О вы, хранящие любовь Неведомые силы, Пусть невредим вернется вновь Ко мне мой кто-то милый! (Роберт Бёрнс)
Задыхаясь от бега, мы пролетели мосток и увидели впереди автостоянку. Парковый остров остался позади. По обе стороны весело бликовала озерная гладь. Не знаю, что думали встречные туристы, глядя на мужчину, тянувшего девицу вправо, туда, где полоса леса узкой перемычкой соединяла берега озерца Флит. Потому ли, что он, несмотря на примечательную, в чем-то даже готическую внешность, не выглядел уайтчепелским потрошителем, или потому что она вовсе не казалась обманутой дурочкой, а может, потому что угадывалось нечто невысказанное в сплетении их пальцев, в лихорадочном блеске его глаз, в румянце, заливавшем щеки девчонки, – словом, встречные парочки смущенно отворачивались, как будто увидели что-то совсем уж интимное. Одинокие опускали глаза, пряча усмешки – молча, по-английски…◄♦►
Когда одним неуловимо точным и плавным движением я оказалась прижата спиной к стволу дерева и в то же время к мужчине, чье неровное дыхание обжигает висок и щеку, мир уже утратил всякую рациональность и весь, целиком стал для меня этим Мужчиной. Мой мир обнимает меня довольно крепко, но я никогда не чувствовала себя свободнее, чем в плену этих рук. Он дышит жаром полынных степей, вливая в меня хмель безумных ночей под небом бездонным, как эти глаза. Я жду поцелуя, тянусь, и ладони скользят по плечам и груди, ощущая биение сердца, как дрожь земли мира по имени Ты. В нем, в этом мире, все в первый раз, нет ни законов, ни правил. Никто не скажет: «Ну же, целуй! Вот так, со всей страстью… Ай-яй! Стыдитесь, профессор, как можно, ведь вы не ребенок…» А он не целует. Он смотрит так долго, как будто бы что-то поет. Или молится. Или пытается запечатлеть. Как и я. Не вздрагивает, когда мои пальцы скользят по впалой щеке, только сердце сбоит. Этот ритм, весь из рваных синкоп, как отголоски далекой грозы в мире по имени Мы. Я закрываю глаза, я запомнить хочу. Шелест листвы, этот запах, биенье сердец, дрожь твоих пальцев и взгляд, эти губы, и нос, и морщинку в межбровье, и щеки, облитые слабым румянцем, словно зарей сумрачный лес на рассвете апрельской порой… Но ты смыкаешь объятья сильней, щекой припадаешь к щеке. Тихо смеешься в ответ на тягучий мой вздох и тогда лишь целуешь – только касаясь губами дрожащих ресниц, и щеки, подбородка и шеи… – Северус… Ты свое имя ты так нежно собрал с моих губ, как росу, легким касанием всю заставляя раскрыться. Я неумелая, ты неумелый, но поцелуй, первый, несмелый, вспугнутой птицей опять к нам вернулся, чтоб длиться и длиться. Как бы искусны ни стали мы, сколько бы раз ни целовали друг друга, а может быть, больше ни разу, это навеки все то же – сладость далекого детства, свист ветра в ушах, счастье на кончиках пальцев, вкус земляничного утра и горечь полыни, хмель пробужденных желаний, свет узнавания, тихая нежность души… – Эйлин… – рвано, на выдохе. Пуговки сыплются наземь. – Любый мой… – это по-русски, иначе никак. Губы любимого – сколько в вас страсти, неутоленных желаний и детского благоговения. Я выгибаюсь со стоном, вся отдаваясь во власть этих губ, жадно плетущих узор на моей обнаженной груди. В мире по имени Мы я дика, первозданна и отплатить тебе той же монетой хочу… Я хочу… Тихо звякает пряжка… Вздрогнув, встречаешь мой взгляд. И понимаешь: ты – мой, и пощады не будет… Но, кажется, мало кого так восторгал приговор. – Эйлин… – твой шепот волной прокатился во мне, сладкою негой запретного обетования. В нем и вопрос и мольба – мне так внятны без слов. Взгляд твой – в нем плавится разум, пускай – мне не жалко. – Да, милый, да… Ты, ладонью моей завладев, дал ей скользнуть еще ниже, с немою мольбой и стыдливой надеждой дал ощутить твердость желаний твоих. В опьяненье бесстыдства пальчиком нежно скольжу и ладонью сжимаю, и слышу… …болезненный рык…◄♦►
Я отстранилась раньше, чем поняла: что-то не так, неправильно. Северус, еще не вполне совладав с лицом, кривит уголок рта. В глазах уже не опьянение страстью и даже не мимолетная растерянность, а досада и еще что-то сродни отчаянной решимости. – Что? Ах, да… Левая рука судорожно стискивает край моей куртки. Нет смысла спрашивать, и отвечать нет смысла. Я слишком хорошо помню это ощущение – словно тебе ставят раскаленное тавро на предплечье, и боль, выворачивающая боль... Дальше все происходит слишком быстро. Спустя пару мгновений непорядок в одежде исчезает без следа, и даже пуговки многострадальной блузки все на месте. – Держись крепче – мы возвращаемся, – не выпуская палочки, он обнимает меня здоровой правой, левая повисла плетью. А мир уже закрутило воронкой, в который раз привычно дернув, словно за невидимое колечко в пупке… Безмолвный домовик образовался в пустой гостиной по обыкновению из ниоткуда и замер в почтительном поклоне. – Снорти, мне надо срочно отбыть. Как всегда, мисс Эйлин поручаю твоим заботам. Инструкции те же. Что бы ни случилось… Он осекается, встречая мой взгляд, потом молча сгребает в охапку и целует неистово, с отчаяньем обреченного, не стесняясь присутствия домовика. А еще спустя мгновение, уже одетый в извечный сюртук, подхватывает на лету одну из своих мантий, услужливо поданных эльфом, делает неуловимый оборот вокруг собственной оси и – исчезает. Оглушенная, я еще какое-то время стою, глядя сквозь домовика на то место, где только что был Он. Потом медленно оседаю на ватных ногах и впадаю в состояние странного оцепенения. В моей прошлой жизни такое случалось в моменты, когда что-либо исправить было уже невозможно, как невозможно и примириться с происшедшим. Снейп и прежде исчезал, но никогда я не чувствовала в нем такой предельной решимости. Так идут в последний бой, не очень-то рассчитывая вернуться. А может, он живет так годами, но лишь теперь ему впервые захотелось непременно вернуться живым? Или все же… Что ж ты наделал, Северус Снейп!.. Не знаю, сколько я так просидела на полу, вперив взгляд в пространство, пока до меня дошло, что губы сами собой упрямо шепчут всего два слова, и эти два слова: – Господи помилуй! – универсальнее любого заклинания, не требующее ни силы магии, ни палочки, неистребимое, как память сорока поколений, исполненное надежды на Чудо, которое сильнее любого волшебства. Смейтесь, кому охота, – я не в обиде. Когда, наконец, поднялась на затекшие ноги, солнце уже клонилось к закату, но было еще совсем светло. Снорти так и стоял в выжидательной позе и не удивился, что в ответ на предложение отобедать я лишь отрицательно качнула головой. Чтобы хоть чем-то себя занять, сходила в душ и переоделась в платье, прежде устроив постирушку старым магловским способом. Остервенело терла блузку и джинсы, роняя слезы и уговаривая саму себя, что «всё будет хорошо». На исходе третьего часа с момента исчезновения Северуса я уже просто сновала челноком из гостиной в спальню и обратно, не в состоянии ни к чему себя приложить, преисполненная ожиданием недоброго, когда все прочие мысли обрывочны и всякое дело валится из рук. Ни тогда, ни позже так до конца и не поняла, почему в тот вечер все казалось настолько тревожным. Но прошлая жизнь в мире, лишенном волшебства, как ни странно, приучила верить своим предчувствиям. Они меня никогда не обманывали. Предчувствие и уберегло меня от рокового шага, когда в окно спальни я вдруг увидела Северуса идущим через пустырь к дому. Поначалу просто застыла, слыша, как кровь шумит в ушах и гулко колотится сердце. Хотела было броситься, распахнуть окно, но внезапно меня охватило странное чувство неправильности происходящего. Притаившись за тяжелыми портьерами, наблюдала за человеком, один в один похожим на профессора Снейпа, и с ужасом понимала: это не он. – Снорти! Домовик моментально возник рядом, я лишь молча указала ему на приближавшегося «хозяина». Едва выглянув из-за тяжелой портьеры, малыш посерел лицом, хотя и прежде не мог похвастаться здоровым румянцем. – Это не он, да? – Это не хозяин Северус. В следующее же мгновение домовик исчез, чтобы появиться с моей джинсовой курткой, во внутреннем кармане которой покоилась палочка, и туфлями. Ничего не объясняя, дождался, пока я оденусь-обуюсь, схватил меня за запястья, и мир вновь привычно свернулся спиралью, выбрасывая нас в школьном коридоре пред грозные очи сторожевой горгульи. Еще секунда – эльф исчез. Горгулья лениво подняла веки и вновь опустила все с тем же видом «шляются тут всякие». – Кислотные леденцы. – Директора нет, – на этот раз чудо-юдо даже век не подняло. И то – небось, веков десять безупречной службы. Эпоха… Ну, что ж, придется ждать. Только бы он поскорее вернулся! Уселась на ступеньки у ног каменной твари – причудливой помеси дракона и обезьяны. Вытянула ноги и вспомнила, как недавно, около полутора месяцев назад, сидела вот так же, с неожиданно обретенными палочкой и кошкой… Блин горелый, Ночка! Я даже вскочила, осознав, что кошку-то не видела с самого утра. Ночка частенько уходила погулять – Снорти ее выпускал и запускал ему одному известным способом, поскольку проникнуть в дом Снейпа было не так просто даже животному, а следовательно, анимагу или оборотню. После недавнего визита пожирателей защита особняка была усилена, а домовик получил четкие инструкции на непредвиденные случаи, одну из которых и выполнил блестяще, перенеся меня сюда. И вот я здесь, а моя кошка – там. Где сам Снорти, неизвестно. Может, кошка и в дом-то не попадет без помощи домовика. Хотя вряд ли крошка эльф бросит кошку, к которой тоже привязался. А вот Северус… Чем больше я вспоминала наше прощание, чем больше обдумывала, кем бы мог быть тот лже-Снейп, тем более мрачным рисовалось положение дел. Определенно, Северус во что-то ввязался. То есть ввязался-то он давно, еще в юности, и крепко увяз. Но именно сейчас в его жизни совершается какой-то роковой поворот, и виновата в этом я. Что, если со всем своим щенячьим энтузиазмом я втравила беднягу в историю, где все движется к трагической развязке значительно быстрее, но так же неотвратимо, как в Книге? А кстати, что там было в Книге?.. Глупо полагать, что, сдав обоим профессорам информацию о крестражах, можно решить дело «малой кровью». Варианты альтернативной истории всегда чреваты баааальшими неприятностями. И вот теперь… Кто был тот человек на пустыре? Будь это сам Северус, зачем бы ходить вокруг да около? Трансгрессировал бы прямо в дом. Другое дело чужак. Защита Снейпова «теремка» оказалась ему не по зубам, вот он и искал подходы, двигаясь по широкой дуге, высматривая, выжидая. Распахни я тогда окно, кинься ему на шею, да еще в своем реальном обличье… Не зря приходилось прятать лицо и волосы под шляпой: примечательная у вас физиономия, Алина Андреевна, как выяснилось. А если это был кто-то из заклятых «коллег»-пожирателей, то каким образом ему удалось добыть биологический материал Снейпа для Обототного зелья? Представить себе, что профессиональный зельевар, всю жизнь прослуживший в тылу врага, станет по доброй воле раздавать локоны особо полюбившимся партайгеноссе? Уж скорее станет сражаться, отстаивая каждый волосок. И потом, лже-Снейп должен был быть уверен, что, отправляясь в тупик Прядильщика, не столкнется нос к носу с самим хозяином, не вовремя вернувшимся с партийной сходки/стрелки/ «малины» (лишнее зачеркнуть). А значит… Мысли беспорядочно накатывали волна за волной, наталкивались одна на другую, путались. И не было среди них ни одной сколь-нибудь утешительной. Обессилев, я просто уронила голову на скрещенные руки и попыталась очистить сознание, как рекомендовал некий непроизносимофамильный маг – автор трактата по окклюменции, который я откопала с неделю назад на полке у Снейпа. Не вышло. Наконец, попросту вскочила, тряхнув головой в надежде вытрясти проклятые вопросы из дурной своей башки, как игральные кости из стакана. А там кто знает, как лягут? Может, что и прояснится? В этот момент за спиной раздался скрежет. Обернувшись, я увидела, как горгулья все с таким же сонным видом отъехала в сторону, открывая проход. В нем стоял Альбус Дамблдор. А из-за длиннополого директорского облачения выглядывал Снорти. – Добрый вечер, профессор. – Добрый вечер, – сделав приглашающий жест, директор не спускал с меня глаз, и ни обманчиво веселый блеск его очков, ни благодушная улыбка не могли скрыть усталости и некоторого замешательства. Неужели все так плохо? – Что? Что с ним? – это я выпалила, еще не успев поравняться со стариком. Он неопределенно повел головой, что в сочетании с приглашающим жестом могло означать: «Не здесь. Мы все обсудим в кабинете». Пришлось повиноваться, едва сдерживаясь, чтобы не пуститься вскачь через три ступеньки, утягивая за собой нарочито неторопливого директора. Замыкал наше шествие Снорти, неслышно ступавший мягкими подошвами остроносых башмаков наподобие тех, какие можно видеть на средневековых миниатюрах. В кабинете мне предложили присесть, после чего профессор, под взглядом которого я уже чувствовала себя бабочкой в распялке, перестал, наконец, рассматривать меня, как редкий экземпляр, и, пробормотав что-то неразборчивое, деловито поинтересовался: – Итак, в чем дело? Я оглянулась на домовика, но тот ушел в тень, причем во всех смыслах, – забился в темный угол, предоставив мне самой объясняться с директором. – Снорти вам ничего не сказал? – зачем-то уточнила очевидное. – Домовик смог найти меня и оторвал от весьма важного дела, заявив, что ваше дело важнее, а у него инструкция хозяина. – Он пропал. –??? – Се… Профессор Снейп пропал. – А подробнее? – Во время нашей прогулки по городу активизировалась метка. Профессор Снейп успел доставить меня домой и пропал. – Как давно? – Около четырех часов назад, я думаю. Может, чуть больше. Старик заметно расслабился: – Ну, моя дорогая, это… – он замялся, подбирая слова. – …часть его работы как вашего агента. Я в курсе. Только это не всё. Не знаю, известно ли вам, но у мистера Снейпа с недавних пор возникли сложности. Прошлый вызов к Волдеморту едва не стоил ему жизни, и, если бы не Снорти и не ваши колдовские методы лечения, он бы до сих пор расхлебывался с последствиями «барского гнева». Старик помрачнел: – Когда это случилось? – Около месяца назад. – Спустя некоторое время после того, как Министерство объявило о смерти Беллы… – Да. Удивляюсь, как профессор той ночью вообще добрался до дома. – Я ничего об этом не знал… – от покровительственного добродушия Великого и Всезнающего не осталось и следа. Дамблдор бросил тревожный взгляд в сторону портретов директоров, половина из которых мирно посапывали, а половина, в том числе и старик Финеас Найджелус Блек со слуховой трубкой, где-то бродили. – Насколько сильно он пострадал? Что-нибудь рассказывал? – Мне бы на его месте трижды хватило сыграть в ящик, но Се… профессор Снейп оправился быстрее, чем можно было бы предположить, благодаря заботам Снорти. Нет, он ничего не рассказывал. Я узнала некоторые обстоятельства спустя три-четыре дня, когда в дом вломился Рабастан Лестрейндж с каким-то оборотнем, и с ними мистер Мальсибер. Но последний, как я понимаю, не был с теми двумя заодно. Мистер Лестрейндж фактически объявил, что не верит Се… э-э… профессору Снейпу, что подозревает его в причастности к смерти Беллы… или как-то в этом роде… Позлорадствовал, вспомнив, как… – при воспоминании о той ночи, когда Северус лежал перед нами форменной отбивной, из груди будто вышибло весь воздух. – П-пожалуйста, профессор, мы теряем время… – Это ведь не всё, что вас пугает, моя дорогая? – здоровая рука старика легла поверх моей, и я увидела его глаза близко-близко. – Что-то еще случилось? – Да. – Что? – Человек. Спустя часа три после того, как исчез… – Северус. Зовите его так, как вам привычно. – … Северус… На пустыре за домом оказался человек, как две капли воды похожий на Северуса. Он шел к дому со стороны… Кажется, там недалеко какое-то жилье, потому что раньше я видела на пустыре мальчика, игравшего с собакой. – Да, там обычный магловский район. Коттеджи. – Так вот, он шел с той стороны, но не прямо, а как бы по дуге, будто что-то высматривая. Я так обрадовалась, что готова была распахнуть окно, а потом поняла: не Северус это, и… испугалась. Вы не думайте, я не сумасшедшая. Снорти тоже говорит, что это не его хозяин. – При этих моих словах директор бросил взгляд в темный угол, откуда домовик лишь молча кивнул. – Но тогда что с Северусом? Понимаете, время уходит, а он там… а мы здесь и… Пожалуйста, профессор, сделайте же хоть что-нибудь! – Непременно. Вы, конечно, не знаете, где его искать, – он не спрашивал, просто констатировал факт, глядя при этом на домовика. – Не знаю, учитель моего хозяина, – домовик плеснул ушами, потом добавил: – Но хозяин Северус жив. Если бы он умер, Снорти знал бы. Дамблдор удовлетворенно кивнул, на несколько мгновений прикрыл глаза, затем резко поднялся, и в его левой руке появилась палочка. Не было сказано ни слова, но из палочки тут же вылетела струя ало-золотого света, из которой соткалась сияющая фигура птицы того же цвета, один в один похожая на Фоукса, и вылетела в окно. Отправив Патронуса – как я поняла, это был он – в одному директору известном направлении, он поспешно подошел к камину и просунул в него голову и плечи. О чем и с кем беседовал, я не слышала. Закончив переговоры, Дамблдор вернулся ко мне: – Вы останетесь в школе на попечении профессора Макгонагалл, она вскоре будет здесь. Домовик, – директор бросил взгляд в угол на притихшего эльфа, – отправится в тупик Прядильщика разведать обстановку. Вряд ли тот человек, кем бы он ни был, смог проникнуть в дом. Но проверить следует. К тому же есть некоторая вероятность, что сам Северус благополучно вернулся домой и пребывает в недоумении, куда вы оба делись, – он произнес это нарочито беспечно, и стало понятно, что сам Дамблдор в это ни секунды не верит. – Да, учитель моего хозяина. Снорти сделает все как надо. – Снорти, пожалуйста, поищи Ночку. – Да, не беспокойтесь, гостья моего хозяина. Он еще что-то хотел добавить, но счел за лучшее исчезнуть, поскольку в это время в камине вспыхнуло пламя, и из него шагнула по-девичьи стройная дама в темно-зеленом платье. Черные волосы, убранные в строгий пучок, оттеняла седая прядка - единственное свидетельство возраста. Тонкие черты лица, исполненные гармонии, несли печать истинного благородства, не имеющего ничего общего с тем, что кичливые аристократы именуют "породой", а люди, лишенные сословных предрассудков, - "печатью вырождения". Решительный вид ее не отдавал вульгарной стервозностью, но одного взгляда зеленых глаз, сейчас смотревших несколько напряженно, хватило бы привести к общему знаменателю несколько десятков недорослей. – Альбус? Как ты себя чувствуешь? – мимолетный взгляд на правую руку старика, скрытую в складках мантии. Меня в уголке, в тени, дама пока не заметила, вся сосредоточившись на директоре. – Что произошло? – Надеюсь, пока ничего страшного, дорогая. Но мне надо будет отлучиться из школы на время… Да-да, опять. Не стоит так волноваться. Позаботься, пожалуйста, о нашей гостье. Директор указал в мою сторону и хотел еще что-то добавить. Я сделала шаг к свету, собираясь поздороваться, но, встретив ее взгляд, застыла, потому что глаза дамы в ужасе расширились, и она, издав неопределенный звук, схватилась за сердце. А я почувствовала себя Кентервильским привидением. – Минерва, – директор с похвальной реакцией оказался рядом и приобнял коллегу здоровой рукой. Впрочем, дама быстро совладала с лицом и невозмутимо выслушала, как старик несколько принужденно, с нажимом – светский тон ему не очень удался – произнес: – Минерва, позволь представить тебе мисс Алину Глебофф из… э-э… России. Декан сглотнула и одарила директора взглядом, который я не берусь определить. Тот осекся на мгновение, но продолжил как ни в чем не бывало: – Мисс Глебофф, поручаю вас заботам моего заместителя, декана факультета Гриффиндор, профессора Минервы Макгонагалл, – затем к самой профессору: – Минерва, я отвечу на твои вопросы, если прежде меня этого не сделает мисс Глебофф. Отвечу, но чуть позже, – и уже совсем мягко, с неожиданной, совсем не стариковской нежностью: – Обещаю. С этими словами Дамблдор крутнулся на месте и был таков, оставив дам самих разбираться во всем. Некоторое время мы с деканом смотрели на то место, где только что был директор, пока нас не отвлекло хлопанье огромных крыльев: Фоукс, вспорхнув со своего насеста, вылетел в распахнутое окно и растворился в ночной мгле. Взмах деканской палочки – створки окна захлопнулись. Мы остались одни. Теперь уже ничто не могло отсрочить объяснение, но Минерва Макгонагалл не спешила с вопросами, вдумчиво изучая меня с ног до головы. Не то чтобы я не могла догадаться, о чем она думала, просто решила, пусть Дамблдор сам объясняется с ней, как и обещал. Я бы, кстати, тоже послушала. В конце концов, это его эксперимент. Меня же, мышь нелетучую подопытную, в который раз занимало абсолютное несоответствие того, что видели мои глаза, с тем, что мне когда-то показывали в кино. Так вот она какая на самом деле, Минерва Макгонагалл! Внезапно профессор усмехнулась и совершенно буднично спросила: – Хотите чаю с тыквенным пирогом?