крал по молодости да по глупости, так только с целью выкупа и без разбора пола, поскольку имел некоторую страсть к «презренному металлу» и драгоценным камням. Первым в бой никогда не лез, убивал без кровожадности, самых назойливых, когда другого выхода не было, ну, или совсем уж нелюдей. Терема, случалось, палил, грешен, но исключительно чтобы скрыть покражу книг из великокняжеских и боярских библиотек, до которых был большой охотник. Любил летописи, а однажды утащил список Евангелия и Четьи Минеи, почитал и надолго впал в меланхолию. Лет на пятьдесят заделался вегетарианцем, не противился, когда местный Владимиро-Суздальский князь, известный на Руси воин и дипломат, выстроил на его горе монастырь, и даже не по-драконьи принялся было раздавать золото нищим, подкидывая ночью в окна, по примеру одного ликийского епископа, зело почитаемого русскими, да вовремя спохватился. Едва не остался ни с чем… С людьми на протяжении веков предпочитал не знаться – так оно себе спокойнее. Но было одно исключение. Однажды судьба свела трехголового книгочея с неким Федором Беклемишевым, чья личная библиотека могла бы посоперничать с библиотекой самого царя Ивана Васильевича (последнюю, кстати, хитрый дракон таки стырил в период Смуты, так что зря ее ищут пятое столетие подряд). Как уж там получилось, Горыныч не распространялся, но была промеж них двоих настоящая мужская дружба. Потому ли или по иной какой причине Беклемишева прозвали Змием. И была у Федора красавица дочь Мария – умница и дева весьма образованная и добронравная. Как и дракон, большущая охотница до книг. Вот только при царе Иване Васильевиче слыть красавицей бывало поопаснее, чем с драконом знаться. Раз среди ночи пьяные царевы oprichnye ворвались в дом Беклемишевых, и быть бы отцу убитым, а дочери поруганной и замученной, если бы не случился поблизости верный друг Горыныч… Кто из песьиголовых остался жив той ночью, и на царской дыбе твердил про небесный огонь и кару Господню. Больше Федора и Марию никто не трогал. Позже она вышла замуж за князя Михайлу Пожарского. Овдовев, была, по выражению Халливера, «первой статс-дамой» царского двора, а о ее старшем сыне князе Дмитрии Пожарском самому Симплициусу приходилось слышать немало*. Но самым интересным стало описание путешествия мага на драконовом загривке на Почай-реку, где по весне собирались на брачные игры восточнославянские трехголовые отовсюду – из крымских пещер, из Карпат, даже с Соловецкой горы. Дух захватывало от описания полета едва ли не больше, чем от рассказа о том, как почтенный Симплициус на правах свата расписывал одной чешуйчатой прелестнице все достоинства своего друга – натуры тонкой, поэтической, однако же не лишенной боевого духа и иных мужеских достоинств, кои описывать девице не пристало, щадя целомудрие, но наличие коих значительно мужеской привлекательности в дамских глазах способствует... И ведь уломал хитроумный англицкий гость наивную славянскую барышню о трех головах!◄♦►
Я так увлеклась чтением, что не заметила, как в гостиной появился Снейп. Лишь привычная уже полынная горечь волнующе щекотнула, заставила сердце биться чаще. Вскинула голову – встретила взгляд чуть насмешливых черных глаз. – Добрый вечер, – он мельком глянул на страницу открытой книги. – Интересуетесь драконами своей родины? – Ага, – я смущенно глянула на карандашный набросок автора, изображавший типичного такого Змея Горыныча, в три пары глаз изучавшего какой-то фолиант. – Очень увлекательно написано. И совсем не так, как в наших сказках и былинах. – Да, действительно, – усмешка тронула губы Снейпа. – В старости профессор Халливер преподавал в Хогвартсе уход за магическими существами. Его пятитомник родился из попытки написать учебник для школяров. Вместо этого вышла занимательная «Энциклопедия», а точнее записки путешественника-натуралиста. – Да уж, жизнь у Симплициуса Халливера – просто американские горки! Сплошной полет верхом на драконе. – Хм… Пожалуй, соглашусь с вами, – Снейп удобно расположился в кресле, с наслаждением вытянув скрещенные ноги, на которые тут же внаглую забралась Ночка, – если вы мне объясните, что такое «американские горки». – Ну, у вас их называют «русскими». – И? – В каком смысле? Вы не знаете, что такое русские горки? – А должен? Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Перебрасываться вопросами не лучший способ вести диалог, но я все же решилась озвучить свою догадку: – Вы никогда не были в парке аттракционов? – Нет. Идея, вспыхнувшая в мозгу, была абсолютно безумной в этом мире и с этим господином. Но яркая, как Архимедова эврика. Нескольких секунд, которые понадобились закрыть книгу и вернуть ее на полку, мне хватило, чтобы решиться. В конце концов, ну ответит он насмешливым отказом. И что? За спрос не дадут в нос. – Тогда вот что, профессор, позвольте пригласить вас в парк аттракционов. Честное слово, оно того стоит! Он ответил не сразу, лишь чуть заметно вскинул брови. А когда ответил, я уже решила для себя, что это будет «нет». – Хорошо, но… – ?! – …при одном условии, – поморщился. – Перестаньте вы, наконец, через слово называть меня «профессором». – А… как? Я ведь больше не Белла, и вскоре мне предстоит у вас учиться. Не могу же я называть вас «дядюшкой». О том, что сам он вообще избегает обращаться ко мне по имени, благоразумно промолчала. Это с Робином можно было легко прояснить этот вопрос. Со Снейпом же любая безделица выливалась в глобальную проблему. – Мда, пожалуй… – он помолчал, потом продолжил совсем иным тоном: – И вы знаете, где искать этот «парк аттракционов»? Я пожала плечами: – Насколько успела заметить, ваш мир идентичен моему, так что поездом с вокзала Ватерлоо до Стайнс, оттуда экспрессом до Торп-Парка. Это в Суррее. Нам просто надо добраться подземкой до станции Ватерлоо и... – Зачем же непременно подземкой? – усмехнулся мой собеседник, и в животе по-детски екнуло в предвкушении интересного завтра.